Она резко открывает глаза. Ощущение, будто все кости переломаны, сухожилия вывернуты, а кожа горит огнем. Она с трудом садится и оглядывается. Большой пень и лес вокруг. Ни одного проблеска в памяти, только боль. Она прислушивается к себе, но не может определить наверняка, только физическая или еще и душевная. Прикрывает глаза и вздыхает.
«Нужно встать», — единственная четкая мысль.
Опирается о землю, пытается подняться, но тут же опускается обратно. Стиснув зубы, подползает к пню и хватается за него. Через тело проходит мощный поток энергии. Под веками вспыхивает ураган красного света, поглощающий все вокруг, закручивающийся воронкой, а посреди хаоса — она.
— Больше никаких мутантов! — выносит приговор дрожащими губами и смахивает слезы со щек.
«Вчера я спасла жизнь человеку. Я не хочу быть с плохим парнем».
Она видит рыжеволосую девушку, слова которой мучают, потому что та смогла, а Ванда нет. На ее руках кровь Пьетро. Единственного человека, который всегда был рядом, несмотря ни на что.
Он умер за нее, ради нее, защищая ее. Погиб, потому что она пыталась создать мир, в котором каждый получил бы, что хотел. И получил, но Пьетро отдал за это свою жизнь. Неправильно и бесчеловечно. Это вина Ванды. Только ее.
И она кричит. Выплескивает отчаяние. Она снова допускает ошибку, с которой ей теперь жить. Ванда слабая. Нечеловеческий вопль разрывает перепонки и вторит ей из-за деревьев. Ужас внутри нее вырывается в этот лес и крушит все. Разрывает ее пополам. Тянет за собой эмоции. Она разворачивает течение времени, концентрирует энергию вселенной, всю свою силу, чтобы изменить течение чужих жизней, забирает способности всех, чтобы воскресить его. Свою родственную душу. Своего брата. Своего Пьетро. Наказывает других, чтобы дать ему второй шанс. Ловит губами чужой истошный крик. В груди бушует боль, которой слишком много для нее одной. Она не справится, просто не сможет. Не сможет…
Ванда кусает губы в кровь и впивается пальцами в землю, ломая ногти и сдирая кожу. Она хочет вывернуть реальность еще раз, чтобы знать, что все получилось, но сил нет, способностей нет. Она пустая. Лишь оболочка себя, никчемный сосуд, в котором по непонятной причине еще бьется сердце и еле теплится темная душа. В голове издевается насмешливый голос: «Алая ведьма». Какая она ведьма, если магии больше нет.
А вслед за собственным беспомощным воем она слышит еще чей-то надсадный крик. Вытирает зареванное лицо и видит тут самую рыжеволосую девушку из видения. Она стоит на коленях в нескольких шагах, смотрит прямо на нее и рвет душу на куски воплем. Ванда отключается.

Она привыкает к голосам в голове настолько, что перестает отвлекаться на них. Не игнорирует, но отключается, иначе попросту сойдет с ума. Их всегда много, и каждый хочет сказать что-то важное конкретно для него, а Лидия что-то вроде проводника между живыми и мертвыми. Она не до конца понимает, как это работает, но не всегда определяет, человек перед ней или дух. Она не говорит об этом друзьям, иначе они наделают много шума из ничего. Стайлз бросится гуглить, Скотт — спасать, остальные тихо или громко переживать. Хаоса в ее жизни и так хватает, она уже почти умеет с этим справляться. Почти.
Но она совершенно не готова к боли, буквально разорвавшей ее мозг на осколки. Она сжимает виски и стонет сквозь зубы.
— Лидия? Лидия? Что с тобой?
Кто-то зовет ее, она не различает голосов, все сливается в сплошной, беспрерывный шум.
«Не смогла, не уберегла, погубила».
— Ей плохо, разве не видите?
Ей не плохо, нет — плохо темноволосой женщине у Неметона. Она винит себя в чьей-то смерти. Лидии это так знакомо.
«Мы не люди — уроды! Никаких мутантов».
Она с силой вцепляется в волосы, чтобы видение хоть немного ослабло, не терзало так изнутри. Оно выжигает Лидию дотла, иссушает все эмоции.
«Бабочка, бьющаяся о стеклянную банку. Никчемная. Жалкая».
И она больше не сдерживается. Кричит что есть сил, разрывает легкие. Банши констатирует смерть, да так, что сердце на мгновение останавливается, и наступает тишина. Повсюду. Страшная и абсолютная.
«Я нужна ей», — бьется в висках.
Лидия уверена только в этом, поэтому отталкивает Стайлза и идет к Неметону, спотыкаясь на ровном месте и хватаясь за стены. Такой всеобъемлющей боли она не ощущала никогда. Она даже не предполагала, что можно так глубоко чувствовать. Голоса никогда себя так не вели. Это что-то другое, что-то более важное. Женщина жива, в этом Лидия уверена, но только что потеряла кого-то очень важного и по какой-то непонятной причине связана с Лидией так, что не отодрать.
Она добирается до леса как в тумане. Понимает, что делает, но не осознает как. Это похоже на транс. Она точно знает, что должна найти темноволосую как можно скорее, иначе будет хуже. Неважно, откуда берется это уверенность, но сомнений не вызывает совсем. И когда она наконец видит ее у корней Неметона, перед глазами плывут красные круги, Лидия падает на колени и кричит, как никогда до этого. Корчится за себя, за нее, за банши. Встречается взглядом с зелеными глазами, и та падает без чувств. Боль внутри стихает.

Ванда не понимает, что происходит и где она находится. Воспоминания перемешиваются: Пьетро не вернуть, рыжеволосая девушка, спасающая жизни, огромный пень, причиняющий муки, утраченная сила — все это бессвязным ворохом проносится в сознании. Она видит, но не верит. Надеется, но впустую. Понимает, но не осознает.
Открывает глаза и тонет в теплом взгляде той самой девушки. Она рядом, прижимает к себе и что-то говорит. Быстро-быстро, будто если замолчит, не произнесет больше ни звука.
— Ты мутант? — одними губами спрашивает Ванда.
Та распахивает глаза и удивленно моргает.
— Не мутант — банши, — отвечает как само собой разумеющееся.
Ванда пытается припомнить все, что знает о посланниках смерти, но в голове пустота. Она не знает. Всегда думала, что это детские сказки, которыми пугают на ночь. В институте Чарльза был толстый фолиант ирландских мифов. Встретить настоящую, живую банши черт знает где — последнее, чего она ожидает в перекрученной реальности. Может, это побочное действие заклятия? Магия хаоса коварна и непредсказуема, ее невозможно подчинить себе полностью.
— Давно?
— Не то чтобы, — пожимает плечами она, обхватывает Ванду за плечи и приподнимает, чтобы она могла прислониться спиной к пню. — Лидия Мартин.
От ее прямого открытого взгляда Ванду бросает в дрожь. По спине бегут мурашки, мысли путаются. Она списывает это на нервное истощение и падение. Как еще объяснить такую странную реакцию на незнакомую девушку?
— Ванда Максимофф, — кивает она. — Я видела, как ты говорила, что спасла чью-то жизнь.
Лидия вздрагивает и мрачнеет. Похоже, это что-то личное.
— А я чувствовала твою боль от смерти кого-то близкого.
— Пьетро. — Она и сама не ожидала, что будет делиться с кем-либо, но чувствует, что Лидии можно довериться. Тем более если они обе видели друг друга в видениях. Ведьма и банши, обе уродки, выкидыши природы. — Мой брат-близнец. Он умер из-за меня.
— Нет, — качает головой Лидия. На лице непоколебимая уверенность. — Иногда смерть просто случается, мы не можем ее предотвратить.
— Я должна была…
— И я должна, но это так не работает. — Она замолкает и смотрит куда-то вдаль, на деревья — или сквозь них? — Я вижу смерть постоянно. Кого-то получается спасти, кого-то нет. Я об этом не просила, но так получилось. Некоторые называет это даром, но…
— Это проклятие.
Ванда понимает, как никто другой. Знакомые ей чувства. Непонимание, отрицание, смирение и только потом принятие. Никто не может этого осознать, пока сам не пройдет. Только носитель проклятого гена.
Лидия кивает, и Ванда сжимает ее руку в своей. Зеленый взгляд сталкивается с таким же зеленым, смешивается, и в груди рождается странное чувство. Единение? Боль отступает, приходит подобие умиротворения. Осознание, что она может разделить эмоции с тем, кто ее поймет. Не обидит, не осудит, не отвергнет — примет.
«Соулмейт».
Об этом она тоже читала в библиотеке Чарльза. Редкое явление, встречающееся не чаще одного раза в столетие, но нерушимое.
«Соулмейт», — читает она в глазах Лидии и тяжело вздыхает.
У Ванды он уже был. Пьетро. В жизни одного человека не может быть больше одного соулмейта. Это противоречит логике и теории вероятности. Она наделала слишком много ошибок.
«Сколько нужно пережить боли, чтобы позволить себе крупицу счастья?»
— Пьетро умер. Мне не оставалось ничего, кроме как вывернуть реальность, чтобы дать ему еще один шанс на жизнь.
Во взгляде Лидии — непонимание и ужас. Она знает, что Ванда говорит правду. Непонимание того, как такое вообще можно совершить. Ужас от их иррациональной связи: один думает, второй слышит.
— В том мире меня называли Алой Ведьмой, и я обладала самой страшной силой — умением поворачивать время вспять.
— А я думала, в моей жизни все сложно, — усмехается Лидия. — Оборотни, канимы, кицунэ. Глупые детские страшилки по сравнению с альтернативными мирами.
— Для меня ты сказка, которая оказалась реальностью. У всех свои тараканы, — и Ванда ухмыляется в ответ.
Сама не верит в то, что может улыбаться. Пусть горько, но вполне искренне. Рыжеволосая девушка с зелеными глазами заставляет ее улыбнуться, несмотря на щемящую дыру в груди. Это дорогого стоит.

Параллельные миры, магия хаоса, телепатическая связь, мутанты — набор понятий, далеких от реальности, но она смотрит на Ванду и верит. Лидия будто проваливается в один из сюрреалистичных снов и не может выбраться из ямы видений: ходит по кругу, а выхода нет. Ощутимо щиплет себя за запястье, но ничего не происходит. Она по-прежнему у Неметона и понятия не имеет, что делать дальше. Она не может отвернуться и бросить Ванду на произвол судьбы.
Одно Лидия уяснила наверняка: ничто не случается просто так, тем более смерть.
Смерть.
Сколько раз она еще будет смотреть ей в глаза и беспомощно разводить руками?
Сколько раз корить себя за это?
Сколько раз?
Ей семнадцать, но ощущает она себя на десятки лет старше, потому что смерть случается не с человеком, а с его близкими. Им приходится учиться жить дальше, заново выстраивать барьеры, находить силы просыпаться по утрам. И это Лидии тоже знакомо.
Эллисон…
Она заталкивает свою боль поглубже и переводит взгляд на Ванду. Может, поэтому она ее так чувствует? Боль потери не становится меньше, тлеет глубоко в душе — непережитая, незалеченная, — и рядом нет никого, кто бы смягчил ее. Она отвлекается как может, но отодвинуть на задворки памяти и смириться — разные вещи.
— Кем она была для тебя? — теперь Ванда берет ее за руку и чуть сжимает. Не давит, дает выбор — отвечать или нет.
— Почти сестрой, — глотает слезы Лидия.
Она всерьез думала, что все их выплакала. Одна, наедине с тишиной и воспоминаниями об Эллисон. Так почему сейчас?
— Ты проводник между мирами, естественно, что чувствуешь все намного глубже. Вряд ли кто-то кроме тебя осознает, насколько жизнь быстротечна. Ты видишь это, предчувствуешь боль, находишь трупы.
«Ты намного сильнее меня».
Лидия мотает головой, волосы прилипают к мокрым щекам, но она не замечает. Она слабая. Это в Эллисон выдержки было на двоих. И она наконец позволяет вырваться наружу эмоциям, пожирающим изнутри не один месяц. Захлебывается слезами на плече у Ванды, судорожно всхлипывает и цепляется за нее, как утопающий за соломинку. Она и есть ее последний глоток кислорода. Это не Ванде нужна Лидия, а Лидии — Ванда.
«Мы нужны друг другу».
Именно в этот момент, по крайней мере, ей так кажется, Лидия вспоминает о загородном доме. Она его сторонится, да и мама не ездит. Там Ванду никто не найдет и не будет лезть с ненужными расспросами. А она будет приезжать — разговаривать, утешать, подбадривать. Так ей самой будет легче. Делить горе с кем-то не так тяжело, а если тебя понимают, проще свыкнуться. Лидия убеждена в этом. Они найдут, о чем поговорить.
— А мы похожи. Вопреки собственной горечи пытаемся помогать другим.
На секунду Лидии кажется, что руками Ванды ее утешает Эллисон. Добрая, отзывчивая, понимающая Эллисон, отдавшая жизнь за друзей. Нелепая случайность, случившаяся со всеми. Ей хотя бы не было больно.
А Пьетро было?
Ванда качает головой.
И в смерти бывает справедливость.

Ей нравится этот дом. Небольшой и уютный, практичный. Неожиданно для себя Ванде кажется, что она дома, будто путешествовала по миру, искала себя, а теперь вернулась и получила ответы на все вопросы. Ей в новинку чувствовать привязанность не только к человеку, но и к месту.
— Скучаешь по нему?
Лидия находит ее на веранде, как и всегда. Ванда кутается в плед и смотрит на озеро. Не то чтобы она любит воду — волны ее успокаивают. Ветер треплет волосы, сушит слезы на щеках. Здесь она едина со стихией, пытается нащупать внутри себя ту часть, что потеряла.
Ванда никогда не думала, что настолько дорожит силой. Без нее она все равно что безрукая калека, а без Пьетро — жалкий осколок души, хранящий воспоминания. Она существует, и только с приходом Лидии слегка оживает. Во всяком случае, не ощущает себя забальзамированным трупом, по нелепой случайности способным двигаться и говорить.
— Как и ты.
Это у них своего рода ритуал вместо приветствия. Бьют по больному и сразу зализывают друг другу раны. Мазохистский способ возвращения к жизни, но действенный.
— Пойдем в дом, — Лидия обнимает ее за плечи. Волосы падают на лицо и щекочут кожу.
Ванда встает и идет вслед за Лидией. Молча и беспрекословно.
Так обыденно.
Она привыкла доверять ей, потому что опереться больше не на кого. Неважно, что они знакомы не так давно. Лидия чувствует ее, Ванда ощущает ее эмоции. Искренности хватает с лихвой. Она накрывает ее с головой, закутывает в кокон взаимопонимания.
— Как день прошел?
Обе знают, что Ванде все равно. Лидия пожимает плечами и роняет безразличное:
— Нормально.
Еще один ритуал, который они не нарушают.
Ванда ловит отголоски привычной боли и тянется к рыжим волосам, чтобы снова молча пропускать их сквозь пальцы и наблюдать за игрой огненных бликов на свету.
Говорят, время лечит, но ей легче не становится. И Лидии тоже. Они просто закрываются от всего мира и переживают в одиночку каждая свою потерю. Вот только у Ванды никого больше нет…
— Почему ты не с друзьями? — задает она вопрос, который давно мучает.
Она не может понять, сколько ни пытается.
— Они не помогут, — ровно говорит Лидия, наливая какао в две больших кружки. — У каждого своя жизнь, свои проблемы, своя боль, но они знают только то, каково это — чувствовать последние вздохи Эллисон. Никто не ощущает, как человек умирает. Вдыхает, выдыхает и уходит. А я вижу, как все они идут за руку со смертью, тоскливо смотрят на живых, не осознают, что больше не вернутся. Не так, как было раньше. Не смогут прикоснуться: обнять, поцеловать, утешить. Только наблюдать со стороны, теряя с каждой секундой ощущения. Со временем они становятся безучастными ко всему и переходят в другой мир. — И после паузы добавляет: — Сами.
— Ты и это видишь?
Ванда не знает, как реагировать на такие откровения. Лидия впервые говорит об этом. Наболевшем, выстраданном, довлеющем над ней.
— Не у всех, некоторых. У тех, кому есть, кого оставлять.
— Всегда?
Лидия качает головой и делает большой глоток. Какао наверняка обжигает горло: она морщится.
— Когда позволяю себе. Это тяжелее, чем прокричать о смерти, даже в лицо умирающему. Самое сложное в смерти — принятие. Просто так от этого не отмахнуться. Проживаешь каждый миг. Видишь, как тяжелеет взгляд, меняются движения, шевелятся губы, произносящие слова о любимых. Это…
— Ты не просила об этом.
Лидия горько улыбается.
— Но приняла.
Слепящий свет прожекторов. К ней идет мужчина, но она не может его разглядеть.
— Джексон?
Голос дрожит. Она знает, что это не ее парень, но все-таки надеется. Страх сковывает тело, подавляет ее. Лидия буквально коченеет. Воздух застревает в легких и вырывается хрипами из горла.
«Это не Джексон», — последняя связная мысль.
Оскал, нечеловеческие зубы и раздирающая на части боль.
Ей чертовски холодно, голова раскалывается. На заднем фоне много голосов, которые перекрикивают друг друга. Лидия непременно должна услышать каждого, но мозг разрывается.
Ей не справиться одной. Ей нужна помощь, но кроме Лидии их никто больше не слышит.
Ванда в который раз удивляется, сколько силы в этой хрупкой девушке. Удивляется и вспоминает, как узнала о своей магии.

Она переодевается, не догадываясь, что за ней наблюдают. Резко оборачивается на сальное: «Малышка» — и вскрикивает. Его руки повсюду — шарят по телу, а будто царапают внутренности. Ванда кричит, но никто не откликается. Насколько добрым казался, настолько отвратительным является. Сдирает полотенце и отбрасывает в сторону. Ванда кривится от унижения и беспомощности.
«Пьетро, где же Пьетро?» — как молитву, повторяет она.
— Уйди! — истошно вопит.
Он отлетает как щепка и ударяется о стену амбара. Ванда желает ему если не смерти, то боли, много боли, чтобы корчился и просил о помощи. Она сжимает руки в кулаки и наступает на него. Он напуган до смерти, она чувствует, ощущает каждую низменную эмоцию в ничтожной душонке.
— Ведьма! — пищит он и закрывает лицо руками.
— Нет, ты будешь на меня смотреть, — убийственно спокойно говорит она.
Он распят на стене, а она удовлетворенно усмехается.
— Урод, — припечатывает она и запрещает ему говорить.
Больше ни звука.
Она видит расширенные в ужасе зрачки, трясущиеся губы и ликует. Опускает взгляд и видит себя в ореоле красного света. Он вырывается из рук, но бьет из сердца. Она не может его контролировать, да и не хочет. Ублюдок получает по заслугам.
— Так вот почему Алая Ведьма, — Лидия садится рядом и обнимает.
— Тебя только это интересует? — Ванда слегка растеряна и чуть удивлена. Она ожидает какой угодно реакции: страха, осуждения, отрицания, но не понимания, даже молчаливого одобрения.
— Это главное, — убежденно отвечает она. — К тому же у тебя не было выбора: или ты, или тебя.
— Ты бы так не поступила, — качает головой Ванда, но прижимается крепче к ее рукам.
— Не поступила бы, — соглашается та и тут же добавляет: — Но у меня и нет твоей силы.
— Это проклятие…
— Но в тот момент было даром, иначе…
Ванда закрывает ей рот руками. На лице безумное выражение, она кусает губы и загнанно дышит.
— Нет! Не смей! Молчи!
Ванду накрывает истерика. Ее трясет. Плед падает на пол, она сжимает платье на коленях, кружки с какао летят на пол и разбиваются. Безобразные коричневые пятна расползаются по ковру вместе с осколками, но Лидия не обращает внимания.
— Ванда? — хватает за руки и тянет на себя. — Посмотри на меня. — Никакой реакции. — Ведьма! — истошный вопль, и Лидию отшвыривает к стене.
«Пожалуй, не самый разумный способ прервать истерику», — думает она, прежде чем…
Ванда с ужасом переводит взгляд с Лидии на свои руки и обратно.
— Я… Я…
— А ты куда сильнее, чем может показаться, — улыбается Лидия.
Она чувствует, как Ванда заново обретает себя. Осознает, привыкает и пропускает через себя. Она снова не только Ванда Максимофф, но и Алая Ведьма. По-прежнему разбита горем, но снова стихия, которой все по плечу.
«Прошлое должно оставаться в прошлом».
Ванда взмахивает рукой, и Лидия оседает на пол. Она может двигаться, но все так же улыбается краем губ. Ванда быстро-быстро моргает и бросается к ней. Ощупывает все тело, беспрестанно шепчет: «В порядке, в порядке», зарывается пальцами в волосы и выдыхает.
— Все хорошо, — Лидия обнимает ее и целует в висок. — Теперь все будет хорошо.

Ванда чуть отстраняется, ловит взгляд и молчит. Что-то ищет в нем, Лидия не может ни понять, ни прочитать, что именно. В зеленых глазах пляшут отсветы пламени. В голову приходит неуместная мысль, как красиво бы смотрелась Ванда на костре. Она читает ее и улыбается. Обхватывает ладонями лицо, приближается и касается губ. Нежно, ненавязчиво, почти невесомо, но этого достаточно.
Лидия тянется навстречу и углубляет поцелуй. Отдает доверие и прощение, забирает раскаяние и силу. Эмоция к эмоции, душа к душе. Их связь все крепнет. Она будет бороться за Ванду, потому что та заполняет собой недостающую часть Лидии. Заслоняет от разочарований и смерти, преследующей по пятам, не ставит условий, не ожидает невозможного. Она просто рядом и понимает с полувзгляда. Врастает в кожу, становится необходимой, как воздух. Ванда будто ее продолжение. И нет ничего странного в том, чтобы целовать ее. Это закономерно, логично, правильно.
«Неотвратимо».
Так же как застрявший ком в горле. Он перекрывает доступ кислорода, заставляет отстраниться. Из-за него легкие сдавливает, они буквально горят огнем — все сильнее и сильнее. Уши закладывает от нарастающего шума, который бьет по оголенным нервам.
И Лидия кричит, потому что иначе сорвется в пропасть безумия. Банши не удержать, она уже пыталась. Бесполезно.

Ванда хочет заткнуть уши, но знает: не поможет, поэтому отползает к стене и обнимает руками колени. Пережидает. Самое страшное время суток — предвестие смерти. Кто-то еще умрет. Снова. И она ничего не может сделать, как и Лидия, хоть та наверняка попытается. Как и всегда. Она не говорит, но Ванда знает, что каждый раз она чувствует себя виноватой. Это не зависит от нее, но тяготит постоянно. Лидия вскакивает по ночам, кричит от кошмаров, но молчит. Это ее крест, который она безропотно несет. Не будет жаловаться и не отступит. Пройдет весь путь до конца, как бы ни было больно.
Когда крик стихает и Лидия поворачивается к ней, Ванда едва ее узнает. На лице резко выделяются скулы, вместо глаз — два темных провала, светящиеся пустотой, будто вместе с очередным обещанием гибели из нее уходит часть души.
Ванда понимает без слов.
— Иди.
— Я не хочу…
— Но должна, — заканчивает она.
Иногда ей кажется, что Лидия расплачивается за ее ошибки. Не может хороший человек так страдать просто потому, что так случилось. Нечестно.
«А много ты в жизни видела справедливости?» — мелькает мысль. Горькая усмешка кривит губы против воли. Почти не встречала, а ведь Ванда знала многих киборгов, мутантов, просто людей. Цепь случайностей приводит каждого к отправной точке — моменту, когда нужно сделать выбор, определяющий, что будет в будущем не только этого человека, но и всего его окружения. Всего лишь совпадение…
«Между совпадением и судьбой очень тонкая грань».
— Я дождусь тебя, — одними губами шепчет Ванда и прикрывает глаза.
Огонь в камине слепит глаза и обжигает кожу, но она готова сидеть тут столько, сколько потребуется, лишь бы знать, что с Лидией все в порядке. Хотя бы ментально поддерживать, передавать приятные воспоминания, напоминать, что ей есть к кому возвращаться.
Ванда слишком ярко помнит, как сама срывалась едва ли не на край света, будучи в Людях Икс и Мстителях. Спасала, защищала, но вместе с этим и убивала. У мира всегда есть своя цена, которую сейчас платит Лидия. Невинная девушка, которая оказалась не в то время не в том месте. Особенная. Ванда нутром ощущает ее озадаченность и тревогу, но может только прижать к себе, поцеловать и прошептать: «Я рядом».
Лидия спешно уходит, по пути набирая чей-то номер телефона. Стайлза или Скотта, да хоть Дерека, это не имеет значения. Она рассказывала о каждом, но Ванде на них плевать. Для нее существует лишь Лидия, которая в безопасности только в этом маленьком доме. С ней.
«Будь осторожна», — повторяет Ванда снова и снова.
«Буду».
Ванда не может перестать сравнивать их жизни. Они слишком похожи, чтобы быть вместе. Вот ее исходное положение. Выбор, который предопределит, что будет дальше и с ней, и с Лидией.
Но готова ли она его сделать?..
Ванда не знает.
Взгляд сосредоточен в одной точке, мысли крутятся вокруг Лидии.
Может, уже все решено, просто она этого пока не понимает?
Тело прошивает резкая боль, и Ванда кричит не хуже банши. Прижимает руки к груди, будто зажимая рану, чувствует, как теряет сознание. Перед глазами плывут круги, зрение отключается, ощущение реальности стирается. Она проваливается в худший кошмар. Туда, где она снова теряет всех и остается одна. Наедине со своими демонами.

Она медленно приходит в себя. Белый потолок, белые стены — перед глазами тут же встает Трейси с хвостом. Она помнит все в мельчайших деталях и отчаянное желание убедить всех, что все хорошо. Не для них, не для себя — для Ванды. Она знала, что та почувствует. По-другому просто не может быть. Между ними чертовски сильная связь, чтобы Ванда не ощутила отголоски разрывающей ее боли.
Лидия резко вскакивает на кровати и тут же со стоном опускается на подушку. Под веками плывут круги, но она успевает взглядом выхватить мужчину, стоящего у изголовья. Незнакомца для нее, такого родного для Ванды.
— Мне все-таки не показалось, — закрыв глаза, говорит скорее себе, чем ему. Констатирует факт.
— И мне.
Лидия распахивает глаза и непонимающе смотрит на Пьетро.
— О чем ты?
Он снисходительно улыбается и садится на стул. Она даже не удивляется, как ему это удается. У Пьетро очень крепкая связь с этой стороны. Он не просто бестелесный дух: он беспокоится за сестру настолько, что может влиять на ее жизнь.
Лидия почти уверена, что иногда Ванда ощущала его присутствие, но не придавала значения. Понимала, что это невозможно, пока Лидия не призналась, что может видеть мертвых и после смерти. Призналась, но не сказала, что в их числе и Пьетро. Ей будет слишком больно, расскажи Лидия об этом. Ванда начнет жить воспоминаниями о прошлом и отдалится от настоящего, от самой Лидии, а она не уверена, что в силах с этим смириться.
— Ты вернула ей не только силу, но и умение чувствовать. Не позволила сломаться и отгородиться от реальности.
— Я тут ни при чем, она сама, — у Лидии все-таки получается немного приподняться. — И я сама была разбита, когда нашла ее.
— Ты дала ей цель: человека, ради которого она могла бы жить.
— Я просто ее поддержала. Любой бы поступил так на моем месте, — повышает голос она, почти кричит и не понимает почему.
Он не оскорбляет, не унижает, не укоряет, наоборот, можно сказать, хвалит. Ощущение, будто она знает, но не замечает очевидного. Словно Пьетро разбирается в жизни Лидии лучше нее самой.
— Ты и вправду не осознаешь, — он наклоняется к ней ближе, улыбается тепло и открыто. — Ты показала ей, что жизнь продолжается, несмотря ни на что. Доказала, что она все еще может любить. Но что самое главное, ты защищаешь ее от себя самой.
Лидия не находит слов. В глубине души она соглашается с каждым его словом. Этот разговор настолько же странный, насколько противоестественный. Она просто была собой, растворялась в Ванде, пыталась забыться в ней, чтобы не винить себя в смерти Эллисон. Она пыталась… не быть одной в толпе незнакомцев, чувствовать себя нужной, не быть пустой оболочкой.
— Ты прощаешься, — догадывается она.
Вдруг понимает, что последует за этими словами. Он месяцами был рядом, но ни разу даже не приблизился. Стоял вдалеке, безмолвно наблюдая за Вандой, а Лидия пыталась убедить себя, что это мираж. Мертвые обычно куда более разговорчивы, чем живые.
— Давно пора, но у меня есть одна просьба... — Он запинается и переводит взгляд на свои ладони, гулко сглатывает. — Скажи ей, что она не виновата в том, что случилось. По крайней мере, я умер не зря.
— Но она верит, что ты жив, — возражает Лидия.
— В глубине души она знает правду. Мы же близнецы, — горько усмехается Пьетро и передергивает плечами. — Хоть кто-то из нас будет счастлив.
Он уже почти исчезает, а Лидия смотрит и не знает, что сказать. В голове пугающая пустота. Она не уверена, что в таких случаях вообще стоит что-то говорить.
— Лидия! — доносится до ушей шепот, но она знает, что на самом деле Пьетро кричит. — Эллисон гордится тобой.
И Лидия рыдает так, как никогда в жизни. Горько, отчаянно, обреченно. Наконец она по-настоящему оплакивает Эллисон.

Ванда не находит себе места. Она мечется из угла в угол, а Лидия все не приходит. Ей плохо, откровенно паршиво, но она не идет к Ванде, и это задевает. Кто, если не она, сможет понять Лидию, да и зачем переживать все в одиночестве, если у нее есть Ванда. Зачем?
Она останавливается, как вкопанная, посреди комнаты. Отчетливо слышит голос брата, озирается по сторонам, но его тут нет. Откуда?
«Ты дала ей цель: человека, ради которого она могла бы жить».
Перед глазами мутнеет, а потом резко белеет. Она будто оказывается в больничной палате, видит со стороны разговор Лидии и Пьетро. И соглашается с каждым словом. Он прав от начала и до конца. Даже в том, что она знала о его смерти. Не могла не чувствовать, поэтому так страдала.
«Она не виновата».
Милый, милый Пьетро. Он всегда оберегал ее от всего, но от жизни не спрячешь, как ни пытайся. Ванда не замечает слез, текущих по щекам. Она прощается с братом. Благодаря ему она оказывается в Бэйкон Хиллз, благодаря ему встречается с Лидией. Ванда сделала все, чтобы исправить ошибки; не смогла, но получила банши с отчаянным желанием помочь. У жизни есть чувство юмора.
Сердце разрывается, когда Пьетро тает в воздухе, но видеть глухо рыдающую Лидию выше ее сил. Она бросается к ней, не понимая, что всего лишь проекция в сознании. Они пересекаются на одной волне переживаний и становятся единым целым. На один мимолетный разговор.
Она уже хочет ехать в больницу, но останавливает себя. Лидии нужно время, а Ванде немного терпения.
Когда поздно ночью слышит поворачивающийся в замке ключ, она улыбается уголком губ и идет кипятить воду.
— Прости, — говорит Лидия, стоя на пороге.
— Не за что извиняться, — спокойно отвечает, наливая какао. — На твоем месте я бы поступила так же.
— Ты все видела, да?
Ванда кивает и протягивает ей бокал.
— Почему?
Она вправду не понимает. А может, просто хочет услышать. Ванда ставит бокалы на стол и подходит к Лидии вплотную. Заправляет ей за ухо прядь волос, приподнимает подбородок, чтобы поймать взгляд, заглядывает в душу.
— Потому что так поступают, когда любят.
Лидия всхлипывает, порывисто обнимает ее и утыкается носом в волосы. Ванда гладит ее по волосам и целует в висок. Теперь она шепчет: «Все будет хорошо», а Лидия послушно кивает. Сейчас она и вправду верит в это.
Любые раны затягиваются, если рядом правильный человек.