Меня сделали из лучшего фарфора на лучшей фабрике Европы. Я, мои сестрички, кузины и подруги были благосклонно приняты при дворе: изысканный узор, приятный звон, уникальная белизна – все это сделало нас желанными. Нам благоволили и король, и его ветреная супруга.
Больше всего мне нравилось проводить вечера в кабинете короля. Он быстро выделил меня из общей массы сервиза, оценив пикантную мушку краски у основания ручки. Он же нашел для меня ее – Ложку, выполненную каким-то мастером моей фабрики, но не вошедшую в сервиз. Он свел нас, и мы стали неразлучны.
Каждый вечер он доставал меня из резного шкафа со стеклянными дверцами, сам наполнял горячим чаем, и приятное тепло разливалось внутри меня. Он опускал в чай кусочек сахара, и я замирала в ожидании. Король брал Ложечку и начинал помешивать: сначала медленно, мучая нас, затем все быстрее, быстрее, быстрее – ах! - пока сахар полностью не растворялся. Тогда он медленно доставал Ложку и легонько ударял ей по моему краешку, чтобы стряхнуть капельку темного напитка:
– Дзинь!..
Мы были самыми счастливыми на свете.

Все изменилось в один вечер. Люди в красных колпаках ворвались в кабинет Его Величества, крича что-то, что я никогда не слышала прежде. Они схватили короля под руки и утащили куда-то… больше я не видела своего благодетеля.
Но это было лишь начало. Уже под вечер того дня в кабинет вошел поваренок. Испуганно озираясь, он подбежал к королевскому шкафу и… разбил стекло! Осколки умирающей витрины посыпались на меня, и я почувствовала, что сейчас и мне придет конец. Поваренок был неуклюж и жаждал разрушений, как те люди, что уволокли короля.
Но в коридоре раздались чьи-то шаги, мерзкий ребенок схватил мою Ложечку – та звякнула испуганно, - и убежал.
Убежал. С ней.
Я была разбита, хотя и осталась цела.

Меня реквизировали. Во благо народа, как говорили эти грязные, страшные люди.
Народом оказался сухощавый, неприятный мужчина, предпочитавший чай без сахара. Я была даже довольна: мне не пришлось общаться ни с какими другими ложками.
Он не ставил меня на блюдце, использовал как пресс-папье для своих революционных указов, прикасался ко мне своими обветренными губами, унижал, оставляя грязной на несколько суток, и я чувствовала себя дешевой глиняной поделкой.

Но и его власти пришел конец. Король вернулся – только это был новый король нового времени.
Он не пил чай по вечерам в кабинете, он пил кофе, когда выдавалась свободная минутка; он всегда спешил, давал интервью, любил фотографироваться, не любил фарфор и вернул меня в сервиз.
Впрочем, мне было уже все равно.
Я не рада была видеть своих родственниц, звенящих о том, сколько им пришлось пережить.
Я не огорчалась, что нас вынесли из дворца и отправили на благотворительный аукцион.
Я не удивилась, когда нас купил музей восковых фигур, и когда смотритель поставил именно меня рядом с восковой фигурой старого короля.

Не знаю, сколько прошло лет. Я и неживой, холодный король коротали дни в декорациях нашего любимого кабинета. Я уже почти забыла, что я не восковая подделка, а настоящий свидетель эпохи, когда в музее появился новый экспонат.
Смотрительница зала зашла к нам с королем и, улыбнувшись своей изобретательности, положила в меня… Ложечку:
- Дзинь!..
...
Больше мы никогда не расстанемся.