— Здравствуй! — сказала тьма.

Лили села и прищурилась, вглядываясь в кромешный мрак. Тщетно.

— Инсендио, — добавил голос, и в углу вспыхнул факел. Лили вскинула руки, заслоняя лицо, и отвернулась. Отвыкшие от света глаза обожгло слезами.

Проморгавшись, она осторожно, из-под ладони, огляделась. В глаза бросились лакированные туфли, казавшиеся густо-бордовыми в тусклом свете чадящего факела. Лили подняла взгляд выше, на черную мантию, и еще выше, к лицу. Беллатрикс Лестрейндж.

Ей стало страшно, страшнее, чем в первые минуты, когда она пришла в себя в подвале после Ступефаев. Тогда Лили пугала неизвестность, теперь — репутация стоявшей перед ней женщины. О Лестрейндж ходило много слухов. Никто не знал, какие из них правдивы. Лили могла понять убийство ради защиты, ради близких, ради идеи. Иногда ей казалось, что можно понять убийство ради мести или наживы. Но убийство ради наслаждения представлялось ей невозможным.

Невообразимым.

Невыносимо чудовищным.

«Где же Джеймс?» — подумала она. Память подкидывала обрывки недавней стычки: вот они в кофейне, Ремус под общий смех тянется за шоколадом; и тут же — Ремус, по-волчьи оскалив зубы, бросает в кого-то Непростительным. Люди в серебряных масках; визг и крики; Джеймс, отбивающийся от двоих Пожирателей; ее тщетные попытки помочь. Чей-то смех, и она оборачивается, чтобы взглянуть на ненормальную, веселящуюся среди этого ада.

Лестрейндж рассмеялась. Подвал жадно всосал каждый звук, будто паук — сладкую мушиную кровь. Лили попятилась.

— Не бойся, — Лестрейндж присела на корточки, настойчиво вглядываясь в лицо. — Я не хочу тебя убивать.

Блузка прилипла к спине, покрытой холодным потом. Лили попыталась не опустить взгляд. И заорала, когда щиколотки обхватило что-то холодное. Тяжелые старинные кандалы глухо щелкнули, будто крышка гроба на похоронах.

— Необходимая мера, — пояснила Лестрейндж. — Хочешь пить?

Только теперь Лили почувствовала, как пересохло горло. Большие затраты магии всегда вызывали нестерпимую жажду.

Она хотела отказаться, но промолчала. Лестрейндж призвала из-за двери стакан воды: запотевший, сияющий в желтом свете. Лили сглотнула, но слюны почти не было. «Мне нечего терять», — подумала она, в два глотка опустошая стакан. Было смешно опасаться Веритасерума, когда в распоряжении Лестрейндж была вся темная магия мира.

Руки дернуло к стене невидимыми путами, растянуло в стороны. Теперь Лили едва могла пошевелиться.

Страх полз по спине, щекотал холодными пальцами. Лестрейндж, не вставая, по-крабьи подползла ближе и задрала подол мантии Лили.

— Слишком много одежды, — констатировала она, обнаружив джинсы. — Не пойдет.

Заклинания не прозвучало, но колени Лили окутал холодный воздух. На ней больше не было ни джинсов, ни белья, она была совершенно открыта взгляду. Лили затошнило от ужаса.

Лестрейндж сунула в рот два пальца и неторопливо вытащила, блестящие от слюны. Лили отметила короткие ногти и тяжелое, по виду серебряное кольцо на указательном. Почему-то она заранее знала, где от него останутся синяки.

Закрыть глаза было страшнее, чем не закрывать. Лили смотрела в черный заплесневевший угол и думала, что все это происходит не с ней. С ней это происходить не могло.

Пальцы втиснулись в нее, кольцо больно защемило нежную кожу. Лестрейндж облизала губы, покачала рукой, примериваясь, неспешно вытянула пальцы и сунула обратно. И снова, и снова. С каждым разом они входили все легче. Большой палец прижимался к сухим складкам, тер, давил, кружил и снова тер, словно добывая огонь из сухого трута. И огонь разгорался.

Свободная рука смяла грудь Лили сквозь мантию.

— Нравится? — Горячее дыхание неприятно коснулось щеки.

— Нет! — Лили отшатнулась, насколько позволили путы.

— Лжешь. — Пальцы вошли с усилием; Лили догадалась, что их уже не два — три или, может, четыре. — Я добавила в воду Амортенцию.

Лили прикусила губу. Поздно каяться. Поздно жалеть о том, что широко расставленные бедра хочется развести еще шире. Поздно мечтать, чтобы ее оставили в покое.

Ей хотелось не покоя.

Ей хотелось, чтобы сводящее с ума тянущее напряжение исчезло. Хотелось не застонать и не податься навстречу даже намеком. Хотелось, чтобы рука с тяжелым кольцом оказалась в ней целиком.

Хотелось плакать от бессилия: ни освободиться, ни получить желаемое.

Между ног все горело, словно содрали корку с большой запекшейся раны.

— Сколько времени? — Таким голосом мог разговаривать Песочный человек.

— Много. — Верхняя губа Лестрейндж приподнялась. — Я могу делать это очень долго. А могу и…

Она вынула пальцы, оставив сосущую пустоту, и поднялась. Лили охнула. Сейчас она бы убила.

С наслаждением.

Засунув свободную руку себе между ног.

— Продолжить? — спросили сверху. Лили молчала. Молчать она еще могла.

Лестрейндж оперлась рукой о стену. Носок красной туфли, гладкий и теплый, ткнулся в Лили. Щеки защипало. Ей захотелось умереть от унизительности происходящего.

Но сначала — кончить. Пусть даже так. Закругленный кончик скользил вверх и вниз, входил внутрь — недостаточно глубоко, — толкался точными короткими движениями. Лили закрыла глаза, чувствуя, как взгляд Лестрейндж обшаривает лицо.

Она никому больше не сможет смотреть в глаза.

Неожиданный громкий стон показался ей чужим. Лестрейндж засмеялась и убрала ногу. И пошла к двери. На полпути остановилась, оглядела туфли, сбросила испачканную и, нелепо покачиваясь, вышла. Лили следила за ней полубезумным взглядом, не веря, что та уходит.

— Кстати, — сказала Лестрейндж за порогом, не оборачиваясь. — Не было никакой Амортенции.

Дверь захлопнулась, оковы тут же спали. Лили скомкала мантию в горстях, но не выдержала и минуты: сунула обе руки вниз, безжалостно растирая огнем горящую промежность. Толку не было. Ее взгляд наткнулся на туфлю. Красную туфлю с измазанным носком.

Борьба была заведомо проигрышной.

Она вжала носок в промежность, всхлипнув от боли. И принялась елозить там, вскрикивая каждый раз, когда лаковая кожа проезжалась по узелку, связавшему сейчас воедино все, что составляло Лили Поттер. Гул стоял в ушах; она не заметила засиявшие в камне древние руны, не услышала мертвый голос, выговаривавший слова ритуала и старинные формулы трансфигурации. «…Заключаешь ли ты договор?» — прозвучало в конце, но и этого Лили не услышала. Она стояла на четвереньках, широко расставив колени, а ноющая от усталости рука с крепко зажатой туфлей беспрестанно двигалась, поймав верный ритм. «Да! — ликующе выкрикнула Лили, когда нестерпимое напряжение разжало когти. — Да, да!»

Пол бросился навстречу, тело сдавила страшная тяжесть, сминая и перекраивая наново. Она хотела закричать, но губы накрепко склеились, как сшитые сапожником куски кожи. В глазах темнело, волосы спаивались в металлические полоски. Сознание раздвоилось. Последним, что услышала Лили, был легкий стук: будто каблук ударился о камень. И каблук был частью ее самой.

***

— Новые туфли? — с одобрением спросил Родольфус. При всей своей экстравагантности Беллатрикс отличалась прекрасным вкусом.

И зеленые бархатные туфли с медными пряжками сидели на ее ногах как влитые.