Самин медленно приходила в себя.

По тому, как тяжело давался каждый вдох, пробуждение ничего хорошего не сулило.

И точно: она довольно скоро поняла, что торс ее обхвачен веревками, которые плотно приматывали Шоу к «кресту Святого Георга». Черт.

Особенно неприятным было то, что Шоу отлично знала этот крест. Когда-то она сама его и собирала — под непрестанные шуточки Рут. Потом заткнула ее жадный подвижный рот поцелуем и примотала говорливую хакершу к оной конструкции. Веревки были совершенно другие. Мягкие, такими не поранишь нежную кожу.

У Самин, конечно, кожа грубее. Но приятного все равно мало.

— Извини, — проворковал знакомый голос. — Правда извини. Но что я сделаю, если эти гады промыли тебе мозги? Я сразу же отпущу тебя, как только вернется настоящая Шоу. Честно-честно.

Гребаная шлюха. Ну и в срань она ее затянула. Шоу, конечно, знала, что риск будет. Грир ей про это говорил. Мартина ей про это говорила. Но Самин почему-то была уверена, что уж по крайней мере выслушать ее они соизволят…

Ну что ж, в каком-то смысле она была права, рот ей никто не затыкал. Значит, если она будет сейчас говорить, Рут услышит ее волей-неволей.

— Никто не промывал мне мозги, — с трудом выдавила Самин. Грудь уже начинала гореть огнем. — Я… сама ушла от вас. Инсценировала свою гибель. Вы становились опасны, можешь ты это понять?

— Самин, что по-настоящему опасно, так это твои заблуждения, — вздохнула Рут. — И самое плохое, что я ничем не могу тебе помочь, пока ты не прекратишь упрямиться. Но ты прекратишь. Правда-правда.

С этими словами она потуже затянула ошейник.

***

Неладное с группой Самин начала замечать давно. А может быть, это неладное было всегда, просто она не видела. Смерть Коула нелегко ей далась. Переоценка ценностей, все дела. К тому же, ее мудозвоны-наниматели попытались ее убить, такое тоже даром не проходит. Неудивительно, что какое-то время Самин смотрела на своих спасителей сквозь розовые очки.

Довольно продолжительное время, надо отдать им должное. Отчасти, конечно, была виновата собака.


***

...Рут привела Медведя в камеру Шоу. Полные отморозки, козлы. Пес обрадовался ей до уссачки, принялся скакать вокруг креста, лизать везде, куда дотягивался.

Потом утащила его за дверь, вернулась и встала за спиной Самин так, чтобы та не видела.

— Знаешь, что у меня в руках? — спросила. — Особый реагент, вступает в очень интересную реакцию со слюной и начинает жечься. Не бойся, он довольно быстро израсходуется, шрамов не останется… скорее всего.

Потом наклонилась к уху, слегка куснула и пробормотала:

— Не бойся, дорогая, я буду любить тебя любую. Я же знаю, что ты не виновата. Это все Самаритянин. И Грир.

Сначала, когда она только высыпала порошок на влажные следы облизываний Медведя, Самин еще держалась, скрежетала зубами, но не орала. Потом сделалось похуй, и она закричала.

Вопреки уверениям Рут, язвы остались довольно глубокие, кожа по краям мерзко посерела. На ночь Рут колола ей снотворное, потом отвязывала. Шоу просыпалась где-то через пару часов от дикой жажды и начинала чесаться буквально везде. Следы становились, конечно, еще страшнее.

«Пиздища драная, — бормотала Шоу, сжавшись в комок и изо всех сил стараясь не чесаться. — Ебаная свихнутая сучка. Я выдержу».

Больно было всему телу, и снаружи, и изнутри.

Ведь целовала же, покусывала это лицо, и острые бледные соски, и внутреннюю поверхность бедер… И такой сладкой была Рут, такой мягкой. «Она чокнутая, — думала Шоу, — но умеет быть верной. Как я».

Да, Рут умела быть верной. И теперь эта верность выворачивалась своей черной стороной к ней.


***


— Я же должна что-то противопоставить программированию Самаритянина, — сказала Рут слегка надувшись.

— Меня никто не программировал, ты, блядское страхоебище! — рявкнула Самин. — Никто, сука ты ебанутая! Они — нормальные люди, не психи с пиздой вместо башки!

— Я прощаю тебя, Самин, — грустно произнесла Рут. — Это ведь не ты говоришь. Машина тоже просит быть к тебе снисходительной.

И в знак снисхождения она вогнала еще одну спицу в локоть Шоу.

— Ну как, тебе нравится? — спросила она мягко. — Это меня Джон научил. А Гарольд помог с тем реактивом.

Шоу перевела дыхание и собрала все силы, чтобы промолчать. Только не орать. Не доставлять Рут это удовольствие. И еще немного не орать. И еще.

Кажется, у нее крошатся зубы.


***

Она заподозрила, что цели Машины не так радужны, как пытались представить ей Финч и Риз, где-то во время знакомства с Клейпулом. Во-первых, тогда у нее вызвал вопросы вот какой факт: Клейпул пытался на самом деле заставить свой искусственный интеллект помогать всем, а не просто выкидывать случайные номера, которым якобы угрожает опасность. И Гарольд, почти не разобравшись, сразу же попытался его создание уничтожить. Удивительная целеустремленность для человека, который вроде бы ратовал за всевозможные ограничения искусственного интеллекта! Ведь второй, казалось бы, мог бы ограничить его Машину?

Это все равно как если бы Эйнштейн отказался принимать участие в Манхэттенском проекте, сказав: «Ну да, конечно, пусть атомная бомба останется только у одной державы на земном шаре — у коммунистических фанатиков».

Сомнения укрепились, когда Рут представила компанию помогавших ей программистов.

Так значит, Финч и Риз вовсе не вели одинокую борьбу против разворачивающихся рядов грозного противника; Рут тоже создавала какую-то свою организацию, чему Гарольд абсолютно не удивлялся. У этой организации имелись программисты, имелись и деньги… И так называемые «номера», которых Джон и Гарольд спасали от неведомых опасностей, тоже частенько оказывались в ее рядах.

Рут тому пример. Она ведь тоже была «номером».

Это наблюдение потянуло за собой следующее звено логической цепочки: а всегда ли они в самом деле спасают «номера»? Не бывает ли такого, что некоторые опасности оказываются более опасными, стоит Джону появиться на горизонте и начать светить своей мрачной харей?

Несложные арифметические подсчеты — сколько людей погибло во время спасения этих «номеров», а сколько погибло бы (предположительно), пусти Финч дела на самотек — убедили Шоу, что тут, есть здравое зерно.

А потом Мартина не убила Шоу, когда нашла в этом дурацком магазине с косметикой. Не убила, хотя тысячу раз могла.

Целую неделю Самин пряталась в метро, волей-неволей становясь свидетелем некоторой деятельности Финча и Рут, которую они раньше перед ней не афишировали. Сомнения все копились и копились. Пока наконец она не решилась проверить хотя бы часть из них…

***

— Машина твой друг, Самин. Машина желает тебе добра, — нежный, ласковой голос этой ебанутой суки Рут.

Самин старалась не думать о ней иначе, как матом, но агрессии хватело не всегда, и сквозь агрессию просачивался ужас.

«Ебанутая сука, — бормотала она про себя, сжавшись в комок. — Ебанутая, гребаная сука...»

Мат давал хоть какую-то иллюзию контроля, узкий выход отвратительной буре эмоций, подобных которым по силе она никогда не испытывала. Но — мало. Все равно что мизинцем затыкать плотину.

Хватило бы мизинцев.

— Мы хотим вам только добра, мисс Шоу, — уродец-очкарик Финч.

Когда-то ведь она его уважала что пиздец. Готова была за него пули сракой ловить, не хуже этой его сучки Риза.

Кстати, легок на помине, скотина.

— Ты будешь с нами, Сэм.

И как назвал-то! Никто не называл ее «Сэм», кроме Коула. Зачем?

Запись закончилась и началась сначала: «Машина твой друг, Самин. Машина желает тебе добра...»

Звуки падали в темноте тяжелыми каплями, китайской пыткой. Она уже знала каждое ебучее придыхание, каждую блядскую паузу. Финч, наверное, облизал губы перед тем, как начать. Рут тянет слово «Машина» в манере маленькой, блядь, девочки. Риз хрипит в своей козлиной манере.

Ей надо было сдать их убежище, пока еще был шанс. Пока еще был хоть какой-то шанс.

Запись идет на двести-ебучий повтор.

***

— Разумеется, мы не будем принуждать вас к этому, — проговорил Джон Грир, глядя на нее серьезно и почти ласково. — Когда я работал в спецслужбах, мне частенько приходилось идти против своей совести. Самаритянин действует не так.

— Но это психованная дура тебя прирежет, стоит показать нос обратно, — заметила Мартина, которая была занята тем, что меняла бинты на боку Шоу. — А этот ваш… Риз, — она сморщила нос. — Ты видела вообще в его досье, что он вытворял с помощью палочек для суши и васаби? Я уже не говорю об электричестве.

— Они мои напарники, — проговорила Шоу сквозь зубы. — По крайней мере были ими. Может быть, Финч просто задурил им голову.

***

О да, Финч задурил им голову. Рут и до встречи с ним была психованной, верила, что цель оправдывает средства. Вот только цели, настоящей цели у нее не было.

Машина ей эту цель дала.

Шоу сидела в темноте, баюкала ногу. Слезы, то ли злые, то ли слезы боли, текли из глаз помимо ее желания. Она была уверена, что в стену безвестной метрополитеновой клетушки вмурована хотя бы парочка инфракрасных камер, но стало уже все равно.

Сегодня Рут отрезала ей третий палец на левой ноге.

— Это по одному за каждый день, когда настоящая Самин не со мной, — сказала она серьезно и с сожалением. — Когда пальцы кончатся, придется отрезать ступню, ты уж извини.

Первый раз Шоу кричала, материлась, сопротивлялась — пока кусок ее плоти со шлепком не упал на каменный пол, а ногу не обожгла жгучая боль. Рут щелкнула садовым секатором — она уже раньше использовала его, чтобы перерезать провода.

— Вот и все, — сказала. — Правда, не так уж и больно? Милая, тебе лучше одуматься.

Глотая слезы, Шоу вспоминала: мягкое, ласковое прикосновение Мартины к плечу — как теплая вода; легкую улыбку в глазах Грира, чуть приподнятые брови и суховатый смешок Ламберта… Вот они — нормальные люди, со своими травмами и ранами, но сумевшие исцелиться. Не изображают из себя борцов-одиночек, не прячут свихнувшийся искусственный интеллект в подполье — действуют открыто, заручившись поддержкой правительства, и хотят принести благо всей этой отмудоханной стране, чтоб ей провалиться в одну глубокую жопу, потому что никакой долбаный патриотизм…

«Э нет, — Шоу вновь сжала зубы, ощутив резкую боль в челюстях и на языке. — Нет. Ты должна держаться».


***

Иголки под ногти — это не так больно, как иголки в нервные центры. Наверное. Но за последние дни Самин сама стала одним сплошным нервным центром. Ей казалось, что она молит и плачет постоянно, и только в короткие минуты просветления Самин понимала, что почти всегда молчит, стиснув зубы, потому что еще два дня назад откусила себе кончик языка.

Сама, никто не заставлял.

У нее остался один палец на ногах. Мизинец правой ноги. Завтра Рут отрежет ногу… Левую или правую? Она сказала, что Шоу может выбрать. Ебучая дилетантка, насмотрелась боевиков...

— Мисс Шоу, — тихо проговорил полный самой искренней муки голос Гарольда у ее уха. — Быть может, вам кажется сейчас, что мы вас мучаем. Но посудите сами — какой в этом смысл? Мы ведь даже не пытаемся выведать у вас какие-то важные сведения о Самаритянине и его людях. Мы просто хотим, чтобы вы вернулись к нам. Пытки для этого контрпродуктивны.

— Самин… — в голосе Рут слышались слезы, и что-то коснулось шеи Самин. На какой-то миг ей показалось — поцелуй.

Потом она поняла: что-то раскаленное, вроде кончика паяльника. И не выдержала: заорала громко, срывая связки, и слезы потекли из-под грубой повязки на лице, что не давала ей видеть.

— Шоу, — это уже Джон. — Шоу, черт тебя побери, как можно быть такой упрямой!

...А ведь целовала ее… Целовала по-настоящему и использовала лед и сигаретные окурки — но только для забавы, и между ног, раздвигая налитые кровью складки плоти, и пробуя на язык…

...а сейчас прижимает к ее соскам электроды, чтобы тело скрутило судорогой, и дыхание пресеклось…

Извращенный сексуальный драйв, вот что это такое. Ей нравится Самин в язвах, синяках и кровавых расчесах, Самин трясущаяся, Самин с воспаленными от недосыпания веками, Самин, шарахающаяся от каждого громкого звука...

...если Самин кончится, все кончится…

...может быть, остановить сердце? Она не какая-то там трепетная пиздюлька, она никогда не боялась смерти… Вот только она и не йог, и не умеет… Надо было заниматься, пока была возможность.

Теперь поздно. Теперь все — поздно. Знала же, что для таких, как она, хороших концовок не бывает. Но эта, конечно, особенно мерзкая.

— То, что вы считаете нас врагами, иллюзия, — вещает ровный голос Гарольда Финча. — Последствия психокодирования. Возможно, вам кажется, что мы предали вас. Быть может, вам кажется, что настоящие ваши верные союзники остались в другом лагере. Это не так. Сами подумайте — если бы в глубине души не понимали, на чьей стороне мы, разве вы не выдали бы им нашу штаб-квартиру?

«Потому что я надеялась вам помочь, вонючие вы подонки!» — но сказать она не могла: язык все еще кровоточил.

— Ее язык меня беспокоит, — встревоженно произнесла Рут. — Может быть, прижечь?

— Она откусит тебе палец, — мрачно сообщил Джон.

«Факт, откушу», — согласилась с ним Самин сквозь окружавшую ее темноту.

— Если соорудить что-то вроде уздечки… — с сомнением проговорил Финч. — Но не думаю, что в этом есть необходимость. Язык хорошо регенерирует. Главное, проследить, чтобы не откусила больше.


***

На следующий день повязку с глаз сняли.

— Самин, — проговорила Рут, подняв циркулярную пилу на уровень груди, так, чтобы привязанная к кресту Самин хорошо ее видела. — Самин, пожалуйста. Вернись ко мне. К нам. Медведь очень по тебе скучает. Хочешь, я опять его приведу?

«Издевается, еблистая срань».

...Пальцы зарываются в золотисто-черную шерсть, горячее дыхание на щеке… до чего было бы здорово…

Грир предупреждал: «Не дайте задурить себе опять голову, Финч очень в этом силен». Ламберт смотрел с молчаливой поддержкой и сочувствием — он это умеет. А вот говорить он не мастер, совсем как Риз.

— Пожалуйста, Самин, — проворковала Рут.

На щеках у нее блестели дорожки от слез.

Самин отвернулась, и тогда Рут включила пилу.