Святилище давит воздушными арками и небесными пролётами. Саори поднимается по лестницам и боится не устоять. Ажурный металл, кажется, прогибается под её ногами, и Саори учится не смотреть вниз.
Это бессмысленно. В полудрёме Саори мерещится: металл ломается, мрамор скользит, воздух холодной пустотой окутывает её тело. Саори падает, разбивается и открывает глаза. Бессмысленно пялится вверх, не видя высокого потолка. Там — пустота, как под храмами, и её невидимое отражение: вчерашний макияж, заколка в волосах.
Саори выбредает из храма, останавливается на краю платформы и долго-долго смотрит вниз, в глубокую облачную бездну. Бездна смотрит на неё в ответ, касается прохладными ветряными пальцами лица, и от этого поджимаются пальцы на ногах, тянет противно и сладко низ живота.
Сейя не спас бы её от этого, даже если бы был рядом. Саори жмурится и представляет. Она приказала бы ему: стой! — и Сейя позволил бы ей шагнуть с края платформы, упасть и разбиться об облака, раствориться в бездонной, пустой насмешке.
Это выход.
— Госпожа.
Саори оборачивается. Нити заколки звенят и путаются в её волосах. Смешно, думает Саори, но Мила не смеётся. Мила стоит к ней почти вплотную, и Саори отступила бы, если бы за спиной не было пустоты, жгучей и тянущей, как взгляд Милы.
Пустота смотрит в душу Саори, Мила смотрит на её губы, и неожиданно всё становится ясно, сплетается тонким звоном: прогулки, касания, взгляды. Саори закрывает глаза, и под веками медленно проступает рыжий пустоцвет.
— Хочешь? — спрашивает Саори и тянется, отчаянно тянется наверх, не дожидаясь ответа.
Мила выше, Мила сильнее, Мила обнимает её всю, и Саори врезается в неё, как волна в скалу. Носом, губами, руками — прикосновения падают брызгами на белый мрамор. Мятно-восковой привкус колет кончик языка.
— Чёртова помада, — бормочет Мила, отстраняясь.
Лицо у неё шалое и тёмное, и облачная бездна — отражение настоящей — проступает за синей радужкой её глаз.
— Чёртова жвачка, — откликается Саори.
Это звучит смешно. Саори смотрит на Милу: губы испачканы малиновой помадой, бледный отпечаток на щеке — и тянется к ней. Прикасается к скуле кончиками пальцев, беспомощно размазывает помаду, пытаясь стереть. Прикосновения отдаются тихими щелчками в глухой внутренней пустоте.
По законам жанра, думает Саори, им нужно поцеловаться. Снова.
Мила прижимает её ладонь к щеке. Саори облизывается и тянется к ней. Губы у Милы — мягкие, горько-вишнёвые. Привкус помады неуловимо разнится. Наверное, из-за жвачки, думает Саори. На самом деле, ей всё равно, и это чертовски правильно — наконец-то чертовски правильно; настолько, что пустота внутри медленно разогревается.
Саори хочет вырвать её из себя, сжать в ладонях, понять и увидеть, но губы Милы раскрываются навстречу ей, тяжёлая, почти по-мужски сильная рука опускается на талию, и Саори кажется: это единственный способ сбежать. Прильнуть, прижаться теснее и наконец перестать думать.
Опрокинутая небесная бездна стыдливо отворачивается от Саори, когда Мила подхватывает её под ягодицы и прижимает к себе. Под ладонями Саори оказываются широкие, сильные плечи, и мокрая шея, и лицо. Мягкие губы, курносый нос, напряжённые скулы, тонкие брови, высокий лоб с налипшими прядками рыжих волос. Саори отводит их, зачёсывает к макушке, дёргает резинку. Волосы рассыпаются по плечам Милы, почти чёрные в полутьме, и Саори зарывается в них пальцами.
Мила касается губами её губ. Её руки не разожмутся — в этом Саори уверена.
Её руки не разжимаются, когда они вместе падают в разворошённую постель; её руки скользят по коже, горячие и жадные, и пустота внутри Саори теплеет от каждого прикосновения, дрожит, рвётся наружу.
Мила дышит в шею, прикусывает плечо, сжимает грудь, перекатывая между пальцев соски, проводит носом по ложбинке и вниз. Саори цепляется — за тонкую футболку, за сильные плечи. Пустота гудит, жадно и нетерпеливо, Мила осыпает живот короткими лёгкими поцелуями, царапает тонкую кожу на внутренней стороне бедра, и Саори чувствует её пальцы совсем близко, так нужно и правильно, и стонет в голос:
— Хочу.
Пустота выжигает Саори изнутри, когда Мила входит в неё. Саори выгибается бездумно, сжимается вокруг пальцев, движется навстречу и задыхается — в отблесках пустоты, в солёных волнах Космо Милы, в собственных стонах. Её услышали бы все, на земле и на небе, если бы Мила не целовала её, так мягко и отчаянно, если бы не сжимала её грудь, если бы не наваливалась сверху, закрывая от всего мира.
Приходя в себя — прислушиваясь к затихающей дрожи в теле — Саори тянется к Миле. Касается щеки, волос, заправляет за ухо короткую прядь и спрашивает:
— А ты? Чего хочешь ты?
— Чтобы вам было хорошо.
В сладкой, томной дрёме Саори падает — вверх — и почти не слышит мурлыкающее: «Пока».
Мила, кажется, учит её летать.