- Умные мужчины, - заявляет Элис Шоу и наливает себе ещё коньяка, - я лично склонна думать, что все беды, которые произошли с человечеством, произошли исключительно по вине умных мужчин. Связываться с такими не стоит никогда, Эмма. Риптайд полный идиот, и поэтому он надёжен, понимаешь?
- Гитлер был идиотом, - возражает Эмма.
Шоу закидывает ногу на ногу; ноги у неё жилистые, худые и загорелые, лодыжки тонкие почти как спички, и это совершенно не красиво.
- Я видела Гитлера. Поверь мне, он был не таким идиотом, как ты думаешь.
Эмма смотрит на острые колени Шоу.
- Ты не думаешь, что иногда тебе нужно питаться чем-то кроме ядерной энергии и таблеток?
Шоу пожимает плечами, такими же острыми, маленькая и словно усохшая.
- Зачем? Энергия нужна мне, чтобы жить, барбитураты нужны, чтобы веселиться, снотворное - чтобы высыпаться, всё остальное - атавизм, включая еду.
Под пеньюаром у Шоу просвечивает почти плоская грудь и тёмные соски; Эмма облизывает губы. У Эммы в горле пересыхает. Они сидят на палубе "Каспартины" на краю шезлонга и пьют коньяк. Возле стоит ведро с мохито, и кто придумал делать мохито сразу в ведре от шампанского, Эмма понятия не имеет, но Элис говорит, что это вроде был Риптайд. В любом случае, сама идея Элис Шоу кажется забавной, а Эмме плевать - мохито она всё равно не пьёт.
Шоу опрокидывает в себя коньяк и морщится.
- К тому же, - говорит она, - моя мать очень не вовремя мне внушила, что женщина всю свою жизнь должна весить не больше пятидесяти килограмм. Когда мне наконец пришло в голову, что женщина никому ничего не должна, было уже слишком поздно. Привычки-то остались те же.
- Интересно, когда это к тебе пришло в голову.
- Давно, Эмма, давно. Может быть, к тридцатым, а может, когда я работала в Аушвице. Или сразу после этого. Например, в Германии искренне считали, что женщина должна быть красивой, и нельзя сказать, чтобы я соответствовала тогдашним представлениям о красоте, а харизма тогда не то чтобы была в цене. Если бы ты попала туда и при этом улыбалась, молчала и делала такое лицо, которое делаешь, когда я вправляю мозги Азазелю, тебя бы завалили предложениям руки и сердца так, что ты бы устала посылать всех к чёрту. Это не был комплимент.
- Ну уж спасибо, - фыркает Эмма.
Шоу гладит её бедро своей маленькой сухой ладонью с красными ногтями.
- Три "К" в жизни женщины. Традиционные немецкие ценности, кстати.
- Три "К"? - переспрашивает Эмма.
- Kinder, Kuche, Kirche. Дети, кухня, церковь. Как ты понимаешь, ни с тем, ни с другим, ни с третьим у меня что-то не сложилось. Мужская система ценностей мне нравится куда как больше. Keiser, Krieg, Kanonen. Кайзер, война, пушки. Исключаем кайзера, и прекрасно получается, я тебе скажу.
Пальцы Шоу скользят Эмме под юбку; Эмма вздыхает, прикусывает губу и раздвигает ноги.
- Женщин до войны и пушек не допускали, - продолжает Шоу. - Женщин вообще не хотели допускать до работы, я тебе скажу. С трудом вспомню то количество чёртовых шовинистов, с которыми мне пришлось перетрахаться, чтобы практиковать медицину.
- Поцелуй меня, - говорит Эмма.
Шоу целует её, не убирая рук. Когда она отстраняется, весь рот у Эммы в липкой, чуть сладковатой на вкус ярко-красной помаде. Эмма судорожно выдыхает; Шоу улыбается и добавляет ещё один палец.
- К карьере через постель у меня до сих пор довольно специфическое отношение. В Аушвице мне приходилось отсасывать Хёссу, чтобы Эрик Леншерр не отправился в газовую камеру. И тем не менее, Эрик по-прежнему хочет мне отомстить за испаршивленное детство. Я не удивлюсь, если он однажды появится прямо здесь, скажет что-нибудь вроде "ты убила мою мать", и господи, как будто я виновата, как будто кому-то не плевать на его мать, честное слово, Эмма.
Когда Эмма кончает, она видит: Шоу улыбается.
Ветро с мохито они успели случайно опрокинуть; теперь по палубе растекается лужа из рома, перемешанного с коричневым сахаром, содовой и тающим льдом. Кое-где по луже дрейфуют раскрошенные листья мяты. Шоу сбрасывает пеньюар прямо в ромово-мятную лужу, переступает через него и облизывает влажные липкие пальцы.
- Впрочем, Эмма, - говорит она, - что-то я увлеклась. Давай поговорим о чём-нибудь другом?
- О чём? - спрашивает Эмма и ловит себя на том, что всё ещё пытается отдышаться.
Шоу утирает разводы помады со рта.
- О чём-нибудь поспокойнее. О политике, например.