Лидия в последний раз плеснула хвостом, вплывая в пещеру.
Это был полукруглый грот в основании огромной скалы-останца, обладавший удивительным свойством: плеск волн в нем совсем терялся, но стоило заговорить – и голос, словно отраженный сотней волшебных зеркал, возвращался к говорившему многократно усиленным.
В этой пещере не бывало посетителей. Родственницы Лидии, конечно, знали о ее существовании, но никогда в нее не заплывали – подводные лабиринты поодаль казались им куда красивее, к тому же в роду Лидии испокон веков уважали желание побыть наедине с собой. А пещера была любимым местом уединения Лидии.
Здесь хранилось ее самое большое сокровище: старый, но хорошо сохранившийся благодаря бережному обращению патефон с пластинками и небольшая шкатулка с затейливыми украшениями. Лидия приплывала сюда слушать Голос Большой Земли.
Украшения она смастерила сама – давно, еще когда надеялась, что Мэри-Энн вернется…
Наполовину высунувшись из воды, Лидия оперлась об уступ, открыла крышку патефона, взяла одну из пластинок… Нет. Не эту. Сегодня – не эту.
Сегодня будет «Аида».
Сквозь шипение и треск послышались бравурные аккорды увертюры – еле слышные, но стены пещеры делали их глубже и мощнее. Лидия прикрыла глаза и приготовилась вспоминать.

…Тогда она была еще личинкой и готовилась к своей первой метаморфозе. Они жили в уютной бухте, наслаждаясь тишиной, хорошей погодой и изобилием рыбы. Причудливо изрезанная береговая линия казалась изумительно красивой, а высокие деревья с берега отбрасывали на прибрежные воды такую прихотливую тень…
Если бы кто-нибудь спросил тогда Лидию, кто она, Лидия не колеблясь ответила бы: «Человек». Просто люди бывают разные. Бывают Глубоководные. А бывают Сухопутные. С Сухопутными никто из их рода не водил дружбы, хотя пожилая тетушка Делия любила иногда порассказать не то легенды, не то правдивые истории о тех, кто – водил. Лидии уже тогда ничего не хотелось так сильно, как увидеть живого Сухопутного. Многие ее сверстницы и даже взрослые попросту не верили в их существование. «Как так – человек, который перемещается по земле? – говорили они. – Не может быть! Он что – на руках и хвосте будет ползать, да? Как тюлень? Ведь по земле же нельзя плавать!»
Оказывается, и по воде можно плавать совсем не так, как Глубоководные.
Однажды в бухту приплыли существа вроде китов, но не живые. «Корабли!» – воскликнула тогда тетушка Делия. Изумленная Лидия увидела людей, у которых вместо хвоста была еще одна пара… рук? Ног! – вот как это называлось…
Эти люди жили тем же, что и Глубоководные, – ловлей рыбы. Их привлекла красота бухты, – хорошо защищенный от ветра, чистый берег выглядел таким гостеприимным. Правда, вскоре выяснилось, что безопасность бухты обманчива. Блуждающее океаническое течение временами подходило к берегу, образуя огромные водовороты; это радовало Глубоководных – течение приносило многотысячные косяки рыбы, а на водоворотах можно было и покататься, хотя за это опасное развлечение полагалось строгое наказание, – однако людям, опрометчиво вышедшим в море на своих лодках, оно сулило гибель. Мощные волны высоко вздымались и бросали утлые рыбацкие шлюпки на рифы, которых в этих местах множество.
Скала-останец, в сердце которой Лидия сейчас слушала музыку, погубила не один десяток рыбаков, потому и заслужила свое название – Риф Дьявола.
Рыбацкий город, однако, разрастался и богател, несмотря на все опасности рыбного промысла. И как-то осмелевшие Глубоководные показались Сухопутным, заплывшим на своих суденышках дальше прочих.
Лидия тогда не решилась подняться из глубин, хотя ей ужасно хотелось повидаться с обладателями ног и – кто знает? – может быть, даже подружиться с ними. Но мама отговорила ее и в утешение подарила ручного дельфиненка по кличке Тум.
Вскоре люди по обе стороны водной глади и впрямь подружились. Рыбаки начали нанимать Глубоководных, чтобы те проводили их лодки через опасные рифы, договорились с ними о присмотре за недавно выстроенным маяком и об оповещении о приближении косяков рыбы и коварного блуждающего течения, а потом стали покупать изделия Глубоководных – матрацы из мягчайших донных губок, куртки из тонко выделанной акульей кожи и, конечно, украшения. Никакие изделия сухопутных мастеров не могли сравниться с ожерельями и диадемами, созданными в подводных глубинах.
А однажды молодой рыбак позвал одну из кузин Лидии, по имени Танель, на землю. Не в гости, а переселиться насовсем. Танель знала, что для нее это не кончится ничем хорошим, потому и отказалась; ей было невдомек, почему дружба с рыбаком непременно означала переезд на землю.
Рыбак очень расстроился. Потом он еще несколько раз уговаривал Танель, но в конце концов перестал приплывать к ней. Танель скучала. А еще через месяц в бурную безлунную ночь рыбак вышел в море, заплыл за Риф Дьявола и бросился в кипящую от пены воду…
Тетушка Делия тогда рассказала девочкам старинное предание об одной из народа Глубоководных, которая решилась-таки переселиться на сушу. С помощью старой колдуньи она превратила свой хвост в ноги. Да только превращение было не слишком удачно – каждый шаг по твердой земле причинял ей ужасную боль; к тому же нежные жабры пересохли, и бедняжка потеряла голос.
В предании говорилось, что она приняла такое решение потому, что полюбила прекрасного принца. Но немая девушка не смогла сказать ему о своей любви, и принц так ничего и не узнал.
Хорошо, что Танель не послушалась рыбака, думала Лидия. Конечно, знай он, что произошло бы на суше с его подругой, нипочем бы не предложил ей такое. Но рыбак умер; его тело выбросила на берег волна, и сухопутные друзья горько оплакивали его. Танель тоже плакала. Будь она в ту ночь рядом, непременно спасла бы его.
Лидия втайне мечтала, что кто-нибудь найдет способ побывать на суше без потери хвоста и голоса. Ей так хотелось увидеть вблизи красивые жилища рыбаков из белого камня, посмотреть на лавки, где продавались чудесные украшения из морского золота, жемчуга и перламутра – некоторые из них сделала сама Лидия, на высокий дом, в котором иногда раздавался звон колокола, и на другой, в котором звучали приглушенные расстоянием голоса певцов и музыка, непохожая на музыку Глубоководных…
В Город начали прибывать корабли Сухопутных из других мест. Но увы! – они не знали, к кому обратиться; во всем Городе не нашлось бы толкового лоцмана – ведь местные моряки нанимали Глубоководных. Все чаще суда Сухопутных разбивались об острые рифы.
И все больше жителей Города, бывших рыбаков, выходило в море за уловом иного рода.
О Городе пошла дурная слава. Тетушка Делия качала головой, и они с мамой вспоминали свою молодость на острове Строма, жителей которого называли «пиратами» за то, что они грабили разбившиеся суда. Мародеры Города не знали об участи острова Строма, в конце концов покинутого жителями, – теперь там обитали только тюлени, овцы и Глубоководные. А если бы и знали, вряд ли задумались бы.
Когда в штормовую осеннюю ночь Лидия впервые увидела в воде мертвецов с головами, пробитыми ружейными выстрелами, она не поняла, что произошло. Они с Тумом поднялись поближе к поверхности и увидели, как люди из Города, размахивая длинными ножами, лезут на корабль, застрявший на рифах, а люди с корабля встречают их пальбой…
Тум даже присвистнул от удивления. А потом затеребил Лидию – идем в глубину, здесь пахнет кровью.
Но ни Лидия, ни Тум, ни даже многоопытная тетушка Делия не предполагали, что вскоре им придется привыкнуть к мертвецам и выстрелам.
Мало-помалу корабли перестали прибывать в Город, и Город начало охватывать уныние и запустение. Те, кто привык к грабежам и мародерству, уже не могли вернуться к труду. А Глубоководные теперь опасались Сухопутных – даже честных рыбаков, держась от них подальше; поэтому уловы их оскудели.
Как-то на рассвете Лидия играла с Тумом возле Рифа Дьявола, и вдруг рядом с ними показалась рыбачья шлюпка. Но в ней был не рыбак, а рыбачка.
Женщин-Сухопутных Лидии так близко видеть еще не приходилось. Некоторые Глубоководные помоложе вообще сомневались, что они существуют. Сами Глубоководные не нуждались в противоположном поле для рождения мальков – почему бы и Сухопутным не быть только мужчинами?
Рыбачка показалась Лидии совсем молодой. Лет шестьдесят, не больше, – определила Лидия поначалу, потом припомнила, что Сухопутные быстро старятся и умирают, и поправила сама себя: не шестьдесят, а двадцать. На ней была одежда Сухопутных – синие хлопчатобумажные брюки, клетчатая рубашка, штормовка с закатанными рукавами и шапка-зюйдвестка. Но больше всего Лидию поразило лицо. Оно было все покрыто солнечными оранжевыми пятнышками!
Лидия поманила к себе Тума, и они принялись подгонять из глубины рыбу. Вскоре сети рыбачки наполнились. Она радостно присвистывала, доставая богатый улов.
– Завтра опять сюда приду! – звонко сказала рыбачка.
Она придет. Она завтра придет. Лидия опять ее увидит!
Рыбачка пришла и на следующий день, и через день. Теперь Лидия каждое утро помогала ей ловить рыбу.
Как-то она слишком близко поднырнула, всплыв почти к самой поверхности воды. Рыбачка наклонилась, присмотрелась и вскрикнула.
Ничего страшного в их встрече не было – но Лидия резко нырнула вглубь, так, что Тум еле успевал за ней, щеки ее горели, точно она слишком долго пробыла на летнем ветру, в груди что-то часто и гулко билось.
Больше всего Лидия боялась, что рыбачка испугается и перестанет приплывать к Рифу Дьявола. Однако следующим утром она приплыла даже раньше обычного.
– Кто ты? – крикнула она. – Покажись! Не бойся! Я не причиню тебе зла! Ты русалка?
– Я знаю, вы нас так называете, – произнесла Лидия, высовываясь из воды. – Мы сами называем себя Глубоководными.
– Русалка звучит красивее, – беззаботно ответила рыбачка. – А меня зовут Мэри-Энн Марш.
– А меня – Лидия. А это мой дельфин Тум.
– Здорово! Впервые вижу дельфина так близко, – воскликнула Мэри-Энн.
Они болтали, позабыв обо всем. Лидия даже не вслушивалась в слова, – ей было так приятен сам звук голоса Мэри-Энн, голоса ветра, солнца, Города и суши. Наконец Мэри-Энн спохватилась – ей же надо было наполнить сети! – и Лидия принялась опять помогать ей, как и всегда…
– Так это благодаря тебе у меня всегда отменный улов? – по-детски удивилась Мэри-Энн. – Спасибо!
Так началась их дружба.

Хотя… Кого я обманываю, подумала Лидия. С самого начала я знала, что это не дружба.
Пластинка шипела и потрескивала, и сквозь ее хрип бархатный голос Радамеса пел о любви к небесной Аиде, а Лидия улыбалась, улетая по блуждающему течению воспоминаний…

Тогда стояла жаркая погода, даже перед рассветом ночи были теплыми, и Мэри-Энн заявила, что хочет искупаться. Лидия помогла ей привязать лодку к острой невысокой скале, и Мэри-Энн сбросила одежду, оставшись совсем обнаженной…
Ноги.
Лидия впервые видела человеческие ноги.
Ее поразила совершенная, удивительно красивая форма. Но не только ног. Мэри-Энн была хороша, хотя, бесспорно, многие Глубоководные нашли бы ее непривлекательной. У нее была недостаточно обтекаемая фигура – слишком широкие плечи, слишком гладкая спина, лишенная жабер, слишком короткие волосы и слишком большая округлая грудь. Зато бедра показались Лидии узковатыми и слабыми – ведь им не приходилось направлять все тело в океанской воде.
Но Лидия, с юности тянувшаяся к Сухопутным, не могла отвести глаз от Мэри-Энн. А потом, не выдержав, протянула руку и потрогала плечо, гладя кожу – слишком сухую, не приспособленную для жизни в соленой воде, и слишком нежную.
Мэри-Энн тоже протянула руку, и Лидия вдруг заметила, что это очень странная рука: без перепонок между пальцами.
Тела их сблизились. Соприкоснулись.
– Ты такая красивая, Лидия, – прошептала Мэри-Энн. – Самая красивая! Я даже не знала, что можно быть такой красивой!
– Неправда, – ответила Лидия внезапно охрипшим голосом, – самая красивая ты.
Губы Мэри-Энн вдруг разомкнулись и прижались к губам Лидии…
То, что нашли пальцы Лидии, было похоже на самую нежную мантию жемчужницы, окруженной шелковистыми водорослями, – только теплое и манящее. Вздох Мэри-Энн напоминал вздох моря в огромной подводной пещере, а ее глаза, полуприкрытые ресницами, голубели, как полоска неба перед рассветом.
– Как хорошо, – шептала она, обнимая Лидию. – Я не знала, что бывает так хорошо! Лидия, о, милая Лидия!
Мэри-Энн, почувствовав под руками чешую, немного растерялась. Лидия не торопила ее. Она знала, как волнуешься и теряешься в первый раз – и не в первый тоже, и каким странным должно казаться ее тело женщине Суши. Но вот руки Мэри-Энн храбро двинулись вперед, нашли зовущую щель между чешуйками…

Лидия, словно очнувшись, подняла рычажок, чтобы передвинуть его.
Ей хотелось послушать четвертый акт – где Аида и Радамес погибают вместе. Она всегда беззвучно плакала под их дуэт. Их первая ночь… И все последующие…
К счастью, Мэри-Энн не умерла.

В ту ночь она приплыла, дрожа от слез.
Город совсем опустел. Теперь в нем остались только самые бедные семьи – или самые опустившиеся. Что ни день на каждой улице появлялись новые заколоченные дома. Их уже никто не пытался продать – все равно не нашлось бы покупателей. Семья Мэри-Энн была из числа самых бедных; отец утонул во время шторма, старый дедушка уже не мог рыбачить, а хромоножка мать выбивалась из сил, чтобы поднять Мэри-Энн и двух ее братишек. Пришлось самой Мэри-Энн выйти в море. Благодаря помощи Лидии она сумела немного заработать…
И вот теперь ее семья покидала Город.
Покидала, чтобы отправиться на Большую Землю.
Мэри-Энн замолчала, всхлипывая. Лидия не стала переспрашивать. Это было их последнее свидание.
На прощание Лидия подарила Мэри-Энн свои самые лучшие украшения. Она и так делала их для Мэри-Энн, но это должен был быть дар любви, а не разлуки. Жемчужная диадема легла на каштановые волосы Мэри-Энн, перламутровые вставки красиво оттеняли ее серо-голубые глаза. Серьги, ожерелье, браслет…
– Не надо, – сказала Мэри-Энн. – Все равно мама заставит меня продать это, а я не хочу.
– Ну, так продай, – ответила Лидия. – Мне нужно, чтобы ты была счастлива, а станешь ли ты это носить – не важно.
– Нет, – сказала Мэри-Энн. – Ладно, если уж нам совсем нечего будет есть… Но кольцо я никогда не отдам, обещаю!
Кольцо означало, что Мэри-Энн считает себя женщиной Лидии.
Лидия бы тоже носила кольцо Мэри-Энн, но та не подарила ей никакого кольца – да оно бы и соскользнуло в воде…

Из пещеры был виден горизонт, над которым вставала алая громада.
В книге, которую Лидии давала почитать Мэри-Энн, был рассказ о капитане, который заменил обычные паруса своего корабля на алые, чтобы порадовать любимую. Но на горизонте были не паруса – просто утреннее солнце.
Мэри-Энн, конечно, не стала бы вытворять такие вещи. Хотя… ведь подарила же она Лидии на прощание свою единственную ценность – патефон с пластинками?
За десятилетия, прошедшие с тех пор, Город совсем опустел и развалился. Жалкие остатки рыбачьих домиков походили на разломанный китовый скелет.
Мэри-Энн, конечно, уже никогда не приплывет: слишком много времени прошло. Люди не живут так долго. Она умерла, как умер милый Тум, как умерла тетушка Делия…
Но Лидия упорно хранила украшения, которые делала для Мэри-Энн.
Серебряный голос Аиды снова взлетел под своды пещеры, и Лидия зажмурилась, слушая Голос Большой Земли.