У крыльца Дома притормозила красивая девушка, и ее руки легли на колени, а изящные пальцы переплелись, согревая друг друга. Липкие хлопья снега вплетались в темные волосы и таяли, так и не дожив до земли; больше всего эти холодные пушинки были похожи на пену. Пену в ванной, единственное, что Кукла помнила из своего Наружного детства, единственное, что она по-настоящему любила вспоминать.
Неестественно красивая, она застыла перед крыльцом, не решаясь въехать в Дом. Больше всего на свете Кукла любила зиму, мыльную пену, покрывающую землю, волосы, колени... Она часто болела из-за того, что долго-долго сидела вот так на улице и просто дышала зимой, ее снежным теплом и едва уловимым запахом лаванды. Она дышала Домом, его сырой штукатуркой, краской на стенах; все эти запахи просачивались сквозь уличную копоть и разливались радостью по телу и замедляя сердцебиение.

Красавица шагнула через порог Дома, и в легкие ворвался дух мороза, словно грудь изнутри закололи маленькие, как далекие звезды, льдинки. Откинула прядь волос со лба и сделала еще шаг. Снег под ногой захрустел неожиданно громко, и девушка испугалась, что Кукла заметит ее присутствие, но та с безмятежным видом сидела, закрыв глаза и ловя на себя снежинки, словно решила проверить, за какое время снег занесет ее полностью, вместе с коляской, превратив в часть зимнего вечера, в часть огромного пульсирующего механизма Дома, отпечатает на стене новым рисунком, никому не принадлежащим и ничего не значащим...
Девушка села прямо на крыльцо, обняв немеющими руками тонкие ноги, и затаилась. Почти каждый вечер она выглядывала в окошко и искала взглядом Куклу, а когда находила, накидывала на плечи куртку и спускалась вниз, сжимая в правой руке мяч. Это было их собственной маленькой традицией, и хотя Кукла никогда не говорила и не думала об этом, в эти вечера она ждала ее и знала: Красавица придет. Иногда, взглянув в окно третьей, она видела глаза и улыбку девушки. Возможно, они просто мерещились ей в тумане пурги, возможно, это были вовсе не глаза и улыбка Красавицы, может, ей улыбался кто-то совсем другой, но Кукла верила, что это она — черноволосая странница Серого Дома, что она спустится сейчас, осветит вечер улыбкой, и этот свет разольется вокруг золотыми искорками, отражаясь от снежных кристалликов...
Красавица сидела, уткнувшись носом в коленки, и тоже дышала Домом. Ее Дом пах не стенами, не сигаретным дымом, витающим под потолком в спальнях, не надписями на стенах, а только лишь Куклой. Ее руками, волосами, ее теплыми плечами и немножко — мячиком, тем самым, который прилетал в ее руки, принося с собой прикосновения и дыхание Куклы.
Кукла открыла один глаз и взглянула на Красавицу. Та сидела, и ее лица было почти не видно, лишь улыбающиеся глаза поблескивали под светом фонаря. Девушка улыбнулась и помахала рукой, и с рукава на землю спикировали несколько слипшихся снежинок.
Красавица кивнула и подбросила мячик вверх, но поймать его не сумела, и мяч запрыгал по лесенке вниз, остановился около колес коляски и замер, зарывшись в снег. Кукла наклонилась, подобрала его, прижала к груди и замерла на миг. Этот мячик принес ей часть девушки, сидящей на крыльце, ее тепло и запах, и она стремилась сохранить все это, уберечь от злого ветра, уносящего едва уловимые нотки другого человека.
Кукла отъехала от крыльца и повернулась лицом к Дому. Здание улыбнулось ей, и девушка вдруг ощутила единство с ним, словно она существовала только в Доме, только в его коридорах и спальнях, растворяясь в тайнах этого места. Она не была Прыгуном, не была Ходоком, но Дом принял ее и растворил в себе — без остатка, словно заключил в вечные каменные объятия...
На фоне Серого Дома Красавица казалась маленькой, словно синичка на фоне высокой и толстой сосны, уходящей хвоей в холодный свод небес. Она поднялась на ноги, и улыбка ее вновь осветила мир, отозвавшись уколом болезненного счастья в груди Куклы. Девушка размахнулась и метнула мяч, и он на миг потерялся в метели. Она увидела, как Красавица протянула вверх худые руки и поймала его; вдруг захотелось кричать, петь, делиться со всеми этой радостью, обнять планету, укрыть всех бездомных пледами, отдать все свои деньги нищим, обуть босых и одеть голых, вылечить безнадежно больных...
Она поймала!
Красавица бросила мяч, и он взвился черным дракончиком в пустоту; Кукла подалась чуть вперед, и мячик приземлился на ее колени и отскочил. Девушка поймала его, сжала в пальцах, наполняясь любовью, вложенной в этот бросок... И вновь кинула.
Они по очереди вдыхали друг друга, обнимая мяч, оставляя на нем себя и передавая друг другу. Это было их единственное счастье, птицей взмывающее ввысь и опускающееся в руки твердой радостью. Красавица не всегда могла поймать это счастье, и тогда она спускалась вниз и искала его среди снега.
Кукла прижалась губами к мячу, словно хотела вдохнуть в него воздух из своих легких, поделиться этим воздухом, отдать его весь, так, чтобы закружилась голова. Она долго сидела так, и ее улыбка перетекала в мячик расплавленным стеклом, гремучей ртутью, холодной зимней кровью и талым снегом. Оторвавшись, она размахнулась, прочертила рукой в воздухе дугу и выпустила его, чтобы он пробил пространство и время, опустился в любимые руки, закончил полет в свете глаз Красавицы.
Красавица вытянулась в струнку, даже встала на носочки, но мяч коснулся кончиков пальцев и врезался в дверь Дома. Отскочив, он спустился по лесенке и очутился в сугробе. Красавица расстроилась, обхватила руками плечи, и по ее щеке покатилась кристальная слеза. Даже на расстоянии Кукла разглядела эту соленую каплю, почувствовала ее вкус на языке и вдруг обнаружила, что тоже плачет. Не вытирая слез, хлюпая покрасневшим носом, она подъехала к крыльцу, нашла взглядом мяч и взяла его в руку, чувствуя на себе взгляд затянутых пеленой слез глубоких глаз.
Девушка въехала на крылечко, впервые подъехав так близко к Красавице, и протянула той мяч. Эта улыбка, мелькавшая в окнах, теперь была как никогда близко, и Кукла поняла, что больше ни с чем не спутает ее. Она вытерла слезы и улыбнулась в ответ, а потом похлопала себя рукой по коленям, приглашая Красавицу сесть и разделить с ней все: жизнь, улыбку, смех, дыхание и запах зимы.
Красавица подошла, присела на колени к Кукле и повернулась к ней лицом. Руки обхватили заснеженные острые плечи, и темноволосая голова опустилась на грудь. Красавица заурчала от удовольствия, и Кукле захотелось вдруг погладить ее по спинке и почесать за ушком. Вместо этого девушка прижала теснее к себе Красавицу, запустила в ее космы пальцы и словно слилась с этой девушкой. Они были двумя разными частичками Дома, которые объединились в одно абсолютно счастливое целое, словно переплелись ветвями два деревца, срослись и стали рисунком на стене, сползающим на пол и рвущимся на волю.
Красавица приподняла голову и глянула в глаза Кукле. В этом взгляде застыли все мысли Куклы, ее чувства и ее любовь, словно девушка глянула в Гадальное зеркало и там отразились ее глаза. Она вздрогнула от этого неожиданного открытия, и поняла, что все это происходит не только с ней. Она была давно приручена, и сама приручила Красавицу так же давно, настолько, что ни одна из них уже не помнит точно, когда это случилось...
Кукла наклонила голову и коснулась холодными синеватыми губами губ девушки. Две встретившиеся улыбки, два одинаковых взгляда, две сросшиеся частички Дома в одной коляске... Они не умели целоваться, но это было совершенно не важно. Они танцевали свой собственный танец нежности, прикусывая губы и встречаясь иногда зубами. Они словно прыгнули в Изнанку, потеряв счет времени и забыв, кто они такие, оставив в памяти лишь друг друга. Они прожили там танцующую вечность, не размыкая губ, и вернулись в темно-зимний мир. Их не было тут очень долго, но прошел лишь один жалкий миг, состоящий из кучки секунд.
Они сидели на крыльце долго. Плотная темнота начала редеть, а они все сидели и молчали, думая каждая о своем и в то же время об одном и том же. Кукла глянула на пристроившуюся на ее груди девушку и улыбнулась. Красавица посапывала, невинно улыбаясь своим красивым ярким снам...