Рон не понимает, почему Джинни каждую ночь остаётся на отработку у Амбридж. Он чуть-чуть гордится этим, но в то же время заботится о сестре.
Он хочет, чтобы Джинни поняла - она не должна продолжать делать это, не должна провоцировать взыскания профессора только для того, чтобы доказать, что она одна из них.
Джинни не обращает на это внимания. Она знает, что Рон никогда не поверит в настоящую причину её уходов. Он никогда не писал пером, которое окунают в собственную боль. Он не понимает внушающего страх экстаза, когда чувствуешь, как твоя жизнь остаётся на странице. И она должна продолжать писать, так как слова врезаются в неё и раздирают её на части. Её кровь, красная, как глаза змеи, легко вытекает на пергамент и, как и другие, убеждает её, что она жалкая и бесполезная, она ничто. Рон не понимает, что она ходит туда, потому что ей это нравится, потому что весь день она вспоминает то ощущение ослабления, пустоты. Она приходит в класс, дрожа от возбуждения, и хочет потеряться в изысканной, утончённой боли.

Гарри не понимает. После отработки он приходит в гостиную, содрогаясь от гнева, и пытается избавиться от шрама на руке. Джинни смотрит, как Гермиона накладывает повязку, и думает, что было бы, если бы она могла попробовать его "предложение" на вкус.
Как она рассеянно сделала это вчера со своей рукой, вылизав маленькие змейки крови, которым угрожало соскользнуть на пергамент и потом, растерянная, смущённая их насыщенным солёным вкусом, ласкала языком кровоточащие раны, изучая вкус и ощущение горячей влажной плоти под кожей.
Она мельком взглянула на профессора Амбридж, которая смотрела на неё с выражением животного желания на лице, и поняла, что они одного поля ягоды.
На следующий день, в классе, Джинни сознательно провела языком по шраму на ладони и увидела, как Амбридж резко вздохнула. Итак, Амбридж тоже знала.
В тот вечер они впервые "разрушали" друг друга.

Профессор Макгонагалл не понимает. На Трансфигурации у Джинни задрался рукав, и Макгонагалл, увидев чёткий узор из красных шрамов на её предплечье, ведёт Джинни в свой кабинет и долго рассказывает об опасности кровавых магических ритуалов, часто упоминает об её "опыте" на первом курсе и правилах Хогвартса по отношению к Тёмным искусствам.
Джинни тихо сидит на стуле и кивает головой в нужных местах, но то, что говорит Макгонагалл, её не касается. Ей наплевать на Тёмные искусства и магию крови.
Ей наплевать на всё, но не на удушье, когда обнажается плоть, не на дрожь, когда Амбридж бормочет со свистящим звуком слова, которые управляют магией чёрного пера. Когда Амбридж помечает Джинни своим именем, кровь течёт тёмными струями по спине Амбридж. Когда она подносит руки к губам и чувствует под своими губами открытые раны. Когда они вместе тонут в оргии слов и боли, и ненависти, ибо всё это для счастья.

Майкл не пытается понять. Ему не нравится, что его девушка стала нарушителем порядка: это вредит его репутации. И когда следующей ночью она опять уходит, он начинает кричать, что Джинни сознательно разрывает их отношения и показывает, что не уважает его.
Она не говорит ему, что дело не в нём. У него тёмные волосы и голубые глаза, волевое и привлекательное лицо, бледная кожа и длинные аккуратные пальцы, его можно и нужно желать.
У Амбридж седые небрежные кудряшки, короткие и толстые пальцы, и бантики, и котята.
Когда Джинни двигается под её руками, в тихих звуках, которые она издаёт, нет ничего общего с уважением, отношениями или доверием. Поцелуй со вкусом смерти, прикосновение - сама смерть. С Амбридж нет границ и ролей, нет места разговорам, только словам, которые связывают и режут. Нет нас, есть только я.
Не держаться за руки, только действовать. Пальцы неистово впиваются в нежную плоть, секретное вспарывается, на простынях кровь.

Гермиона думает, что понимает. Она думает, что разгадала, что происходит. Однажды после обеда она останавливает Джинни в гриффиндорской гостиной и говорит с ней о ранней травме, говорит, что Джинни увлеклась ролью жертвы, что она переигрывает, что она не уважает себя.
Она говорит, что если Джинни нужна помощь, она должна знать, что ей есть с кем об этом поговорить, что это не вина Джинни, что приятно испытывать физическое удовольствие.
Джинни не пытается объяснить, она просто говорит Гермионе, что всё в порядке, что у нее свое отношение к ситуации, и просит Гермиону сохранять всё в секрете. У Гермионы свои тайны, о которых знает Джинни, и она неохотно, но соглашается.
Джинни знает, что Гермиона не права. Она знает, что испытывать физическое удовольствие всегда плохо. Она знает, что преступно содрогаться и стонать, когда Амбридж касается её там, задыхаться, когда мягкие пальцы проникают в неё, чувствовать жар между ног, когда Амбридж учит её правильно двигаться. Она знает, что это неправильно, и именно поэтому она делает это.
Она приходит туда, потому что с одиннадцати лет знает, что никогда не сможет делать всё правильно, и она должна научиться делать неправильно.

Перси отчасти понимает. Однажды в полночь он влетает в комнату Амбридж со срочным сообщением от министра и видит, как его младшая сестра с глазами ленивой самки лижет рыхлую плоть под гнездом седых кудряшек, а профессор извивается под ней.
Перси думает, это власть. Перси думает, что Долорес использует своё положение учителя, доказывает, что у неё есть власть над Дамблдором и над семьёй Перси, хочет показать, что она влиятельнее, чем Перси.
Перси считает, что раз он знает, то у него есть власть над Долорес. Он может заставить её делать то, что нужно ему, что он вынудит её прекратить трахать его маленькую сестру.
Да, это власть, но не над семьёй или учителями.
Это власть Джинни, бесполезного ничтожества, ведь она может заставить Долорес кричать от прикосновений, может заставить умолять о большем, просить боли, чтобы её наказывали и доставляли ей удовольствие.
У Джинни есть власть над Долорес, а та может лишить законной силы даже директора. Джинни, которая сама - никто, может сделать это, может заставить ее чувствовать, может сама по-настоящему чувствовать.

Понимает ли Луна? Она знает, что значит быть не такой как все.
Неуместные комментарии, которые она отпускает, когда они проходят мимо, могут что-то значить, а могут и нет. Они довольно близки, так что однажды они обе, покраснев, покидают класс Флитвика, накладывают женские чары на трусики друг друга и тонут в чувственности и гормонах. И когда они целуются, прислоняясь к двери неработающей кабинки в туалете, Джинни думает, что, может быть, Луна понимает. Они медленно двигаются, тяжело дышат, но они обе не настоящие девчонки. И в них обеих меньше материи, чем в призраке, который смотрит на них мутными глазами.
Но это происходит уже после той ночи, когда Долорес рисует на её животе своей новой жидкой кровью, Джинни опять соприкасается с реальностью, обнажает глубокую, настоящую сущность мира, когда Долорес задевает потаённые места внутри неё.
Долорес напоминает ей, что она истекает кровью только потому, что она шлюха и Иезавель, так как если бы она была настоящей женщиной, её живот был бы уже распухшим от мужской силы, вместо этих судорог и пустой боли. Потом она делает что-то рукой, и Джинни кончает так сильно, что почти растворяется, а Долорес слизывает красные сгустки с пальцев.

Том понял бы. Том смог бы понять, что нужно презирать кого-то, смотреть на них с такой неприязнью, будто ты ни во что не ставишь их слова и дела. И тогда ты можешь быть с ними какой угодно, быть никем или самой собой, быть сильной и слабой, бесстыдной и невинной. А потом эти люди становятся дороги тебе, и ты не можешь позволить, чтобы их у тебя отняли. Он смог бы понять, как они поглощают и созидают друг друга.
Джинни могла бы рассказать ему о том, что она чувствует, когда палочка или пальцы Долорес в ней, что она чувствует себя невыносимо полной и одновременно пустой, как будто она даёт жизнь чему-то тёмному, испорченному и ужасному. Том, вот кому бы она всё рассказала. С Томом она могла бы быть настоящей.

Но Тома нет. Долорес здесь. And she must not tell lies*.


* I must not tell lies (J.K. Rowling "Harry Potter and the Order of the Phoenix", 13 глава)