Вам исполнилось 18 лет?
Название: Анабиоз
Автор: Магистр Йота
Номинация: Фанфики до 1000 слов (драбблы)
Фандом: Teen Wolf
Бета: Molly_Malone
Пейринг: Кора Хейл | Эрика Рейес
Рейтинг: G
Тип: Femslash
Жанр: Ангст
Год: 2016
Скачать: PDF EPUB MOBI FB2 HTML TXT
Описание: Кора была в плену три месяца.
Примечания: AU относительно свойств гекатолита, психики оборотней и их же способностей.
Бояться Кора не хотела, но получалось как-то само: с дыханием, с давлением стен, с механическим светом. Хотелось рычать, вздыбить шерсть на загривке, сверкнуть на камеру желтым глазом. Лунного света не было, чертов металл выжирал остатки сил, и, отсчитывая дни от нуля, по безнадежно глохнущему чутью, Кора мечтала не сбежать – отдохнуть. Хоть на минуту отделаться от давящего чувства.
Гекатолит изматывал, но желания, кажется, выполнять умел.
Сначала пропало зрение. Кора моргнула и упала в кромешную черноту, задохнулась собственным криком и неожиданной болью – в горле рвануло, застучало панически сердце, свело на полувдохе грудные мышцы. Кора с усилием выровняла дыхание, сконцентрировалась. Вдох через нос, выдох через рот, медленно и неглубоко, на четыре счета. Звук дыхания успокаивал: тихий, мерный, уверенный.
Передвигаться на ощупь вполне получалось: класть ладонь на стену, слышать шаги тюремщика, даже, поначалу, чуять запах еды. Правда, пахла она так, что пропаже нюха Кора почти обрадовалась. Абстрагироваться стало легче, думать – тоже. Не отвлекала хотя бы вонь собственного немытого тела.
Следующим был слух, и на этот раз Кора сама подивилась своему равнодушию: только тоскливо потянуло живот и закружилась голова, не то от духоты, не то от той характерной, болезненно-ленивой слабости. Кора закрыла глаза и прижалась затылком к стене.
Пальцы на коленях дрожали, и Кора с неожиданной болью осознала: она ведь может потерять и это. Снова сделалось страшно, почти до слез, и за пустоту внутри – теплую, мягкую, звездную – Кора ухватилась, как за спасительную ниточку.
Тело, по-волчьи выносливое, тихо впадало в подобие анабиоза, сознание плыло и тянулось. Кора старательно наполняла его мыслями, но они лопались, как мыльные пузыри, оставляя ее в кромешной темноте. Мать учила: с этим надо бороться, держаться хоть за что-нибудь, иначе не проснешься.
Кора не знала, когда все покатилось к черту, но точно покатилось, потому что вокруг нее пространство треснуло и раскрылась бесчувственная, безвоздушная пустота, и Кора провалилась в нее почти радостно, по пути теряя и эту тень чувства.
Последним сошло на нет чутье – как будто заснуло, тихо и гладко улеглось внутри, растеклось вдоль позвоночника волной мурашек и так и замерло. Остальное затянуло милосердной туманной дымкой. Кора дышала, двигалась, слушалась беспрекословно, только застывала постоянно, свернувшись в клубок на полу.
Вакуум расползался в груди, расцветал в бронхах, обустраивался за радужкой, и Кора умирала в нем – с радостью. Стены камеры больше не давили, и взгляды не щекотали спину, и оглушительный свет почти забылся, как лунный зов, обходящий стороной – во второй раз, отметила Кора, вынырнув на секунду где-то в своем безвременье и мгновенно упав обратно.
Ей, кажется, было позволено.
Чутье вернулось под полнолуние, поворочалось лениво и аккуратно, не цепляя сознание, развернулось, пробуя мир на вкус, и рванулось вверх, бесконтрольно и жадно. Кора поддалась и почувствовала движение: где-то там, на периферии, как будто далекое и как будто глухое, как скулеж беспомощной самки. Ощутила всхлип, и стон, и мутный, измученный вдох, и неожиданно почти увидела: кровь на кафельном полу, и лунно-белые волосы, и изломанные болью черты девичьего лица.
А потом услышала – крик, свой собственный и той девчонки тоже. Кору вышибло из вакуума со свистом, со стонущим звоном, и страх, боль и злость накатили с неожиданной силой, одновременно пригибая к полу и распрямляя, как пружину.
Очнулась она, прижимаясь к стене и беспомощно царапая стену убогими человеческими ногтями. Гекатолит в стенах ныл, мерцающе и дрожаще, и Кора видела его. Слышала шаги в коридоре, и наверху, и мягкое, загнанное дыхание. Чуяла людей и оборотня, и эту, особенную, пахнущую кровью, косметикой и ромашками.
Оборотень. Бета. Молодая.
Ей больно.
Что-то внутри Коры – что-то большее, чем она; что-то более древнее, чем ее инстинкты; что-то более глубокое, чем все ее чувства; что-то, что устроило в ее голове этот чертов Большой Взрыв – было уверенно: ей не должно быть больно.
Кора со вздохом сползла на пол. Голова кружилась. Чувства медленно возвращались в норму, глохли, смягчались, и только одно все еще оставалось мучительно-сильным: Кора слышала каждый удар ее сердца, и против этого не помогало ничего, как будто эта девчонка появилась только для того, чтобы стать вместо вакуума. Кора пробовала ходить, повторять когда-то привычные упражнения, даже говорить со своими тюремщиками, но мысли неизменно крутились где-то там, вокруг этой девчонки и ее тонкого, надрывного скулежа.
Тоскливо, нудно, на одной ноте.
Кора отжималась, сбивала костяшки об стены, огрызалась на зачастивших к ней тюремщиков и думала, что ненавидит эту девчонку: за то, что из-за нее бездействие стало мучительным, что скрутило давно отвыкшие от нагрузки мышцы, что лунный свет дразнит спину и сплетается в сознании с голосом и тусклым светом гекатолита, что прошедшие три месяца проступают из милосердного тумана, и становится стыдно за каждый прожитый день, за добровольное унижение и тупое равнодушие.
Кора ненавидела эту девчонку и думала о ней каждую секунду, восстанавливая привычную силу и проваливаясь в мутную дрему, и рвалась к ней. Чтобы заткнуть, орала в ярости. Чтобы спасти, шептала в полузабытьи. Чтобы увидеть, говорила себе, чтобы увидеть и сказать спасибо.
Главное, чтобы они обе до этого дотянули. Особенно – девчонка.
До полнолуния оставались считанные дни, и, о, на этот раз Кора не собиралась оставаться в стороне.
Гекатолит изматывал, но желания, кажется, выполнять умел.
Сначала пропало зрение. Кора моргнула и упала в кромешную черноту, задохнулась собственным криком и неожиданной болью – в горле рвануло, застучало панически сердце, свело на полувдохе грудные мышцы. Кора с усилием выровняла дыхание, сконцентрировалась. Вдох через нос, выдох через рот, медленно и неглубоко, на четыре счета. Звук дыхания успокаивал: тихий, мерный, уверенный.
Передвигаться на ощупь вполне получалось: класть ладонь на стену, слышать шаги тюремщика, даже, поначалу, чуять запах еды. Правда, пахла она так, что пропаже нюха Кора почти обрадовалась. Абстрагироваться стало легче, думать – тоже. Не отвлекала хотя бы вонь собственного немытого тела.
Следующим был слух, и на этот раз Кора сама подивилась своему равнодушию: только тоскливо потянуло живот и закружилась голова, не то от духоты, не то от той характерной, болезненно-ленивой слабости. Кора закрыла глаза и прижалась затылком к стене.
Пальцы на коленях дрожали, и Кора с неожиданной болью осознала: она ведь может потерять и это. Снова сделалось страшно, почти до слез, и за пустоту внутри – теплую, мягкую, звездную – Кора ухватилась, как за спасительную ниточку.
Тело, по-волчьи выносливое, тихо впадало в подобие анабиоза, сознание плыло и тянулось. Кора старательно наполняла его мыслями, но они лопались, как мыльные пузыри, оставляя ее в кромешной темноте. Мать учила: с этим надо бороться, держаться хоть за что-нибудь, иначе не проснешься.
Кора не знала, когда все покатилось к черту, но точно покатилось, потому что вокруг нее пространство треснуло и раскрылась бесчувственная, безвоздушная пустота, и Кора провалилась в нее почти радостно, по пути теряя и эту тень чувства.
Последним сошло на нет чутье – как будто заснуло, тихо и гладко улеглось внутри, растеклось вдоль позвоночника волной мурашек и так и замерло. Остальное затянуло милосердной туманной дымкой. Кора дышала, двигалась, слушалась беспрекословно, только застывала постоянно, свернувшись в клубок на полу.
Вакуум расползался в груди, расцветал в бронхах, обустраивался за радужкой, и Кора умирала в нем – с радостью. Стены камеры больше не давили, и взгляды не щекотали спину, и оглушительный свет почти забылся, как лунный зов, обходящий стороной – во второй раз, отметила Кора, вынырнув на секунду где-то в своем безвременье и мгновенно упав обратно.
Ей, кажется, было позволено.
…
Чутье вернулось под полнолуние, поворочалось лениво и аккуратно, не цепляя сознание, развернулось, пробуя мир на вкус, и рванулось вверх, бесконтрольно и жадно. Кора поддалась и почувствовала движение: где-то там, на периферии, как будто далекое и как будто глухое, как скулеж беспомощной самки. Ощутила всхлип, и стон, и мутный, измученный вдох, и неожиданно почти увидела: кровь на кафельном полу, и лунно-белые волосы, и изломанные болью черты девичьего лица.
А потом услышала – крик, свой собственный и той девчонки тоже. Кору вышибло из вакуума со свистом, со стонущим звоном, и страх, боль и злость накатили с неожиданной силой, одновременно пригибая к полу и распрямляя, как пружину.
Очнулась она, прижимаясь к стене и беспомощно царапая стену убогими человеческими ногтями. Гекатолит в стенах ныл, мерцающе и дрожаще, и Кора видела его. Слышала шаги в коридоре, и наверху, и мягкое, загнанное дыхание. Чуяла людей и оборотня, и эту, особенную, пахнущую кровью, косметикой и ромашками.
Оборотень. Бета. Молодая.
Ей больно.
Что-то внутри Коры – что-то большее, чем она; что-то более древнее, чем ее инстинкты; что-то более глубокое, чем все ее чувства; что-то, что устроило в ее голове этот чертов Большой Взрыв – было уверенно: ей не должно быть больно.
Кора со вздохом сползла на пол. Голова кружилась. Чувства медленно возвращались в норму, глохли, смягчались, и только одно все еще оставалось мучительно-сильным: Кора слышала каждый удар ее сердца, и против этого не помогало ничего, как будто эта девчонка появилась только для того, чтобы стать вместо вакуума. Кора пробовала ходить, повторять когда-то привычные упражнения, даже говорить со своими тюремщиками, но мысли неизменно крутились где-то там, вокруг этой девчонки и ее тонкого, надрывного скулежа.
Тоскливо, нудно, на одной ноте.
Кора отжималась, сбивала костяшки об стены, огрызалась на зачастивших к ней тюремщиков и думала, что ненавидит эту девчонку: за то, что из-за нее бездействие стало мучительным, что скрутило давно отвыкшие от нагрузки мышцы, что лунный свет дразнит спину и сплетается в сознании с голосом и тусклым светом гекатолита, что прошедшие три месяца проступают из милосердного тумана, и становится стыдно за каждый прожитый день, за добровольное унижение и тупое равнодушие.
Кора ненавидела эту девчонку и думала о ней каждую секунду, восстанавливая привычную силу и проваливаясь в мутную дрему, и рвалась к ней. Чтобы заткнуть, орала в ярости. Чтобы спасти, шептала в полузабытьи. Чтобы увидеть, говорила себе, чтобы увидеть и сказать спасибо.
Главное, чтобы они обе до этого дотянули. Особенно – девчонка.
До полнолуния оставались считанные дни, и, о, на этот раз Кора не собиралась оставаться в стороне.