1.
Зеркало затянуло паром, и Руж провела по нему ладонью – больше по привычке, чем чтобы увидеть свое отражение. Она и так знала, что ничего не изменилось. Тяжелая, вонючая шерсть и слишком длинные волосы по-прежнему были с ней. И, конечно, ее-чужое лицо.
Пальцы сжались в кулак почти против ее воли.
– Вот бы Логан его прикончил, – пробормотала Руж.
Там, в парке, когда она коснулась Саблезубого, ее мир сломался. Лопнул, как пузырь жвачки: с оглушительным треском, оседая липкими каплями на щеках и склеивая губы колким холодком. Сила Саблезубого обожгла, сдавила, вывернула кожу, раздробила пальцы, сломала челюсть, опалила мозг хищной, путаной яростью пополам с болью.
Хорошо, что не получилось закричать.
Большей удачи Руж не дождалась. Ее собственное лицо потекло, поддаваясь чужой силе, стало резче, тяжелее. Челюсть почти квадратная, под припухшими губами клыки, глаза с вертикальным зрачком в полумраке светятся. Отвратительно и непривычно долго – раньше чужие способности не оставались при ней дольше пары часов.
Руж накрутила на палец длинную белую прядь, вздохнула и потянулась помаде. Поморщилась от запаха – воск и химический краситель – и отложила в сторону. Это был неправильный фиолетовый.
– Неправильный фиолетовый, – проговорила вслух и едва удержала нервный смешок.
Не время давать себе волю, она и так прорыдала полночи, пока Прайд носило где-то внизу – впрочем, почему где-то? На кухне: оттуда так тянуло горькой бурдой и приторными духами, что Руж трижды прокляла Саблезубого только за этот нюх. А потом, пока Прайд торопливо скидывала одежду – за зрение.
И за то, дрогнувшее в висках жадным рыком от одного вида стройного обнаженного тела, стиснувшее голову и сведшее мысли к одной тяжелой, похабной картине за то мгновение, которое понадобилось Прайд на поиск пижамы.
Впрочем, не сказать, что Прайд в пижаме нравилась этому меньше.
Руж вздрогнула, зажмурилась, резко втянула носом воздух. Запах – слишком четкий, чтобы быть плодом ее фантазии – резанул обостренное чутье. «О нет, – подумала она, оборачиваясь. – Только не снова!»
Прайд ввалилась сквозь закрытую дверь, на ходу выскальзывая из футболки и все еще не открывая глаза.
– Ты! – рявкнула Руж.
Прайд вздрогнула, распалась на секунду прозрачным туманом и тут же собралась обратно, в обнаженную девичью фигуру. Плечи у нее были загорелые, нежные, облизанные солнцем вдоль лямок лифчика. На таких плечах, на такой коже, о, как смотрелись бы алые пятна – кровь и поцелуи, на белой высокой груди как смотрелись бы следы когтей, мягкие треугольные отпечатки, и царапины – по животу и бедрам…
Руж потянулась к ней, почти неосознанно, давясь слюной, жадным рыком и ее запахом. То, внутри, в ее голове, хотело Прайд. Прямо здесь, до боли, до крика, до меток, до крови, чтобы каждый в этом чертовом доме, в этом чертовом мире знал, что эта невыносимая девчонка принадлежит им.
«Ну нет, обойдешься», – подумала Руж с неожиданной злостью.
Принадлежит ей.
– Прости, что так вломилась, – буркнула Прайд.
Она торопливо одевалась. Растрепанная, пахнущая смущением и злостью, пышущая сладким, головокружительным теплом. Дышащая коротко, быстро, взволнованно – как возбужденно. Руж усилием воли отвела от нее взгляд.
Это было слишком.
То по-звериному ворчало и тянулось к Прайд.
– Напомни, когда ты в последний раз по-человечески входила? – спросила Руж. И добавила, не дожидаясь ответа: – Профессор у себя?
– У себя, – отозвалась Прайд.
Процедила сквозь стиснутые зубы, одарила полным яда взглядом. Руж даже спину выпрямила, потянулась от удовольствия, чувствуя: Прайд хотела ответить, огрызнуться, а слов не находила. Какая жалость.
– Молись, чтобы в коридоре никого не было, – сказала Руж, щелкая замком.
Прайд все еще пыталась надеть футболку и не отвести от нее злого, тяжелого взгляда. Не сказать, чтобы это не льстило. Тем более – Руж принюхалась – в коридоре действительно никого не было. Никто, кроме нее, не увидит Прайд такой.
То в ее голове тихо рыкнуло.
«Шло бы ты к черту», – подумала Руж и распахнула дверь.
Надо отдать ей должное, Прайд не завизжала. И не выругалась. Просто запустила ей в спину чем-то. Чем именно, Руж уже не видела – захлопнула за собой дверь раньше, и услышала только гулкий звук удара.
– Надеюсь, это был не тот плеер, которой ты мне проспорила? – сказала нарочито громко.
Прайд натурально зарычала. Руж тихо хихикнула, поправила растрепанные волосы и пошла вперед, прислушиваясь краем уха к затихающей ругани. Это было почти весело, да и вообще – днем ей начинало казаться, что в острых, звериных чувствах есть свои преимущества. По крайней мере, они позволяют обходить стороной других студентов: у Руж не было ни малейшего желания смешить народ бурой шерстью и острыми ушами.
Профессор, правда, даже не улыбнулся. Поднял голову, приложил пальцы к виску, вздохнул.
– Вы все знаете, – неловко улыбнулась Руж. Скалиться на профессора почему-то не получалось, хотя клыки очень располагали. – Посмотрите, пожалуйста. Мне кажется, у меня после Саблезубого что-то не то с головой.
Виски сжало, медленно и осторожно – как будто профессор прижал к ее голове прозрачные пальцы. Прозрачные пальцы, медленно проходящие через кожу и кость к мозгу. Не так неприятно, как думать об этом. Руж прикрыла глаза и постаралась расслабиться.
Это было глупо с ее стороны. То рванулось вперед, жадно и зло вгрызаясь в несуществующие ладони. Руж охнула, дернулась, ударяясь затылком о стену и впиваясь когтями в ладони. Это оказалось больно, и она тихо порадовалась, что не позволила Джин лезть в ее голову. Она бы не сообразила…
– Прости, Руж, – профессор покачал головой.
– Ничего, – выдохнула Руж.
То билось в голове, отчаянно требуя то ли ласки, то ли удара.
– Я ничем не могу помочь. Способности, которые ты… взяла, в некотором роде уникальны. Они действуют по другому принципу. И я, скажу тебе честно, боюсь поступать с ними так, как привык. Тебе лучше поговорить об этом с Логаном.
– С Логаном, – медленно повторила Руж. – Его же еще пару дней не будет?
«Еще пару дней с этим в голове, – подумала она, – С этим в голове и с Прайд на соседней кровати».
– Постарайся потерпеть, – мягко проговорил профессор.
Руж дернула уголком губ и попыталась представить: будет ли профессор таким же мягким, если то вырвется на свободу? И – что ей скажет Логан. Воображение буксовало.
Профессор молчал. Впрочем, Руж и не ждала от него продолжения. То есть, если бы он увидел ее главную проблему, он не был бы столь равнодушным, но сказать об этом вслух – сказать: «То… Я... Мы хотим Китти Прайд» – было выше ее сил.
Руж коротко кивнула и вышла из кабинета.
«Опасная Комната тебя ждет», – прозвучало в ее голове, и Роуг коротко, согласно кивнула. Так действительно будет лучше всего. Опасная Комната пока остальные в городе, обед и душ, пока остальные в Опасной Комнате, сон, пока остальные ужинают и толкаются локтями у дверей ванной.
И никакой чертовой Прайд.

2.
Руж проснулась на рассвете. Мышцы все еще ныли от перегрузки, в голове гуляла звонкая пустота, звериные инстинкты не подавали признаков жизни. То есть, она все еще чуяла и слышала больше, чем положено нормальному мутанту, но то не подавало признаков жизни, не сжимало горло и грудь, не тащило на соседнюю кровать.
«Не проснулось еще, видимо», – подумала Руж, зарываясь носом в складки одеяла.
Одеяла, пропахшего Прайд, чтоб ей – ну, или чтоб ее.
Руж тихонько улыбнулась. В сущности, Прайд была не такой уж плохой. Они не были подругами, и, скорее всего, не смогли бы ими стать, но Руж она нравилась. Ну, то есть, она почти понимала, что в Прайд находят парни-мутанты. Ее живое непосредственное упрямство, ее секундная резкость, ее хрупкая уверенность. Прайд была самой обычной девчонкой – в меру тихой, в меру смешной, в меру милой. Как все.
Девочка-мутант, которая – как все. Почти оксюморон.
Живой, нежный оксюморон, который умеет ходить сквозь стены.
Это нравилось и раздражало. Это – и разбросанные по комнате вещи, и сладкие духи, и розовый цвет, и тетрадки в разрисованных обложках, и письма семье, и манера жить, дышать, двигаться, говорить. И то, чего сама Руж не получит никогда.
У Прайд был шанс на обычную жизнь.
Прекрасный повод для ненависти – но ненавидеть Прайд не получалось. Так, поддевать, прятать на шкаф будильник, выпихивать по утрам из ванной и смотреть с любопытством. И желать, чтобы то спало подольше.
Вторая кровать тихо скрипнула. Руж лениво приоткрыла один глаз.
Прайд сидела на кровати, отчаянно терла ладонями лицо, как будто умывалась без воды. Помятая розовая футболка привычно сползала с одного плеча. Во взлохмаченных волосах виднелись белые перья – опять ночью провалилась в подушки.
Руж приподнялась на локте, беззастенчиво разглядывая ее. Мучительное любопытство грызло изнутри: а есть ли что-то такое… на самом деле? Что-то мягкое, манящее, слишком теплое для нее и слишком нужное? Что-то, что заставит ее стать целой и правильной?
Что-то, что стоит любой борьбы – и любой боли?
Прайд потянулась, по-кошачьи выгибая спину, растянула губы в тусклой утренней улыбке, шлепнула ладонью по тумбочке, разыскивая будильник. Сухие сильные мышцы перекатывались под кожей, и Руж не могла и не хотела отводить взгляд.
Если смотреть так, Прайд была даже красивая. Руж дрогнула, облизнула пересохшие губы, цепляя кожу клыками, и сказала, разбивая гулкую тишину в собственной голове:
– Половина седьмого, Прайд, тебе еще спать и спать.
Прайд вскинулась, тряхнула головой, широко распахнула блеснувшие хрустальной пустотой глаза – ровно на секунду, ровно так, чтобы Руж хватило подумать: «Совсем как у мамы», – и испугаться. Хотя, казалось бы…
– Нет, – вздохнула Прайд, – не засну уже.
И встала, скользнула к шкафу, остановилась совсем рядом, в паре шагов от кровати. Если захочется, можно будет дотянуться, дернуть на себя и рассмеяться в ответ на кошачье шипение Призрачной Кошки. Руж медленно выдохнула и сжала пальцы в замок перед грудью – чтобы не потянуться.
Все-таки в Прайд было что-то такое.
Что-то, от чего Руж не смогла отвести взгляд, даже когда Прайд обернулась к ней:
– Ты на меня второй день смотришь как кот на мышь! – и фыркнула.
Непосредственное чудовище.
Руж болезненно-долго вглядывалась в ее лицо, пытаясь понять: действительно шутит? Или снова рискует, глупо и легкомысленно? Или нужно поймать ее за шиворот, встряхнуть, толкнуть в руки к Логану – или к кому-то такому, земному и надежному, кто защитит, если что – чтобы поняла, чтобы испугалась за свою шкуру?
Руж выдохнула, тихо и до боли медленно, и отозвалась:
– Скорее, как кот на кошку, – и тут же поняла: Прайд шутила, Прайд не замечала, глупая-глупая Прайд, которая все еще ведет себя как обычная девушка. Запнулась, зажмурилась, добавила торопливо: – Слушай, мне это тоже не в кайф…
Когда она открыла глаза, лицо у Прайд было испуганное и любопытное: нахмуренный лоб, закушенная губа, лицо отводит, а стоит – по-прежнему всего в паре шагов, а то и ближе придвинулась, ее еще пойми, а взгляд из-под ресниц – по-девчоночьи насмешливый, хитрый. И как только у нее получалось, естественно так, правильно?
На секунду Руж показалось, что она вот-вот разревется под этим взглядом, от смущения и зависти.
– Это Саблезубый? – тихо спросила Прайд.
Руж кивнула.
Не то чтобы она верила сама себе.
Прайд замерла на мгновение, а потом протянула руку. Пустую белую ладонь, исчерченную тонкими линиями – жизни, любви, судьбы – и пахнущую печеньем. «Как собаку подзывает», – подумала Руж, и решила: если бы то бодрствовало, непременно потянулось бы к этой ладони, слизать теплый, щекотный запах и потереться щекой.
– Я могу тебе помочь, – сказала Прайд.
И улыбнулась – и от этого у Руж что-то дрогнуло в животе и в легких, и закружилась от болезненной, душной нежности голова: щекотная, смешная Прайд, заботливая, горячая, дышит так, что слышно все до последнего простудного посвиста, и пахнет горькой тревогой – за нее.
В последний раз за нее тревожилась мама.
Прайд не была похожа на маму. Она вообще не была похожа ни на кого. Уникальная.
Руж закрыла глаза, мечтая заткнуть нос и закрыть уши, и помотала головой:
– Профессор сказал дождаться Логана.

3.
Руж почуяла Логана раньше, чем он вошел в дом, поняла, куда он пойдет раньше, чем он сам об этом задумался – и у балконных дверей они оказались одновременно. Логан смерил ее нечитаемым взглядом, пропустил вперед. Руж кивнула ему почти благодарно. То дрожало, требовало бежать – прятаться и прятать Прайд, пока сильный…
Руж тряхнула головой и сказала:
– Профессор велел обратиться к тебе.
– Ну? – Логан щелкнул зажигалкой.
Руж втянула носом запах газа и табака, фыркнула и рассказала все – и про то, и про запах, и про покатые загорелые плечи. Логан слушал внимательно и без наводящих вопросов, а Руж говорила и говорила – слов оказалось неожиданно много.
Когда она замолчала, Логан медленно затянулся, выдохнул пару колец сизого дыма и сказал:
– Это тяга.
Табаком пахнуло так резко, что зачесался нос, и невыносимо захотелось чихнуть. Но Руж казалось – дернись она лишний раз, и Логан замолчит, и она больше ничего не узнает об этом, заставляющем провожать Прайд жадными взглядами, отсчитывать каждую секунду ее плавных движений по дрожи внизу живота, давиться полудремой и дыханием, когда она раздевается. Прощать ей беспорядочно раскиданные по комнате вещи и не прощать каждую секунду неловкого молчания и каждую прошлую улыбку – Курту, Лансу, Эвану.
– Вот поэтому не стоит тащить способности у незнакомых мутантов, детка, – Логан смотрел насмешливо и понимающе. – Да и у знакомых не надо. Маловато ты о нас знаешь.
– О вас? – Руж дернула краешком губ в полуусмешке.
– О людях со зверями вот тут.
Логан затушил папиросу о перила балкона, качнулся с пяток на мыски и парой скупых, коротких движений приблизился к ней почти вплотную. Горький, тугой запах забился в ноздри, сжал виски, и в это мгновение Логан осторожно коснулся пальцами ее лба.
Пальцами в перчатке.
– Он разбудил твоего собственного зверя, Руж. И теперь твой зверь тянется к самой привлекательной… самке. В твоем случае это самое верное слово.
Руж вдохнула пару раз, резко и беспомощно, кашляя возражениями пополам с невнятным рыком, и все-таки чихнула. Тряхнула головой – белая прядь соскользнула на лоб – попятилась, прижимаясь спиной к стене и, наконец, выдавила:
– Прайд не самка.
– Что и требовалось доказать, – Логан насмешливо фыркнул, сощурился по-росомашьи. Карие глаза блеснули жадной лунной желтизной.
Руж медленно выдохнула, закушенная губа дрогнула под клыками.
Сквозь запах табака, всегда окружавший Логана плотным коконом, теперь пробивалось что-то новое: тяжелая мокрая земля, хвоя, железо и что-то кислое, дрожащее на кончике языка и – Руж была уверена – недоступное ни одному человеку. «Опасность», – подумала она и отступила еще, ближе к дверям.
– Чуешь? – Логан повел плечами и тоже сделал шаг в сторону, освобождая ей дорогу. – Запомни это чувство. Запомни все, что есть у тебя сейчас девчонка, потому что оно никогда не уйдет до конца, к кому бы ты ни прикоснулась.
Руж показалось, что ее окатили горячей водой.
К кому бы она ни прикоснулась.
Значит, без разницы.
Она прошла до дверей, сжала пальцы на ручке и замерла на секунду, разглядывая два отражения в заляпанном светлыми бликами стекле. Она, напряженная и почти растерянная, непривычно длинная челка закрывает лицо, и Логан за ее спиной, с насмешкой во всей фигуре – еще бы чуть-чуть, еще бы ухмылку, и можно будет весь мир пополам разрезать, без когтей. Руж поймала отражение его взгляда, чуть приподняла уголки губ и скользнула в душное, пахучее тепло особняка, буркнув напоследок: «Спасибо».
Не угроза и не защитник, не свой и не чужой.
Но, что греет, самый не-чужой.
Кроме Прайд.
Руж зажмурилась. Запах Прайд – ее невыносимые карамельные духи, ее бесконечный кофе, ее живое пряное тепло – пропитал весь особняк, от лабораторий до чердака; ее музыка звучала сквозь потолок, оседая на кончиках ушей хриплыми аккордами; ее лицо…
Кроме, конечно, Прайд.
От того момента, когда она коснулась Саблезубого, и навсегда, если верить Логану.
То, названное Логаном «зверем в голове», настороженно принюхалось, неуютно шевельнулось и потащило ее – вверх по лестнице, по коридору до их общей спальни. В какой-то момент эта мысль, одновременно незнакомая и чудно привычная: «их общая спальня» – показалась Руж почти похабной.
Может быть, дело было в чертовом запахе. Чем ближе она была к Прайд, тем слабее слышались карамель и кофе. Отступали на задний план, к глухой, человеческой части чутья, освобождая место для чистого, сильного, зовущего, не знающего имен на человеческом языке.
Вполне вероятно.
Руж распахнула дверь и застыла на пороге. Белая лампа над головой Прайд выхватывала из острой, насыщенной темноты ее лицо: высокий упрямый лоб, длинные темные ресницы, чуть вздернутый нос. Волна каштановых, почти вырыженных этим чертовым ослепительным светом, волос.
«Это тяга», – рыкнуло в голове голосом Логана.
Дыхание перехватило, скрутило жарким ветром легкие, обожгло кровью и бешеным смущением губы, скулы, кончики ушей, и в этот момент все, наконец, встало на свои места. Когти и шерсть, чутье и зрение, слух и интуиция – все это больше не казалось Руж чужим и ненужным. И она сама больше не казалась себе такой.
Осознание ударило под дых.
Логан ошибся. Это не было тягой. Это просто была чертова Прайд, от сегодня и навсегда, с самого начала и навсегда. Так говорила мама – знать бы еще, про кого.
Руж снова смотрела слишком долго, почти на целое мгновение больше, чем нужно: Прайд обернулась к ней, подскочила на постели, роняя на пол книгу и глуша одеялом слабые динамики магнитофона. Глаза у нее были не серые, как Руж всегда казалось, а светло-светло-голубые, почти прозрачные. Зверь видел это отчетливо.
«Красиво», – подумала Руж.
Прайд улыбнулась одними губами:
– Ты меня пугаешь. В смысле, – она прищелкнула пальцами, – твой вид. Все эти клыки и когти. Брр.
И рассмеялась.
О Боже, эта невыносимая Прайд.
– Ты можешь мне помочь.
Прайд охнула, забавно округляя губы, дрогнула на секунду и медленно вытянула вперед правую руку. Раскрытой ладонью вверх.
Голубая жилка билась на запястье нежным, искушающим пульсом: вцепиться зубами, испить крови пополам с ее криком, и уронить на постель, сбивая на пол магнитофон, ночник, кружку с кофе. Провести когтями по груди, разрезая ткань футболки и не трогая кожи.
Прайд повела плечами, дернула левой рукой зеленый ворот и пробормотала:
– Ты извини, я твою взяла, на мою Курт…
Это не имело значения. То есть, имело, но Руж уже стаскивала перчатку, неловко цепляясь когтями за шерсть и заклепки, торопясь воспользоваться чертовым шансом. Запах Прайд, ее голос, ее совершенно сумасшедший взгляд и стук ее сердца смешивались в единое, тягучее, неумолимо зовущее чувство.
Руж отбросила перчатку, и Прайд неожиданно оказалась рядом и сжала ее ладонь.
«Сама!» – подумала Руж, хором со своим зверем и, черт, почти восторженно. На этот раз она не сдерживала дар.
И падала.
Прайд, казалось, падала всегда. Даже влюблялась – как падала, в чьи-то яркие карие глаза. Руж не стала рассматривать подробнее, просто оттолкнулась и понеслась вверх, через память, задыхаясь в легком бесформенном водовороте проходящих сквозь нее падений. С деревьев и с лестниц. С вышек и с каруселей. В воду, в песок, на асфальт. Разбивая колени, расчесывая синяки. Досадуя на собственную неловкость. Сквозь кровать и пол, просыпаясь в полете.
В хмурые зеленые глаза за острыми прядями белой челки.
Руж выпала из ее памяти, задыхаясь от гнева и того самого запаха. Китти смотрела настороженно и самую каплю виновато. Хлопнула ресницами, выдохнула с горьким хрипом. «Прайд! – Руж бессильно скрипнула зубами и тут же дернулась вперед, подхватывая оседающее тело. – Все с ней!..»
Зверь в ее голове тихонько насмешливо взрыкнул и свернулся уютным клубочком, кутаясь в прозрачную туманную синеву. Он не собирался уходить. Руж неловко повела плечами и подумала, что, собственно, не особо возражает.
Китти лежала в ее руках, нежная и открытая, в вороте футболки – венки и тонкие ключицы.
Отпустить ее Руж не смогла бы.