Они не похожи настолько, насколько это возможно.
Высокая рыжая красавица с зелеными глазами, в которых отблеском светится весна, юная и гибкая, с заразительным смехом; и худощавая блеклая блондинка лет сорока, высокая и равнодушная. Глаза у неё, как ни странно, тоже зеленые – темно-болотного оттенка – и лучше в них никогда не смотреть.
Они не похожи настолько, насколько это возможно, и всякий, кто видит их вместе, удивляется – что их связало? Они никогда не задавались этим вопросом – им и в голову не приходило расстаться. Впрочем, даже пожелай они, это было бы невозможно.
Они сидят на лавочке в парке, который может быть Гайд-Парком чопорного семнадцатого века, вялым сквериком, отходящим от площади Октябрьской революции, или далекими от девственности рощами поблизости от языческого Рима. Ни одна из них не озаботилась о том, чтобы как следует определить обстановку.
Рыжей скучно.
Она проводит все свое время в увеселениях, играя день за днем. Играет она человеческими судьбами и делает это не в пример жестоко – недаром в нежном ее смехе скрыта усмешка той, что придумала старость, несчастную любовь и налоговые декларации. Однако любые игры могут наскучить, и поэтому она начинает самую опасную – со своей спутницей.
- Ты никогда не задумывалась… - начинает она медленно, будто просто размышляя вслух, - …почему человеческие свадебные клятвы заканчиваются словами «пока смерть не разлучит нас»?
Блондинка качает головой. Потом говорит – голос ее так же сух и лишен эмоций, как и лицо:
- Я никогда не задумывалась и о том, как звучат человеческие свадебные клятвы.
- И зря.
- Зачем мне все эти бессмысленные мелочи, пригодные лишь для того, чтобы ты хранила их в своей безумной голове.
- Безумной? – рыжая оживляется. – Такого ты мне еще не говорила.
- Потому что это очевидно.
- Ладно, забыли. Вернемся к свадебным клятвам. Сейчас объясню.
- Мне не интересно.
На секунду рыжая теряет дар речи, потом гневно восклицает:
- А что тебе интересно? Жизнь проходит мимо тебя, дорогая моя!
- Да ну, а мне казалось, что она сидит тридцатью сантиметрами правее.
- Это была фигура речи. Да не перебивай же меня! Дело в том, что любовь - свойство жизни. Как, в принципе, и счастье, и веселье, и неожиданности, и даже горе со слезами. И… и… и… да все, чему придумали имена, тоже свойство жизни. Даже делать гробы придумали живые. А что есть у смерти, кроме нее самой? Разве что бесконечная тьма.
Закончив эту пылкую речь, рыжая смотрит на свою молчаливую спутницу и радостно улыбается. «Чем ты мне ответишь?», - думает она.
«Уела!» - думает она минутой спустя, когда ответа все еще нет. И тут, словно нехотя, блондинка заговаривает:
- Вечность.
- Что?
- Вечность, - блондинка улыбается, хватает спутницу за рыжую прядь и тянет к себе. От прикосновения ее рук яркие волосы будто выцветают.
- А еще смерти принадлежит жизнь.
Рыжая пытается рассмеяться.
- Не глупи! Скорее, наоборот, в итоге можно посчитать, что и смерть - свойство жизни.
Белая, как мел, рука сжимает ее полное плечо.
- В конце концов, Жизнь всегда подчинится Смерти, - говорит блондинка, и с ней нельзя спорить, потому что это так.
«Но иногда…» - думает рыжая, когда ледяные губы скользят по ее плечам, - «это даже приятно».
Падают бомбы на Хиросиму и Нагасаки, и горит Рим, и разжигают костры инквизиторы, а в какой-то лачуге с улыбкой на лице покидает мир живых измученный болезнью старик.
А на лавочке в парке, где и когда угодно, вечно и всегда, после очередной краткой перебранки (отголоском одной из них был 1936, другой – 1668), Жизнь и Смерть переплетают свои тела.