Потом

Все слилось в одну точку, все озарилось ярким светом, бьющим в глаза, выворачивающим тело и душу наизнанку.
Извиваясь в резких конвульсиях, истощенная девушка в серой робе локтем задела кувшин молока, опрокинув его на пол, и сама, испустив из груди страшный, нечеловеческий вопль, похожий на стон умирающего зверя, рухнула следом. Перед ее глазами проносились картинки полузабытой жизни, они собирались в красочную мозаику из лиц, событий и слов и вновь разбивались на миллионы разноцветных осколков.

***

Сейчас

С каждым шагом Зена забывала, зачем и куда она шла, как будто кто-то стер ее память и невидимой рукой переносил из одной точки пространства в другую. И она не знала, как попала сюда, на эту тропу, которая вела через огромные валуны пещеры. Своды нависали так низко, что казалось, будто это затвердевшее небо обрушивалось на землю, чтобы, как в древние времена, сомкнуться с ней в страстном объятии. Дорога петляла сквозь черное пещерное болото, оно вязко окутывало ноги и тянуло вниз, к липкому дну.
Зена шла, как по лабиринту, в каждое мгновение рискуя оказаться в каком-то другом, незнакомом месте, она блуждала по обрывкам своих мыслей, впечатлений и воспоминаний. Путеводной нитью для нее была Габриэль. Зена держала ее за руку, и только это не позволяло окончательно свалиться в непроглядную тьму.
Она помнила только Габриэль. Ее взгляд. В тот день, когда Зена впервые спасла город от разорения, а не стала его причиной. Жители, хоть и были с виду благодарны, все-таки суеверно боялись свою спасительницу и хотели, чтобы она быстрее покинула их, хотели быстрее забыть об опасности и вернуться к привычной спокойной жизни. Да и не слишком-то они верили, что Королева воинов несет им мир, а не войну. Только Габриэль сразу поверила ей. Она нашла в душе Зены свет, который, казалось, навсегда погас, и зажгла его снова. Габриэль пошла за ней.
Что заставило ее покинуть свой дом? Забыть о родных и променять тихую, счастливую жизнь на вечные скитания и опасность? Зена не знала ответа на этот вопрос. Как и не знала, почему эта девочка так привязалась к ней.
Улыбчивая, болтливая, часто раздражающая, наивная порой до глупости, доверчивая до безрассудства – такие люди обычно сторонились Королеву воинов, и Зену вполне устраивал этот расклад. Но Габриэль не была обычной. Она прицепилась к Зене, как репейник, и явно не собиралась отцепляться. Голубь доверился хищному ястребу. Зена поначалу надеялась, что Габриэль быстро надоест эта игра в героев и спасителей человечества, и она устанет от бродячей жизни, захочет вернуться домой. Но в какой-то момент все изменилось. Чем дольше они путешествовали вместе, тем мучительнее для Зены становилась сама мысль о неизбежном расставании. Она сама не заметила, как хищный ястреб привязался к маленькому шумному голубю.
Довольно часто Габриэль утомляла Зену бесконечными вопросами о прошлом, о настоящем, обо всем, что их окружало, что она видела впервые. Зена не всегда хотела отвечать и лишь отмахивалась от назойливой спутницы, но потом ловила ее обиженный взгляд и готова была сделать все что угодно, чтобы Габриэль не замолкала так на полуслове.
Зена мотнула головой. Она по-прежнему была в той бескрайней пещере, но теперь сидела на берегу черной реки, в которой, казалось, вместо воды текла смола. На поверхности вздувались и лопались пузыри воздуха, разбрызгивая маслянистые капли. От реки поднимался зеленоватый дым, он змеился над руслом и заполнял всю пещеру, заползал в рот, душил влажностью, просачивался сквозь кожу, попадал в глаза. Наполнял голову пустотой, давящей изнутри. Все вокруг теряло свои очертания, становилось бесформенным, мутным. Сознание рассыпалось на беспорядочные куски. Все казалось таким ненастоящим. Она смотрела на свою руку, проводила ею перед собой, наблюдая, как пятиконечная звезда ее ладони обретала новые лучи, множилась, становилась полупрозрачной, двигалась медленно-медленно, как будто плыла отдельно от тела, отдельно от воли, и оставляла за собой тонкий мерцающий след.
– Это очень странное место, – пробормотала Зена и не узнала свой голос.
Габриэль кивнула, обнимая Зену за плечи. Нежное тепло ее мягких рук лишало сосредоточенности. Зена невольно чуть откинулась назад, поддаваясь обволакивающим объятьям подруги. Она смотрела на землю, на носки своих сапог, но, как ни старалась, не могла избавиться от странного ощущения, прокатывающегося нервной дрожью по всему телу. Габриэль спокойно сидела рядом, но Зене чудилось, будто она обнимает сильнее, прижимается животом к спине и скользит пальцами по бедру, ноющему от долгого похода. И вместо того чтобы решать, что делать дальше, Зена изо всех сил старалась не выдать своего неуместного волнения. Медленно считала до десяти, чтобы не потерять контроль, но сбивалась, чувствовала, что под кожу точно заползает змея, забирается глубоко внутрь, сжимает тугие кольца вокруг сердца, вцепляясь в него зубами при каждом вдохе, обжигающем горло. Эта змея все сильнее сдавливала сердце, отравляла ядом и сворачивалась в животе пружиной, готовой к прыжку. Зене хотелось разорвать свою грудную клетку, чтобы выпустить змею на волю, чтобы вырвать собственное сердце и не чувствовать эту внутреннюю дрожь. Но она только рассеянно облизала губы. Нет. Не вырваться из сердца.
Чересчур далеко все зашло. Зена закрывала глаза и невольно водила рукой в воздухе, представляя, как гладит Габриэль по голове, зарываясь пальцами в ее светлые волосы, что волнами струились по плечам, cкатывались по спине, доходили до узких, чуть выпирающих лопаток и заканчивались белесыми завитками, в которых играли рыжеватые блики, напоминающие о солнце, оставшемся далеко за пределами этой пещеры. Волосы Габриэль пахли костром и осенними листьями.
Молоком пахли ее руки. Зена боялась, что прикосновение грубых пальцев, привыкших к мечу, а не ласкам, может причинить боль Габриэль, и тайком разглядывала ее, чтобы убедиться, что с ней все в порядке. На алых губах Габриэль играла беспечная, почти детская улыбка. Зена хотела бы целовать ее в уголок рта. От затылка до кончиков пальцев словно тянулась тонкая, острая тетива лука, вилась веревкой по шее и перетягивала горло, перекрывая кровоток. Тридцать секунд. Этого слишком мало, чтобы успеть насладиться сладким запахом Габриэль, сливочной мягкостью ее кожи; этого слишком много, чтобы не сойти с ума от разливающейся нежности. Откуда такая нежность? Зена знала тысячу способов, как лишить человека жизни, но не знала ни одного, как справиться с этой внезапной слабостью, которая обрушивалась на нее и мешала думать, не давала вспомнить, почему они здесь.
В голове точно били молоточки, виски сдавливало тяжелыми тисками. Влажная пелена заполняла зрение красноватыми брызгами. Зена с трудом заставила себя отвернуться, перевела взгляд на реку.
Из темной воды медленно поднималась фигура в длинном черном балахоне. Лицо ее было закрыто капюшоном, но Зена, инстинктивно закрыв Габриэль собой, кажется, догадывалась, кто это.
– Мне страшно, – Габриэль вцепилась в руку Зены, как будто находила в ней единственную опору своей жизни.
– Я рядом, – прошептала Зена, крепче сжимая ее хрупкую ладонь.
Но вдруг она заметила, что в руке у нее ничего не было, что она сжимала и прокатывала между пальцами сгусток пустоты. Габриэль стояла в стороне, и к ней приближалась та страшная фигура. Когда она сбросила капюшон, Зена увидела… свое лицо. Это была она сама, точнее, ее двойник, отражение, тень из прошлого, которое она так хотела забыть. Тень бросила злой взгляд на Зену, в глубине ее черных глаз вспыхивали красные искры. Она щелкнула пальцами, и Зена, попытавшаяся защитить Габриэль, безвольно осела, как будто ее придавило к земле тяжелой плитой.
Габриэль подошла к Тени и обняла ее.
– Я люблю тебя, Зена, – ласково сказала она. – Я хочу быть такой, как ты.
Тень удовлетворенно улыбнулась, облизала губы и, скользнув по Габриэль голодным, плотоядным взглядом, дернула ее на себя, рывком стянула с нее юбку. Габриэль испуганно вскрикнула, Тень толкнула ее, навалилась сверху, грубо раздвигая ее ноги и сдавливая, царапая бедра до багровых пятен.
– Зена! Что ты делаешь? – закричала Габриэль, заслоняясь руками.
Ледяной смех Тени отдавался эхом от всех стен злосчастной пещеры. Она все больнее, все жестче выкручивала запястья Габриэль, заставляя ее кричать и выпрашивать пощады. Но чем сильнее страдала Габриэль, тем больше наслаждалась Тень. Зена беспомощно металась и дергалась, но так и не смогла подняться и помочь подруге.
– Смотри, – ядовито ухмыльнулась Тень, – что я сделаю с ней.
Тень закрыла Габриэль рот ладонью и сильнее придавила ее к земле, лишая возможности спастись. Всем своим существом она хотела разодрать Габриэль, разорвать на части, проникнуть в нее, осквернить ее тело, разорить ее душу и вырвать из дрожащей груди сердце. Зена не просто видела это по искаженному лицу Тени, она и сама чувствовала эту жажду крови, дико горящую в голове, стекающую к промежности и оттуда к самым кончикам пальцев ног. Собственная темнота засасывала Зену, и она не могла отвести взгляд, не могла перестать смотреть, как Тень разрывала одежду на Габриэль, вгрызалась в ее белую грудь, зубами сдавливала маленькие соски. И жестокое, нестерпимое желание взрывалось внутри горячими брызгами. Она порывисто вздохнула, прогоняя лихорадку, крепко зажмурилась, а когда открыла глаза, поняла, что она теперь сама на месте собственной Тени. «Смотри, Зена, что ты делаешь с ней, – звучал в голове мерзкий голос. – Смотри, как ты уничтожаешь ее, как терзаешь ее душу, отправляешь в самые мрачные глубины».
– Это не я, Габриэль, – выдохнула Зена, но уже сама себе не верила.

Она погружалась во тьму. Жадно впивалась зубами в шею Габриэль, кусала ее до крови, слизывая ярко-красные капли. Она хотела еще и еще, выпить ее всю без остатка, забрать всю целиком. Габриэль извивалась, умоляя остановиться, но Зена была заперта в своем теле, в своей неутолимой похоти. Ее собственные руки предавали. Безудержно тянулись вниз, желая быстрее проникнуть, раствориться в мягком, податливом теле Габриэль, увлажнить пальцы ее соком, ее теплой кровью. Нашарив на поясе нож, Зена схватила его и едва не вонзила в грудь Габриэль, но, склонившись над ней, заглянув в ее глаза, переполненные отчаяньем и ужасом, оторопела. Габриэль смотрела на Зену и видела чудовище.
Так смотрят на того, кому доверяли больше всего на свете, а он подло ударил ножом в спину. И душа Зены содрогнулась, сжалась от холода, внутри все оборвалось от этого гнетущего, безмолвного крика во взгляде Габриэль. И это было страшнее, чем все монстры любого из миров. От напряжения и внутренней борьбы между сдвинутых бровей выступили мелкие капли пота и скатились на переносицу. Преодолевая сопротивление Тени и свое собственное, Зена все же отвела нож от Габриэль.
– Я не отдам тебе Габриэль, – с трудом выговорила Зена сквозь крепко стиснутые зубы, направила нож в свою сторону. Размахнулась, насколько позволяли силы, и воткнула лезвие себе в живот, распоров его длинной поперечной полосой.
Все замерло. Габриэль исчезла, растаяла, как мираж. Зене казалось, что все происходило во сне, как будто не с ней. Она с оцепенелым изумлением разглядывала свои окровавленные руки и не верила, что все кончено, что она скоро умрет. Она не чувствовала ни боли, ни страха, а только безучастно смотрела, как горячая густая кровь вырывается из ее тела рваным потоком, течет по лезвию ножа, заливает одежду, стекает по бедрам, по коленям, по лодыжкам и погружает ступни в теплую лужу. Она могла бы стоять так целую вечность, но простояла всего пару мгновений, пока оглушительный вопль Габриэль не разорвал, не разрушил это странное состояние, когда уже не жива, но пока еще не мертва. Крик прорывался сквозь красноватый туман в голове и звон в ушах.
– Зена! Зачем ты?.. – взволнованно выкрикнула Габриэль, подбегая к Зене.
Только тогда Зена почувствовала на языке горький привкус крови и согнулась пополам от резкой боли. Она чуть не рухнула, но Габриэль успела подхватить ее. Осторожно уложив Зену на свои колени, Габриэль пыталась остановить руками кровотечение, прижимая ладони к ране. Ее губы дрожали, а в глазах стекленел ужас.
– Я не… – Зена силилась что-то сказать, но вместо слов из горла вырывались булькающие хрипы. Она захлебывалась собственной темно-бурой кровью, заполнявшей рот и стекавшей по губам на подбородок.
Габриэль хотела позвать на помощь, сделать хоть что-нибудь, но она не могла оставить Зену. В голове рождалось и умирало множество мыслей, идей о спасении, все они обрывались, все они были совсем не о том. Она смотрела на Зену, нежно гладила ее по лицу, видела, как медленно и неотвратимо гаснет свет в глубине ее ясно-голубых глаз. Зена устало улыбнулась.
– Я не… отдам тебя, – полушепотом выдохнула Зена, и взгляд ее застыл.
Легким движением Габриэль закрыла глаза Зены. Она хотела что-то договорить, что-то спросить, но слова вязли на языке.
Лицо быстро стало мокрым, хотя Габриэль не осознавала, что плакала. Просто слезы лились по ее щекам, и она совершенно не обращала на них внимания. Тишина обрушилась на нее. Давящая, гнетущая, безнадежная тишина. Габриэль рухнула Зене на грудь и зарыдала. Она ничего не слышала, ничего не понимала, только дрожала всем телом, и сердце так отчаянно колотилось в груди, как будто пыталось биться за двоих. Она целовала Зену в лоб, в переносицу, в губы. Гладила ее, трясла за плечи, умоляла очнуться, шептала в бреду, что все это всего лишь сон. Всего лишь кошмарный сон.
– Это все неправда! Я не верю! – неистово закричала она.
И все оказалось неправдой.

***

На другой стороне

Ночь падает на землю, как топор на шею обреченного. И, наверное, лучше было бы умереть, чем оказаться здесь. Впрочем, Зена не уверена, что она в действительности жива. Все здесь слишком странно и похоже на какое-то изощренное испытание, пройти которое мало кому удавалось. Зена разглядывает свои волчьи лапы, языком обводит острые клыки. Ее не пугает, не удивляет звериный облик, она лишь чувствует какое-то опустошение, меланхолию. Может быть, на нее так действует серебристый свет, рисующий на стенах причудливые узоры. Подчиняясь какому-то необъяснимому инстинкту, Зена подходит к окну, встает на задние лапы, грудью упирается в подоконник и смотрит на ярко-белую луну, заслонившую полнеба. В ее странных очертаниях Зена узнает лицо Габриэль, и сердце наполняется такой невыразимой, волчьей тоской, что она запрокидывает лохматую голову и протяжно воет. Надрывно. Безутешно. Кто-то на другом конце вселенной вторит ей долгим, переполненным горечью стоном.

***

Сейчас

Тьма немного рассеялась, повиснув сизыми сумеречными клоками на лиловом небе. Габриэль оказалась в пустынной степи, окруженной глубоким рвом, где когда-то, возможно, текла река, но теперь здесь была лишь безжизненная пустошь. Вместо солнца над горизонтом завис безжалостный огненный шар, опаляя все вокруг своим смертельным кроваво-красным сиянием. Порывистый, сухой, как самое пекло, ветер разносил по степи выжженный горячий песок цвета перца, спутывал волосы Габриэль, как сухую солому, сбивая в кокон. Но ей было все равно.
Оглядевшись, Габриэль заметила невдалеке пеструю юрту. Сквозь круглое окно в крыше прорывался черно-желтый дракон из дыма, открывая зубастые пасти. А может быть, это был дух самой Тьмы. Габриэль догадалась, что именно там живет Алти, шаманка, за которой они пришли. Но теперь все это оказалось напрасным. Бессмысленным. Зена умерла, а в одиночку Габриэль даже не знала, что делать. И не хотела знать. Пока она не двигалась с места, ей казалось, что еще не все кончено, что будущее еще не определено, еще не поставлена точка.
Собственный разум спасал от боли, затуманив голову какой-то нервной отрешенностью. Габриэль безучастно сидела на земле, до рези в глазах смотрела на бледное, ставшее таким спокойным лицо Зены и невольно злилась на нее за то, что та оставила ее совсем одну в этом жутком месте, которому нет названия. Габриэль хотелось расплакаться, но глаза высохли до раздражающей красноты, и вместо слез сухой ветер разметал по щекам песок. В горле застрял болезненный ком.
Силы покидали Габриэль. Голова Зены соскользнула со слабых, задеревеневших рук. Габриэль положила тело воительницы на землю, и вдруг оно ушло под оранжево-желтый песок, растворилось в нем. Напрасно Габриэль пыталась раскопать, напрасно озиралась по сторонам – Зена исчезла. И чем дольше Габриэль судорожно пыталась схватиться за землю, собирая в кулак мелкие песчинки, забивающиеся под ногти и царапающие кожу, тем шире становилась дыра в ее душе, сквозь которую медленно вливалось черное отчаяние.
Мысль о том, что как-то придется возвращаться, в одиночестве пройти этот долгий и страшный путь домой, а после жить дальше, без Зены, была невыносимо горькой. Габриэль взвыла степным красным волком в тяжелое, нависшее над головой небо, и какое-то странное эхо подхватило ее стон, разнесло по степи ее скорбь.
И она больше не могла сидеть без движения. Нужно было что-то делать. Нужно было сосредоточиться и двигаться дальше, чтобы смерть Зены не было напрасной. Габриэль вскочила на ноги и побежала к юрте. Но не успела сделать и шага, как поднялся песчаный ураган, скручивающийся воронкой. Смерч засасывал в себя песок и повсюду рассыпал какие-то мелкие обломки кораблей, металлические перья и другие предметы, невесть как попавшие в эту пустыню. Габриэль некогда было думать о странностях, она видела перед собой только разноцветный купол юрты, дразнивший ощущением близости. Но сколько бы Габриэль ни шла к нему, она не становилась ближе, а даже наоборот – как будто отдалялась от цели. Собрав всю свою волю и решительность, Габриэль медленно двигалась к юрте наперекор буре, наклоняясь вперед, защищаясь руками от встречного ветра, сбивающего с ног, преодолевая тугие потоки воздуха, упрямо прорывалась дальше... Только там, в этой юрте, она могла узнать, куда исчезла Зена. И там она могла умереть, но для Габриэль смерть была не так страшна, как жизнь без Зены.

***

Раньше

Все началось несколько недель, а может, и месяцев назад. Габриэль не смогла бы точно назвать день, когда все небо вдруг затянулось серыми непроглядными тучами, а солнце точно забыло, что нужно светить и греть. В середине лета вдруг выпал мокрый липкий снег, и его грязные разводы пачкали не только тела, но и души людей. Как будто кто-то выкачивал из них счастье и радость, подменяя ненавистью и гневом. Сначала это было не так заметно. Просто люди стали чуть реже улыбаться, чуть чаще хмуриться и раздражаться по пустякам. Их лица становились мрачнее, а слова и поступки – злее. С каждым днем напряжение возрастало, и вот уже люди срывались друг на друга, пускали в ход кулаки, ножи, осыпали друг друга ругательствами, проклятьями и никак не могли понять, что с ними происходит, почему они не могут успокоиться, услышать друг друга. Все кричали, стонали, плакали, и ничего невозможно было разобрать в этом беспорядочном рокоте.

И Габриэль, как и все, чувствовала беспокойство, но не могла внятно объяснить его причину. Временами ей отчаянно хотелось заорать и бросить все, ударить кого-нибудь посильнее, пожестче, разбить что-нибудь. Каждый день начинался и заканчивался бессмысленной руганью с Зеной. Хотя причины были часто надуманными, они почему-то казались крайне важными, принципиальными. И летели горькие, ненужные слова, и обида комом подступала к горлу, но никто не мог остановиться.
– Убирайся! – в запале очередной ссоры выкрикнула Зена, толкая Габриэль в грудь. – Мне надоело слушать твое нытье.
Из глаз Габриэль брызнули слезы, и она сгоряча ударила Зену по лицу.
Инстинкт воина сработал быстрее рассудка: Зена поймала в захват Габриэль, перебросила ее через себя, и та упала лицом в грязную лужу. После нескольких неуклюжих попыток подняться Габриэль сцепила руки на затылке и тихо заплакала. Взгляд Зены выражал холодное безразличие и презрение, но все же жалкий вид Габриэль шевельнул в ее душе остатки совести, и она подошла к подруге, помогла ей встать, вытирая испачкавшееся лицо ладонью.
– С нами что-то происходит, – заметила Зена, сосредоточенно сдвинув брови. – Так не может больше продолжаться.
– Да уж, действительно, – буркнула Габриэль, размазывая серую жижу по щекам. – Может быть, дело в твоем дурном, неуравновешенном характере?
– Может быть, – Зена пожала плечами. – Но неужели ты не чувствуешь, что на саму себя не похожа? Ты разгневана. Это очень странно для тебя, Габриэль. Если бы дело было только во мне или в тебе, но это происходит со всеми. Самые добрые и светлые люди хватаются за ножи, потому что вдруг переполнились какой-то внутренней темнотой.
– Не знаю, со мной все в порядке, а вот ты… – Габриэль явно собиралась предъявить Зене весь список ее многочисленных грехов.
– Тихо! – Зена властно зажала рукой рот Габриэль. – Нам лучше вообще не разговаривать, пока не разберемся что к чему.
Над ними что-то тихо просвистело и воткнулось в землю. Заметив перья на хвосте стрелы, Зена торжественно ударила кулаками в грудь в ритуальном приветствии, вытащила из-за спины меч и бросила его у своих ног. С дерева спрыгнула девушка и сняла с лица маску.
– Здравствуй, Мелосса, – Зена пожала руку королеве амазонок.
– Зена, Габриэль, что вы тут делаете? – лицо Мелоссы выглядело обеспокоенным.
– Тебе не кажется, что здесь творится что-то странное? – вместо ответа спросила Зена. – Вокруг слишком много злобы.
— Да, кажется, – вздохнула Мелосса. – Наши сестры тоже это заметили.

И она начала рассказ.


***

Говорят, что сбываются древние легенды о шаманке, породившей зло.

Гораздо раньше

Ее звали Седна, и она была великой целительницей, такой, что самого безнадежного больного поднимала на ноги и песнями, молитвами, плясками вырывала из рук духов смерти. За свой великий дар расплачивалась она своей душой, которая истончалась, болела, рвалась. Поэтому она жила в отдалении от деревни амазонок, в глухом лесу. Самой себе Седна помочь не могла, ей нужна была преемница, наследница. И она сотворила ее. Неизвестно, как это произошло. Говорили, что это сам злой дух явился в хижину Седны в облике заблудившегося путника. Как бы то ни было, в одну грозовую ночь, когда молнии били так сильно, что казалось, приходит конец всему, когда дикие звери беспокойно рычали и рыли землю, чувствуя приближение злой силы, на свет появилась Алти. Своим рождением она сократила жизнь Седны еще вдвое. И понимая, что смерть занесла над ней свою длинную неумолимую руку, Седна сшила для Алти рубашку из крапивы, чтобы злые духи не могли забрать ее. Она положила Алти в корзину из гибких ветвей, надев на шею защитный оберег, и, поцеловав девочку в лоб на прощание, пустила корзину вниз по реке. Долго смотрела ей вслед, и когда корзина пропала из виду, легла на землю и, бесстрастно глядя в небо, готовое вот-вот обрушиться на нее, приняла смерть.

Северные амазонки нашли корзину с Алти и по амулету на ее шее поняли, что это дочь Седны. Стали искать и саму целительницу, но обнаружили только ее бездыханное тело.

Амазонки воспитывали Алти с любовью, заботились о ней, как о родной сестре, но зло, текущее в ее крови, оказалось сильнее любви и ласки, даже сильнее, чем материнские молитвы. Алти выросла жестокой и злой. С самого детства она проявляла свой дикий нрав, издеваясь над животными и пугая детей ужасами из их ночных кошмаров. Она хотела познать тайны тьмы, хотела погрузиться во тьму, думая, что там обретет бессмертие. От матери ей досталась великая сила, только использовала она ее в злых целях, и, когда она вступила на путь шамана, вместо того, чтобы помогать людям, она выжгла всю деревню дотла и отправилась странствовать по миру, получать новые знания, новые силы, чтобы обрести полную власть и погрузить весь мир в Хаос.

***

– …Так говорят старинные книги, – вздохнула Мелосса. – Как оно на самом деле, никто не знает. Но если не остановить Алти, наступит вечная тьма.

– Ха! – нервно усмехнулась Габриэль. – Очень удобно свои страхи и грехи прикрывать злой ведьмой.

– Нет, – мрачно отозвалась Зена, и на ее лице промелькнула тень. – Я знаю Алти. Она действительно само зло в человеческом обличье. И очень сильна. Мы отправляемся за ней. Мы должны ее остановить.

Гораздо раньше

В одно мгновение удушливая жара сменилась резким северным холодом. Земля покрылась тонким слоем льда, сквозь который едва-едва пробивались черные веточки. Льдистая поземка поднималась в воздух и порошила лицо колкой снежной пылью. Габриэль поежилась, растирая ладонями замерзшие плечи. Юрта все еще была обманчиво близко, но Габриэль отчаялась попасть туда. Впервые в жизни она осознала, что не все получается в горячечном порыве. Но теперь ей уже было все равно. Она решила остаться здесь. В этой холодной глуши, где замерзают даже слова, даже немые крики. Обессилев, она рухнула на землю.






***

На другой стороне

Ветер колыхнул шерсть на загривке, и Зене на мгновение кажется, что кто-то пробежал совсем рядом. Она торопливо оглядывается, но никого не видит, зато слышит тихий голос Габриэль. Она зовет. Зена внутренне сжимается, ищет ее. Рыщет по комнатам, низко пригибая голову к полу, обнюхивает каждую дыру в стене, скребет двери, обшаривает каждый темный уголок этого бескрайнего замка, похожего на тюрьму. Зайдя в одну из комнат, Зена слышит грохот, как будто что-то упало на пол. Упавшего предмета нигде нет, но на белоснежном ковре вдруг проявляется тень, напоминающая человеческий силуэт. Зена подходит ближе и улавливает тонкий, горько-сладкий, как полевые цветы, запах Габриэль. Тень обретает ее форму, и вот уже Габриэль сидит на полу, обнимая колени, и смотрит прямо на Зену. Тянет к ней руки, нисколько не смущаясь ее волчьего вида. Зена трется мордой об ее плечо, лижет лицо.

***

Сейчас и с другой стороны

Из заснеженной мглы вдруг появился огромный черный волк с невероятно синими глазами. Он подошел к Габриэль, внимательно разглядывая ее, и неуверенно ткнулся мордой в ее колени. Габриэль не чувствовала страха или угрозы, от волка веяло покоем. Она протянула к нему руки и обхватила за шею, прижимаясь к горячему меховому боку, согреваясь теплом его подрагивающего тела. Но они так сидели недолго.
Со всех сторон задули сильные, рваные ветры, оборачиваясь в плотоядных шакалов, несущихся по горячему следу умирающей дичи. Они хищно сверкали ярко-желтыми глазами, в которых вспыхивали красноватые блики. Они злобно рычали, клацали зубами, с которых капала кровь и с шипением впитывалась в заледеневшую землю. Собравшись огромным телом, шакалы опустили голову, готовясь к прыжку, и хотели наброситься на Габриэль, но черный волк преградил им путь.

Зена встает перед ними. Угрожающе склоняет голову, смотрит на шакалов исподлобья, ощеривая огромные клыки. Грозно рычит, сморщивая широкую переносицу, ждет, кто из них первый бросится в атаку. Однако шакалы слишком хорошо знают, что поодиночке они ничего не стоят, и набрасываются всей кучей, визгливо лая и опрокидывая Зену на землю. Но она тут же вскакивает, бьет по лапам, ломает их, впивается в худосочные бока шакалов, распарывает им животы, вытягивая внутренности, размазывая бурую кровь по ледяной корке снега. Боевой азарт заставляет сердце биться в несколько раз быстрее, разнося по крови адреналин, ускоряя все реакции и движения. Ярость хищника застилает глаза пеленой, захватывает дух, и Зена уже плохо понимает, кто она и что она делает, все ее мысли, все ощущения сплетаются в один самый главный звериный инстинкт – выжить любой ценой. Защитить любой ценой то, что принадлежит ей. Защитить Габриэль. Зена не чувствует усталости, снова и снова дает отпор стае шакалов, не чувствует боли, когда они вгрызаются в ее изодранное тело.
Каждая мышца натянута, мускулы ощутимо перекатываются под толстой волчьей шкурой. Зена слышит, как сзади, намереваясь вцепиться зубами в хвост, к ней подкрадывается шакал. Зена ждет, пока он доберется до нее и сомкнет челюсти, резко разворачивается и сбрасывает шакала на землю, придавливает его лапой и перегрызает ему горло. Рот заполняется густой соленой кровью, которая стекает по клыкам, капает на грудь, окрашивая шерсть красным.

***

Завязалась драка, звери грызли друг друга, отрывали куски мяса, отплевывались окровавленной шерстью. Тела животных смешались в один огромный черно-серый ком, из которого раздавались яростные вопли, грозный рык и предсмертные стоны. Черный волк стоял намертво, у него уже отгрызли ухо и перебили лапы, но он продолжал упрямо биться, стараясь никого не подпустить к Габриэль, спрятавшейся за его истерзанной спиной. Она тоже отбивалась от диких зверей руками и ногами, но их становилось все больше. Волк, несмотря на все усилия, не мог сдержать их всех.
Силы покидают Зену, она понимает, что скоро умрет, и все же до самого последнего вздоха не дает шакалам пройти. Она оступается, поскальзываясь в луже крови, и падает на пол. Тут же шакалы набрасываются на нее, как привыкли нападать на падаль, и разрывают на части.
Шакалы окружали Габриэль тесным кольцом, откусывали ее пальцы, руки, рвали одежду. Весь снег был залит кровью. Габриэль подняла глаза и увидела бездыханного, разорванного на части черного волка. Его внутренности валялись рядом с ним, и шакалы с отвратительным чавканьем пожирали их.

***

Габриэль приготовилась принять смерть и перестала отбиваться от шакалов. В это же мгновение все исчезло, обратившись в полупрозрачный серый дым. Она стояла посреди чистой заснеженной пустоши совершенно одна. На теле не было ран, все пальцы были целыми, и здесь как будто никогда не было ни шакалов, ни черного волка. Оглядевшись, Габриэль решила, что больше не хочет испытывать судьбу, и, несмотря на внутренний протест, все же повернула назад, чтобы уйти отсюда. Но только она сделала шаг в обратную сторону, как провалилась в белую вспышку и оказалась прямо в юрте.

***

Юрта оказалось гораздо просторнее, чем выглядела снаружи. Внутри помещались все вселенные, все миры, все времена и судьбы. Под котлом догорал огонь, на полу возле него, скрестив под собой ноги, сидела шаманка в дубленой шкуре оленя и рогатой шапке. «Алти», – промелькнуло в голове Габриэль. Шаманка раскуривала резную костяную трубку, заполняя комнату тяжелым дурманящим запахом тлеющего табака.
Едкий дым, извиваясь, закручиваясь белесой спиралью, поднимался под самый купол и рассыпался оттуда жемчужными кольцами, опутывал невесомой пеленой Габриэль, туманил ее взгляд, ослаблял дыхание.
Говорить совершенно не хотелось, и не хотелось о чем-то просить, только смотреть, как на белых стенах юрты пляшут черные тени. Они напоминали пещерные рисунки и как будто рассказывали долгую историю о начале начал и конце всего.
Габриэль застыла на месте, не в силах отвести взгляд от шаманки. Та производила странное впечатление. На вид ей было немногим больше тридцати зим, но при этом она казалась древней старухой. Страшным было ее лицо, покрытое черными линиями и завитками татуировок, расходившихся лучами от переносицы. Смуглое, опаленное кострами, как будто не раз ее сжигали, пытались уничтожить, но она снова возрождалась из пепла. Щеки и ее лоб были испещрены глубокими морщинами, как земля, которую избороздили сотни острых плугов. Но страшнее всего были ее глаза. Темные, жирно очерченные углем, в них затаилась непроглядная тьма, собирающая в себе все зло, что есть во всех мирах.
– Здравствуй, Габриэль, – неожиданно заговорила шаманка, срывая печать векового молчания с пепельно-сизых губ. – Ты наконец-то пришла ко мне.
Голос ее был хриплым, как будто кто-то всыпал степной песок ей в горло. Габриэль не знала, что ответить, только неуверенно кивнула.
– Так жаль, что Зена умерла, но, в конце концов, это ее выбор, – Алти задумчиво смотрела на чашечку своей трубки, выпуская изо рта дым.
– Алти! Это ведь ты убила ее? – не столько спросила, сколько яростно выкрикнула Габриэль, тут же прикусив свой чрезмерно болтливый язык.
Шаманка глухо рассмеялась и, завертевшись волчком, поднялась над полом, в один миг оказавшись рядом с Габриэль.
– Ты дерзкая, – Алти ткнула пальцем в лоб Габриэль. – А еще слишком глупая. Я не убивала Зену. Ее убил собственный страх. Та пещера была испытанием, и Зена не прошла, как и другие амазонки, которые были слишком самонадеянны, не зная, что в пещере кошмаров действуют другие законы, неподвластные их слабому уму. И только тот, кто готов прямо смотреть в лицо своему страху, умеет отличать истину от лжи, сможет пройти дальше. Зена испугалась той Истины, что я хотела ей показать, испугалась саму себя, а ты…
Алти медленно провела узким концом трубки по щеке Габриэль, приблизилась к ней и заговорила торжественным шепотом, касаясь выпяченными губами ее уха.
– Ты же – совсем другое дело, Габриэль.
Габриэль невольно отшатнулась подальше, к двери, но Алти властно взяла ее за подбородок и заглянула в глаза.
Взгляд шаманки был острым, как лезвие меча, и цепким, Алти точно ощупывала каждую мысль в голове, видела каждое движение души, биение сердца. Странно чувствовала себя Габриэль. Она отчетливо понимала, какую опасность таит в себе Алти, но не могла сопротивляться ей, зачарованная звуком ее тягучего голоса.
– Послушай, Габриэль. Ты можешь стать моей ученицей. Я предлагала и Зене, но она была слишком нетерпеливой и вспыльчивой. Ты знаешь, ей всегда не хватало сдержанности. Я следила за ее судьбой – до встречи с тобой она была совершенно безумной, но ты смогла изменить ее, сделала ее лучше. Жаль, что она совершенно не ценит тебя, считает пустым местом, докучливой подружкой, которой можно скинуть самую неблагодарную работу.
Ресницы Габриэль едва заметно дрогнули, и с них вот-вот готовы были сорваться слезы. Алти, тайком наблюдавшая за ее реакцией, самодовольно хмыкнула. «Маленькая глупая сучка Зены, так легко покупается на слова».
– Ты достойна гораздо большего, чем быть простым спутником заносчивой Королевы воинов, – Алти доверительно взяла Габриэль за руку. – Зена была слепа и не заслужила твоей любви. Я же сделаю тебя своим соратником. С тобой мы сделаем этот мир таким, каким он был изначально, а не таким, каким его сделали люди, слишком зацикленные на себе. В нашем мире такие герои, как Зена, которые привыкли решать проблемы только физической силой, будут не нужны. Но я дам тебе возможность спасти ее. Дать ей жизнь, дать ей возможность увидеть мир твоими глазами.
– Но Зена… – Габриэль цеплялась за ускользающее сознание, хотя мысли ее растворялись в горячих словах шаманки. – Она говорила, что…
Алти не дала ей закончить, приложив палец к ее губам.
– Тебе, верно, внушили, что во мне можно найти темноту и зло. Но это неправда. В истинном мире нет ни добра, ни зла. Ни тьмы, ни света. Это все придумали люди в малодушной попытке понять мир, разложив его на составляющие. Но мир неделим. Он целый. И в нем есть только одно неизменное Знание, которым я поделюсь с тобой, если ты не испугаешься, если ты позволишь себе выйти за рамки ложных истин, своего сознания, если ты сможешь увидеть, что спрятано в тех мрачных уголках человеческой души, куда другие даже боятся заглядывать.
– Я не знаю, – неуверенно выдохнула Габриэль, – не думаю, что это правильно…
Алти улыбнулась, обнажив вымазанные золой зубы, и сжала ладонями виски Габриэль.
– Вместе мы создадим новый мир, в котором больше не будет лживой морали и будет установлен лишь один незыблемый закон – закон вечной справедливости. Но мне нужна твоя помощь. В Облачном мире, на вершине Мировой горы находится амулет, в котором заключена сила созидания и разрушения, сжатая до размера обычной монетки. Я бы и сама могла отправиться туда, но трусливые амазонки закрыли мне доступ, испугавшись моей силы, моего знания. Но ты станешь новообращенной шаманкой и сможешь подняться туда. У тебя два пути: либо спасти Зену и остаться со мной новым демиургом, либо уйти, но тогда ты умрешь, и вы уже никогда не увидитесь с Зеной, потому что ваши души будут вечно скитаться в темном мире, которому нет названия. Я расскажу тебе.

Алти села посреди юрты, скрестив ноги, и усадила Габриэль перед собой. Положила ее руки себе на грудь и запела. Сначала тихие, утробные звуки поднимались из солнечного сплетения шаманки, разрастались в ее груди и вибрацией ударяли в ладони Габриэль. С каждым вздохом, с каждым ударом сердца они становились все громче, накатывали волной и срывались рыкающим, грохочущим водопадом слов из горла Алти. Она пела о своей жизни.


***

– Они говорили, что я несу зло. Но я всего лишь хотела узнать истину. Хотела узнать ответы на вопросы, которые они боятся задать. Хотела понять, где проходит граница между жизнью и смертью, хотела научиться переходить ее в обе стороны. Я раскладывала жизнь на составляющие, я пыталась найти нечто, что превращает живое в мертвое и мертвое в живое. Они говорили, что это знание не дано человеку, но я не верила. Я нашла… нашла способ управлять человеческим разумом, жизнью, его страхами. Они даже не могли представить, каким жалким и слабым становится человек перед лицом своего внутреннего страха, и этот страх можно направить против него самого, полностью уничтожив, – или же можно сделать его бессмертным, научив подчинять себе свой страх. Я научу тебя, если хочешь.

– Ну, терять мне все равно нечего, – Габриэль смущенно пожала плечами. – В худшем случае я всего лишь умру.
– Всего лишь умрешь, – эхом повторила Алти, недобро усмехаясь.

***

Длинные светлые волосы с рыжеватыми кончиками всегда были гордостью Габриэль. Она с удовольствием распускала их по плечам, ловя на золотистые прядки лучи солнца и восхищенные взгляды прохожих. Меньше всего она хотела бы их потерять, тем более, говорят, что именно в волосах таится жизненная энергия, сила.
Шаманка отрезала волосы Габриэль и начитывала над ними заклинания, освобождая ее голову от всего, что могло бы удержать ее на земле. По поверьям, в волосах человека скапливается вся энергия прожитых дней, все хорошее и плохое, что случалось в прошлом с самого рождения. Срезая волосы, человек на некоторое время становился беззащитным, чистым, обновленным, как свежий пергамент, на котором еще ничего не написано. Именно таким он должен быть перед первым путешествием в мир духов. Человек должен отказаться от своего прошлого, перестать за него цепляться. Иначе он не сможет добраться до Облачного мира или никогда не сможет из него выбраться обратно. Так и останется в тонком слое между мирами, слабой тенью самого себя. Так напевала Алти на каком-то странном, рявкающем языке, который Габриэль не могла разобрать, и все же внутренним чутьем она понимала смысл этой песни, точно та состояла не из слов, а из мыслей, образов, которые сразу проникают в мозг.
Из отстриженных волос Алти сплела золотую тетиву лука и обмотала ими каждую стрелу, привязав острый наконечник к древку. Завершив изготовление ритуального оружия, Алти накинула на плечи Габриэль охотничью куртку из выделанной оленьей кожи.
– Стреляй оленю в сердце, – напутствовала Алти, легким движением пальцев перемещая Габриэль в лес.
Оказавшись в глухом лесу совершенно одна, Габриэль глубоко вздохнула и, закрыв для верности глаза, стала призывать изнутри силы, что таились в ней с самого рождения и о которых она даже не догадывалась до этого дня, не знала об их существовании. В ней просыпался инстинкт охотника. Сосредоточенно высматривала она сквозь густые ветви свою добычу, вслушивалась в тихие голоса леса, в шорох листвы и треск сухих веток под ногами. Принюхивалась к воздуху, чувствуя едва уловимый, соленый запах животного пота.

Олень оказался совсем близко. Надо было лишь сделать пару шагов вперед. И вот в проеме между стволами показалось прекрасное гибкое тело молодого оленя. Его лоснящаяся на солнце шкура отливала медью. Широкие раскидистые рога короной обрамляли вытянутую голову. Олень прядал ушами, улавливая звук дыхания Габриэль. Заметив ее, он долго смотрел ей в глаза, и Габриэль показалось, будто он все понимает, но не может заговорить.
Это было странно. Габриэль не так много прошла дорог вместе с Зеной, чтобы привыкнуть убивать даже на охоте, но сейчас в ее сердце не было жалости к благородному животному, а только осознание своей цели. Не дрогнув, она натянула тетиву лука и отпустила стрелу. Олень повел мордой и попытался избежать неотвратимой участи, но не успел сделать и шага, как стрела, с длинным посвистом пролетев сквозь ветки, попала прямо в белый пушок на его груди. В огромных темных глазах его отразился страх, смешанный с болью, но затем наступило смирение и успокоение. Олень дернулся, протяжно застонал, запрокинув рогатую голову к небу, и с тяжелым грохотом повалился на землю, вздымая пыль и опавшие листья.
Габриэль выдохнула. Подошла к поверженному зверю и опустилась перед ним на колени, доставая из-за пояса кинжал с длинным узким лезвием, расписанным рунами, и костяной рукояткой, сделанной из медвежьей челюсти. Она вспорола оленю живот, смазала густой темной кровью его губы, благодаря духов за добрую охоту. Эту же кровь она размазала по своему лицу, и едва только коснулась окровавленными пальцами лба, как снова оказалась в юрте.
Напротив нее сидела Алти, держа оленя на коленях, и сливала его кровь в ритуальную чашу. Окуная в нее пальцы, как кисти в краску, Алти кровью рисовала на лице Габриэль круги и линии, проговаривая непонятные слова.
Ее голос был похож то на шипение змеи, то на птичий свист, то на утробное рычание медведя. Навязчивые нашептывания Алти опутывали сознание Габриэль тонкой паутиной, заполняли разум тихим звоном и лишали рассудка. Шаманка говорила, но рот ее был закрыт, слова слетали не с ее губ, не с ее языка – отовсюду, точно вся юрта говорила ее хриплым голосом, и этот ритмичный звук распадался на части, отражался от стен, собирался в гулкое эхо, царапал слух металлическим скрежетом. Тело Габриэль становилось мягким, безвольным. Алти достаточно было легонько коснуться ее, чтобы Габриэль рухнула рядом.
Все приходило в движение, все изменялось на глазах, Габриэль не могла ни на что повлиять, она лишь безучастно смотрела, как Алти подбиралась к ней все ближе, трогала ее колени, стаскивая с нее юбку, скользила темными жилистыми руками по ее белым бедрам, притягивала к себе, плотным дыханием обжигала кожу. Очертания Алти стирались, менялись. Она преображалась.
В ее облике Габриэль все больше узнавала любимые черты лица. Точеные скулы. Голубые, ясные глаза, в которых можно было увидеть всю историю мира. «Зена», – слабо улыбнулась Габриэль. Она боялась моргнуть, боялась, что тогда Зена исчезнет навсегда, но веки тяжелели и смыкались под массой воздуха, падавшего на глаза неподъемной ношей. Габриэль забывалась, засыпала. Под ресницами, на обратной стороне век, в уголках глаз Габриэль снова видела Зену. Она была рядом, она никуда не исчезала. Габриэль улыбалась, дотрагивалась до нее, гладила по щеке и тянулась к ней, чтобы поцеловать, чтобы разделить с ней всю свою нежность, отдать ей всю свою душу. Габриэль широко раскрыла объятья, чтобы выпустить из груди томившуюся птицу, так становилось жарко внутри. Ей хотелось сорвать с себя лишнюю одежду, снять с себя кожу, полностью обнажиться, отдаться в руки Зены. Она поднималась, извивалась, торопливо целовала ее ладони, целовала ее вишневого цвета губы. Целовала жадно, нежно, позволяя Зене гладить себя по груди, по животу, раскрывалась, раскидывала шире ноги, чтобы Зене было проще проникнуть в нее, сделать ее своей.
– Зена, я люблю тебя, – вздыхала Габриэль, обхватывая голову Зены. – Я не могу без тебя.
И вдруг выгнулась от резкой, обжигающей боли, точно в нее через металлическую трубку вливали расплавленное олово. Испуганно посмотрела на Зену, но сквозь ее лицо увидела зловещую гримасу Алти. Шаманка нависла над ней хищным коршуном, торжествуя, что лишила ее невинности, вытаскивая из нее свои узловатые мозолистые пальцы, слизывая с них теплую кровь и смазывая ею лоб и губы Габриэль. Напрасно Габриэль пыталась оттолкнуть от себя Алти. Вскоре она поняла, что не может пошевелиться, и лишь испуганно водила глазами.
Почти ласково Алти прикоснулась сухими губами ко лбу Габриэль, отчего все лицо вспыхнуло огненно-красным неестественным румянцем и щеки покрылись тонкими синеватыми сеточками вен.
Сверкнула белая вспышка, и юрта исчезла. Алти и Габриэль оказались в степи. По четырем сторонам были расставлены деревянные крады. Алти обмакнула руки в ритуальной чаше, лежавшей тут же, и обмазала кровью оленя лицо, шею и грудь Габриэль, замазала ей глаза, на голову надела рогатую шапку. Потом занесла над Габриэль ладони и сделала несколько пассов – то скрещивала, то разводила руки в стороны, резко стряхивала, сбрасывала что-то с пальцев, как будто пряла невидимую небесную пряжу, нашептывая заклинания. Подняла с земли продолговатый бубен, на гладкой коже которого были нарисованы ритуальные знаки: по ободку расстилались, кусая друг друга за хвосты, змеи, в середине рыскали, припадая к земле, бурые волки, а у самого центра летели, касаясь крыльями, черные птицы. Алти стала бить в бубен колотушкой, сделанной из волчьей лапы, извлекая гулкие звуки.
Так, наверное, гудела Земля в день своего рождения. Так же будет она гудеть в день своего конца. Габриэль наблюдала, как в танце развевалась одежда шаманки, разлетались полы ее длинного балахона и трепыхались на ветру разноцветные лоскуты на жутковатом одеянии, украшенном высохшими черепами мелких степных мышей.
Огонь ритуальных костров, казалось, тоже угадывал ритм, взмывал длинными языками вверх, собирался в странные формы. В этих изменчивых очертаниях можно было узнать древних духов, что слетались на зов Алти, внимательно слушали ее просьбы. Шаманка танцевала все быстрее, будто земля горела под ее ногами, и тело ее стало легче воздуха и могло подняться в небо. Она стремительно кружилась вокруг Габриэль, которая не успевала отмечать ее перемещения. Голос шаманки становился все ниже, а бубен звучал все чаще, и когда она почти растворилась в пространстве и времени, Алти вдруг замерла. В ее ладонях горел голубой свет, она упала перед Габриэль на колени и прижала руки к центру ее груди. Огонь резко вспыхнул и на мгновение погас, чтобы потом загореться вновь. Габриэль дернулась, как от удара молнии, и отключилась.

***

Столько лет прошло, но Алти все еще помнила солоноватый запах Зены. Она пахла полыхающим огнем, дикой страстью и неутолимой жаждой крови, она пахла вожделением, но сейчас этот запах почти исчез, растаял, осел лишь легким воспоминанием о прикосновениях на чуть влажной коже Габриэль, на ее волосах. И теперь Алти обнюхивала ее горячее тело, как волк добычу, осторожно прижималась к ней губами, собирая, слизывая по каплям этот ускользающий, едва ощутимый, но все такой же притягательный запах.

Еще раньше


В первый раз Алти встретила Зену в какой-то забытой деревушке и сразу почувствовала в ней животную, неукротимую силу, ярость, которая могла бы обратить в прах любого, кто посмел бы встать на ее пути. Казалось, одно лишь случайное слово, одно неосторожное движение могло выпустить зверя из этой личины человеческой самки. Ее черные волосы разлетались вороньими перьями по широким плечам, перехваченным позолоченными доспехами. Короткое кожаное платье так сильно обтягивало вздымающуюся грудь, что у Алти перехватывало дыхание и возбуждение прокатывалось по спине ознобом.
Королева воинов, Завоеватель, – в этих словах, в этих звуках было заключено больше магии, чем во всех заклинаниях и молитвах, во всех шаманских песнях. И сама Зена была соткана из Хаоса, энергии разрушения. Она сеяла вокруг себя раздоры, смуту, разрушала дома, деревни, города, разоряла, сжигала дотла человеческие души. Ее боялись, ее ненавидели, ее страстно желали то ли убить, то ли изнасиловать. Всем своим существом, всей своей одержимостью она пробуждала первобытные инстинкты, которым невозможно было противостоять, и Алти хотела использовать ее животную притягательность в своих целях. Она хотела сделать Зену оружием в своих руках.
Зена была совершенно одна, когда Алти зашла в ее шатер. Одежда воительницы была брошена у стены, а сама она валялась под пологом из медвежьих шкур. Нагота не делала ее беззащитной – напротив, была дополнительным безотказным оружием, перед которым склоняли голову многие воины. Алти удовлетворенно хмыкнула.
– Природа наградила тебя красотой, – заговорила она, задержав оценивающий взгляд на крепкой груди Зены. – Ты могла бы завоевать весь мир, лишь шире раздвинув ноги.
Зена скучающе зевнула:
– Что тебе надо, дикарка?
– Я хочу научить тебя управлять силой, – не дожидаясь приглашения, Алти сбросила балахон на пол и села рядом с Зеной, внимательно рассматривая ее тело, изучая его пальцами.
– Ты много на себя берешь, – Зена грубо усмехнулась, отталкивая руки Алти.
Она вытащила из-под шкуры спрятанный нож и постучала кончиком лезвия по зубам. Прищурившись, лениво, как будто нехотя, будто играя, она прокрутила нож между пальцами и хотела воткнуть его в бок Алти, но шаманка даже не дернулась, только чуть-чуть сдвинула брови, и нож неожиданно выскользнул из рук Зены и попал прямо в руки Алти.

– Твоя самонадеянность однажды тебя погубит, – утробно прохрипела Алти, проверяя остроту лезвия, проведя им по ладони.
– Ты что, угрож… – Зена не успела договорить, как Алти в одно мгновение оказалась на ней и прижала нож к ее шее. Мелкие капли крови брызнули бисером по режущей кромке. Алти приникла губами к разрезу и шумно, с удовольствием слизала кровь, щупая языком маленькую подрагивающую жилку. Нож все глубже входил в тело Зены, заливая все вокруг ее горячей, брызжущей во все стороны кровью. И вдруг Зена обнаружила, что Алти до нее даже не дотрагивается. Нож по-прежнему был в руках у Зены, и она сама вонзала лезвие глубже в свою глотку. Шаманка сидела рядом и лишь хищно и зло скалилась, наслаждаясь страданиями Зены. И когда, уже почти теряя сознание, Зена выронила нож, Алти набросилась на нее и крепко обхватила шею, и кровь Зены заструилась по ее рукам. Зена могла бы легко сбросить с себя шаманку, но неведомая сила зажимала ее в тиски ужаса, который сковывал неподвижностью тело и смыкал немотой побледневшие губы. Алти душила Зену сильнее, наслаждаясь хриплыми звуками ее агонии, заглядывая в ее обезумевшие глаза, вперялась угольно-черным, испепеляющим взглядом в ее душу, извлекала из глубины ее памяти затаившихся, спрятавшихся в темных уголках монстров и чудовищ.
Алти проникала в самую глубину разума Зены, заставляя ее поверить в то, чего не было, заполняя все клетки тела леденящей жутью. И могучая, бесстрашная воительница трусливо сжималась, пятилась и блуждала беспокойным взглядом по стенам шатра. Алти причиняла Зене боль в несколько раз сильнее, чем она могла вытерпеть. Не касаясь ее и пальцем, Алти ломала Зене руки, ноги, выбивала воздух из легких и заставляла кровоточить давно затянувшиеся раны. Но физические увечья были не так страшны, как тот внутренний ад, в который Алти с наслаждением погружала Зену. Она заставляла Королеву воинов метаться и плавиться в огне собственных эмоций, собственного гнева, переживаний, и ей некуда было сбежать от себя, некуда было спрятаться. Алти крошила душу Зены в муку, оживляя в ее памяти тех, кто когда-то предал ее. Внутри все обрывалось, умирало и падало. Зена видела смерть тех, кого она любила, кто любил ее, видела лица тех, кого убивала сама. Жалкие, беспомощные, отчаянные, изуродованные горем и бессилием. Это было невыносимо, она не понимала, что с ней происходит, только закрывалась руками от жутких голосов, что звенели в ее голове неумолчными Сиренами, разрывали ее разум на части.
Насытившись страданием Зены сполна, Алти придавила ее к земляному полу, навалившись на нее. Густой запах тела Зены сводил с ума, наполняя конечности свинцовой тяжестью. Зена пахла здоровой течной сукой, готовой к случке. Алти прижала руку к ее чуть влажной подмышечной впадине, собрала на пальцы сладковатые капельки пота и слизала их. Зена попыталась сбросить Алти с себя, но шаманка просто посмотрела ей в глаза, внушая похоть, такое жгучее желание, которое было во сто крат сильнее, чем Зена когда-либо испытывала. Зена дернулась под руками Алти и, дрожа, отползла назад, сводя колени, раздвигавшиеся помимо ее воли. Она кусала губы и сцепляла руки у себя за спиной. Алти чувствовала ее напряжение, ее борьбу, чувствовала, как та не хочет поддаваться безумию, которое заставляло ее сердце быстрее прогонять кровь по венам и заливало горящей, кипящей лавой промежность. Зена смотрела на Алти, испытывая одновременно отвращение и дикое вожделение, страсть, с которой невозможно было совладать, как она ни пыталась, как ни сжималась в позу зародыша, крепко обхватывая себя руками. Алти подобралась к ней, легонько провела ладонью по плечам. Как если бы взмах крыла бабочки мог вызвать ураган, так почти невесомое прикосновение Алти заставило Зену содрогнуться всем телом. Алти приблизилась к ней и быстро провела губами по шее, усиливая дрожь Зены. Ее глаза заливало кровью. Она встала на четвереньки и, зарычав, как зверь, опьяненный охотой, накинулась на Алти. Разрывая ее одежды, как шкуру убитой жертвы, подбираясь к теплому, сочному мясу. Только Алти не была добычей, она резко остудила Зену, перевернула ее на спину, раскинув ее и без того широко разведенные ноги. Плотно вдавила руку внутрь истекающего обильной смазкой тела воительницы. Алти управляла сознанием Зены, рождая в ее голове образы всех ее любовников, которые придавливали ее к земле, всаживали в ее разверстое влагалище тугие, налитые члены, заставляя ее стонать и корчиться под блестящими от пота, закаленными в боях телами. Алти крепко держала Зену, жестко сдавливая ее бедра. Мучительно выгибаясь вверх, чтобы освободиться от давящей, разрывающей изнутри боли, Зена тянулась к промежности, пытаясь засунуть внутрь себя сначала пальцы, а потом и всю ладонь, всю руку, чтобы достать, вытолкнуть из своего нутра то, что заставляло ее биться в лихорадке и мешало понять, где заканчивается ее воля и начинается одержимость.
Вид изнемогающей от жаркого томления воительницы доводил Алти до экстаза. Она прижалась лицом к ее животу и губами, скользнула вниз, вылизывая ее мягкую, влажную плоть, жадно вдыхая сочный запах тела Зены, с видимым наслаждением пробуя на вкус густую соленую влагу. Обведя заостренным кончиком языка плотный багровый клитор Зены, она сжала его зубами. Зена взвыла от боли, дернула бедрами, но тут же поняла, что это лишь усиливает ее муку. Хищно рыкнув, Алти приподняла голову и вдавила ладонь в теплое нутро Зены, грубо провернув. Расставила пальцы, ногтями соскребая с мягких внутренних стенок смазку, с наслаждением слушая частые, прерывистые стоны, вырывающиеся из вздымающейся груди Зены. Продолжая жесткие движения, с каждым рывком Алти все дальше погружала руку в тело Зены, добираясь почти до самых глубин. Зена извивалась и дергалась, то сжимая, то разжимая бедра, забросила ноги на спину Алти, ударами пяток по ее пояснице задавая ритм. Алти довольно ухмылялась, наблюдая, как разгорающиеся багровым румянцем щеки воительницы выдают ее возбуждение, ее борьбу, как она пытается совладать с первобытными инстинктами и проигрывает. Зена кусала губы и закрывала глаза, сладострастно корчась, на сей раз заново переживая яркие ощущения от близости со своими самыми ласковыми и умелыми любовницами.
Алти подняла голову к груди Зены, обхватила губами сосок и с такой силой впилась в него зубами, что прокусила тонкую розовую кожицу и всосала брызнувшую кровь, как молоко. Зена закричала. На ее раскрасневшемся, искаженном мучительной истомой лице выступила испарина. Растрепавшиеся волосы прилипали ко влажному лбу. Зена шумно и часто задышала, чувствуя приближение то ли смерти, то ли оргазма, и когда мучительную боль и мучительное, преступное наслаждение терпеть уже было невозможно, она застонала, и ее накрыло жаркой удушающей волной. Задержав на несколько мгновений дыхание, Зена дернулась и бессильно упала на землю. Алти медленно вытащила руку из обмякшего тела поверженной воительницы, придавив коленом ее грудь.
– Теперь ты принадлежишь мне, – злорадно хмыкнула Алти.

Напрасно Зена надеялась, что после болезненной разрядки наступит покой. Она не успела сделать и пары вдохов, как внутри снова начала закручиваться болезненная спираль из острых ножей, что раздирали ее внутренности, разрывали душу на части. Зена отчаянно завопила, выгнувшись, точно под ней раскалилась докрасна чугунная сковорода. Алти рядом уже не было. Она ушла. И Зена, царапая себя, сжимая свои бедра до синяков, разрывая себя пальцами, металась по земле в лихорадке и не знала, как прекратить это безумие, как затушить огонь.
– Зена, хватит! – Габриэль схватила Зену за руку, вырывая ее из забытья, из болезненных воспоминаний, когда она уже чуть было не шагнула за борт корабля, чтобы остудить пламя нездоровой похоти в своем теле.
Зена рассеянно покрутила головой. Ей понадобилось несколько минут, чтобы сфокусировать взгляд на лице Габриэль и узнать ее.
– Габриэль, – выдохнула она с облегчением.
Габриэль отвела Зену в каюту и уложила на кровать. Села с ней рядом и бережно начала гладить по голове, баюкая и успокаивая. Зена прижалась к ней, как испуганный ребенок прижимается к матери, находя в ней тепло и защиту. Они так долго лежали, обнявшись, и молчали. И это было лучшее, что могло случиться с ними во время этого путешествия.

***

Габриэль очнулась у подножия горы, которая разрывала острием полотно посеребренного неба и уходила высоко вверх. Как ни запрокидывала голову Габриэль, она не могла разглядеть вершины этой бесконечной горы. Но иного пути не было, и Габриэль сделала первый шаг. Чтобы было легче идти, она думала о Зене. Вспоминала ее руки, сильные и одновременно заботливые, всегда готовые поддержать, защитить. Зена не любила всякие нежности и сладкие разговоры, оттого каждое ее ласковое слово было дорого, еще ценнее были ее поцелуи. Осторожные, торопливые. Как будто она боялась, что кто-то узнает о ее слабости. Габриэль помнила все это, записывала в свои свитки, повторяла про себя каждую строчку, представляла, что нанизывает эти дорогие моменты их жизни, как жемчужины, на нить своей судьбы. Эти воспоминания, эти образы помогали идти, наполняли сердце надеждой. Габриэль даже знать не хотела, как бы сложилась ее жизнь, если бы она не встретила Зену, если бы не решилась тогда пойти за ней. Думая об этом, Габриэль все больше убеждалась, что встреча их была предначертана свыше, что ее путь проходит только рядом с Зеной. Это было решено задолго до их рождения, и теперь Габриэль повторяла лишь то, что случилось давным-давно, то, что должно было случиться.
– Зена, – шептала Габриэль, и это имя, как оберегающая молитва, как заклинание, отзывалось в ее сердце.
Дорога была трудной. Камни норовили скатиться с горы и утащить Габриэль за собой в пропасть, в лицо били мелкие осколки, комки льда и снега, попадали в рот. Деревья цепляли ноги массивными корнями. Забывшись, Габриэль просила гору, просила деревья и ветры помочь ей добраться до вершины, но природа была глуха к ее просьбам. Временами Габриэль уже готова была сдаться, расставить руки и отдаться навстречу ветру, чтобы если не в жизни быть с Зеной, то хотя бы в смерти. Но каждый раз перед глазами появлялась Зена, ее глаза, переполненные любовью и мольбой.
– Если я сдамся, мы больше никогда не увидимся, – шептала Габриэль. – Если я сдамся, твоя душа навсегда останется в плену, но я никому не позволю забрать тебя у меня. Я люблю тебя, Зена. Я не… не отдам тебя, – выдохнула она, сделав последнее усилие, и рывком забралась на вершину.
Она оказалась выше облаков, выше земного неба. Воздух был острый, колкий. Габриэль огляделась по сторонам. Земля вокруг была безжизненная, каменистая, одно-единственное дерево росло на острове, окруженном широкой грязной рекой, поверхность воды вся была покрыта илом и желто-зеленой тиной.
На воде медленно качалась лодка, но в ней не было лодочника. Габриэль зашла в нее, и лодка поплыла сама по себе на другую сторону реки.
Под водой всплывали лица людей. В основном это были лица воинственных женщин с раскрашенными лицами и головными уборами, украшенными перьями. Бледные, безжизненные, они беззвучно шевелили губами, пытались что-то сказать, но изо рта вырывались только пузырьки воздуха.
Габриэль увидела лицо Зены, по ее губам она прочитала свое имя. Зена звала на помощь. Габриэль потянулась к ней, но, вглядевшись в ее голубые глаза, увидела в них непроницаемую пустоту, темноту. Глаза ее были мертвы. Габриэль дернулась назад, и тут взгляд Зены вспыхнул красной яростью, а зубы заострились, она с пронзительным визгом выскочила из воды, и лишь только она поднялась над поверхностью, кожа ее покрылась пузырями и слезла с костей, тонкими лохмотьями повиснув на полуразложившемся скелете, обглоданном мелкими рыбками и крабами. В волосах ее запутались водоросли.
Это существо зацепилось за борт лодки, распласталось, как носовая фигура корабля, и попыталось утянуть Габриэль на дно. Габриэль старалась разжать длинные пальцы, но тварь держалась крепко и вскоре перевернула лодку. Габриэль успела ухватиться за небольшой выступ на дне лодки, но силы покидали ее, и мокрые руки вот-вот готовы были соскользнуть. Понимая, что шансов справиться с существом у нее немного, Габриэль решилась на отчаянный и довольно безрассудный шаг. Она развернулась лицом к существу, обхватила его за плечи и, прижав к себе его голову, тихо сказала:
– Зена, прошу, отпусти меня. Я обязательно вернусь и освобожу тебя. Обещаю.
То ли существо действительно вспомнило, кем оно было раньше, что с ним было раньше, то ли просто не ожидало такой реакции, но оно на мгновение ослабило хватку. Этого оказалось достаточно, чтобы Габриэль выскользнула из его костлявых объятий и, оттолкнувшись ногами от его ребер, в несколько размашистых гребков достигла берега. С трудом выбравшись из воды, Габриэль обессиленно уткнулась лицом во влажную землю.

***

Когда Габриэль открыла глаза, вся природа снова изменилась. Грязно-желтая вода мутной реки мертвых очистилась, стала прозрачно-голубой, у берега мерно покачивалась лодка, а вместо безжизненных туманов вокруг раскинулся густой лес. Габриэль лежала на аккуратной поляне с зеленой травой, доходившей до пояса, с яркими цветами – белыми, голубыми, красными, желтыми. Забывшись, Габриэль хотела сорвать самый красивый, но только ее пальцы сомкнулись на тугом стебле, как за спиной кто-то шумно вздохнул. Габриэль обернулась и встретилась взглядом с мордой огромного черного медведя. Отпрянув назад, Габриэль разглядела белое пятно в форме месяца на груди зверя.
– Лунная медведица, – испуганно вскрикнула Габриэль и закрыла голову руками.
Медведица протяжно зарычала, точно угрожала, подняла мощную лапу и убила бы непрошеную гостью, если бы Габриэль случайно не заметила длинную стрелу, торчащую из мохнатого плеча.
– Не убивай меня, пожалуйста, – взмолилась Габриэль. – Я могу тебе помочь.
Как будто поняв ее слова, медведица опустила лапу. Габриэль поднялась с земли и подошла к ней, погладила осторожно по холке, через пальцы передавая тепло и доброжелательность. И медведица успокоилась.
– Будет немного больно, – проговорила Габриэль в круглое медвежье ухо, резким движением проталкивая стрелу вперед, чтобы наконечник вышел наружу.
Медведица взвыла от боли. Габриэль успокаивала ее, целуя в макушку. Быстро обломав острый наконечник, Габриэль вытащила древко стрелы из раны. Водой из ручья смыла кровь с шерсти медведицы. Оторвала от подола кусок ткани и перевязала им лапу медведицы. Благодарно ткнувшись влажным носом в ладонь Габриэль, медведица направилась к своей берлоге у корней векового дуба. По дороге она несколько раз обернулась, точно приглашая Габриэль следовать за ней, что та и сделала.
Как только они спустились в берлогу, медведица перевернулась через себя и превратилась в высокую женщину в медвежьей шкуре, наброшенной на широкие плечи.
– Это было испытанием, – сказала Медведица, ласково погладив Габриэль по лицу. – Ты прошла его, не испугавшись зверя и проявив сострадание к нему.
Ее дом оказался огромным подземным дворцом с просторными залами и комнатами, связанными между собой извилистыми длинными коридорами. Все двери были открыты для Габриэль. Все, кроме одной маленькой дверки, затянутой белой липкой паутиной. Она была меньше ладони, и при всем желании Габриэль даже не представляла, как бы могла попасть внутрь.
– Ты встретишь смерть за этой дверью, – спокойно сказала Медведица, поймав любопытный взгляд Габриэль.
В ее словах не слышалось угрозы, скорее это было предупреждением. Габриэль только кивнула, не имея никакого желания проверять это предупреждение на себе.

***

Дни тянулись за днями. Габриэль не могла бы точно сказать, сколько она прожила в царстве Лунной медведицы. Может быть, пару дней, может быть, целую вечность. А может быть, ее здесь никогда и не было, и все вокруг было всего лишь игрой воображения. Реальность и время здесь не имели никакого значения. Все ускользало, как сон, забывающийся под утро, как мысль, вертящаяся на языке, но никак не обретающая словесную форму. Габриэль старалась не забывать о Зене, каждый вечер шептала ее имя, прижимаясь губами к подушке, но с каждым днем воспоминания все больше стирались, размывались, теряли четкость. И Габриэль уже начала сомневаться, существовала ли Зена на самом деле или она выдумала Королеву воинов, чтобы было о ком мечтать по ночам.

***

На другой стороне

Комната, в которой оказалась Зена, огромная. Хотя вскоре Зена понимает, что это она сама уменьшилась и стала черной лесной кошкой. Она выгибает спину, вытягивая каждый позвонок, и прислушивается. Вдалеке раздается тонкий смех. Зена выходит из комнаты. По коридору мимо нее проплывают призрачные девушки и ведут за собой Габриэль. Она такая же, как они. Безмятежная. Счастливая. Пустая. Она идет в каком-то гипнотическом сне, не касаясь босыми ступнями пола. Ее серо-зеленые глаза открыты, но она ничего не видит, не замечает вокруг. Странная улыбка на бледных губах больше похожа на посмертную гримасу. Зена подходит к ней, тянет зубами подол ее белой туники, вьется возле ее ног, привставая на задние лапы, тычется влажным носом в прохладную ладонь, но Габриэль не узнает ее, проходит мимо и исчезает в пролете винтовой узкой лестницы, уводящей ее на самую вершину башни, утопающей в облаках. Зена бежит за ней следом, но, добежав до последней ступеньки, обнаруживает себя в самом низу. Она озадаченно крутит головой, пытаясь понять странные искривления пространства в этом замке.

***

Сейчас

Жизнь в Облачном мире текла своим чередом. Днем Медведица, оборачиваясь зверем, выходила на охоту, а Габриэль оставалась дома вместе с другими амазонками, жившими здесь, – стройными девушками с полупрозрачной бледной кожей и светло-серыми глазами. Они ходили, не касаясь ногами земли, и трава не приминалась под их тонкими ступнями. Габриэль любовалась их изящными движениями, их сладкими песнями о любви, о величии амазонского племени.
В просторных комнатах они пряли белую легкую пряжу облаков, поливали цветы в саду, собирали сочные ягоды, а по вечерам до золотого блеска начищали луну и звезды. Зажигали костры, водили вокруг них хороводы и перепрыгивали через огонь, растворяясь над ним влажным паром, и снова обретали форму, превращаясь в белых голубок. Птицами взмывали они под самый купол неба. Габриэль, оставшись на земле, задирала голову, с улыбкой разглядывая их силуэты в дымчатых облаках. Размявшись, голубки опускались обратно и сбрасывали рубашки из перьев на берег. И совершенно не стыдясь своей наготы, затевали новый дикий танец. Они кружились, взявшись за руки, и приглашали Габриэль в свою игру, обступая ее со всех сторон, мягко, но настойчиво выталкивая ее в центр круга. Одурманенная их песнями, их трепетными прикосновениями, цветочным запахом их волос, Габриэль забывала обо всем, отдаваясь всеобщей радости, всеобщему наслаждению. Счастливо смеясь, она беззаботно исполняла свои самые сокровенные желания, целуя амазонок, обнимаясь с ними, прижимаясь к их молочно-белым телам, накрывая их прохладными ладонями свою разгоряченную грудь. Любовь переполняла все сердце, все тело Габриэль, любовь дрожала на кончиках пальцев, обволакивала мягкой розовой пеленой ее душу.
– Габриэль, – ласково шептали амазонки, целуя ее плечи, – останься с нами.

– Нет, – отвечала Габриэль немного смущенно. – Я должна найти… Зену.

Ночью, когда над головами сладострастных дев поднимался золотистый шар луны, на берег выходила Медведица в человеческом обличии. Она забирала одежду одной из амазонок, назначая ее тем самым своей спутницей. Габриэль с некоторым сожалением смотрела, как Медведица и амазонка садятся в лодку без весел и медленно уплывают по серебряной реке вниз. Месяц на груди Медведицы вспыхивал сильнее, освещая млечный путь голубоватым сиянием. Габриэль надеялась, что когда-нибудь очередь дойдет и до нее, и с нетерпением ждала этой ночи. И когда она наступила, Медведица не стала подбирать одежду с берега, а многозначительно посмотрела на Габриэль, приглашая ее за собой.
Когда они оказались в лодке, Медведица достала медный варган и приложила его к губам. Едва только первый звук сорвался с гибкого язычка, как одежда Габриэль упала к ногам, полностью обнажив ее перед внимательным взглядом Медведицы. Со вторым звуком варгана на дно лодки упала медвежья шкура, и одежда Медведицы превратилась в дымку и исчезла. Габриэль завороженно смотрела на совершенное тело Медведицы и желала дотронуться до ее подтянутого живота, до ее упругих бедер, окунуть руки в пространство между ними. Габриэль судорожно облизала губы и коротко вздохнула. Медведица едва заметно усмехнулась, извлекая третий звук из варгана, после которого Габриэль оказалась в ее тесных объятьях. Медведица крепко обнимала Габриэль сзади и твердыми сосками прижималась к ее спине. Руки Медведицы блуждали по бедрам Габриэль, с ласковой настойчивостью раздвигая их. Габриэль смущенно ерзала на коленях Медведицы, испытывая волнение, которое быстро растаяло, едва Медведица коснулась губами ее плеча. Габриэль расслабленно выдохнула, доверяясь умелым пальцам Медведицы. Она покачивалась в такт своему дыханию, в такт легким и плавным движениям Медведицы, которая гладила ее по мягкому животу, поднималась до выпуклой груди, накрывая ее ладонью. Она легонько дула в шею Габриэль, успокаивая, охлаждая ее кожу. Нежность разливалась по всему телу, Габриэль погружалась в мягкую полудрему, приносившую в ее душу гармонию и покой. Она ничего не боялась, ничто не могло потревожить ее, пока она была под защитой сильных рук Медведицы, ее баюкающих, нежных слов.
Медведица рассказывала истории о сотворении мира, о том, как в древности амазонки жили в любви, как живут теперь их души в Облачном мире.
Лодка несла их по волнам времени, где прошлое, настоящее и будущее слились воедино. За бортом проплывали эпохи, Габриэль видела, как создавались и разрушались миры. Видела все то, что было в прошлом, что будет в будущем и что происходит в настоящем. Они проплывали над землей, где амазонки приносили ей в дар сырные головы, напоминающие желтый круг луны, чтобы Лунная Медведица послала урожайную погоду, позволила успешно охотиться.
– С каждой ночью их становится меньше, – печально заметила Медведица, пересчитывая звезды.
Габриэль замечала, что звезды постепенно гаснут, оставляя небо совсем пустым, и когда погаснет последняя звезда, которую в мире людей называют Солнцем, мир погрузится во тьму – именно этого и добивалась шаманка Алти, варившая где-то там, внизу, на границе между миром живых и миром мертвых, свое зелье.
Когда-то она тоже была амазонкой. Шаманкой, обладающей невероятной силой, с которой не могла сравниться ни одна из ее сестер. Она могла бы направить эту силу на созидание, но решила возвыситься над всеми и выбрала неверный опасный путь, который уничтожил ее душу и все вокруг.



***

На другой стороне

Шорох где-то под половицей настораживает. Зена поворачивает уши к источнику звука и тихо подкрадывается к небольшой дыре в полу, из которой выныривает обеспокоенная крыса. В Зене просыпается инстинкт охотника, она мгновенно накрывает свою добычу мощной лапой, зажимая ее хвост между мягкими пушистыми пальцами. Крыса пищит и вырывается, смотрит на Зену необычными синими глазами, но, кажется, уже понимает неотвратимость судьбы. Зене нравится наблюдать, как отчаянно крыса цепляется за свою жалкую жизнь. Это напоминает Зене о ее собственной злой, темной воле, от которой она вот так же, как эта крыса, пыталась убежать. Но теперь, нависнув над своей жертвой и упругими усами задевая ее горячее, бьющееся тельце, она понимает, что все это было напрасно. Зене не стоило уходить из своей темноты. В темноте Зена ориентируется гораздо лучше, в темноте на все вопросы можно получить однозначные ответы, не приправленные ложью. В темноте все просто: каждый – лишь звено пищевой цепи. И жизнь не имеет никакой иной ценности, кроме питательной.

***

Сейчас

После ночного путешествия Габриэль вернулась в берлогу с каким-то странным ощущением. Она обошла все комнаты. Все здесь было одновременно и знакомо, и незнакомо ей. И все больше ее притягивала к себе тайна, скрывающаяся за маленькой запертой дверью. Хотя Габриэль прекрасно понимала, что в эту дверь, размером не больше игральной карты, она не запихнет даже руку, не говоря уж о голове и обо всем остальном. И все равно, каждый раз проходя мимо заветной дверки, Габриэль останавливалась, долго пытливо смотрела на нее, ожидая, наверное, что дверь откроется под ее взглядом. И в одну из ночей, когда Медведица в очередной раз отправилась в небесное путешествие, она просто легла перед дверцей, стряхнула с нее тонкую узорную пыль и, заглянув в маленькую замочную скважину, пристально всмотрелась в черноту за ней – и оттуда что-то пристально вгляделось в нее.

***

На другой стороне

Зена смотрит на крысу и в какой-то момент с резким шипением выпускает когти, впиваясь в жесткую шерсть на спине жертвы, придавливает ее к полу и набрасывается на нее, с хрустом перегрызая тонкую шейку, отрывает ей голову. Горячая кровь фонтаном вливается в рот, растекаясь по языку сладковато-соленой влагой. Некоторое время крыса еще бьется в конвульсиях и затем затихает. Зена потрошит ее, разрывая набитое круглое брюшко, жадно пожирает сочное мясо, из которого вдруг появляется маленький белый червяк и вползает в кошачьи ноздри.
Охотничья радость победы омрачается, и Зена вдруг чувствует странную слабость и тошноту. Зена откашливается, чихает, трет морду лапами, пытается избавиться от паразита. Но их становится больше. Они выползают из крысиного трупа и перекидываются на Зену, пока полностью не облепляют ее своей белой движущейся массой. Зена злобно скалится, вздыбливая шерсть вдоль позвоночника, отползает в сторону, трется о стены, раздавливая червяков.

***

Сейчас и на другой стороне

Габриэль смотрела на дверь, из-под которой вдруг выполз маленький паучок. Он подполз ближе и побежал вверх по ее ноге, затем по руке, пока она, наконец, не почувствовала легкое покалывание на пальце. Она поднесла руку к глазам, разглядывая красный хитин паука, узор на котором напоминал забавную рожицу.
– Если я могла быть такой же маленькой, я бы без труда могла пролезть под этой дверью, – вздохнула Габриэль, спуская паука на пол.

В тот же миг из ниоткуда в коридоре появились пауки, они заполняли собой все стены от пола до потолка.

Раздается пронзительный вопль, Зена вскакивает и видит, что черви исчезли, вместо них повсюду ползают пауки. Там, где раньше лежала крыса, лежит Габриэль, и на нее со всех сторон лезут насекомые.

Большие, маленькие, мохнатые, гладкие, черные, красные или с рисунками на спинах. Они залезали на Габриэль, ползали по ее лбу и щекам, заползали в рот, нос, уши. Острыми жвалами пытались пронзить кожу, один – тот, самый первый, видимо, вожак – сел ей прямо на глаз и провалился в зрачок. Габриэль стряхивала пауков, отплевывалась, но насекомых становилось все больше, пока они черной волной не захлестнули ее. Краем глаза Габриэль заметила черную кошку с синими глазами.

Кошка пыталась раздавить пауков, лупила по ним хвостом и лапами, но они, соединившись в целый, единый организм, опутали Габриэль липким коконом и поглотили ее. Габриэль не растворилась в желудочном соке, а сама превратилась в маленького паука и вместе со всеми без труда заползла под дверь.

Стремительно уменьшаясь, Зена проваливается в пустоту, вдруг разверзнувшуюся под ее ногами.


***

Сейчас

Комната внутри оказалась круглой и просторной. В центре стоял котел, в котором варилось время. Перед котлом сидела огромная белая паучиха с мохнатыми длинными лапами и помешивала варево, от которого поднимался желто-зеленый дым.

Габриэль подползла к ней поближе, забралась на ободок котла и заглянула внутрь. Там, как во сне, короткими вспышками появлялись и исчезали страницы ее полузабытой жизни. Встреча с Зеной, их первое путешествие вместе, первый разговор у костра, первые неловкие объятья, слова. И в то же время она видела, как внизу, на земле, Алти варила зелье и пританцовывала вокруг него в безумной пляске, ударяя в бубен.

Паучиха сняла с шеи цепочку с круглым золотым медальоном, на котором был выгравирован выпуклый цветок эдельвейса.

– Помни, ты должна открыть глаза именно в тот момент, когда ноги твои коснутся твердой поверхности. Не раньше и не позже, иначе ты навсегда останешься пауком и уже ничем не сможешь помочь ей, как и всем нам.

Габриэль закрыла глаза и без страха шагнула вниз, падая в котел. Она пролетала сквозь времена и пространства, сквозь моря и земли, сквозь жизни и смерти. Она летела куда-то вниз по бесконечно длинному черному коридору, проваливалась пустоту.

***

На другой стороне

Бесконечно долгое падение обрывается в глубоком сосуде, заполненном какой-то густой холодной жидкостью. Принюхавшись и попробовав ее на вкус, Зена понимает, что это прокисшее молоко.
Как лягушка из басни, Зена барахтается в молоке, сбивая пену. То ли от ее действий, то ли от какой-то неведомой внешней силы кувшин приходит в движение и летит вниз, разбиваясь на осколки, выбрасывая Зену на пол. Она с трудом поднимается, проскальзывая по луже молока мелкими розовыми лапками, похожими на человеческие руки. Зена мельком осматривает себя. Длинный щетинистый хвост, вытянутая мордочка с подвижным носом. Зена – крыса, но ей некогда оценивать свой новый облик.

***

Сейчас

Коснувшись, наконец, твердой поверхности, Габриэль в то же мгновение открыла глаза, снова оборачиваясь собой. Но она оказалась не на земле, а в кипящем молоке на дне чугунного котла, в котором варилось человеческое тело. Тело Зены. Ее волосы плавали длинными темными водорослями на поверхности, обрубленные конечности болтались кусками мяса, тут же бултыхалось и ее переполненное кровью сердце. Габриэль не успела еще толком осознать, что произошло, как амулет на шее потащил ее наверх. Как только Габриэль вынырнула из котла, крупными глотками хватая воздух, к ней тут же подскочила Алти, ударила жесткой стороной колотушки по затылку. Жадно сверкая глазами, она потянулась к цепочке на шее, но Габриэль успела дернуть медальон к себе и прижать его к груди.

Молоко взметнулось вверх белой пеной и разлетелось фонтаном горячих брызг. Неудержимая сила затягивала Габриэль вниз, на самое дно. Сквозь ускользающее сознание, сквозь плотную толщу молока Габриэль видела темный силуэт Алти, слышала отголоски ее обозленного дикого воя. Золотой цветок в руке становился горячим и просачивался сквозь зажатый кулак яркими пучками света. Габриэль раскрыла ладонь, позволив свету окутать себя золотистой сферой, в которой все движения прекратились. Душой овладел предсмертный покой. Время замерло, затвердело, превратилось в тонкую пластину янтаря. От легкого прикосновения оно пошло мелкими трещинами и разбилось, разлетевшись острыми осколками. Один из них попал Габриэль в левый глаз, а другой – прямо в сердце.

***

Сейчас и на другой стороне

На полу лежит Габриэль, одетая в какую-то драную серую робу. Ее посеревшие волосы коротко острижены. Она трясется мелкой дрожью, мучительно задыхается, давясь собственным языком. Забравшись на ее грудь, Зена замечает круглый медальон на ее шее. Хватает его и, с огромным трудом разомкнув сведенную судорогой челюсть Габриэль, чуть приоткрывает ей рот, хвостом очищает его от обильной белесой пены, заталкивает медальон внутрь и прижимает им язык к нижнему нёбу. Габриэль рывком глотает воздух и открывает глаза, залитые желтовато-бурой кровью.

Габриэль очнулась в луже остывшего молока, разлитого на деревянных дощечках пола, почерневшего от вечной сырости. Вокруг лежали разлетевшиеся черепки разбитого глиняного кувшина. А на груди сидела странная синеглазая крыса и активно подбиралась к лицу, но Габриэль успела схватить ее и отшвырнуть в сторону.

Зена ударяется головой о стену и теряет сознание.

***

Сейчас

Царапая пол, пытаясь схватиться за него обломанными ногтями, цепляясь за кухонный шкаф, Габриэль поднялась, чувствуя лихорадочную дрожь в пальцах и во всем теле. Страшно болела голова, как будто череп раскололся, и его острые края впивались прямо в мозг. К горлу подступала липкая тошнота. Габриэль вырвало в раковину, но легче не стало, только на языке остался горький привкус желчи. Было ощущение, что Габриэль всю свою жизнь беспробудно пила, что, впрочем, было почти правдой, судя по тихому звяканью бутылки рома, бесцельно катавшейся под раковиной.
Зеркало отразило безрадостную картину. Габриэль не узнавала себя. Свалявшиеся вихры тускло-желтых, как пересушенная солома, волос были неровно обрублены. Осунувшееся, пергаментно-серое лицо с темными багрово-синими пятнами под опухшими глазами. Посеревшие губы, покрытые какой-то белесой пленкой и остатками пены.
На левом глазном яблоке полопались сосуды и весь белок залило красным, а в уголке глаза торчал мелкий осколок янтаря. Габриэль попыталась выдавить его, вытащить пальцами, но осколок только провалился глубже, причиняя невыносимую боль. Поняв, что так ничего не получится, Габриэль вытащила из-за голенища сапога длинный нож, подняла с пола бутылку. Ополоснув лезвие ромом, она точным рывком подсунула кончик ножа под тонкое нижнее веко и выдернула обратно. Осколок вылетел и отскочил на пол.
Пронзительно закричав от боли, Габриэль вцепилась в края раковины и заметила, что собственное отражение стало меняться, вытягиваться и наполняться более живыми, яркими красками. В зеркале Габриэль стала совсем другой, такой, какой она видела себя в тех мучительных снах, которые вот уже несколько ночей не давали ей покоя. На ней была длинная светлая туника до самого пола. Густые, светлые волосы красивыми локонами падали на плечи и сияли, как будто в них отражалась солнце, которого уже давно не было в этих краях. Отражение улыбалось, протягивая Габриэль руки, жестом приглашая следовать за собой. Габриэль не стала раздумывать слишком долго и шагнула в мутное, отливающее медью зазеркалье.

На другой стороне

Когда Зена поднимается снова, вокруг уже никого нет. Только плесень, наросшая на стенах, да клубы пыли и паутины в углах полуразвалившегося дома. Зена бежит, стуча острыми коготками по полу, спотыкается о торчащие деревяшки и ржавые гвозди. Наконец она случайно ныряет в какую-то маленькую дырку в полу между прогнившими половицами, а когда выбирается оттуда, на нее обрушивается огромная когтистая лапа. Зена оборачивается и видит черную кошку с пронзительно синими, почти человеческими глазами. Все это уже было, а значит, повторится снова. И все же Зена чувствует крысиный страх, маленькое сердце бьется с утроенной частотой, не желая мириться со своей участью. Злая воля нависает над Зеной кошачьей мордой и безжалостно смыкает челюсти на ее шее. Агония длится несколько секунд, и Зена погружается в небытие.

***

Сейчас

В мире зазеркалья все было странным. Очертания предметов терялись в белой, полупрозрачной дымке. Движения казались осязаемыми, оставляли в воздухе тонкий, похожий на клочья перистых облаков след, который через какое-то время растворялся. На первый взгляд обстановка в доме была как и прежде, но тут было чисто и мебель не разваливалась на гнилые куски от одного неосторожного прикосновения. Было ощущение, что Габриэль вернулась на несколько десятков лет, а может быть, на целую жизнь назад. Она направилась в свою комнату. На постели валялся кожаный походный рюкзак, из которого торчал кусок свитка. Габриэль достала его и осторожно развернула. Запах папируса наполнил душу каким-то особенным волнением, от которого хотелось взять в руки перо и начать писать все что вздумается, не думая о смысле и форме, просто позволяя выразиться в словах всему, что пролетает в голове. Свиток был исписан мелким убористым почерком, и сердце Габриэль невольно билось сильнее и согревалось радостью, когда она читала строчки, переполненные любовью и бесконечной нежностью. Дружеские объятья, мимолетные взгляды, случайные прикосновения, самые теплые слова – все это казалось таким живым, таким настоящим, словно было на самом деле. Только Габриэль почему-то забыла об этом, а может, кто-то специально вынул воспоминания из ее головы.
На полях порывистыми росчерками были сделаны маленькие зарисовки, в основном портреты женщины. Габриэль вздрогнула. Нарисованная женщина была похожа на ту, что она часто видела во сне. Женщина называла Габриэль по имени, просила о помощи, как будто они давно были знакомы, как будто они что-то значили друг для друга. Каждый раз просыпаясь после таких снов, Габриэль чувствовала досаду и сожаление. Ей хотелось вернуться обратно в тот мир, где небо было чисто-голубым, как глаза этой женщины, а солнце еще не забыло дорогу к земле.
Чернила запечатлели на свитке выразительный портрет, обрамленный темными прядями волос. Прямой аккуратный нос, нитка поджатых губ, косая линия скул, подчеркивающая старательно прорисованные глаза, которые даже на таком торопливом наброске смотрели внимательно и строго. Рядом остался легкомысленный след маленьких губ. Поцелуй. Габриэль усмехнулась, неосознанно дотронувшись пальцами до своего рта.
В свитке несколько раз было написано имя этой женщины. Зена. Но сколько Габриэль ни повторяла его, ни прокатывала по языку, пробуя на вкус, она не находила отклика в своем сердце. Она совершенно ничего не помнила о ней. Вздохнув, Габриэль прочитала историю от начала до конца.


***

Раньше

Они плыли на корабле, уплывали далеко-далеко, за границу мира, они уже пересекли границу, поставленную Гераклом, пересекли его столпы и плыли дальше в неизведанную и страшную страну под названием Гиперборея, в землю северных амазонок.
Волны доходили до середины корабля, скатывались пеной у основания носовой фигуры, изображавшей русалку, несущуюся наперерез морю.
Под зеленовато-голубой водой проплывали маленькие серебряные рыбки, иногда выскакивали на поверхность, сверкая прозрачными плавниками-крыльями. Солнце разбивалось о воду тысячью мелких искр и, отражаясь от зеркальной глади, слепило глаза. Морской воздух, наполненный резким запахом соли и водорослей, прохладно скользил по коже, заползал под одежду и легкой испариной оседал на бледном лице Габриэль. Ее снова укачивало, и она перевешивалась за борт, надеясь в такой позе найти какое-то облегчение.
На протяжный свист она обратила внимание не сразу. Только когда в плечо вонзился острый дротик, упавший откуда-то сверху, Габриэль подняла голову и увидела огромную бурую тучу, стремительно несущуюся к кораблю. Туча при внимательном рассмотрении оказалась стаей медных птиц, которые беспорядочно кружили над кораблем, роняя тяжелые перья, больше похожие на длинные, острые стрелы, и оглашали окрестности своими металлическими воплями.
– Стимфалийские птицы! – выкрикнула Зена, вытаскивая из-за спины меч. – Они боятся громких звуков.
Воительница снова была собой – смелой, отважной, умеющей быстро принимать решения. Габриэль с восхищением смотрела, как она быстро забралась на корму и мечом ударила в корабельный колокол, хотя ее собственный командный голос звучал гораздо громче любых колоколов.
– Доставайте мечи, щиты, все, что способно произвести сильный шум.
Все потонуло в звуках. Звон мечей и стук щитов, яростные крики и топанье нескольких десятков пар ног. В птиц летели стрелы и метательные ножи, Зена бросила шакрам, сбив нескольких зазевавшихся птиц, а потом легко поймала его. Габриэль оказалась в самом центре настоящего безумия. Она во всю мощь загорланила старую моряцкую песню ее дедушки, через пару строчек срываясь в хрип, смеясь и без перерыва выкрикивая в воздух, чтобы птицы убирались прочь, чтобы летели обратно в свои гнезда. Она грозила в небо кулаками и напрочь забыла о своей морской болезни.
– Мы сделали это! – победно воскликнула Габриэль, хватая Зену за руки. Зена лишь усмехнулась, убирая назад меч.
– Боюсь, это не самое опасное, что мы встретим на пути, – сдержанно сказала она.


***

Сейчас

Невозможно было определить, сколько времени Габриэль проспала. Кажется, прошла целая вечность, но за окном ничего не изменилось. Солнце висело над линией горизонта, с трудом пробиваясь кроваво-оранжевыми лучами сквозь тяжелые серые тучи.

Проснулась Габриэль снова на своей постели, изъеденной молью и клопами. Заглянула в маленькое зеркальце: левый глаз затянулся молочно-белым бельмом. Но, как ни странно, она отлично им видела, хотя зрение стало иным. С левой стороны все было более ярким, чем с правой. Казалось, что на глаза все это время была опущена пелена, а теперь ее сняли, и Габриэль видела мир таким, каким он был на самом деле, а не таким, каким его хотели ей показать. Она хотела выколоть и правый глаз, чтобы видеть все как есть, но потом решила оставить. Если кто-то создал вокруг нее иллюзию, то Габриэль должна видеть то, что ей хотели показать, и тогда ей легче будет найти то, что от нее пытались скрыть.
Каждый раз в зеркале, в снах, в пьяном бреду, в расплывчатых видениях, что мучили ее во время болезненных приступов, она видела, как пространство покрывается трещинами, и сквозь них прорывалось то, настоящее, что от нее прятали. Вся жизнь ее вдруг показалась каким-то затянувшимся сном, ночным кошмаром, и она никак не могла проснуться. Это было довольно странное ощущение, осознание, что время протекает мимо, не задевая, не оставляя в ее душе след. Габриэль не могла точно сказать, когда она начала чувствовать, что все вокруг нее неправда, чья-то большая ложь, жестокая игра. Как будто кто-то вытащил из ее головы воспоминания и подменил их. Все это время она спала и сон принимала за реальность, но единственное, что в ее жизни было настоящим – та женщина с темными волосами. Она звала Габриэль. Ей нужна была помощь. И Габриэль нужно было найти ее. Нужно было найти, она даже не представляла, где и как, – но решительно собрала свои вещи в заплечный мешок и вышла из дома.
Задержавшись на пороге, Габриэль вдруг с удивлением поняла, что совершенно не помнит, чтобы она когда-нибудь вообще выходила из этой дряхлой хижины. Как будто она там прожила всю жизнь, как в раковине, не покидая своего плена, не беспокоясь о том, что было снаружи.
Помедлив немного, чтобы темные духи, державшие ее в этом сонном заточении, подумали, что она никуда не собирается уходить, Габриэль шагнула на улицу. Первый шаг всегда был самым трудным, но без него невозможно начать путь.
Снаружи дом выглядел еще более жалко, чем изнутри. Полуразвалившийся, заросший до самой крыши ядовитым остролистым плющом, весь почерневший, как будто после пожара, с изъеденными насекомыми и временем стенами. Сквозь стыки бревен пробивались ошметки мха, плесени и комки забившейся пыли и грязи. Как будто дом стоял здесь в запустении не меньше сотни лет. Габриэль глубоко вздохнула, втягивая носом затхлый запах прелой земли и влажной хвои, и шагнула во тьму.
Со всех сторон дом был окружен густым, непроглядным лесом. Деревья стояли черной стеной и тянулись вверх кривыми сучьями, похожими на лапы страшных монстров из детских кошмаров. Тьма окутала Габриэль холодной пеленой. Деревья точно выросли над ней, взгромоздились, протягивая хищные, покрытые колючками пальцы, и не давали пройти. Тропы, которые, казалось, появлялись, тут же зарастали, едва только она делала шаг. Габриэль оглядывалась по сторонам, чтобы найти хоть какой-то просвет, но стволы, как будто назло, плотнее смыкались перед ней, как захлопывающиеся двери. Даже когда Габриэль запрокидывала голову к небу, она не видела света: над головой сплетались верхушки деревьев, и узоры их сцепленных веток напоминали то ли паутину, то ли клетку, в которую Габриэль так неосторожно угодила.

С другой стороны

Зена сидит на вершине сосны. Взглянув на свои черные крылья и длинный вытянувшийся клюв, Зена догадывается, что теперь она черный ворон. Сквозь густую крону деревьев она высматривает Габриэль, но видит только дым, стелющийся над верхушками. Сверху Зена видит, что лес совсем небольшой – всего лишь пара взмахов крыльев. Он начинается от дряхлой избушки и обрывается на высокой скале, у подножия которой течет река кипящей лавы, опоясывая какой-то город.

***

Сейчас и с другой стороны

Пройти в лесу можно только по одной узкой тропинке, и вскоре Зена замечает внизу светлую макушку. Габриэль идет прямо к обрыву, и у Зены замирает сердце, когда она смотрит, как каждый шаг Габриэль приближает ее к неминуемому падению. Зена хочет подлететь к ней, но лишь только она опускается чуть ниже слоя прозрачного дыма, как теряет Габриэль из виду.
Габриэль шла довольно долго, как ей казалось, но вскоре вышла обратно к дому. Она сначала подумала, что это просто похожий дом для какой-то другой пленницы, но обойдя дом со всех сторон, заглянув в затянутые обрывками паутины окна, она убедилась: это тот самый дом, который она покинула. Габриэль отправилась в путь снова – и снова оказалась прямо перед домом. Она предприняла еще несколько попыток уйти из этого зачарованного места, но куда бы она ни шла, где бы ни сворачивала, она все равно выходила к этому проклятому дому.
Зена поднимается к верхушкам деревьям и растерянно озирается по сторонам. Габриэль нигде нет, но через мгновение она опять появляется возле избушки и направляется по тропинке прямо к обрыву. Зена наклоняет голову к плечу, удивленно моргая. Так повторяется несколько раз. Габриэль идет прямо, но едва до выхода из леса остается один шаг, она исчезает и оказывается возле избушки.
И дело было вовсе не в том, что она ходила по кругу. Что-то не давало Габриэль уйти из леса, что-то путало, мешало. Она даже оставляла зарубки на деревьях, и все равно каждый раз ее как будто кто-то хватал, как шахматную пешку, и переставлял обратно. В самое начало доски.
Это сводило с ума. Габриэль чувствовала себя запертой в этой бесконечной петле, в которой время не двигалось, повиснув над головой вечными сумерками. И страшная тишина давила на уши. Не было слышно ни пения птиц, ни шебуршания зверей, ни даже порывов ветра. На мгновение Габриэль даже подумала, что оглохла и пронзительно выкрикнула в пустоту. Звук разлетелся по всему лесу, отражаясь глухим эхом от каждого дерева. Точно отвечая на зов Габриэль, где-то прокричал ворон.
Воздух вдруг стал видимым, он дрожал, покрываясь мелкой рябью, как водная гладь перед бурей, уничтожающей все вокруг. Габриэль замерла. Пульсирующая золотистая аура охватывала ее голову, наполняла слух тихим звоном, который все разрастался, становился невыносимо громким, металлическим давящим гулом. Габриэль закрыла уши и зажмурилась, но все равно звуки были такой силы, что вибрация ударяла в грудную клетку, стучала под ребрами.
Какая-то тревожность повисла в воздухе навязчивым гулом, и казалось, что кто-то скручивает время и перемешивает все нити, перетаскивая предметы из одной точки времени в другую. Зена поднимает голову и видит, как из пустоты появляются гигантские птицы с огромными железными клювами и лапами, перехваченными золотыми кольцами. Они сбрасывают на землю острые медные перья, целясь прямо в Габриэль.
Взмахи крыльев птиц поднимали пыль по всему лесу. Они подлетали к Габриэль, цепляли ее волосы, свивали из них гнезда. Птицы садились на ее плечи, рвали когтями ее одежду, оставляя на коже глубокие порезы. Пытались выклевывать глаза, губы, добраться до языка.
На помощь Габриэль прилетел черный ворон. Он несколько раз ударил птиц клювом по головам. Распахнул перед Габриэль крылья, защищая ее от нападений. Набрасывался на птиц, выдирал мощными лапами пух со вздыбленных птичьих боков, но силы были неравны. Ворон выдыхался. Птицы, зло вопя, раздирали его в клочья. Габриэль смотрела на птиц, на их блестящие медные перья, острые, как ножи, на их огромные позолоченные клювы и пыталась вспомнить что-то важное, что-то ускользающее от нее, что-то, что она знала совсем недавно.
Птицы. Эти птицы. Габриэль видела их раньше. Совсем недавно. Когда корабль плыл. Нет. Габриэль не могла вспомнить. Ворон закричал, но вряд ли Габриэль могла бы понять вороний грай, вырывающийся из его глотки. На одно мгновение он повернул голову, и Габриэль увидела его ярко-синие глаза. Ярко-синие глаза… Ярко-синие, как глаза той женщины из свитка.
Свиток.
Габриэль улыбнулась, чувствуя, как тело все сильнее охватывает предчувствие нового озарения. Конечно же, Стимфалийские птицы. Додумать эту мысль Габриэль не успела, ее охватила лихорадка.
Холодный пот скатывался мелкими каплями вдоль позвоночника Габриэль и скапливался на пояснице. Ее окутывало какое-то душное зеленовато-желтое облако, делая все тело тряпочным, бессильным. Где-то далеко вспыхнула искра. Она все расширялась, пока не обратилась в огромный ослепительно-белый шар. Габриэль расставила в стороны руки, она хотела, чтобы этот свет расщепил ее на части. Как только Габриэль оказалась внутри светящейся сферы, она закричала, и от ее пронзительного крика все птицы застыли на месте, охваченные каким-то неестественным оцепенением.
Зена тоже не может противостоять этому звуку. Она зависает в воздухе. Тело заполняется внутренней вибрацией и, достигнув невозможной частоты, разлетается на мелкие части.
Стимфалийские птицы рассыпались мелкими осколками.
Габриэль задрожала всем телом, цепляясь за деревья, за воздух, землю. Она каталась по траве в лихорадочной пляске, руки и ноги ее качались в разные стороны, как будто она была деревянной куклой с растрепавшимися нитками, которые привязывали конечности к туловищу. Неведомое невидимое существо необычайной силы хватало ее за ноги, ломало, швыряло, подбрасывало, дергало, протаскивало по земле, пытаясь, наверное, убить и растерзать. Наконец, измученная, она упала на землю, подложив ладони под горячечный влажный лоб.

***

Сейчас

Очнулась она все в том же лесу. Над ней склонилась Алти, но это была не совсем она, а лишь ее тень. Габриэль с трудом поднялась и попыталась уйти, но куда бы она ни поворачивала, везде встречалась с холодным взглядом Алти. Она смотрела на Габриэль злыми красноватыми угольками глаз. Шаманка была повсюду – и ее не было нигде. Лишь ее призрак – но даже дух ее был силен. Она запрокинула голову к небу и закружилась в диком, безумном вихре ритуального танца. Руки ее взлетали, как ночные мотыльки, замирали в воздухе, крючковатыми пальцами пытаясь что-то захватить, зацепить, сжать. Она точно пряла из времени, из пространства пряжу, вытягивала длинные невидимые нити, обрывала их, отбрасывала в сторону.
Из-под ее ног брызгами разлетались горячие искры и на лету превращались в змей, скручивались и раскручивались в воздухе, устилали своими разноцветными извивающимися телами землю. Сверкали желтыми драконьими глазами, гремели маленькими погремушками на хвостах, шипели, как шипит уголь, если брызнуть на него водой. Все ближе подползали они к ногам Габриэль, сплетались вокруг нее кольцами, обвивали и туго стягивали ее ступни, лодыжки, пружинисто забирались под юбку и направлялись вверх. От соприкосновения с их шершавой горячей кожей на ногах оставались ядовитые, вздувающиеся пузырьками ожоги. Первым порывом ее было бежать отсюда, бежать так далеко, насколько хватит сил, бежать со всех ног. Забыть обо всем, выбросить из головы все, что здесь было увидено и услышано, даже если все это происходило лишь в ее воображении. Этот страх, как живое существо, сидел на ее плече, холодными длинными пальцам сжимал затылок и торопливо нашептывал трусливые решения.

***

На другой стороне

Снова собравшись воедино, Зена понимает, что не чувствует ног. Точнее, она совершенно ничего не чувствует ниже подбородка. Как будто от нее осталась лишь расплющенная голова, из которой таинственным образом извлекли середину, оставив только глаза, чтобы смотреть, рот, чтобы дышать, и внешнюю кромку лица. Сзади она упирается во что-то мягкое и теплое. На глаза падают лоскуты черной кожи. Зена пытается оглядеться, но не видит ничего из-за окружающей туманной черноты и тряски, которая разогревает изнутри.
Когда жар становится нестерпимым, кто-то хватает Зену между глаз и бросает на землю. Зена лежит и не может пошевелиться.
Дни сменяются черными ночами, ночи – серыми днями. Они тянутся бесконечно долго и в то же время проносятся в один короткий миг, за который Зена успевает только моргнуть.

***

Сейчас и с другой стороны

Тугой клубок змей опутывал ноги Габриэль жгутами, она попыталась сделать шаг, но споткнулась обо что-то и растянулась на земле. И тогда смогла разглядеть блестящее лезвие, проглядывающее сквозь траву. Габриэль смахнула комки разрыхленного дерна и вытащила круглый метательный нож. В его отражении она увидела свои глаза, а поверх них – ярко-голубые глаза той женщины из снов.
«Габриэль», – беззвучно выдыхает Зена, встречаясь с проницательным и немного испуганным взглядом зеленых глаз. «Зена, – как будто отвечает Габриэль, касаясь губами ее лба. – Кем бы ты ни была, помоги мне». Она широко размахивается и кидает Зену вперед, прямо в темную тень Алти, выросшую перед ней.
Тень Алти рассыпалась на огненные брызги, от которых загорелась трава, огнем и дымом окутывая все вокруг. Габриэль бросилась бежать, чувствуя, как ее ноги вытягиваются, а руки пригибаются к земле, как шея ее становится длиннее, а на голове вырастают тяжелые ветвистые рога. Габриэль превратилась в оленя и теперь бежала по горящему лесу, пытаясь отыскать выход. Но сквозь разъедающий глаза дым она увидела охотницу, которой была она сама, но в другом измерении. В другом времени. Габриэль из прошлого. Сосредоточенная, решительная, охотница Габриэль, напряженно сдвинув брови, натягивала тетиву лука, и олень-Габриэль смотрела на нее с какой-то звериной тоской и смирением. Как бы она ни старалась, она не смогла бы убежать от уже случившейся судьбы, и ей оставалось только принять ее. Ей не было страшно, какое-то безразличие затянуло глаза пеленой, окутало тело неподвижностью, точно все это происходило уже не раз и неотвратимо произойдет снова. Охотница выстрелила из лука, и стрела попала Габриэль прямо в сердце, выбивая из него осколок. Из глубины ее сознания, из глубины ее сущности вырвался клокочущий, гулкий рев. Свет погас, и земля разошлась под ее ногами.

***

На другой стороне

Зена проходит сквозь черную тень и летит дальше, со звоном ударяясь о деревья и крупные валуны. Перед глазами все проносится в пестром стремительном вихре, пока чья-то рука снова не выхватывает Зену из этого калейдоскопа. В тот же миг она возвращается в свою привычную человеческую форму, сжимая в вытянутой руке нагревшийся шакрам.
Вокруг все охвачено огнем. Горят болота, горят реки, горит земля под ногами, трава и деревья. Горит весь лес. Пожар, по всей видимости, идет от маленькой избушки, полыхающей неподалеку. Зена оглядывается и видит только одну тропку, ведущую прямо туда, откуда раздаются человеческие крики. Зена бежит по ней, отмахиваясь от языков пламени мечом, но огонь все равно опаляет ее кожу, поджигает волосы, перебрасывается на одежду, расплавляя металлические детали и кожаные лоскуты. Зена подбегает к почерневшей двери, с грохотом обрушивает ее и забегает в дом. Внутри нет никакого огня. Только кипящий котел, стоящий посреди комнаты, из которого поднимается спиралью красно-черный дым, рисуя в воздухе силуэты адских чудовищ. Возле котла пляшут амазонки. Они лихорадочно извиваются, то расстилаются по полу, то подпрыгивают высоко, то приседают, крутясь вокруг себя. Зачарованная их движениями, Зена сама не замечает, как присоединяется к ним, она кружится в танце вместе с ними, резко дергая головой так, что волосы взлетают вверх и хлестко падают на плечи. Ее руки свободно раскачиваются из стороны в сторону. Она то рычит хищным волком, то мурлычет дикой кошкой, то пищит пронырливой крысой и кричит сизым вороном. Она завывает, заражаясь всеобщим волнением, сакральным возбуждением, заставляющим изо всех сил надрывать горло и двигаться в такт ускоряющемуся сердечному ритму, стучащему в голове барабанным боем. По спине катится пот. Все быстрее и быстрее, забывая о собственном существовании, Зена кружится возле котла и падает, успев ухватиться за край котла, и заглядывает внутрь.
Со дна вздымается бурлящая молочная пена, пузырится, лопается тонкой желтовато-прозрачной пленкой. И сквозь нее показывается уставшее, осунувшееся лицо Габриэль. Она смотрит на Зену с невыразимой тоской и мольбой, застывшей в ее остекленевших глазах. Зена спешно хватает ее за руки, пытается вытащить из котла. Но лишь только Габриэль появляется над поверхностью, как тело ее мгновенно разлагается, остается один скелет. Она сбрасывает свое тело, как ненужную оболочку, как змея сбрасывает кожу. Поднимается на волнах, сжимая в руках свое бьющееся сердце. Скелет расправляет руки и начинает стремительно крутиться вокруг своей оси, вызывая вокруг себя легкий смерч и рассеивая горячие белые брызги. Сердце в длинных костлявых пальцах становится бубном. Скелет бьет в него, с каждым ударом обрастая живой плотью, и в конце своего камлания превращается в древнюю старуху, чье смуглое, точно опаленное всеми кострами лицо исписано рунами.
– Алти! – кричит Зена и, охваченная ужасом, отступает.
Шаманка спрыгивает на пол и, вращаясь волчком, поднимает вокруг себя огненные всполохи. Она выпускает из рук огненные жгуты и с размаху бьет ими по плечам Зены, по ее спине, заставляя ее корчиться и метаться по юрте. Зена достает из-за спины меч и набрасывается на Алти. Бьет ее наотмашь, зло, беспощадно, не глядя, бьет что есть силы. Бешено. Яростно. Как она умеет. Только так, только в пылу борьбы она забывает о страхе, который, если на мгновение остановиться, на мгновение перестать сопротивляться, сразу обрушивается на тело бессилием, сковывающим конечности. Оттого Зена так отчаянно сражается с Алти. Временами ей кажется, что она дерется сама с собой, со своей тенью. Алти легко уходит от ее ударов. Лезвие меча вхолостую рассекает воздух. Слепой гнев Зены придает шаманке силы. Зена подпрыгивает вверх, переворачивается в воздухе и бьет ногами в грудь Алти, но та уклоняется, и Зена кубарем падает, проваливаясь сквозь пол, сквозь землю, летит вниз в бесконечность, пока не оказывается на дне какого-то котлована. Зене некуда спрятаться. Вокруг вырастает толпа амазонок, обернувшихся в инферналов, порожденных тьмой. Их кожа пылает и плавится, они тянутся к Зене, называют ее по имени. В них угадываются какие-то человеческие черты, но они больше не люди. Они подходят к Зене, упираются в ее грудь покатыми головами, желая уронить на землю, желая разорвать ее, растоптать, уничтожить. Они готовы убить, чтобы заполнить свою внутреннюю пустоту. Где-то в глубине их выщербленных глазниц таится что-то человеческое, забытое, и это что-то не дает Зене покоя, она бы хотела им помочь, но может только убивать их, надеясь облегчить их страдания. Но трупы поднимаются снова, становятся еще злее, беспорядочно оглядываясь по сторонам, натыкаются на Зену, чуют ее запах, и в их пустых глазах вспыхивает жажда живого тела.
– Зена, – шелестят беззубыми ртами амазонки, лохмотьями сдирая с себя обожженную кожу, бросая ее под ноги, – твое место рядом с нами.

Они цепляются за руки Зены, заглядывают в ее глаза, облепляют со всех сторон, облизывают ее гниющими языками, оставляя на коже вздувающиеся пузыри, они вгрызаются в ее тело, трогают ее облезшими костями рук. Они хватаются за ее кожаное платье, их пальцы с хрустом ломаются, как веточки, но они все равно рвут ее одежду, впиваются в тело влажными скользкими деснами, кусают и с чавканьем облепляют ее снова, желая погрузиться в нее, сделать ее своей частью. Они хватают Зену за грудь, до боли выкручивают соски и холодными пальцами подбираются к ее промежности, царапая кожу, оставляя на ней багровые рубцы. Амазонки злобно шипят и с новой силой набрасываются на Зену. Подняв голову, Зена видит, что стоит на дне огромного котла, и над ней черным затмением нависает лицо Алти. Шаманка неистово хохочет, вырастая на глазах, становясь непомерно огромной, заполняя собой все пространство. Куда бы Зена ни повернулась – повсюду красные глаза Алти, ее дикий смех.

– Тебе никогда не победить меня! – зло смеется шаманка.

– Нет! – отчаянно кричит Зена, и вдруг вспышка ярко-белого света озаряет ее разум. Она улыбается. – Я убила тебя однажды, убью и еще раз. Ради Габриэль…

***

Габриэль открыла глаза. Она лежала на каком-то каменном выступе, похожем на жертвенный алтарь. Над головой воздух закручивался в черный вихревой поток, время от времени рассекаемый всполохами молний. Хвост этого вихря уходил в котел, стоящий в центре вершины. Вокруг него плясала Алти, ударяя в бубен и потрясая длинной цепочкой с медальоном. Габриэль торопливо проверила шею и с ужасом не обнаружила янтарного амулета. Шаманка опускала медальон в котел, но, как ни странно, ничего не происходило. Алти приходила в ярость, и ее песни становились все громче, а движения все более хлесткими, злыми. Она металась вокруг котла, ударяла сапогами в его черный бок. В конце концов она хрипло завыла и развернулась, вздымая полами своего балахона пыль. Вглядевшись в ее фигуру, Габриэль закричала от ужаса, и Алти бросилась к ней, моментально оказавшись рядом. Габриэль сжалась, не смея пошевелиться, не смея дышать, когда Алти дотрагивалась до ее щеки почерневшей иссушенной рукой.

– Сучка! – хрипло выругалась Алти. – Ты что-то сделала с ним? Почему… я не могу…

– Я не знаю, – испуганно выдохнула Габриэль.

– Врешь! – разъяренно завопила Алти и ударила Габриэль по лицу.

Габриэль машинально отвернулась, прикрыв голову руками, но боли не было, удара не было. Только в животе ледяным ежом скручивался ужас, а к пересохшему горлу липким комом подступала тошнота. Габриэль удивленно подняла глаза, в упор посмотрела на Алти. И увидела – пустоту. Беспокойную душу, которая прячется от самой себя, от знания, которое может уничтожить ее совсем, цепляется за свое существование, какую бы форму оно ни принимало. И в этот момент, хотя страх все еще неприятно холодил внутри, Габриэль почувствовала сострадание. Она вдруг поняла, что Алти не сможет причинить ей вреда, больше не сможет. Ее злость, ее негодование – все это не имело никакого значения.

– Алти, – тихо сказала Габриэль, протягивая чуть подрагивающие руки к шаманке, – я хочу тебе помочь.
– Так же, как они помогли мне! – зло огрызнулась Алти.
Она взмахнула руками, и пламя костров, разложенных по углам площадки, вспыхнуло сильнее и поднялось извивающимися языками до самого неба, освещая пространство. Тогда Габриэль увидела, какой огромной была вершина пирамиды. Она была похожа на кладбище. Рядами стояли каменные выступы, на которых лежали бездыханные амазонки. Они выглядели мертвыми – убитыми. Их тела были залиты кровью, которая стекала вниз, заполняя трещины между каменными плитами пола. Рядом с ними лежало и их оружие. Окровавленные мечи, топоры, ножи, стрелы… Но они не были мертвы – просто погружены в очень глубокий тревожный сон, от которого они могли бы никогда не очнуться. Габриэль покачала головой.

– Они пытались тебя убить, – с каким-то болезненным прозрением едва слышно проговорила она.

– И у них ничего не вышло! – злорадно рыкнула Алти.

– Потому что тебя невозможно убить, – цепенея, продолжала Габриэль.

– Именно! – рассмеялась Алти. – Самодовольные твари думали уничтожить меня, но попали в свои же сети. Им невдомек, что я шагнула гораздо дальше, чем дано понять их жалким умам, потому что моя власть теперь беспредельна и я победила смерть.

– Нет, – покачала головой Габриэль.

– Что – нет? – Алти озадаченно посмотрела на Габриэль.

– Тебя невозможно убить, потому что, – Габриэль торопливо заговорила, больше отвечая на свои мысли, чем на вопрос Алти, – ты уже мертва. Причем очень-очень давно.

Габриэль подняла глаза и в упор посмотрела на Алти. В чернеющие провалы глазниц на ее облезшем черепе. На пожелтевшее, высохшее тело. На сломанные ребра и грудную клетку, в которой давно не было сердца, потому что оно бубном стучало в голых костях, что когда-то были руками шаманки.

– Ты врешь! – воскликнула Алти, стуча болтающейся челюстью. – Я не мертва.

Габриэль с грустью улыбнулась и попыталась вложить в голос все свое участие:

– Посмотри вокруг. Все, что тебя окружает, все твои мысли, все ужасы, созданные твоим сознанием, – все это неправда. Все это ложь. Иллюзия, в которую ты прячешься, не смея посмотреть в лицо Истине. А я знаю Истину: ты не победила Смерть. И когда ты поймешь и осознаешь это, ты обретешь покой.

Габриэль встала и подбежала к выступу, на котором лежала Зена.
– Как я могла забыть! – еле вымолвила она, чувствуя, как все тело становится и легким, и тяжелым одновременно.
Внимательно разглядывая лицо Зены, Габриэль проводила по нему пальцами. Она видела ее точно в первый раз, но чем дольше она смотрела на нее, тем сильнее билось ее сердце, и в голове был один-единственный вопрос, который казался важнее всех иных вопросов.
– Как я могла забыть тебя, Зена? – шепотом повторяла Габриэль, гладя Зену по такому светлому, такому прекрасному лицу.
Все вокруг потеряло значение, как будто замерло, перестало существовать. Габриэль поцеловала Зену, припадая к ней, как странник припадает к источнику воды в пустыне. Жадно целуя, Габриэль и сама становилась водой, растекалась по губам и полностью растворялась в Зене. Их окружил белый ком света, и, меняясь, исчезая и появляясь снова, Зена и Габриэль соединились в одно существо, в единое целое, горящее, переполненное светом и тьмой, в огромного великана.
С диким воем поднявшись с каменного выступа, великан подошел к Алти и сорвал с нее крапивную рубашку. Едва зеленые лоскуты коснулись каменных плит, шаманка истошно завопила, уменьшаясь и превращаясь в глиняную куколку. Но ее cтроптивый дух все еще метался в этом недолговечном сосуде. Она беспокойно каталась по полу и дергалась, пыталась встать, но магия больше не помогала ей.
– Вспомни, Алти, – заговорил Великан. – Зена убила тебя много лет назад. Ты хотела подчинить себе ее волю, но она перехитрила тебя и распяла на дереве. Вспомни. Но крапивная рубашка была сильным амулетом, берегущим твою жизнь. Тело твое умерло, но душа продолжала скитаться по свету. Теперь все кончено. Прими свою смерть, Алти. И душа твоя обретет покой.
Амулет вылетел из рук Великана и завис в воздухе, рассеивая вокруг солнечные лучи. Под этими лучами все тело Алти покрылось глубокими извилистыми трещинами и разлетелось на сотни мелких черепков. И когда это произошло, амулет взметнулся вверх, пролетел высоко над пирамидой и улетел в самый центр огромного черного тема, взорвавшись там новой звездой, рассыпая вокруг себя золотистые искры.

Все менялось. Пирамида исчезла, и вокруг становилось заметно светлее, мир преображался, очищался от боли и ненависти, смывал с себя темноту. И попав под это золотистое сияние, Великан снова разделился надвое.


***

Почувствовав на губах легкий, осторожный поцелуй, Габриэль не спешила открывать глаза. Она и так знала, кого увидит, и от одной этой мысли в груди все сладко сжималось и натягивалось тетивой лука, с которой вот-вот готова была сорваться стрела бесконечной нежности.
– Зена, – полувыдохом-полустоном позвала она, блаженно улыбаясь.

– Габриэль, – тихий шепот ласкал ее кожу, и от звука любимого голоса становилось теплее.

И все же было немного страшно, что все может оказаться сном, ускользающей рассветной дымкой. И если это так, если это действительно сон, то Габриэль хотела бы, чтобы он никогда не кончался, всеми силами оттягивая момент пробуждения. Зена целовала ее слишком долго и слишком горячо для дружеского поцелуя, забывшись, водила кончиком языка по губам, как будто хотела, но боялась попробовать ее на вкус. И Габриэль улавливала внутреннюю дрожь Зены, ее нарастающее напряжение, с которым все труднее было справиться. Слишком далеко все зашло. На чуть приоткрытых губах Габриэль ощутила соленую влагу и, улыбнувшись, тихо спросила:

– Ты плачешь? – Габриэль притянула к себе Зену, целуя ее глаза, стирая с ее лица слезы. – Пожалуйста, не плачь.

– Не буду, – прерывисто выдохнула Зена.

Путаясь пальцами в густых, длинных волосах, Габриэль гладила Зену по голове и прижималась грудью к ее груди, закованной в металлическую броню. Габриэль неловко цеплялась за крючки на доспехах Зены, пытаясь их расстегнуть, но лишь скользила пальцами и царапала жесткие наплечные пластины, скатываясь рукой по спине Зены, придавливая ладонью ее поясницу, вдавливая ее в себя, желая раствориться в ней, стать ее частью. С каждым вдохом и с каждым выдохом сердце Габриэль разгоралось все жарче, и она боялась, что огонь, пылающий в ее груди, сожжет дотла, если дать ему гореть в полную силу, – но и сдерживать его она больше не могла. Слишком. Далеко. Все зашло. Габриэль прижимала к себе Зену так сильно, как будто желала убедиться, что она настоящая, что она не исчезнет снова, как будто боялась отпустить ее, оставить хоть на миг. Собственная одежда казалась слишком тесной, безразмерной и душной. Габриэль хваталась за вырез своей рубашки, нервно сминала его, оттягивала от горла, задыхаясь от пьянящего запаха диких трав и хвойного леса, от запаха силы и страсти, от запаха Зены. И не могла надышаться ею. Габриэль не знала, как выразить то чувство, что билось в ее сердце, отдавалось в голове пульсирующим стуком и сворачивалось тугой пружиной в животе. Габриэль тянула руку вниз, торопливо дотрагивалась до промежности и тут же отнимала руку. Этого было мало. Сводимая с ума истомой, она хотела совсем не этого. Вместо слов с губ срывались тихие нетерпеливые постанывания.
Дыхание перехватывало, казалось, что душа распадается на горячие легкие частицы, которые поднимаются щекочущей волной к макушке и оттуда скатываются колкими мурашками, горячими брызгами по коже. Габриэль задыхалась. И хотя Зена явно тоже горела в этом огне и дрожала, кусая губы, прижимаясь к щеке Габриэль горячим лбом, она все еще делала вид, что ничего не происходит, что все еще можно остановить.
Но Цербера невозможно удержать на веревке тоньше волоса. Зена срывалась, поддавалась душевному жару, разрывающему изнутри желанию. Габриэль угадывала ее волнение и не собиралась облегчать Зене жизнь. Она подтянула к себе ногу и просунула колено между бедер Зены, легонько надавив. И слыша тихий выдох Зены, Габриэль схватила ее руку, решительно прижала ладонью к своему животу, чуть подталкивая вниз. И даже сквозь плотную ткань юбки Габриэль почувствовала, как уверенные пальцы Зены сомкнулись на ее промежности. Вопль, вырвавшийся из груди Габриэль, разорвал сонную тишину сумеречного леса. Зена испуганно вздрогнула.

– Тебе больно? – обеспокоенно спросила она, замирая.

– Твои руки не могут сделать мне больно, – нетерпеливо вскрикнула Габриэль и торопливо просунула руку Зены под одежду, прижимая к лобку и направляя дальше. Расставила бедра, приподнимаясь ближе к Зене, помогая ее пальцам проскользнуть внутрь.

Крики и стоны становились все громче, все горячее. Габриэль пыталась сдержать себя, утыкаясь лицом в шею Зены, целуя ее, кусая в плечо, но быстро оставила эту затею, полностью отдаваясь Зене и своему всепоглощающему чувству. Пальцы Зены проникали все глубже, все сильнее и тонули в обволакивающем, нежном теле Габриэль.
В кустах вдруг раздался шорох. Зена хотела было вскочить, но Габриэль резко притянула ее к себе, не позволяя уйти. Да и сама Зена была уже не в силах остановиться, оторваться от Габриэль, поэтому придавила ее к земле, прикрыла своим телом и продолжила целовать, гладить, сдавливать грудь до сладкой боли. Жарко, неистово, увлеченно, забывая себя, забывая обо всем вокруг.

– Что сл...

Никто не обратил внимания на неловко оборвавшийся вопрос. Краем глаза Габриэль заметила тень торопливо ускользающей амазонки. На мгновение внутри появилось смущение и тут же развеялось, смешавшись с предвкушением приближающегося оргазма. Габриэль вытянулась звенящей струной, чувствуя покалывание в кончиках пальцев, в груди, особенно в твердых сосках, в животе. Движения Зены становились быстрыми, порывистыми, даже немного агрессивными, но именно это и нужно было Габриэль, которая нетерпеливо кусала губы, извивалась, плавилась, таяла в сильных руках Зены. Зена удерживала ее, крепко сдавливая плечи. Габриэль содрогнулась всем телом, точно весь воздух мгновенно вышел из ее легких, и расслабленно повисла на руках Зены.


***

– Интересно получается, – заметила Габриэль, прижимаясь к плечу Зены. – Алти хотела познать Истину, а сама пряталась от нее все это время. Создала мир, где смерть – это начало пути, а не его конец, мир, в котором оживают человеческие страхи, и сама же заблудилась в нем. Она думала, что так сможет избежать смерти, но не знала, что этот обман не спасет ее душу.

– А что спасет? – тихо спросила Зена, погладив волосы Габриэль, хотя и сама отлично знала ответ.

– Любовь, – мечтательно улыбнулась Габриэль, перебираясь на Зену сверху. – Любовь искупляет все. И знаешь, – Габриэль ласково провела рукой по лицу Зены, – вовсе не обязательно стыдиться своего прошлого, пытаться его скрыть, спрятать от глаз. От этого оно не станет лучше, но я… – Габриэль приблизилась к Зене, касаясь теплым дыханием ее щеки. – Я люблю тебя и совершенно не боюсь твоей темноты. И ты тоже не бойся. Вместе мы справимся со всеми нашими демонами, потому что мы не половинки друг друга. Мы одно целое.

– Как же я рада, что нашла такое сокровище, как ты, – растроганно прошептала Зена, прижимая к себе золотистую голову Габриэль.

– Кто еще кого нашел, – засмеялась Габриэль, горячо и нежно целуя Зену в губы.