Когда она впервые увидела Нуменор, остров был скрыт от взгляда птицами — огромная, кричащая стая поднималась все выше, пока не закрыла солнце. Она плотнее запахнулась в меховой плащ; даже после стольких дней пути по морю ей не стало легче при виде этой земли. Здесь была родина людей, которые сделали ее народ рабами, которые не щадили даже горы в своей жажде богатства. Но ее господин призвал ее сюда, и ради него она готова была вынести путешествие по ужасным водам. Она прикрыла лицо ладонью, почувствовав отвратительный запах гавани.
Вооруженные стражи ожидали ее у причала. Если она и нетвердо стояла на земле после того, как провела столько времени на корабле, длинные полы одежд надежно скрывали это. Усаживаясь в экипаж, она заметила, что стражи боялись смотреть ей в глаза. Что ж, это хорошо — ее господин по-прежнему правил, пусть и находясь в плену. Дорога была долгой — столица морской державы лежала во многих милях от моря, но наконец перед ними появился Арменелос, называемый ныне Ар-Миналет, у подножия Менельтармы. Башни королевского дворца пытались подняться вровень с полетом птиц, но напоминали скорее троих изможденных стариков, согнувшихся над ворохом разукрашенных безделушек.
— Нам приказано проводить вас прямо к Ар-Зигуру, госпожа, — сказал самый высокий из стражей. — Вас ожидает паланкин.
— Довольно меня носили. Я пойду сама. Отпустите ваших рабов. — Она старательно изучала адунаик на корабле и сейчас говорила с акцентом лишь тогда, когда хотела его подчеркнуть.
Поднимаясь к дворцу, она успела пожалеть о том, что отказалась от паланкина — ветер становился все сильней и холоднее, а дорога была неблизкой. Улицы были чистыми и пустыми, лишь иногда она замечала взгляды из-за закрытых ставен. Вместо того, чтобы войти через мраморные ворота, ее провели к потайной двери в высоких каменных стенах.
— Дальше нам путь заказан.
— Благодарю, — она вложила в руку стража золотую монету, прежде чем он ушел.
Стоило ей войти внутрь, как присутствие ее господина обняло ее разум, словно теплая накидка. Его воля направляла ее по извилистым коридорам дворца, пока наконец она не достигла комнаты в башне. Аромат благовоний перебивал тяжелый запах его экспериментов. Несмотря на то, что сейчас он принял облик одного из бледнокожих дунэдайн — даже это не уменьшило его величия.
— Рад видеть тебя снова, спустя почти три десятка лет, — сказал он.
— Господин мой, — она опустилась на колени и протянула вперед сцепленные руки, демонстрируя свое кольцо. — Я вечно верна вам.
Он жестом приказал ей подняться и обнял.
— Я знаю, что ты верна мне — как никто на этом проклятом острове. Предатели подстерегают меня на каждом шагу. — Ее господин привлек ее ближе и, склонившись, шепнул на ухо: — Моя верховная жрица была убита. Иначе я не стал бы отрывать тебя от твоих трудов в землях Солнца.
— Зачем? — спросила она; ее кольцо пульсировало, когда он отпустил ее.
— Чтобы показать неповиновение мне. Я подозреваю королеву — именно она всегда выступает против меня при дворе. Остальные Верные лишь молча склоняются. Мы не можем ее убить, и потому я хочу, чтобы ты приблизилась к ней.
Ее господин послал ей видение — мертвая женщина, лежащая перед вратами храма, словно жертва, заколотая на алтаре. Она застыла от подобного кощунства; ее господин погладил ее по щеке.
— Мириэль была лишена союзников дольше, чем ты была живой, — продолжил он, опустив руки ей на плечи. — Позволь ей думать, что она нашла в тебе родственную душу. Также я должен представить тебя Фаразону, а для этого тебе понадобится новое имя. Думаю, Хунзильдан подойдет для нуменорцев.
Пожирательница сердец. Значит, теперь жертвоприношения придутся на ее долю.


Когда Фаразон приветствовал гостью из-за моря, его королевы не было с ним. Она вовсе не являлась к нему, как узнала Хунзильдан от придворных, если только ее не вызывали прямо. Похоже, пренебрежение к своим супругам было в обычае у нуменорских королев — а Мириэль во всем следовала традициям.
Пока королева держалась в своем крыле дворца и не принимала посетителей, Хунзильдан была вынуждена ждать. Слуги и приближенные Мириэль не сплетничали — даже с другими слугами. Судя по тому, что Хунзильдан видела, Мириэль могла быть бесплотным призраком.
Спустя неделю томительного ожидания ей под дверь просунули письмо.
«Хунзильдан из Дальнего Харада, жрице Дарующего Свободу — мои привествия.
Дабы отпраздновать блистательное противостояние Ар-Зигура Владыкам Запада, спустя три дня настанет время веселья с масок в озаренном луной Ар-Миналете. Со времен Ар-Ванимэльде не знал наш остров подобных запретных удовольствий!
Ваше присутствие весьма желанно».
Письмо было подписано одной из высокородных женщин, которая втайне причисляла себя к Верным. Хунзильдан приняла приглашение.


На то, чтобы подготовить ее наряд, у слуг ушло полных три дня. Сотни вороньих перьев следовало пришить к тончайшему рунскому шелку ее платья, и не меньше перьев нужно было для накидки и маски. Странным образом с тех пор, как сюда прибыл ее господин, из Нуменора исчезли все вороны. Горничная суетилась вокруг, пока Хунзильдан не отослала ее прочь. Она сама подвела глаза сурьмой — без зловещей тени, которая была в моде у западных женщин. Хунзильдан была благодарна за то, что кольцо ее господина не позволяло годам отразиться на ее внешности, иначе она бы уже умерла от старости, не увидев его вновь. Она даже накрасила губы алым, пусть воронья маска и скрывала лицо почти полностью.
Вскоре Хунзильдан была готова отправляться. Хотя в Нуменоре было принято передвигаться повсюду верхом, ее наряд был слишком деликатным, и потому к поместью, где проходил праздник, она поехала в карете. Холмистому пейзажу вокруг недоставало красоты, но зато зеленые склоны представляли собой отменное пастбище, усеянное стадами овец. Наступала ночь, и Хунзильдан видела, как пастухи разжигают свои сторожевые костры. Наконец, она заметила поместье, освещенное множеством ламп — их было столько, что на всем участке, казалось, царили сумерки вместо ночной темноты. Нуменорцы в своем тщеславии проводили празднества под открытым небом — словно бы это могло умилостивить Манвэ.
Немногие заметили ее прибытие. Большинство были слишком заняты, увлечены своими развлечениями. Менестрели и танцоры притягивали внимание так же, как и облаченные в причудливые костюмы гости; разукрашенные слуги сновали вокруг, разнося угощения и вино. Ее поочередно приветствовали улыбающиеся мужчины и женщины, и все делали вид, будто масок достаточно, чтобы сделать их всех неузнаваемыми. Они вежливо притворялись, что не узнали Хунзильдан, несмотря на то, что ее кожа была темнее, чем у любого нуменорца. Ее взгляд задерживался на тех, кто держался в отдалении от шумных компаний, бродя в садах поодиночке или парами. Это были любовники, шпионы и заговорщики, за которыми ей нужно было следить.
Хунзильдан рассмеялась про себя, обнаружив фонтан, текущий красным вином. Склонившись, чтобы наполнить свой кубок, она заметила сидящую на бортике фонтана женщину. Та была одета в легкую кольчугу, а лицо ее скрывал крылатый шлем.
— Это, несомненно, весьма расточительный способ дать вину подышать, — сухо отметила женщина. Ее глаза были того же серого цвета, что и у Фаразона. Само по себе это немного значило — большинство потомков Элроса наследовали эту черту. Куда больше она походила на Фаразона своим острым профилем, но чувственный изгиб ее губ принадлежал лишь ей одной. — Впрочем, упадок сейчас в моде. Каким вы находите Нуменор, дражайшая гостья?
— Холодным, темным и мрачным.
Мириэль слегка кивнула:
— Вы прибыли в неудачное время года... и, возможно, вообще в неудачное время. Когда я была маленькой, мне казалось, что я могу разглядеть даже Аваллонэ вдалеке. Теперь же облака расходятся только между грозами.
— Неужели остров и вправду настолько изменился за время вашей жизни? Дети видят многое, чего на самом деле нет.
— Я прожила две сотни лет, — ответила Мириэль. Нуменорцы тратили свои дарованные годы попусту, но не уставали причитать, что их слишком мало. — Но, возможно, вы правы, и я только воображала, что видела Тол Эрессэа. Как бы сильно мне ни хотелось, чтобы белые корабли причалили в гавани Андуниэ, они так и не приплыли.
— Ваш супруг намерен ступить на берега заокраинного Запада.
— О да, он намерен. И вы полагаете, что Валар позволят это?
Хунзильдан покачала головой:
— Они бессильны. Какая разница, позволят они или нет.
— Я почти хочу, чтобы Фаразону удалось вызвать их гнев. Моя вера в Валар не принесла мне пользы, но все же его я ненавижу сильнее.
— Значит, это правда, что Верные отреклись от вас после того, как вы согласились выйти замуж за Фаразона.
— Я согласилась? Насколько я помню, все было сложнее. История неласкова к нам, женщинам. — Мириэль поднялась на ноги, оказавшись почти на голову выше Хунзильдан. — Здесь, в садах нашей хозяйки, есть лабиринт — я покажу вам, если желаете. Никто не последует за нами, — Мириэль протянула руку.
Хунзильдан приняла ее руку, коснувшись холодных от ночной прохлады пальцев. Мириэль повела ее прочь от шума и огней празднества, во мрак. Когда они достигли темной массы лабиринта из живых изгородей, Мириэль подняла фонарь, стоящий рядом с дорожкой. Она сняла шлем, и темные волосы рассыпались по ее спине, точно плащ. Ее красота, казалось, не принадлежит Средиземью — словно она была создана скульптором на дальнем Западе и заброшена в Нуменор. Хунзильдан жила на свете достаточно долго, чтобы не позволить этой красоте ослепить ее.
— Можно? — спросила Мириэль, касаясь края вороньей маски. В ответ Хунзильдан подняла руку и ослабила удерживающие ее завязки. Мириэль медленно подняла маску, негромко выдохнув, когда наконец сняла ее и уронила на землю. — Ты прекрасна.
— А ты ожидала увидеть еще одну старуху? — Хунзильдан позволила себе улыбнуться, видя, как лицо Мириэль в удивлении утратило долю суровости.
— Тогда почему была выбрана именно ты? Чтобы соблазнить меня? — негромко спросила Мириэль. — Фаразон давно уже распускает слухи о моей развращенности, обвиняя меня в том, что я домогаюсь служанок. Однако я не столь порочна, как он, чтобы пользоваться своим положением.
Хунзильдан не знала об этих слухах. Ее господин не стал упоминать о них, несомненно, полагая это всего лишь очередной людской прихотью, недостойной его внимания, и теперь она была обезоружена. Она ответила вдруг пересохшими губами:
— Но ты увела меня прочь от толпы.
— Я хотела узнать, что за женщину Обманщик пригласил в мои земли.
— И что же ты будешь делать теперь, когда увидела меня?
Мириэль поджала губы:
— Это ничего не меняет.
Она не сказала ничего больше, уводя Хунзильдан глубже в лабиринт. Свет фонаря отражался от бледных статуй, установленных на каждой развилке — это давало понять, что лабиринт был очень старым. Статуи были куда старше Мириэль, и имена на их пьедесталах были высечены эльфийскими рунами. Все женские статуи были лишены лиц — остались только их гордо выпрямившиеся тела. Мужчины остались нетронутыми.
— Это твои предки, — заметила Хунзильдан.
— Да. Эльфийские статуи были искалечены по приказу моего деда.
По мере того, как они продвигались ближе к центру, даже мужчины утрачивали лица. Статуя Элроса Тар-Миньятура лишилась не только лица, но и головы. Теперь нуменорцы звали его еретиком, а не основателем.
— Единственный из слухов, который дошел до меня — то, что ты убила мою предшественницу.
Мириэль замедлила шаг и оглянулась через плечо:
— Меня всегда обвиняют, неважно, есть ли за мной вина или нет.
— Но ты это сделала? — спросила Хунзильдан.
Воздух зашумел в ушах Хунзильдан, когда Мириэль прижала ее к одной из статуй, крепко удерживая ее руки. О да, Валар были несоразмерно щедры к дунэдайн — телесной силы им тоже досталось больше. Хунзильдан не смогла легко справиться с Мириэль; впрочем, она не думала, что королева собирается сделать что-то большее, чем напугать ее — и это вызывало уважение.
— Старая жрица уже дрожала бы от ужаса, — произнесла Мириэль, явно заинтересованная. — Хотя она бы никогда не зашла со мной так далеко. Она всегда боялась ножа в спину. Ты так веришь в защиту Саурона, что это лишает тебя страха, или ты просто считаешь меня бессильной?
— Не бессильной. Я считаю, что ты достаточно умна, чтобы не нападать на меня сейчас — прежде, чем я совершу хоть что-то, что ты сочтешь неправильным.
Мириэль ослабила хватку; она закончила свою проверку. Но Хунзильдан не собиралась оставлять последний ход за ней. Прежде чем Мириэль успела отстраниться, Хунзильдан подалась вперед, касаясь ее губ поцелуем. Она успела даже подумать, что королева отшатнется прочь — но Мириэль обняла ее за талию, вызвав вспышку желания, и ответила на поцелуй. Все же Хунзильдан сохранила ясность рассудка достаточно, чтобы провести ладонями по бокам Мириэль, отыскивая спрятанное оружие — но не обнаружив ничего, кроме мягкой плоти ее бедер.
— Не с той стороны, — сказала Мириэль. Она направила руку Хунзильдан под кольчужную юбку, где с внутренней стороны бедра был пристегнут кинжал. — И лучше оставь его там, если не хочешь ощутить между своих ребер.
— Возможно, ты все еще намерена убить меня, Тар-Мириэль.
Мириэль усмехнулась:
— Если ты так считаешь. Но сейчас меня больше заботит проблема твоего роста. Я бы опрокинула тебя на траву, но ты растеряешь все свои перья.
Не будь Хунзильдан так отвлечена легким дразнящим укусом на своей шее, она бы ответила, что в Хараде считалась довольно высокой. Мириэль поддернула ее юбку вверх, рассыпая оторвавшиеся перья.
— Теперь ты видишь, что я не собиралась соблазнять тебя — иначе я надела бы более подходящий наряд, — заметила Хунзильдан.
— Слухи закончатся на «вы видели, во что она была одета?», — отпарировала Мириэль, вжимаясь теплым бедром между ног Хунзильдан. — Хотела бы я знать, что от тебя останется, если отнять власть Саурона над тобой.
Громкий смех заставил их отпрянуть друг от друга. Еще одна пара неверными шагами пробиралась по лабиринту; пока что их не было видно, но скоро они должны были выйти сюда. Хунзильдан подумала, что ее выражение лица, должно быть, в точности повторяет разочарованную гримасу Мириэль.
— Я не люблю, когда меня прерывают, — призналась Хунзильдан.
— Я тоже, — ответила Мириэль перед последним долгим поцелуем. — Но они уберегли нас от того, о чем мы могли бы пожалеть. Идем дальше. Если, конечно, ты не желаешь понаблюдать, как будет обниматься другая пара — менее искусно, чем это могли бы делать мы.
Хотя глаза Хунзильдан привыкли к темноте, она снова взяла Мириэль за руку. Даже сняв шлем, в своей кольчуге она была невероятно похожа на изваяния героев. Они вышли на небольшую поляну, в центре которой стояла скульптура, изображающая двух влюбленных. Эти статуи не тронули — никто не посмел искалечить эльфийскую женщину, принимающую драгоценный камень от коленопреклоненного возлюбленного.
— Соловей и Берен Однорукий, — произнесла Хунзильдан.
— Ты знаешь о них? — Мириэль выглядела обрадованной.
— Да, хотя я прежде не видела их изображенными подобно дунэдайн.
— Я не понимаю, почему народ Саурона может уважать величайших врагов Моргота.
«Величайшие враги» было некоторым преувеличением. Ее господин отзывался о них, как о досадной неприятности, хотя и приказывал, чтобы изображения Соловья не попадались ему на глаза.
— Сильмарили были делом эльфов, и харадрим они никак не касались. Но это хорошая история.
— А между тем, я ничего не знаю о твоей стране, — Мириэль коснулась плеча Хунзильдан. — Почему ты не называешь меня Зимрафель?
— Потому что тебе это нравится, а мне не нравится говорить на вашем адунаике.
— Я могла бы научить тебя синдарину, но не уверена, что он окажется приятнее для твоих ушей. Насколько же в Хараде все иначе.
— У нас все так, как должно быть, — насмешливо ответила Хунзильдан.
— Хотела бы я увидеть вашу Лютиэн, жрица.
— Так возвращайся со мной, когда мой срок здесь истечет.
Мириэль мрачно оглянулась на влюбленных.
— Не шути о таких вещах.
— Я не шучу.
Нет разницы, достигнет Фаразон своей цели или нет: с Заокраинного Запада он не вернется. Тогда Мириэль не будет больше привязана к разлагающемуся Нуменору, и ее господин с радостью вернется в собственные земли. Она поспешила со своим предложением, но, как ни странно, ей не казалось неразумным обещать подобное женщине, которую только начала узнавать. Возможно, Соловей вдохновила ее.
— Мне не суждено пересечь море, пока я жива. Прошу, не предлагай больше.
В ту ночь они не обменялись более ни словом.


Храм Дарующего Свободу высился на своем холме в одиночестве; серому граниту Нуменора недоставало той красоты, что давал храму красный камень Харада, и когда Хунзильдан ступила под его своды, чувство божественного едва не покинуло ее в неверном свете, пробивающемся сквозь узкие окна. Здесь она ощущала лишь жадную пустоту Фаразона.
Казалось, вся аристократия Ар-Миналета собралась присутствовать на этом жертвоприношении. Даже семья самой жертвы была здесь — одетые в белое и заранее скорбно стонущие.
Множество увешанных золотом мужчин и женщин одновременно обернулись, глядя, как Хунзильдан поднимается по ступеням к алтарю — она слышала, как их украшения зашипели, сталкиваясь, точно целое поле змей. Священный огонь освещал лица короля и королевы, восседающих на своих тронах. Лицо Мириэль застыло, словно нарисованное; ее руки были смиренно сложены на коленях. Хунзильдан обнаружила, что ей сложно смотреть на королеву — смотреть и знать, что, несмотря на всю свою отвагу, Мириэль все же может быть вынуждена сидеть рядом с супругом и молчать. Куда легче было не сводить взгляд с ее господина — он тепло улыбнулся Хунзильдан, и его присутствие в ее разуме вернуло ей покой, потревоженный было Мириэль.
Она хотела, чтобы Мириэль была свободна. Она желала этого, взывая к Дарующему, безучастно произнося молитвы о торжестве Фаразона над смертью. Здесь были принесены сотни жертв, но Дарующий Свободу едва ли даже слышал их в своем заточении за кругами мира. Столь велика была гордость нуменорцев, что они стали доверчивы, как дети.
Юноша, назначенный в жертву, даже не был из согласившихся на это добровольно. Двое стражей удерживали его, и он не прекращал выкрикивать проклятья на синдарине, пока ему не заткнули рот. Это было не просто дурное приношение; это была жертва против воли. Шепот ее господина помог Хунзильдан справиться с подступившей к горлу желчью и взяться за нож. Она действовала быстро, и юноша почти не испытал боли — когда-то она была дочерью мясника. Хунзильдан утратила самообладание лишь на мгновение — когда подняла взгляд на Мириэль и увидела ее ужас.
Тело было предано огню.


Проходя через залы дворца, Хунзильдан не могла прекратить думать о Мириэль. Не все из нуменорцев повинны были в запретном стремлении за море. Но одна женщина не может оправдать целый народ, как бы Хунзильдан ни тянуло к ней. Она не позволит своему глупому сердцу приказывать ей.
Она настолько погрузилась в свои мысли, что не заметила, как свернула не туда и оказалась в незнакомом крыле. В узком коридоре пыль лежала на полу непотревоженным слоем. Хунзильдан сделала то, чего ни в коем случае не должна была: осталась одна. Она собралась было повернуть назад, когда чьи-то руки сомкнулись на ее горле.
«Вечность будет принадлежать тебе», — пообещал ее господин, надевая кольцо ей на палец. Теперь, задыхаясь в безжалостной хватке, она чувствовала, что смерть совсем рядом. Зачерпнув силу кольца, она смогла оторвать от шеи чужие пальцы. Но прежде, чем Хунзильдан смогла увидеть лицо нападавшего, что-то резко ударило ее в бок, и она едва не упала. Убийца сбежал — ничем не примечательный человек в одежде слуг, с закрытым лицом. Она зажала рану ладонью; кровь свободно текла между пальцев.
— Вечность принадлежит мне, — повторила Хунзильдан, чувствуя, что теряет сознание. — Господин мой, не оставьте свою верную слугу.
Она попыталась шагнуть вперед — темнота смыкалась вокруг нее, скрывая стены. Дух ее господина услышал призыв, устремляясь по дворцу Фаразона в погоне за убийцей. Если Хунзильдан позовет на помощь, придет ли к ней хоть кто-нибудь? Она опустила взгляд; ее руки, казалось, растворяются в воздухе.


Звук голоса ее господина пробудил ее. Она была в его покоях — лежала, вытянувшись, на низкой кушетке, а он склонился над ней с иглой и нитью в руках.
— Ты не думаешь, что это было сделано по приказу Мириэль? Твой несостоявшийся убийца лишил себя жизни прежде, чем я дотянулся до него.
Он завершил последний стежок на коже Хунзильдан. Странно, но ее рана выглядела уже наполовину зажившей. Она не чувствовала почти никакой боли — если не считать палец с кольцом.
— Я не могу ответить, — сказала Хунзильдан. Мысль о том, что это Мириэль может подсылать к ней убийц, почему-то вызывала смутную обиду — после всего, что было между ними в лабиринте.
— Но ты говорила с ней.
— Ее не так-то легко узнать, господин мой.
— О, если бы только разум можно было разъять так же легко, как и тело. Я назначил для тебя место рядом с Мириэль на завтрашнем банкете — Фаразон празднует спуск на воду «Агларрамы».
— Так быстро? Но корабль ведь едва достроили.
Ее господин улыбнулся:
— Король не становится моложе. Оставлю тебя отдыхать — теперь я должен вернуться к нему.
Когда он ушел, Хунзильдан с трудом поднялась на ноги. Ей давно уже не доводилось оставаться одной среди вещей ее господина. Он собирал редкости из самых дальних уголков мира — и никому не позволено было их касаться, — но среди них никогда не было беспорядка. Все лежало на своих местах и ничего не терялось — хотя он, казалось, отбрасывал прочь не меньше, чем находил. Тело несостоявшегося убийцы, заметила Хунзильдан, было брошено в дальнем углу комнаты. Она не посмела ни к чему прикасаться руками — только обшарила комнату любопытным взглядом.
На столе, среди обрезков металла и неограненных камней, лежало серебряное кольцо с единственным белым камнем. Значит, ее господин намеревался избрать себе еще одного слугу из нуменорцев. Как мог он выбирать среди столь недостойных, когда народ Харада и Умбара всегда был верен ему! Но она доверится его мудрости, решила Хунзильдан, и не станет держать обиды.


Придворный банкет был самым расточительным празднеством, какое Хунзильдан только доводилось видеть. Главным блюдом служил жареный детеныш кита, фаршированный рыбой. Нуменорцы жадно поглощали дары моря — даже несъедобных морских ежей и лобстеров; последних извлекали из кипящего котла прямо на глазах у гостей. Преисполнившись отвращения, Хунзильдан ела только салат, отказавшись даже от рыбного соуса.
Прошел уже час после начала банкета, а Мириэль еще не было, и Фаразон начинал все сильнее отвлекаться от своих разглагольствований. Наконец, за ней послали одну из строгих придворных дам.
Мириэль явилась в полном спокойствии. Облаченная в белое, с серебряным венцом на волосах, она явно была готова уже давно, еще до того, как ей отправили личный вызов. Она холодно поклонилась супругу и заняла свое место. Подняв руку, она отказалась от предложенных яств, ограничившись лишь неразбавленным вином.
— Разве вы не голодны? — спросил Фаразон.
Мириэль поднесла бокал к губам:
— Нет, ничуть.
Отказываться от предложенного угощения считалось в Нуменоре оскорблением — так же, как и в Хараде. Но Фаразон, похоже, смирился с поведением королевы и вновь завел речь о дневниках Элроса.
Платье Мириэль, в отличие от ее наряда с кольчугой, ниспадало изящными складками, притягивая взгляд к каждой округлости и каждому изгибу, которые были скрыты в их первую встречу. Могла ли Мириэль, подумалось Хунзильдан, послать кого-то задушить ее, точно простую воровку?
— Я не знала, что и думать, когда впервые услышала о нападении на тебя, — негромко произнесла Мириэль. Ее взгляд скользнул вдоль пояса Хунзильдан — словно она видела, куда пришелся удар.
— А теперь знаешь?
— Да.
Но больше она ничего не ответила. Вместо этого она взяла крошечный помидор с тарелки Хунзильдан и отправила в рот. Фаразон ничего не заметил, но женщина, сидящая с другой стороны, прищелкнула языком.
— Это была метафора? — Хунзильдан приподняла бровь.
— Для харадрим, возможно, и да. У нас в Нуменоре есть один поэт, который воспевал оливковые соски своей возлюбленной, — ответила Мириэль, протягивая руку за оливкой. Хунзильдан прикрыла ладонью улыбку.
— Твоя смелость может немало повеселить Фаразона.
— Для это нужно, чтобы он оторвал взгляд от твоего сияющего господина, который так увлеченно кивает, возводя башню из рыбьих костей.
Соседка Хунзильдан отвернулась, обсуждая породы лошадей со своей дочерью, и больше не обращала на них внимания. Порадовавшись тому, что у ее платья широкие рукава, Хунзильдан опустила руку на бедро Мириэль. Мириэль притворилась, будто случайно уронила вилку, и нагнулась, поднимая ее — заодно поддернув свое платье как можно выше. Хунзильдан ощутила под пальцами обнаженную кожу, и прилив желания едва не оглушил ее.
— Кажется, тебе такое уже не впервые, — заметила она.
— Придворные банкеты бывают такими длинными.
Краем уха слушая голоса, говорящие об отплытии «Агларрамы», Хунзильдан сдвинула ладонь выше, меж бедер Мириэль. Не меняя выражения лица, Мириэль развела ноги. Что могло так изменить ее настроение, подумалось Хунзильдан, если расстались они на совсем иной ноте? Она легко обвела пальцами чувствительный бугорок, заставив Мириэль выдохнуть. Скользнула чуть ниже, чувствуя увлажнившуюся плоть — едва заметный румянец окрасил щеки Мириэль, и ее пальцы крепче стиснули вилку. О, как бы Хунзильдан хотела сейчас устроить скандал, немедленно увести королеву прочь, в свою спальню. Она не могла этого сделать — и только ускорила ритм движений. Мириэль заерзала на сиденье, делая вид, будто отгоняет муху. Ее выдавали лишь слегка приоткрытые губы и участившееся дыхание — в остальном Мириэль казалась совершенно невинной. Интересно, как она будет выглядеть, распростертая на постели, когда каждый дюйм ее тела будет открыт для того, чтобы касаться и пробовать ее на вкус?
Мириэль резко перехватила запястье Хунзильдан. Ее господин поднялся на ноги, и это значило, что следует снова расправить платье королевы.
— О великие и могущественные люди Запада, — провозгласил ее господин, обводя весь зал раскинутыми руками, — завтра нас ожидает благоприятнейший день для того, чтобы вернуть то, что Элрос Проклятый украл у вас. Я посмел нижайше предложить вашему мудрому королю, Ар-Фаразону, отплыть в Бессмертные Земли с восходом солнца, и он согласился.
Мириэль тоже поднялась. Она была бледна, и услышанные новости мгновенно заставили ее изменить настроение.
— Неужели знамения ничего не значат для вас? Ни тени в небе, ни моровые поветрия? — спросила она.
— Почему, о верная Зимрафель, ты столь напугана? — Фаразон искусно скрыл насмешку за спокойным тоном.
— Потому что я не глупа!
— Ваше величество, я полагаю, ваша супруга дурно себя чувствует, и ей стоит удалиться, — ее господин опустил руку на плечо Фаразона, несомненно, удерживая его от столь же гневного ответа. — Моя жрица проследит за ней.
— Моя королева, — Хунзильдан вложила в эти слова все эмоции, какие только посмела. Она осторожно взяла Мириэль за руку — и, к ее удивлению, Мириэль позволила ей увести себя прочь.


— Клянусь слезами Уинен, я надеюсь, что он утонет, — прошипела Мириэль, как только они отошли достаточно далеко. Она шагала быстро, стискивая запястье Хунзильдан почти до боли — теперь уже она вела их. Они вошли в крыло дворца, принадлежащее королеве, свободное от давящей роскоши Фаразона. — Нуменор ненавидит своих королев: Анкалимэ, Тэльпериэн, Ванимельдэ. Когда я была младше, я не была готова к ненависти. Фаразон притворялся когда-то, будто любит меня, и я думала, что смогу таким образом управлять им. Если бы мне довелось выбирать заново, я бы предпочла, чтобы мое имя стало проклятием на людских устах — чем остаться в их памяти как быть запомненной, как бессильная жена Фаразона.
В гневе глаза Мириэль, казалось, светились — как в историях об ужасных эльфах. Она обернулась к Хунзильдан, и ее ярость смягчилась.
— Почему я не считаю тебя злом? — спросила она.
Сомнение — неожиданный дар, особенно от женщины, которая видела жертвоприношение.
— Потому что я — не зло.
— Так ты полагаешь, будто твой господин — это добро?
— Он выше подобных понятий.
Добро и зло были для малых мира сего. Разве сама Соловей не добыла Сильмариль с помощью чар, облачившись в шкуру вампира?
— Он хочет уничтожить Нуменор.
Разрушение началось здесь куда раньше, задолго до прибытия ее господина. И так же, как закончилась Первая эпоха, он закончит Вторую.
Проходя по коридорам, они почти не видели слуг, словно бы их и не было в этом крыле дворца — только одна старуха, которая сложила пальцы в ограждающий символ, заметив их.
— Ты полагаешь, что здесь осталось достаточно доброго, — спросила Хунзильдан, — чтобы пощадить Нуменор?
Мириэль положила руку на резную дверь, ведущую в ее личные покои, и опустила голову.
— Я бы думала так, даже если бы здесь оставался хоть один человек, достойный жизни. Но сердце мое желает видеть Нуменор низвергнутым. — Она открыла дверь и добавила: — Ты собираешься следить за мной?
— Я последовала за тобой не потому, что подчинялась приказу.
Это была еще не любовь — но, несомненно, предвестье ее. И ей не нужно было говорить это Мириэль.
Комната королевы казалась нежилой. Мириэль вела едва ли не аскетический образо жизни — как в знак протеста, так и просто потому, что ей это подходило. На стенах не было гобеленов, и ноги Хунзильдан ступали по непокрытому полу.
Возле балкона стояла пустая птичья клетка, ее золотые прутья поблескивали в слабом лунном свете.
— Эта вещь была сделана в Валиноре и подарена Эрендис, моей прародительнице. Среди Верных говорят, что если бы не ее отдаление от супруга, переросшее в ненависть, Нуменор не стал бы столь развращенным. Все остальные ее вещи были уничтожены. Даже это, — она сняла свой серебряный венец, — не избежало своей участи. Мой отец отдал драгоценный камень из венца Оссэ.
— Выбросил его, — сказала Хунзильдан, не в силах скрыть свое отвращение к океану.
— Но вся его набожность не поможет мне. Три ночи подряд мне снится, будто я тону. И я не хочу проводить четвертую ночь одна.
Мириэль наклонилась, чтобы поцеловать ее. Легчайшее прикосновение — чтобы насладиться этими первыми секундами. Ее губы отдавали горечью вина — поцелуй стал глубже, наполнился неторопливой нежностью. Хунзильдан прижалась ближе, выгибая спину, когда Мириэль принялась распутывать хитроумную шнуровку ее платья.
Каким же облегчением было наконец оказаться наедине друг с другом — и сдаться.
Платье Хунзильдан соскользнуло на пол. Мириэль положила ладонь возле ее раны, от которой сейчас осталась лишь полоса покрасневшей плоти. О неестественно быстром исцелении она не сказала ничего, но спросила:
— Тебе все еще больно?
— Уже меньше. Сразу после удара было больней.
— Это сделала не я, — прошептала Мириэль; ее руки скользнули по бедрам Хунзильдан, избавляя ту от последних предметов одежды. — И предыдущую жрицу — тоже не я.
Она верила.
— Но почему ты позволила мне думать, что это была ты?
— Мне казалось, что будет лучше, если я буду внушать страх. Я не думала, что мы станем настолько близки.
Мириэль сбросила платье — под ним она не носила ничего больше. Ее бледность казалась такой странной, словно она была изваяна из ночи и слоновой кости. Они рухнули в постель вместе, и волосы Мириэль окутали их облаком тени, рассыпавшись, пока она поцелуями спускалась все ниже; она задержалась на груди Хунзильдан, лаская ее, пока та не задрожала. Мелькнула мысль о двух столетиях опыта — как все-таки бессмысленно жить так долго — а потом Мириэль осторожно развела ее колени в стороны. Хунзильдан ахнула, когда язык Мириэль коснулся ее плоти, исследуя, пробуя ее на вкус. Она не спешила, меняя тактику всякий раз, как только Хунзильдан напрягалась, чувствуя нарастающее возбуждение. Мириэль легонько коснулась зубами ее самого чувствительного места — изучая, как звучат ее стоны. Не в силах лежать спокойно, Хунзильдан вплела пальцы в волосы Мириэль, чтобы не метаться по постели. Мириэль удерживала ее на краю, подводя к высшей точке удовольствия, но не позволяя достичь ее, пока Хунзильдан не начала умолять ее на своем родном языке. Наконец, Мириэль пустила в ход пальцы, — и Хунзильдан кончила, выкрикнув харадримские ругательства.
— И что означают эти слова? — Мириэль с усмешкой поднялась.
— Я назвала тебя воровкой лошадей и распутным чудовищем, — ответила Хунзильдан. Она поцеловала Мириэль во влажные губы, опрокидывая ее на спину. Великая красота, говорили в Хараде, побеждает всех. Сейчас Мириэль могла просить что угодно, и Хунзильдан сделала бы это.
Пусть ей и хотелось большего, сперва она доведет Мириэль до предела наслаждений. У них оставалась еще целая ночь.


Если этой ночью Мириэль и снилось, что она тонет, она не разбудила Хунзильдан. Когда она проснулась, ее голова лежала на груди Мириэль, а их ноги переплелись вместе.
За завтраком, который принесла та самая суеверная старуха, что встретилась им прошлым вечером, Мириэль была неспокойна.
— Король снова насмехается надо мной — он просит меня принести к «Агларраме» Зеленую Ветвь Возвращения. По правде говоря, мне хочется согласиться — назло ему; он будет в ужасе, увидев возвращение старого обычая. — Мириэль разорвала письмо от короля на кусочки и бросила их на свою тарелку. — Альмальда, сегодня я хочу поехать на соколиную охоту.
— Да, Ваше величество, — коротко ответила Альмальда.
После того, как служанка ушла, Мириэль заметила:
— Обычно она очень добра со мной, но тебе она не доверяет — и даже права в этом. Ты составишь мне компанию на охоте?
На церемонии отплытия флота будут ожидать ее присутствия. Но Хунзильдан не получала прямых приказов.
— Да.
Дворец и город были пусты и безлюдны. Все отправились смотреть на то, как отплывают корабли: в гавани собралась огромная толпа, и шум от нее доносился по ветру даже сюда.
Как она и ожидала, у птичьих клеток тоже никого не было. Пока Хунзильдан возилась со своим костюмом для верховой езды, птицы подняли крик, когда Мириэль зашла за своим любимым питомцем. Она пробыла у клеток так долго, что Хунзильдан уже собралась было пойти ее искать.
— Сокольничий даже не покормил птиц этим утром, — сказала Мириэль, выходя наружу; на ее руке сидел белый кречет, заглатывающий последний кусок мяса. — Я надеюсь, хотя бы конюх не окажется столь беспечен.
Ее ожидания не оправдались — конюх тоже ушел, но при конюшне остался тощий мальчик-служка.
— В такой толпе у меня нет шансов, Ваше Величество, не с моей болезнью, — сказал он, выводя двух оседланных лошадей. Он поднес платок к лицу и согнулся в приступе кашля, как только Мириэль приняла у него поводья.
Нуменорские лошади были такими же несоразмерно огромными, как и их хозяева — в холке ростом почти с Мириэль. Хунзильдан неохотно позволила служке помочь ей подняться в седло.
Гомон толпы затих, когда они отъехали в безлесные холмы, окружающие город. Вдали от Ар-Миналета Мириэль наконец расслабила плечи. Она на мгновение прикрыла глаза, и поднявшийся ветер взметнул ее косу. Отсюда открывался вид на гавань, и можно было разглядеть, как корабли неторопливо отходят от причалов.
— Может быть, мне следовало бы избрать пастушескую жизнь, — произнесла Мириэль, не глядя на корабли. — Открытые пространства так прекрасны. Я мечтала однажды сбежать в Средиземье, но я знаю, что ни один корабль не возьмет меня на борт.
— Поэтому тебе снится, что ты тонешь?
— Нет. — Мириэль принялась развязывать путы своего кречета. — Прошлой ночью мне снилось, что я умираю от удара меча — и странно, этот удар был нанесен мне рукою девы. Но лучше умереть так, чем в ненавистном море.
Кречет тревожно переступал с ноги на ногу. Хунзильдан чувствовала, как холодок проходит по ее спине, пока ветер относил корабли в море, и радостные крики толпы усилились настолько, что долетали даже сюда. Мириэль подбросила птицу в воздух, и та молнией метнулась прочь.
— Спасибо, что поехала со мной, — сказала Мириэль. — Я не ожидала этого.
Обернувшись наконец к морю, Мириэль смотрела, как корабли уменьшаются, отходя к горизонту, исчезая в закатном солнце. Ветер крепчал, и Хунзильдан начинала мерзнуть.
— Я не хотела расставаться.
Мириэль улыбнулась:
— У нас слишком мало времени, верно? — она сняла охотничью перчатку и бросила ее на землю. — Пора возвращаться, пока ты вовсе не закоченела.
— А как же твой кречет?
— Он свободен.


Как только они достигли Ар-Миналета, она ощутила, что ее господин призывает ее. Мириэль, казалось, тоже почувствовала напряжение в разуме Хунзильдан.
— Если хочешь увидеть меня завтра, ищи меня на Менельтарме.
Хунзильдан кивнула; призыв усилился, превращаясь в пронизывающую головную боль. Она поспешила к его источнику, чувствуя, как ее шаг становится легче по мере приближения.
Ее господин сидел на троне Фаразона, забросив ногу на подлокотник, с довольной усмешкой на лице. Больше в зале никого не было.
Он назвал ее прежним именем.
— Подойди ближе, — сказал он. Он достал кольцо, которое Хунзильдан видела раньше — белый камень сверкнул, точно звезда, когда он подбросил кольцо в воздух и поймал его. — Кто в Нуменоре достоин получить это кольцо?
— Я полагала, что вы отдадите его королю.
— Мои слуги вызывают страх, а не подчиняются ему. Я спрашиваю тебя второй раз: кто в Нуменоре? — он снова подбросил кольцо.
Она не ответила.
— Тар-Мириэль, говорят, прекрасна, словно Морвен Эледвен, — сказал Саурон. — Тар-Мириэль считает, что внушать страх — это хорошо. И Тар-Мириэль предпочла бы быть проклятием, а не женой. — Он уронил кольцо на ладонь Хунзильдан. — Подумай об этом — возможно, она сама этого желает.
— Господин мой, — сжав пальцы вокруг кольца, она чувствовала, как оно взывает к ее собственному. — Позволено ли ей отказаться?
— Так же, как тебе позволено лгать.
Хунзильдан не стала бы. Как бы ни хотелось ей освободить Мириэль от полной страданий жизни в Нуменоре, она не станет делать ее слугой другого господина. Во всяком случае, не вслепую, не против ее воли. Но безумная надежда поднялась в ней — что, если Мириэль сможет принять кольцо, как дар, которым оно и было. Что женщина из Нуменора может жаждать сильнее, чем вечности — пусть даже на службе у врага? И, возможно, тогда она сможет разглядеть ее господина в его истинном свете, а не как ужасного тирана из древних легенд. Он дал Хунзильдан — и Мириэль — выбор. То, что она посмела сомневаться в нем — не более, чем мгновенный страх, вызванный неверием Мириэль.
У нее оставалась неделя на то, чтобы убедить Мириэль, не больше. Ее господину недолго предстояло наслаждаться своей властью над Нуменором.


Она не могла спать. Не могла она и есть — все ее мысли были заняты судьбой Мириэль. Если бы она заговорила о кольце слишком скоро, Мириэль отвергла бы и кольцо, и ее саму. Хунзильдан не хотела лгать. Она расхаживала по своей комнате до рассвета, пока солнце не поднялось над океаном, заливая его болезненным светом.
Вместе с солнцем пришел гнев ее господина. СМЕРТЬ — грохотал он. Хунзильдан должна была пойти к нему, позволить его гневу поглотить ее и оставить, пока она не сможет дышать снова. Из моря, что было спокойным еще мгновение назад, поднялась огромная волна — выше шпилей дворца. Она смотрела, как эта волна захлестнула незадачливую чайку прямо в воздухе.
Мириэль будет на Менельтарме. Для ее господина она не могла сделать ничего. Даже если его тело сгинет, кольцо сохранит его. Ее собственное кольцо придало ей отваги и силы, пока она бежала по улицам прочь из дворца.
Люди спотыкались об убегающих крыс, пытаясь подняться как можно выше. Двое юношей избивали человека на лошади, стаскивая его с седла, чтобы они могли забрать животное. Но лошадь убежала от них, стоило ей лишиться всадника. Она проскакала мимо Хунзильдан, и та схватилась за поводья, предоставив кольцу сделать остальное. Мир вокруг окрасился в серый, но она оказалась в седле и теперь скакала в сторону горы. Цвета медленно возвращались, хотя ее тело и выглядело полупрозрачным.
Ступени к священной вершине были пусты. Нуменорцы не хотели просить своих старых богов о милости, даже видя их гнев. Хунзильдан бросила взгляд на воду, уже поглощающую гавань.
— Мириэль! — выкрикнула она срывающимся голосом, поднимаясь по ступеням. — Мириэль!
Она успела добраться до вершины вовремя. Но сможет ли Мириэль хотя бы увидеть ее теперь? Спокойный взгляд королевы был обращен на волну, надвигающуюся на Менельтарму.
— Мириэль! — выкрикнула она еще раз.
Мириэль повернулась на звук голоса Хунзильдан.
— Кто ты — дух, пришедший искушать меня в мои последние мгновения? — бесстрашно спросила она.
— Искушать тебя — да. Но я еще не призрак. — Она взяла руки Мириэль в свои, и ее тело вновь обрело плотность от их прикосновения. — Что бы ты отдала, чтобы обрушить свою месть на Людей Запада? Чтобы получить больше времени, увидеть Харад и гавани Умбара? Я могу дать тебе все это, но ты станешь вассалом Саурона, как и я, и твоя душа будет принадлежать ему.
Хунзильдан вложила кольцо в ладонь Мириэль. Она не солгала.
Волна закрыла солнце, и Мириэль предстояло решать свою судьбу в тени.


Назгулами стали они, Призраками Кольца, ужаснейшими слугами Врага; тьма следовала за ними, и крик их был голосом смерти.