«Шун-рей!»

Звенят, переливаются звёзды-бубенцы, причудливой симфонией рассыпаны по небу. Подчиняясь чутким движениям умелых пальцев, которые нежно тянут за невидимые нити; разлетается искусная симфония по всему бескрайнему бархатному плащу, скатывается гроздями нот по извилистым складкам, оседает золотистой пылью на тихо спящие листья, безмятежно дремлющие камни, хрустально-тонкое полотно лесных озёр.

Имя-мелодия игриво щекочет горло, тает сладкими каплями виноградного сока на языке, хрупкими перьями слетает с губ и растворяется в горячем воздухе, даже по ночам не отпускающего дневной жар плодородной земли Греции в холодные глубины бездонного небосклона.

Афина сидит в своих покоях и медленно перебирает виноград в чаше. Мысли богини далеки от земного тела, они свиваются в тугие спирали под самым небесным куполом и рассыпаются мерцающей пылью. Афина вспоминает, как первый раз увидела человека, который пробудил её чувство.

* * * * *

Галактический турнир сам по себе – скучное действие. Для простых зрителей эти бои были обычным развлечением; для Афины же, тогда ещё только дремлющей в теле Саори Кидо, они оставались всего лишь боями: жестокими и кровавыми, не имеющих никакой эстетики. Афина смотрела чужими глазами и скучала. Пока не пришла Шунрей.

Девочка с синими глазами прибежала ради Дракона. Во взгляде Саори мелькнула божественная искра, в груди огненным, мохнатым клубком встрепенулось что-то, о чём Саори не имела понятия, а богиня успела позабыть за долгие годы.

Шунрей смотрела на Дракона.

Афина видела только Шунрей.

А Саори Кидо не могла понять, почему так остро щемит в груди при виде этой странной девчонки, плачущей по погибшему Святому.

Богиня жаждала скорее пробудиться. Ментальная клетка стала слишком тесной – она сдавливала её сущность, резала толстыми прутьями божественную душу, не давала даже поднять голову. Появление Шунрей неведомым образом сломало замок, и прекрасная птица, спящая до этой поры, наконец, развернула крыла.

Когда Дракон потерял зрение, Афина пришла к нему. Так, во всяком случае, видели все вокруг. Слова поддержки из уст богини, её тепло и нежность, окутывающие всех, и добрый взгляд – всё это было только ради Святых, окружавших их. Божественное Космо золотистой волной окутало стоявшую чуть поодаль Шунрей и одарила девочку лаской летнего дождя. Однако та не смотрела ни на кого, кроме раненого Дракона, и понимание этого ужалило богиню в самое сердце, охватило всё её существо жгучим огнём из самого сердца Преисподней. Кажется, люди называли это «ревностью». Боги совершенно не похожи на людей, но что же такого должно случиться с Всевышними, чтобы те же страсти охватили и их?

Были ещё встречи. Но ни разу в синих глазах Шунрей Афина не видела даже проблеска той же привязанности и заботы, которая бурным огнём пылала в них при виде Дракона. Только спокойная вежливость, ровное почитание и беззлобное равнодушие, которое бывает у людей, совершенно чужих по отношению друг к другу. Однако всякий раз необыкновенная аура Шунрей наполняла душу богини умиротворением и теплом, а мир вокруг, посеревший от пыли сражений и забрызганный кровью, начинал мерцать мириадами серебристых звёзд. Боль и ужас исчезали, оставляя только покой.

* * * * *

«Шун-рей...»

Афина выдыхает лёгкое имя в ладони и держит его, точно хрупкую бабочку, чувствует, как бьётся оно и пытается вырваться на свободу, и отпускает, вскидывая руки к самому небу. С небосклона игривым светлячком скатывается маленькая звёздочка и прячется в густых кронах деревьев где-то внизу, у первого храма.

Овен Кики стоит у дверей. Покорно склонив голову, он молчаливо ждёт, когда же богиня отдаст приказ. Его вызвали совершенно внезапно, и он примчался, сломя голову, готовый исполнить любое желание. Он смотрит спокойно, не говорит ни слова и только внимательно слушает, как Афина вполголоса говорит что-то в ночную тишину.

Она подходит к нему: «Отнеси нас к Пяти Великим Вершинам, в Китай». Овен кивает и не смеет спрашивать, зачем им туда. Мысли богов им, Святым, недоступны.

В глазах богини – затаённая боль и печаль. Утром до неё дошла весть, что Дракон собрался связать себя и Шунрей священными узами. Тогда вся тяжесть высокого неба рухнула прямо на плечи Афины, и огромный, сияющий мир пошёл уродливыми трещинами.

Космо вопило: «Упустила!»

Душа рыдала: «Потеряла!»

Сердце тихо стонало: «Шунрей...»

Когда к вечеру поток чувств иссяк, Афина приняла решение. Отступиться от Шунрей – несомненно. В борьбе за чувства земной девушки богиня никогда не выйдет победителем. Но оставить всё так, без единого объяснения? Просто так уступить Дракону? О, нет! Уязвлённая гордость влюблённой богини не могла позволить ей просто так отойти в сторону.

Космо Овна охватило их, богиню и Святого. Исчезли ребристые колонны вокруг, хлестнуло прохладой и запахом горных трав, оглушил на мгновение шум Великого водопада. На уступе, обласканный светом полной луны, ютился домишко с бамбуковой крышей. Тихо плескалась вокруг лазурная вселенная Дракона, и тонкими, серебряными нитями пронизывала его уютная, тихая энергия Шунрей.

* * * * *

Дракон Сирю немедленно вскидывает голову, стоит только Афине переступить порог. Он приподнимается на постели и внимательно и растерянно смотрит на богиню. Рядом спит Шунрей, положив голову ему на руку, и во взгляде Сирю читается отчаянный страх ненароком разбудить её.

Афина холодно смотрит в сторону своего Святого. Сейчас она – не богиня, а он – не её боец. Они – соперники в борьбе за одну девушку. Дракон ощущает, как в темноте безмолвными змеями струится ярость и отчаяние. Он обнимает свободной рукой свою Шунрей и отвечает Афине серьёзным, прямым взглядом. Она чувствует, как всколыхнулось его Космо, как наполнилось оно решимостью и как дрожит в ужасе перед божественной силой. Дракон никому не позволит причинить вред девушке рядом с ним – осознание этого окатывает богиню холодом зимней метели.

Афина присаживается на край кровати. Чувствуя, как бурлит вокруг Космо Дракона, готовое вырваться штормовыми волнами, она медленно протягивает руку к распущенным волосам Шунрей. Чёрная шёлковость принимает ладонь, окутывает её уютом и мягкостью. Афина гладит густые пряди, пропускает их, словно морской песок, сквозь пальцы, перебирает неторопливо, наслаждаясь каждым мгновением и стремясь запомнить все ощущения. Шунрей ровно дышит и улыбается во сне.

Богиня касается белой щеки: кожа Шунрей нежная, как лепестки цветов, выросших под солнцем Греции. Запястье окольцовывает лёгкое дыхание, и от этого в груди начинает тянуть горькое разочарование и израненная любовь. Афина касается кончиками пальцев девичьих губ и чувствует – сердце разрывает неуёмная, по-человечески глупая, огромная и невысказанная нежность.

Космо Дракона в возмущении поднимается волной и замирает, не смея обрушиться на неподвижную богиню. Сирю в бессильной ярости смотрит на обеих, жгуче ревнуя, не желая делить Шунрей ни с кем, тем более с Афиной, которую он также отчаянно любит, но совершенно иначе, по-своему.

Афина наклоняется к самому лицу спящей девушки и касается поцелуем её чистого лба. Их обеих охватывает лёгкое, золотистое сияние, и Сирю кажется, что он совершенно лишний здесь, рядом с обеими девушками. Он смотрит на них и чувствует стыд от того, что видит сокровенную тайну богини, но не может заставить себя освободить руку из-под головы Шунрей или хотя бы закрыть глаза. Он ощущает огромную скорбь Афины, которая с этим кротким поцелуем признаётся в своих чувствах к человеку и хоронит их с этим признанием, чтобы не страдать больше. Сирю понимает, что это не он победил.

Сияние медленно гаснет. Афина поднимается и покидает дом, усилием воли заставляя себя не смотреть в сторону Дракона и Шунрей. В темноте ещё витает призрак божественного Космо, в котором звенят отзвуки силы любви.
Сирю прерывисто выдыхает и ослабевший, словно после тяжёлой, долгой схватки, приникает лбом к плечу так и не проснувшейся девушки.

* * * * *

Позднее Афина не раз ловит себя на мыслях о Шунрей. Как бы ей хотелось, чтобы хоть раз она помолилась о ней также неистово, как всегда – за Дракона. Ведь так не умеет никто в мире, даже Сэйя, в объятьях которого так тепло, надёжно и одиноко.