— Ключи, вообще-то, предназначены не для этого, — ровным, скучающим тоном говорит Самин.

Она может притворяться сколько угодно — она никого не обманет. Только не тут.

— Вот как? — мурлыча спрашивает Рут и, аккуратно достав крошечный плоский ключик из пакета со льдом, кладет его Самин на пупок.

Та только закатывает глаза, не трудясь издать даже легчайшее шипение. Кожа ее живота, такая бледная по сравнению с загаром рук и ног, покрывается крупными мурашками. И это, в совокупности с ее подчеркнутым молчанием и неподвижностью, красноречиво.

Самин, конечно, не может двигаться: она привязана за руки и за ноги, распростерта на деревянном верстаке в мастерской, которую Рут занимает… скажем так, временно и без ведома владельца. Но почти символические (для Шоу) завязки тоже никого не могут обмануть. Самин остается здесь только по своей собственной воле.

— Да, — отвечает связанная. — Ключи — для нытиков. Нормальные люди пользуются отмычками.

Самин облизывает губы, когда Рут берет еще один ключик — на сей раз не охлажденный — и кладет на сморщенный темный сосок. На втором соске уже покачивается, опасно балансируя, другой ключик.

— Ты рисуешься, — медовым голосом журит ее Рут, поднимая электроды. — Даже ты не взламываешь каждый раз зажигание или дверь собственной квартиры. Ну ладно, продолжай. Мне нравится, когда ты рисуешься.

Рут полностью одета, даже в рабочем халате, тогда как Самин полностью обнажена. Это не особенно волнует Рут. Она не испытывает вожделения — по крайней мере, вожделения в обычном смысле. Чресла ее сухи. Зато Шоу истекает соком, это прекрасно видно Рут даже без особых проверок. Она как-то говорила Рут, что ее особенно заводит разница в их состоянии обнаженности.

Влага, которая блестит в глубокой темно-красной ложбинке между разведенными ногами Шоу — это просто от предвкушения. Рут пока еще не сделала ничего особенного. Ну разве что провела острыми бороздками еще одного ключа по всему восхитительному телу Самин, от ее упрямого подбородка до сильных бедер, способных на многочасовые пробежки по темным переулкам. Самин чисто выбрита; темно-розовая плоть даже выглядит аппетитно.

Не в силах удержаться, Рут опускается на корточки и касается кончиком языка чуть набухшего клитора. Самин не вздрагивает, но едва заметно напрягается, и Рут хмыкает про себя. Будешь еще дрожать, моя сладкая. Будешь биться в истерике.

— По-моему, выделываешься как раз ты, — говорит Самин. — И без особого успеха. Такая скука.

Голос ее ровен и не прерывается. Это тоже еще впереди.

— Ну, — отвечает Рут с притворным разочарованием, — значит, тебе придется немного поскучать.

С этими словами она прижимает электроды к двум ключам.

Ток очень невелик — пока — но теперь Самин не может сдержать дрожь.

— Знаешь, — говорит Рут, как будто делится страшной тайной, — на самом деле я использую ключи по прямому назначению. Я открываю. Тебя.