Она непременно умрет. Вчера, сегодня, может, через пару часов. Комната покачнулась, заняв свою законную позицию в местечковой иерархии нормальности - стоило ли вообще рыпаться, отрывать стриженую голову от жесткой подушки и тянуться куда-то вниз, к надрывно неумолкающему телефону.

- Умираешь? - хмыкнула трубка Надькиным голосом. Ей-то, дылде, ничего не страшно.

- Ебать не должно, - как же приятно посылать ее вот так, зажмурившись от удовольствия, будто горло дерет не от опухших гланд, а из-за дыма раскуренной травки.

Трубка не удивилась.

- Температуру меряла?

Деловитости в Надькином голосе хоть жопой жуй. Вот пусть и жует, не подавится, а ее, Кота, не трогает.

- Тридцать семь и пять, - на отъебись, представляя, как отражается на Надькином лице весь спектр щедро предоставленных природой эмоций.

Вообще, Надька красивая, но дотошная, как сволочь, - хвастается, что генетическая линия - сплошные немцы с Поволжья. Врет, как дышит. Но так складно, блин.

...А еще врет, что не хочет портить свою племенную родословную. Как будто у нее, Кота, из пальцев сперма хлещет.

- Ангина, - чему-то обрадовалась Надька (нет, ну явно же геноцид припоминает).

В прошлый раз, когда Коту не здоровилось, они решили проблему с лечением до идиотизма просто. Как там? Пропотеть и прогреть? Это они запросто. Раньше. Когда-то.

- Ангина так ангина, - буркнула Кот и затихла. В конце концов, эта сука во всем и виновата. Сегодня, всегда и во веки веков.

Если бы не она, не эта гордая длинноногая блондинка, Коту не пришлось бы наматывать по чужому району залихватские круги на бешеной скорости. С открытыми окнами в холодном апреле-то.

- Ты дуралей, - натурально огорчилась трубка на презренное хмыканье - с таким же успехом можно поверить в слезы фашиста-надзирателя, стреляющего в упор из именного «Маузера».

- Сама-то кто? - вышло жалобно, а оттого убого.

Даже не попытавшись попрощаться по-человечески, зашвырнула телефон куда-то в тишину прошлого. Пожалуй, им обеим пора сорвать стоп-кран и сойти, наконец, с рельс, разбившись вдребезги - стоило ли обещать то, на что ты физически не способен? Верность - то самое слово, Надь.

...Кот заставила себя встать и, качнувшись под температурой, воровато пробраться на вотчину кухни, успешно преодолев при этом сопротивление целого батальона пустых и не очень бутылок. Это ведь была Надькина идея - построить их семейное гнездо с фен-шуем и по-глобальному. Ну, чтобы обои в цвет и габариты на пару лямов дороже. Хотела? Получай. На, подавись, своим «белым навахо».

Хмыкнув, она подняла одну из бутылок и, задумчиво повертев ту перед глазами, осторожно поставила на место. Поставила, чтобы разбежаться и точным ударом ноги забить ее прямо в стройный стеклянный ряд (безропотные свидетели попыток забыть или забыться). Жаль, что даже протяжный звон острых осколков не способен отвлечь больную память от Надькиного смеха. Тот тоже звон, но бьет по ушам в сто крат сильнее.

И дело вовсе не в том, что однажды ее женщине позарез понадобился ватный член. Вовсе нет.

Ну да, конечно.

Без Надьки кухня выглядела по-сиротски - те, что пытались утешить, мало вязались с домашним уютом. По крайней мере, их присутствие не заставило Кота сорвать многочисленные бумажные «позвони мне» с холодильника. Да и из жизни тоже.

Выглянув в окно, будто есть кого высматривать, наглухо задернула шторы. Первому херу, что посмел подкатить к ее женщине (слышишь, Надька), она разбила машину, потом еще одному. И еще, кажется.

А ведь когда-то эта дурында клялась и божилась, что даже после смерти не оставит своего Кота в покое. Ее же Кот. Домашний.

Больно. Даже изменить по-человечески не могла.

Температура не уставала подниматься, с легкостью заменив шкалу Цельсия на досадный Фаренгейт - Кот куда с большей радостью согласилась бы на рост градусов в бокале. Поздняк метаться, все вылакала. Глазами поискав свободный угол, уселась прямо на пол, предпочитая не обращать внимание на подзаебавший входящий звонок - ничего, Надька, скоро на долбаном андроиде закончится заряд батареи и ты подумаешь, что твой Кот сдох. Сдох на засранной кухне от сраной ангины.

Устав долбить по ушам куплетами любимой группы, ее женщина с упертостью гестаповца переключилась на домашний - нет, ну правильно, он же на кухне. И раздавленный Кот на кухне.

Надо покурить.

...Однажды они вдвоем выехали за город, забыв про все возможные телефоны и обязательства (им тогда хватало друг друга для ощущения идиотского «рекламного» счастья). Кажется, лил дождь - от мороси и желания запотевали окна, сводя видимость к абсолюту нуля. А когда поток машин иссяк, ее «Чероки» наехал на лису. Надька даже не закричала, только во все глаза смотрела, как Кот оттаскивает раздавленное тельце куда-то на обочину.

Все в этой жизни возвращается? Ну, пусть будет так.

- Чего тебе?

- Я с ними не спала. И даже на свидания не ходила, - шипит, злится Надька - хочешь погладить, Кот? Доставай сталеварные перчатки, - я не виновата, что им приспичило дарить мне свои сраные букеты! И их я, кстати, тоже не брала.

Не тупи, Кот. Провод у домашнего приличный - метра три. Как раз на петлю хватит.

- Ну и, - ну и?

Молчание. Молчание, помноженное на бесконечности всех бессмысленных слов и дней, что она провела в отчаянных попытках не сдохнуть. Вчера, сегодня, может, через пару часов.

- Я люблю тебя, довольна?

- Очень. Я тебя тоже.