Якобы жизнь на моём пороге, видимо нас недопоняли Боги,
Разметай меня вдоль дороги, как пыль разметай меня вдоль дороги.

ᅠ ᅠ ᅠ ᅠ ᅠᅠᅠᅠᅠᅠᅠ ᅠᅠᅠᅠᅠᅠᅠᅠᅠ Comedoz – Снись мне.


Августовский воздух был тягуч и душен, но это не мешало редким ветрам поднимать с асфальта пыль и швырять мне в глаза. Казалось, что от этой пыли никогда не отмыться. Город, когда-то бывший живым, усеян серо-чёрными микроскопическими частицами пепла. Мои шаги отдаются скрипом по улице, вдоль которой расположилась вереница пустых машин. Повсюду разбросаны различные предметы, ставшие теперь бесполезным мусором. Я то и дело разглядываю свои кожаные армейские ботинки, покрывшиеся многослойной грязью и той самой пылью. Рюкзак давит на плечи тяжестью продуктов, которыми мы разжились в небольших магазинах по пути: три бутылки воды, девять банок консервов тушёной курицы с рисом, две пачки чипсов «Лейс», три пачки сигарет «Парламент», одна зажигалка. Несколько дней назад у нас закончилось содержимое аптечки, и новую можно достать только в главной больнице города, я узнала от других, что там ещё не всё разобрали. Наша сегодняшняя цель — раздобыть лекарства, ради которых мы плелись в этот город уже полдня. Неожиданно спотыкаюсь обо что-то, опускаю голову и лицезрею набор конструкции «Лего», наполовину спрятанный в грязном полиэтиленовом пакете. В памяти бесконтрольно проносятся последние минуты моей нормальной, но уже такой далёкой жизни.

Девятнадцать месяцев назад.

Хрустящие воздушные хлопья быстро намокают в белой миске, залитые молоком, купленным позавчера в круглосуточном магазинчике на углу квартала. Я лениво гоняю их ложкой по тарелке, сидя на стуле, скрестив ноги. Протираю припухшие с утра веки, отгоняя остатки сна, и пытаюсь сфокусировать взгляд на экране телевизора, истерично верещащего с подставки в верхнем углу стены кухни. Репортёрша с неестественно красными губами взволнованно и громко вещает о чёрном тумане, появившемся из ниоткуда и надвигающемся с севера на наш город. Изображение сменяется, и показывается пожилой мужчина с проседью в волосах, названный синоптиком. Он растерянно указывает на проекционную карту, где находится туман, говорит о возможности нового природного явления, но не может точно сказать, опасен ли этот туман для жителей. Хоть какое-то разнообразие в моей жизни, однако работу в захудалом ресторане никто не отменял. Вздыхаю, покосив глаза на экран мобильного телефона, валяющегося слева от миски: часы показывают почти восемь, значит, Саймон, мой заплывший жиром босс, уже знает, на ком будет сегодня срывать свою злость из-за развода с женой. Его ресторан открывается в десять, но он заставляет персонал приходить на два часа раньше. Я вылезаю из-за стола, оставив не тронутым завтрак, и быстро собираюсь. Ещё несколько минут трачу на поиски пропавшего носка, затем запираю дверь и дёргаю ручку, проверяя надёжность замка. Стараюсь тихо спускаться по заплёванной, грязной лестнице в пятиэтажном жилом здании самого неблагополучного района в конце города. Выйдя из подъезда, направляюсь к старому красному фольксвагену, припаркованному на другой стороне улицы. С облегчением отмечаю, что мой старик цел и невредим. Машину ни разу не разбили и не угнали благодаря моей дружбе с влиятельным парнем на этом районе. Его многие боялись и уважали, а мне просто повезло, что он мой друг с детства. Открываю дверцу и вдруг слышу шипение, доносящееся откуда-то издалека. Оглядевшись по сторонам и не найдя причины странного звука, я устраиваюсь на сидении, вставляю ключ в замок зажигания и поворачиваю, но вместо привычного урчания мой фольксваген молчит. Предпринимаю ещё несколько попыток оживить машину, уговаривая всеми возможными ласковыми словами старика завестись, но тот упрямо не подает признаков жизни. Раздраженно выдохнув, бью кулаками по рулю и прислоняю затылок к мягкой обивке спинки, успокаиваясь. Сквозь стекло мой слух улавливает какие-то странные приглушённые звуки. Поразмыслив и решив воспользоваться общественным транспортом, сердито открываю дверцу и выхожу из машины. В этот момент подул холодный ветер, спутывая волосы и пронизывая меня леденящим страхом от принесенной им волны звуков, исходящих из другого конца города: нестерпимого уху шипения и криков тысячи людей одновременно…

Оторвавшись от своих мыслей, я поднимаю голову и ловлю её улыбку. Невольно улыбаюсь в ответ. По глазам вижу, что ей тяжело тащить на спине рюкзак, но она не жалуется. Она никогда не жалуется. Хрупкая, миниатюрная четырнадцатилетняя девочка была упрямее, чем казалась на первый взгляд. Облака неспешно плывут по бледно-оранжевому небу. Она довольно щурится от мягкого света, исходящего от витрин зданий и окон многоэтажных домов, отражающих лучи заходящего солнца. Её волосы из соломенных становятся золотистыми, а лицо озаряется сиянием, отчего она кажется мне настоящим ангелом, смешно забывшим свой нимб на небесах.

— Красиво, правда? — смотрит на закат с детским восторгом.
— Да, — просто отвечаю я.

Она поворачивается ко мне и приоткрывает рот, хочет что-то сказать, но замолкает. Я смотрю в её голубые, как небо, глаза и вдруг понимаю, что она хотела мне сказать. О её прошлой жизни. Непомерная тяжесть сдавила грудь и, чувствуя острую необходимость покурить, я решаюсь на пятиминутную остановку. Направляюсь к ближайшему в радиусе моего зрения автомобилю, она непонимающе идёт следом за мной. Подпрыгиваю и сажусь на крышку капота, свесив ноги вниз. Долго шарю в содержимом рюкзака, пока, наконец, не достаю из влажной пачки сигарету. С нетерпением поджигаю её нелепо-розовой зажигалкой и делаю первую затяжку. Вредная привычка ожидаемого успокоения не приносит. Она молча смотрит на меня и снимает с себя рюкзак, вытирает грязной рукой пот на лице, оставляя чёрные разводы на белоснежной коже. Делая очередную затяжку, я рассматриваю через лобовое стекло салон автомобиля. На водительском и пассажирском сиденьях рассыпались горстки пепла, я перевожу свой взгляд на заднее сиденье и непроизвольно вздрагиваю. Автокресло, бывшее когда-то нежно-розовым, теперь запачкано чёрно-серой сажей. Быстро оглядываюсь на неё, заметила ли мою дрожь. Нет, не заметила, что-то перебирает в рюкзаке, и я шумно выдыхаю дым. Вспоминаю нашу первую встречу и мысленно улыбаюсь. Она была отчаянной и смелой девочкой, приставившей нож к моему горлу. Это было месяц назад, но, кажется, что вечность. Я предложила ей быть рядом со мной, тогда в моём сердце шевельнулась щемящая и непонятная мне нежность к этой юной отважной девочке. Она не умела убивать, я прочитала это по лицу и не была удивлена, когда она с энтузиазмом приняла моё предложение, правда, сначала не доверяла мне ни на цент.

— Нам пора идти. Я хочу быстрее с этим покончить и вернуться домой. — Она сосредоточенно смотрит на свои наручные часы. Домом у нас называлось небольшое одноэтажное строение далеко за городом. Помню её сияющие глаза, когда она впервые увидела моё жилище, с тех пор она всячески старается сделать его уютным, украшая разными безделушками. Мой дом стал её домом, и мне это нравится.
— Сейчас пойдём, — Я докуриваю сигарету до самого фильтра, берусь за лямки и снова взваливаю на себя тяжёлый рюкзак, окинув напоследок коротким взглядом россыпь пепла в салоне. Мне вообще не хотелось находиться в этом жутком городе, но это было необходимо, поскольку Райан, техник-изобретатель, сообщил, что этот район безопасен со вчерашнего дня и будет таковым ещё в течение четырёх дней. Он со своими электронными приборами никогда не ошибался в прогнозах, поэтому упустить шанс найти медикаменты было нельзя.

Мы добираемся до главной больницы за час с лишним. Трёхэтажное здание находится в самом центре города. Звук нашего неспокойного дыхания нарушает бесконечную тишину улиц. Проносится небольшой ветерок, поднимая пыль, и снова швыряет ею мне в рот, я с отвращением отплёвываюсь. Ангел настороженно вглядывается в моё лицо, и я успокаиваю её, качая головой, мол, все в порядке со мной. Мы несколько секунд медлим перед ступеньками у входа в больницу. Небо дышало близкой осенью, а потому быстро темнело. Я достаю фонарик и включаю его, она следует моему примеру. Вместе преодолеваем ступеньки и заходим в тёмное фойе больницы. В нос ударяет оставшийся с тех времён характерный стерильный, с чем-то ещё ужасно неприятным, запах. Двухсантиметровые подошвы моих ботинок тонут в пепле, которым усыпан пол.

— Разделимся и обследуем все комнаты первого этажа. Если ничего не найдём, придётся лезть на второй, — инструктирую её.

Она кивает и шагает налево. Нехорошее предчувствие заполняет меня и, не удержавшись, я прикрикиваю ей вслед:
— Если что-то будет не так, то кричи, поняла?

Повернувшись ко мне, она снова кивает, лукаво улыбаясь. Я вздыхаю, эта девчонка сумела глубоко проникнуть в моё сердце, ведь никогда не думала, что буду волноваться о ком-то другом, кроме себя. Вернувшись мыслями к своей миссии, я открываю первую дверь. Комната в ужасном беспорядке, будто здесь прошёлся маленький торнадо и разметал все на своём пути: перевёрнутый стол, инструменты валяются на полу, шкафчик с медикаментами опустошён. Догадавшись, что кто-то давно был здесь до нас и утащил все лекарства, я перехожу ко второй двери, и перед моим взором открывается картина, похожая на первую, только на кресле у стола жалко сиротится пепел. Все последующие комнаты оказываются аналогичными первой. Уже размышляя о втором этаже, я вдруг слышу её пронзительный крик. Адреналин горит в моей крови. Никогда не думала, что способна так бежать. Преодолев расстояние между нами за секунды, я на бегу врезаюсь в дверь, отчего та едва не срывается с петель. Меня чуть не вырвало от вони, исходящей из комнаты. Стоя ко мне спиной, она судорожно всхлипывает, закрыв ладонями глаза. Схватив её за плечо и повернув к себе заплаканное лицо, я вижу причину её ужаса. В комнате был гниющий труп двухмесячной давности. Зрелище не для слабонервных, особенно для четырнадцатилетней девочки.

— Чёрт, — только и смогла я произнести. Очевидно, что бедняга был ранен или смертельно болен, и это место было для него последней надеждой, но, увы, медикаменты ему не помогли. Я выволакиваю её из комнаты и тащу к выходу из больницы. Жадно глотая свежий вечерний воздух, я наблюдаю, как проясняется её разум и взгляд становится осмысленным.
— Прости, что потревожила, — смущенно и стыдливо шмыгает носом. А мне захотелось залепить ей пощечину и рявкнуть в лицо, что бояться таких вещей — это правильно для её возраста. Обычный взрослый человек наложил бы кучу от подобной картины, что тут говорить о малолетней девчонке. Но наша прошлая жизнь закончилась. Эта новая полна дерьма и страхов и, чтобы выжить в ней, нужно быть жёстким, поэтому я говорю, как обычно:
— Не парься, все бывает в первый раз, — улыбаюсь с горечью. — На первом этаже я ничего не нашла, ты, вижу, тоже. Идём на второй тогда.

Мы поднимаемся по лестнице на второй этаж. Пол коридора, как и на первом этаже, устлан пеплом. Теперь комнаты мы проверяли вместе, к её облегчению, хоть она и не подала виду. В первых четырёх комнатах ничего полезного не находим, но в пятой удача повернулась к нам лицом. Обнаруживается высокий узкий шкафчик со стеклянными полками, а на них — медикаменты. Расстегнув рюкзак, я набиваю его различными упаковками и баночками лекарств. Когда в него больше ничего не помещается, то принимаюсь за её рюкзак и также набиваю его до тесноты. Я засовывала блистеры в карманы джинсов и куртки, когда услышала это. Еле уловимый тихий и шипящий звук, от которого стынет кровь в жилах. Не может быть. Оставшиеся серебристые блистеры выпадают из моих пальцев. Медленно повернувшись, я встречаюсь с её глазами, расширенными и полными от ужаса, подтверждающими, что она тоже это слышит. Мысли разом спутываются, хаотично перекрикивая друг друга, не давая мне осознать жуткую действительность. Горло перехватывает невидимая рука, перекрывая доступ к кислороду, нет сил на вдох. Мои коленки затряслись от всепоглощающей паники, но я силой мысли приказываю себе собраться. Звук был еле различим, но с каждой секундой становился всё отчётливей, значит, это сейчас было примерно в трех милях от нас. Мы можем успеть.

— Брось рюкзак! — кричу я ей, впавшей в ступор от страха.

Она словно очнулась и разжала пальцы, позволяя ему упасть с глухим стуком. Я хватаю ее руку, дергаю за собой, и мы стремительно выбегаем из комнаты. Большими прыжками преодолеваем ступеньки вниз, цепляясь руками за перила, чтобы не впечататься в стену, и мгновенно оказываемся на улице. Несмотря на то, что уже сгустились темно-лиловые сумерки, а фонарики забыты нами в той комнате, я отчётливо вижу на фоне тёмного неба густой чёрный туман, который стеной от земли до уровня стоэтажной высотки приближается к нам. В моей голове молниеносно выстраивается план. Этот туман можно обойти, преодолев, по моему расчету, расстояние всего в одну милю, мы сможем добежать, о чём я и говорю девчонке. Бледная, с огромными глазами, она смотрит на меня и кивает. Мы бежим, как никогда в жизни. Скорость — наш единственный шанс на спасение. Она спотыкается, чуть не падая, но упрямо бежит в ногу со мной, тяжело дыша. Надежда на благополучный исход растёт с каждым шагом, как вдруг она истошно кричит и резко останавливается, я прослеживаю за её взглядом и застываю. К нам плавно подступает другая плотная стена тьмы и, сливаясь с существующей, перекрывает путь. Не дав себе осмыслить весь ужас нашей ситуации, я круто разворачиваюсь, утягивая её за собой, продолжая бежать уже в другом направлении. Черные стены тумана медленно, но верно настигают нас. У меня уже давно колет в боку, а дышать становится все труднее, воздух со свистом обжигает лёгкие. Она старается не отставать от меня, но ей всё тяжелей это делать. Мы огибаем огромное многоэтажное здание, когда моё сердце болезненно замирает. Перед нашими глазами, недалеко, поднялись сразу две новые вязкие стены тумана. Они загнали нас в квадратную ловушку.

— Я больше не могу бежать... — Она всхлипывает и падает, раздирая колени в кровь, цепляясь пальцами за пыльный асфальт.
Обернувшись к ней, я чувствую, как истлевают последние остатки сил. Догорела спичка моей жизни, дочерна обуглив стержень, что долгие годы не давал мне опустить руки, сдаться. Со всех сторон доносилось такое резкое шипение, что хотелось заткнуть себе уши. Прошагав непослушными ногами к ней, я бессильно рухнула на колени, внутренне корчась от раздирающей меня боли. Боль не за меня, а за неё. Мои руки задрожали, стало невыносимо холодно.

— Он солгал нам, солгал... солгал... — по её щекам катились крупные слёзы. Приближающийся туман поглотил скудный свет блеклой луны, погружая нас в абсолютный мрак. Я скорее почувствовала, нежели увидела, как она глазами, полными боли от его предательства, смотрит на меня. Хорошо, что я этого не вижу, не хотелось бы видеть. Да, Райан солгал нам. Но это моя вина, что я поверила ему. Вина за ее смерть целиком ляжет на мою проклятую душу, и от этого я хочу выть, кричать и сдирать с себя живьем кожу, потому что она не заслужила. Моя наивная девочка с соломенными волосами и самой искренней улыбкой на свете не заслужила такой смерти. Шипение становится нестерпимым для слуха. Я протягиваю руки, хватаю её хрупкое тонкое тельце и спиной придвигаю к себе, обвивая руками, пытаясь бессильно защитить от надвигающегося кошмара. Чувствую, как её тело мелко трясется, она беззвучно плачет. Глажу её щеку ладонью, целую в макушку, стараясь отдать ей оставшееся во мне тепло. Почему только сейчас я понимаю свои чувства к ней? Почему так поздно? Что-то горячее и влажное течёт по моим щекам, я не сразу понимаю, что плачу. Придвигаю свои губы к ее уху и шепчу то, что хотела сказать в то самое мгновение, когда увидела её:
— Я люблю тебя.

Думаю, что мои слова не услышаны из-за жуткого шума, но она вдруг изворачивается в кольце моих рук, зарывается лицом в мою шею и крепко прижимает меня к себе руками. Еле тлеющее сердце в последний раз выбросило скупое тепло, и оно растеклось по моим стылым венам.

Шипение тьмы обжигает спину. Я закрываю глаза.