Мы встре­тились са­мым что ни на есть ба­наль­ным спо­собом — в ав­то­бусе. За ок­ном дул про­моз­глый ве­тер и па­дал тя­жёлы­ми хлопь­ями — или кап­ля­ми, как тут пой­мёшь — мок­рый снег. А в тес­ном са­лоне ста­рень­ко­го ав­то­буса бы­ло шум­но, жар­ко и душ­но. Кто-то ехал по сво­им нес­конча­емым де­лам, а кто-то прос­то меч­тал спря­тать­ся от не­пого­ды, как ты.

Ес­ли мож­но бы­ло ска­зать, что лю­дей на­билось в ав­то­бусе, как сель­дей в боч­ке, то ты бы­ла сре­ди них са­мой кра­сивой се­лёд­кой. Толь­ко вмес­то глад­кой блес­тя­щей че­шуи — взлох­ма­чен­ные ру­сые во­лосы, а вмес­то пус­тых рыбь­их глаз — за­дум­чи­вые се­ро-зе­лёные, в ко­торых све­тилась ка­кая-то ед­ва за­мет­ная озор­ная ис­корка. Она при­тяги­вала и ма­нила, зва­ла по­дой­ти поб­ли­же.

Но я, за­жатая меж­ду по­руч­нем и хму­рым муж­чи­ной в из­мя­том паль­то, мог­ла толь­ко мол­ча лю­бовать­ся то­бой из­да­лека. Ты бы­ла от­нюдь не кра­сави­цей. Од­на­ко твой нос с гор­бинкой, твои слег­ка об­ветрен­ные гу­бы и оди­нокая яр­ко-ро­зовая прядь с от­росши­ми кор­ня­ми в тво­их во­лосах бы­ли в де­сять, сто, ты­сячу раз ми­лее мне, чем хо­лод­ная, без­ли­кая кра­сота мо­делей с об­ло­жек мод­ных жур­на­лов.

Од­ним из та­ких жур­на­лов за­горо­дил мне об­зор ещё один не­воль­ный по­пут­чик, ещё од­на се­лёд­ка в этой боч­ке. Тол­па, за­жатая меж­ду стен­ка­ми ста­рень­ко­го ав­то­буса, из­ви­валась, ха­отич­но дви­галась, пе­реме­шива­ясь и взвиз­ги­вая, ког­да кто-то нас­ту­пал ко­му-то на но­вые до­рогие туф­ли или на ста­рые по­ношен­ные ке­ды.

Ког­да я вновь смог­ла уви­деть те­бя, ты сто­яла у са­мой две­ри. Я пой­ма­ла твой взгляд. Ты улыб­ну­лась. Улыб­ну­лась мне, са­мой обык­но­вен­ной, ни­чем не от­ли­ча­ющей­ся от мно­гих дру­гих пас­са­жиров это­го са­мого обык­но­вен­но­го ав­то­буса, спе­шащих по сво­им са­мым обык­но­вен­ным — но та­ким важ­ным для каж­до­го из них! — де­лам. Я то­же ку­да-то спе­шила, по­ка не взгля­нула в твои гла­за. Я прос­то не мог­ла те­бя упус­тить!

Ав­то­бус тор­мо­зил. Я от­тол­кну­ла хму­рого муж­чи­ну, пих­ну­ла в сто­рону неб­ри­того юно­шу с жур­на­лом. Вык­ри­кивая из­ви­нения на хо­ду, я с тру­дом про­тал­ки­валась к две­ри сквозь при­жав­шихся вплот­ную друг к дру­гу "се­лёдок". Дверь со скри­пом отъ­еха­ла в сто­рону, и ты, да­же не обер­нувшись, шаг­ну­ла из душ­но­го са­лона в хо­лод и се­рость го­род­ских улиц.

Две­ри ед­ва не зак­ры­лись пе­ред мо­им но­сом. За­пыхав­ша­яся, рас­трё­пан­ная, с раз­вя­зав­шимся шар­фом и съ­ехав­шей на­бок смеш­ной вя­заной ша­поч­кой, я выс­ко­чила сле­дом за то­бой. А ты так и зас­ты­ла пос­ре­ди ос­та­нов­ки, без­мол­вно улы­ба­ясь мне сво­ей доб­рой и та­кой сог­ре­ва­ющей улыб­кой. Ты слов­но лу­чик сол­нца этим мрач­ным ут­ром, и ког­да я гля­жу на те­бя, и лип­кий мок­рый снег, и шум ожив­лённо­го шос­се ос­та­ют­ся где-то вда­ли.

Я не знаю, кто ты, я не знаю, как те­бя зо­вут. Я прос­то под­хо­жу к те­бе и ти­хо го­ворю:
— Ес­ли бы лю­ди бы­ли се­лёд­ка­ми, то ты бы­ла бы са­мой кра­сивой се­лёд­кой на све­те.

Ка­кая не­сус­ветная глу­пость! Но ты сме­ёшь­ся, и я сме­юсь. Ми­мо нас не­сут­ся по сво­им де­лам без­ли­кие про­хожие, но я уже ни­куда не то­роп­люсь.

Я ни­ког­да и ни с кем не бы­ла так счас­тли­ва. А ведь мы встре­тились са­мым что ни на есть ба­наль­ным спо­собом — в ав­то­бусе.