Они пришли, когда Мелисса наконец позволила себе думать, что все наладилось. Когда прошло уже три года, как ребята уехали из Бикон-Хиллс, и выжатый прошлыми ужасами городок превратился в стандартное захолустье, а ее сверхъестественный сын с друзьями затерялись среди огромного Лос-Анджелеса, научились выглядеть обычными и перестали притягивать к себе неприятности. Учеба, романы, самые обычные, человеческие приключения в виде сдачи сложного экзамена злобному преподавателю или вылазки в национальный парк на полудохлом джипе – то, что составляло теперь жизнь Скотта, Стайлза, Лидии, остальных. Они почти не приезжали, и Мелиссу это только радовало: пусть лучше она проведет несколько дней в отеле, навещая сына, чем позовет его сюда и будет вздрагивать от каждого шороха, ожидая начала очередного кошмара.

Три года ей понадобилось, чтобы успокоиться и поверить. И когда она наконец смогла – пришли они.

– Здравствуйте, миссис Макколл, – сказала ей бесследно пропавшая когда-то Эрика Рейес, неровными пятнами выступая из ночной темноты на крыльце, когда удивленная Мелисса открыла дверь. – Я хочу предупредить вас. Не нужно звонить Скотту. От этого всем станет только хуже. И ему прежде всего. Он не должен ничего знать. И будьте осторожны завтра. Я постараюсь за вами присматривать, но если вы начнете делать глупости, я не смогу вас защитить. А я очень хочу. Спокойной ночи.

И растворилась за границей света раньше, чем Мелисса сумела понять, что произошло.

А утром они накрыли город куполом, непроницаемым для всего сверхъестественного. Как рябиновый круг, только масштабнее и круче. И пришли за всеми, кто мог хоть как-то им помешать.

Эрика потом объяснила: ее теперешней стае нужно укрытие, берлога, чтобы переждать бурю и зализать раны, потому что врагов слишком много, а сил пока мало. И они не могут допустить, чтобы об этом узнали. Поэтому городок жил, как обычно, для непосвященных – и замер в полом шаре среди немого вакуума для тех, кто знал.

– Если вы позовете Скотта, он, конечно, придет. Вот только ничего не увидит и захочет убрать барьер. И, наверное, даже сумеет со временем. Но за барьером его будем ждать мы, готовые заранее и очень злые. И вряд ли у него будет много шансов выжить, а свой запас спасительных чудес он, кажется, исчерпал, – объясняла Эрика, сидя за столом в ее доме и наблюдая, как Мелисса готовит ужин. – А если все пойдет нормально, мы просто уйдем. Месяц, два, вряд ли больше. Тех, кто нам мешал, уже не вернуть – но остальные останутся в живых. Не нужно все ухудшать, не нужно лишних жертв. Мы их не хотим, не вынуждайте.

Тех, кто мешал или вынуждал, начали привозить в первый же день. Новый помощник Дитона с разодранным горлом – сразу в морг. Майк – оборотень, которого Мелисса знала – со вспоротым животом, сначала в операционную, а потом туда же. Двое Арджентов, оставшихся в Бикон-Хиллс, когда остальное семейство его покинуло. Парень-шофер, посвященный и согласившийся отвезти в «большой мир» охотничью весточку из города. Другие. Потом Морелл – операционная, реанимация, после гинекология, прогноз хороший – хоть у кого-то.

– Была бы я – остановила бы. Но, увы, – пожала плечами Эрика в ответ на вопрос, и мелькнуло что-то такое в ее взгляде. – Она предатель, ее бы наказали в любом случае, так или иначе. И, поверьте, так – лучше.

Мелисса боялась увидеть в одном из мешков или на одной из каталок Дитона – но его все не было.

– Он нам нужен. Он жив и почти в порядке. Когда будем уходить, я скажу, где его искать. Не волнуйтесь.

За несколько дней Мелисса совершенно потеряла чувство реальности. Она ощущала себя как в странном бесконечном сне, где может происходить, что угодно, и ничему не стоит удивляться. А Эрика стала ее проводником с тусклым фонарем в этой беспросветной сюрреальности.

Она приходила вечером и оставалась до утра: рассказывая о стае и превращая зверей в людей со своими историями и шрамами, расспрашивая о тех годах, что ее не было, и сама превращаясь в прежнюю знакомую девочку из школы Скотта, сидя рядом и переплавляя черный ужас за окном в размытый темный фон ночного разговора.

– Где твои крылатые сандалии? – спросила Мелисса однажды, устроившись под одеялом и уже почти провалившись в сон.

– Что?

– Крылатые сандалии. Где они? Ты провожаешь меня в ад и обещаешь привести обратно. Кем еще ты можешь быть?

– Гермес? – усмехнулась Эрика за спиной и щекотно фыркнула в плечо. – Мне кажется, вы мне льстите.

– Ну, ты еще вырастешь, – невнятно пробормотала Мелисса и окончательно провалилась в сон.

Эрика пришла к Мелиссе в постель в первую же ночь в ее доме. День был страшным, кровавым и каким-то оглушающим, а ночь – ужасающей, потому что не позволяла спрятаться в благословенной скрадывающей все вещи и расстояния темноте, разрывая ее желтой полной луной и надрывным воем за тонкими стеклами окон и слабой защитой двери. Мелиссу трясло, она почти задыхалась в своей спальне, не смея ни взглянуть за окно в скопище чудовищных теней, ни зажечь свет, потому что он слишком ярок в ночи. Возможно, стоило выпить успокоительное или снотворное, но для этого нужно было открыть глаза и откинуть одеяло, а мышцы мгновенно деревенели от одной мысли об этом. Эрика пообещала спать на диване внизу, охраняя, но Мелисса слишком боялась, что вместо нее там уже ждет кто-то другой.

– Я поднимусь к вам, – громко крикнула Эрика, и только потом заскрипели диван и ступеньки лестницы.

И Мелисса почти не вздрогнула, а жуть вокруг нее на время разошлась, словно бы взрезанная этим голосом, самым обычным, таким же, как днем.

– Я лягу с вами, – сказала Эрика и, стянув с себя всю одежду, нагая скользнула под одеяло, прижимаясь и обнимая.

– Так будет лучше, я знаю. Спите.

И вопреки ошеломлению и ощущению какой-то невозможной неправильности Мелисса действительно заснула без снов или, по крайней мере, воспоминаний о них.

Следующей ночью они спали – без сновидений, с вечера до самого утра – так же. И следующей. И еще. И Мелиссе казалось, что купол накрыл не только город, но и ее спальню, и что они с Эрикой дрейфуют в полном одиночестве среди бесконечного вакуума, и за окном нет ни домов, ни людей, ни мира, а только безграничная вечная тьма – и опять становилось страшно. Так, что прижимающаяся Эрика уже не казалась настолько неправильной.

И в пустой, оглушающей тишине их купола не показался неправильным даже ее шепот:

– Не отталкивайте, – и ее губы, прижавшиеся к шее, пальцы, заскользившие по коже, опытность и настойчивая нежность.

Даже то, что Мелисса действительно позволила, не показалось неправильным, ведь мира больше не было, вообще ничего не было за пределами их комнаты, а значит, не имело значения, кто старше, кто разумнее, кто человек и кто что должен и не должен. Вся реальность состоял из расползающегося по телу жара, темноты сначала в комнате, а потом под веками, влажности мягких губ, собственного и чужого возбуждения, вспотевшей кожи – а потом и это перестало существовать, растворившись в забытьи сна.

Когда Мелисса проснулась утром, Эрики уже не было – ни в постели, ни в доме. Зато была Лидия, тревожно спрашивавшая в трубке, все ли у них в порядке, потому что ей снился сон, и она кричала, и ей кажется, что с ее глаз сняли повязку, а из ушей вытащили беруши. А еще была записка на столе. Инструкции, как найти Дитона, и короткое «Спасибо. Эрика» в самом низу листа.