Говорят, глаза — зеркало души, заглянув в них, можно узнать о человеке всё.

Может, оно, конечно, и так, но для Рейвен зеркалом души всегда были руки. Руки могут рассказать о человеке очень многое, если только обращать внимание на детали: как выглядят ногти, есть ли мозоли или царапины на пальцах и ладонях, огрубела ли кожа. Они вернее всего выдают эмоции, по ним можно понять, здоров ли человек, их движения отражают его характер.

Руки Эбби Гриффин — уверенные, но очень осторожные. Её прикосновения всегда столь мягки и заботливы, что Рейвен по-настоящему удивляется, обнаруживая немалую силу в изящных пальцах. Это руки врача — решительные, чуткие, опытные. Это руки лидера, заламывающего пальцы и впивающегося ногтями в ладони, чтобы не потерять самообладания. Это руки женщины, которая спасла Рейвен жизнь.

Рейвен поглаживает её запястье, обводит крупную выступающую косточку, прослеживает линии отчётливо выпуклых вен, ведёт дальше, по фалангам среднего пальца, а затем переворачивает ладонью вверх и, подавшись вперёд, целует.
Эбби улыбается и зарывается второй рукой в её волосы, густые и вечно спутанные, несмотря на все старания Рейвен (сказать по правде — не слишком усердные). Она принимается разбирать пряди, и Рейвен закрывает глаза, наслаждаясь лаской. Ей никогда раньше не нравилось, когда трогали её волосы, но, кажется, она способна получать удовольствие от всего, что делают эти пальцы.

Эбби спускается от её головы ниже, медленно проводит ладонью по спине, вдоль позвоночника, пока не доходит до шрама на пояснице. Рейвен невольно напрягается всем телом, как и всегда при напоминании о её травме, но почти сразу же расслабляется. Эбби можно. Эбби можно всё.

Рейвен бережно опрокидывает её на постель и целует, долго, жадно, отчаянно пытаясь вложить в этот поцелуй всё: и стыд за собственную ущербность, и благодарность за совершённое для неё чудо, и преклонение перед всем, что Эбби делает. Но в первую очередь — бескрайнюю, безграничную нежность, которую та пробуждает в ней каждой улыбкой, каждым словом, каждым прикосновением. Рейвен очень хорошо знает, кто она такая: злая эгоистичная девочка с искалеченной спиной и сломанной душой, но Эбби заставляет её быть лучше, быть мягче, добрее, внимательнее, и это ещё одно маленькое чудо, сотворённое её потрясающими руками.

Рейвен, отодвинувшись к её ногам, целует внутреннюю поверхность бедра. Эбби судорожно вздыхает и снова запускает пальцы ей в волосы. Рейвен довольно улыбается и, помогая себе пальцами, проникает языком между горячими складками, ощущая, как рот мгновенно наполняется солоноватой влагой. Это единственный способ, которым она может выразить свою благодарность — не потому, что не умеет по-другому, а потому, что ничего другого Эбби просто не нужно. Рейвен ласкает её языком, гладит ладонью грудь, сжимает пальцами сосок, изо всех сил оттягивая пик её наслаждения и просто пытаясь сделать так, чтобы хотя бы сейчас Эбби было хорошо.

Эбби кончает с тихим протяжным стоном, судорожно цепляясь за голову и плечи Рейвен, и выгибается, сильнее вжимаясь в неё. Рейвен гладит её по животу и бёдрам, целует жаркую пульсирующую плоть между ног и беззвучно благодарит всех богов, которые только существуют в мире, за этот миг.

Когда она засыпает, рука Эбби — эта потрясающая рука, столь многое способная рассказать и пахнущая сейчас ею, Рейвен, — обнимает её за талию, и их пальцы крепко переплетены.