1.

У Луны Лавгуд сгорел дом.

Мама почему-то упомянула это в первый же раз, когда зашел разговор о потерях, наряду с «Фред, мое бедное дитя...» и «Криви, милые Криви, какая потеря...». Джинни в принципе могла ее понять: в ней самой все будто оцепенело, заволокло бесцветной пленкой, за которой ничего не теряло цвета, очертаний или даже значимости, просто переставало отличаться от всего остального. Фред умер — потеря. Льняной, вышитый цветами платок, подаренный Дином на прошлогодний Валентинов день, сгорел — потеря. На похоронах брата Джинни сидела с сухими глазами и даже не пыталась выгнать из головы мысли о том, что надо было бы все же взять с собой платок или шаль — черного цвета, разумеется. Думая о платке, она рыдала так, что казалось, будто слюнные и слезные железы сговорились и подвели ее нарочно — из глаз тек Ниагарский водопад, в горле же, напротив, ужасно пересохло и даже саднило.

Дом Лавгудов сгорел, Нора была переполнена мужчинами, которые до сих пор, будто не найдя в себе сил остановиться, могли говорить только о войне, сражениях и жертвах. И Молли, недолго думая и ни у кого не спрашивая мнения, отправила и Луну, и свою дочь в коттедж «Ракушка», где их должна была встретить Флер.

Их с Луной поселили в одной комнате. По приезду Флер сходу умилилась длинным светлым волосам Луны, но тут же ужаснулась их состоянию (Луна, как и обычно, не считала нужным думать даже о том, чтобы их вымыть) и потащила обеих в ванную, оказавшуюся оснащенной небольшим бассейном и чертовой прорвой косметических зелий, кремов и мазей.

Джинни откинула голову на бортик бассейна и прикрыла глаза. Ее сморило от неприятного, как и всегда, путешествия портключом и оставленной в Норе атмосферы послевоенного возбуждения, когда все сражения и планы остаются позади, но вдруг становится понятно, сколько нужно захоронить мертвых тел, перевязать ран, восстановить разрушенных домов. Где-то на периферии зрения Флер распутывала пальцами волосы Луны, тщательно покрывая их каким-то составом «для блеска, для блеска... ты будешь оча’ровательна, пове’рь мне...», а сама Луна, погрузившись по подбородок в пенную воду, рассеянно блуждала взглядом по покрытому испарениями от воды кафелю, и ее светлые глаза слишком часто задерживались на раскрасневшемся от пара лице Джинни.



Было непривычно засыпать под рокот волн за окном.
Когда Луна проснулась, Джинни успела расчесать волосы, одеться и теперь озабоченно копалась в своей сумке. Ее собирала мама — единственная, знавшая о том, что вскоре Джинни придется покинуть Нору. И, естественно, не положила туда купальный костюм. Джинни была уверена, что сможет трансфигурировать его — зря у нее, что ли, стоял высший балл по трансфигурации в табеле за прошлый год. Стоило только выяснить: из чего создать купальник? Кто знает, может, морская соль не удаляется очищающими заклинаниями. Следовало выбрать то, что не жалко. Может быть, это полотенце?..

Сонный вздох с соседней кровати заставил Джинни обернуться. Забавно, она успела забыть, что есть соседка по комнате.

Луна потянулась, вздохнула еще раз, потерла глаза руками и наконец их открыла. Ее лицо тут же перекосилось, будто от боли. Она отвернулась к стене.

— Эй, ты чего, — заволновалась Джинни, поспешив присесть на краешек кровати Луны.

Где-то минуту стояло молчание. Джинни уже засомневалась, не заснула ли Луна, но, едва собралась подняться, та обернулась через плечо и неуверенно улыбнулась.

— Ничего. Просто мне показалось, что я дома.

Джинни опустила взгляд на руки. Конечно, Луну никогда не выйдет понять. Есть вещи, которые не меняются, даже если заканчивается война.

— Ты и есть дома... То есть, — поправила себя Джинни, вспомнив о судьбе дома-башни, который стоял неподалеку от Норы, — это твой дом на ближайшие... дни.

Ее мама, как и всегда, отличалась властностью — Джинни отправлялась в «Ракушку», не имея ни малейшего понятия, сколько времени она здесь проведет. Могло и так статься, что ближе к сентябрю мама навестит вместе с ней Косой переулок, чтобы подобрать школьные мантии по размеру, а потом снова отправит в «Ракушку» — и заберет оттуда прямо на вокзал Кингс-Кросс. По-видимому, миссис Уизли считала коттедж, защищенный всеми возможными заклинаниями, достаточно безопасным местом, чтобы оставить там свое младшее дитя. После смерти Фреда — и после множества других смертей — безопасность стала для нее главным критерием при решении... да всего.

— Ты не понимаешь, — помотала головой Луна. — Там остались сливы-цеппелины. И разве ты не была у меня в гостях?

Джинни молча покачала головой.

— А жаль, — сказала Луна и отвернулась к стене.



Флер ушла тем же утром.

— Но зачем, ты же... — попыталась разобраться Джинни. Флер, уже успевшая вытащить большой чемодан в прихожую и теперь раздраженно натягивавшая пальто, бросила на нее хмурый взгляд.

— Там я нужнее. Сюда я и п’ришла-то на день, чтобы вас вст’ретить и п’роследить, чтобы ночью ничего не случилось.

— А что могло...

В голосе Флер засквозило уже явное раздражение.

— Не твоего ума дело. Я то’роплюсь...

Позади, на лестнице, которая вела к спальням, послышался какой-то шорох. Джинни обернулась. На нижней ступеньке стояла Луна, с утра похожая на мерцающее в полумраке прихожей привидение. Если, конечно, привидения носят пижамы.

— Уже уходишь? — безо всякого выражения обратилась она к Флер. Та при ее виде заметно смягчилась.

— Да.

— А как? — продолжила любопытствовать Луна. — Разве отсюда можно аппарировать?

— Отойду чуть дальше в лес, там можно, — Флер зачем-то взяла в руку зонтик, а другую положила на ручку двери. — Ну, пока! Мы, может быть, п’ришлем вам сову. Возможно, еще кто-нибудь п’рибудет по’ртключом.

— Хорошо добраться, — отозвалась Луна, зевая и прикрывая ладонью рот. На какие-то доли секунды Джинни показалось, что она наблюдает за семейной сценой. Две сестры: старшая, как водится, гордость родителей, а младшая — забавная чудачка, прощаются, чтобы вечером опять встретиться и вместе пить чай. Сама Джинни почувствовала себя именно что наблюдателем. Лишней.

— Пока, — эхом отозвалась Джинни, раздумывая, кого еще придется терпеть кроме Луны. Вроде были новости о том, что что-то произошло с родителями близняшек Патил...

Флер вышла, прикрыв за собой дверь. Луна прошла на кухню, которая располагалась тут же, на первом этаже, достала стакан из посудного шкафа и наколдовала себе воды.

— Агуаменти.

— И что дальше? — произнесла Джинни, стоя в дверном проеме.

— В смысле?

— Чем здесь заняться? Нас бросили тут, как... как зверушек в клетке. Без права выхода отсюда, и...

— Сегодня годовщина Капитуляции у магглов, — безмятежно сказала Луна. Джинни уставилась на нее во все глаза.

— Что?

— Восьмое мая. Около пятидесяти лет назад сдались войска одного маггла, который развязал большую войну. Сегодня магглы это празднуют.

Джинни хорошо знала, что не стоит удивляться чудаковатости Луны. Но удавалось это далеко не всегда.

— И что? Какое это имеет значение?

— Ну как, — Луна чуть напряглась, — они сегодня празднуют годовщину дня, который определил исход войны, вспоминают погибших. И мы...

— Зачем об этом говорить?

Луна пожала плечом. Ну, как обычно с ней. То есть — совершенно непонятно.

— Я пойду наверх, — сказала Джинни в пространство и взялась за поручень лестницы.

— А завтрак? — Луна все так же неторопливо пила воду. Она обхватила стакан обеими ладонями, словно это был не стакан, а кружка с чаем, о которую можно греть руки.

Джинни вздохнула.

— Давай тогда вдвоем приготовим, что ли.

Позавтракав и почистив зубы, Джинни поднялась в их с Луной комнату. «Ну точно, — мысленно заключила она с досадой, — еще кто-то придет. Иначе бы нас расселили по разным спальням».

Луна поднялась вслед за ней: послушно, будто и правда была привидением, которое решило преследовать своего убийцу. От сравнения Джинни передернуло.

— Ты куда?

— На пляж, — ответила Джинни, выкапывая из недр чемодана ветхое полотенце, которое присмотрела еще утром. — Вода, должно быть, теплая уже.

— Я с тобой, — отозвалась Луна. Джинни остановилась.

— Зачем?

Луна присела на краешек своей кровати, вложив одну руку в другую. От взгляда ее грустных глаз Джинни передернуло.

— Разве ты не знаешь? От одиночества мозгошмыги начинают плодиться в три-четыре раза быстрее. Если я останусь здесь одна, моему мозгу не поздоровится...

«Да ему уже не поздоровилось», — подумала Джинни. А вслух произнесла:

— Ладно. Тебе есть в чем купаться?

Луна пожала плечами.

— Кроме нас, тут никого нет на несколько миль вокруг. Так есть ли смысл что-то искать?

«И правда», — неохотно признала про себя Джинни. Взглянула на ветхое полотенце и палочку в собственной руке, которой уже начала примериваться к старой ткани, и решила, что трансфигурирует купальный костюм уже на пляже.

— Но полотенце-то тебе нужно?



От моря веяло легким холодком. На небе хмуро клубились облака. Джинни прошлась по линии прибоя, поджимая пальцы, когда наступала на острые камешки, но в воду лезть не стала. Даже обрадовалась, что не успела трансфигурировать себе купальник.

Устроившись на том самом полотенце и прислонившись спиной к серому валуну, она смотрела на пасмурное небо и думала, что еще не начавшееся лето так и пройдет — серыми переливами не пойми чего, сплошным обещающим дожди настроением, сквозь которое очень редко проглянет что-то яркое, такое, каким и должно быть само небо. Или жизнь.

Луна разделась догола и теперь вовсю плескалась в море. Джинни лениво поглядывала на нее, ловила себя на мысли, что волнуется за здоровье своей нечаянной спутницы, и из-за этого злилась. Чтобы отвлечься, она попыталась вспомнить, когда хоть раз видела Луну больной — и не смогла. Даже в суровую зиму четвертого курса, когда в больничном крыле, казалось, постоянно висел дым из-за главного побочного эффекта Перечного зелья, Луна не болела.

Кстати, как бы выглядела Луна с этим самым дымом из ушей? Немногие, видевшие выпившую Перечного зелья Джинни, называли ее «маленьким костерком». При этом Джинни чувствовала себя... рыжей. Не такой, как все, и это смущало. Гарри или, скажем, Дина можно было бы сравнить с обгоревшим бревном или осьминогом, пустившим в ход «чернила» — об этой способности осьминогов рассказала ей Гермиона, когда Джинни на первом курсе проявила интерес к тому, как на самом деле выглядит Кальмар из Черного озера. А Луна? Наверное, Луна напомнила бы горящую бумагу... А может, просто саму себя, особенно если бы у нее в этот момент красовались в ушах редиски, а на голове — шапка в форме головы льва, которую она как-то надевала на школьный матч Гриффиндор-Слизерин.

Представив картинку, Джинни прыснула. И тут же об этом пожалела, так как ее смех привлек внимание самой Луны. Повертев головой в поисках источника звука, она выжала промокшие волосы и вышла из воды.

Луна долго вытиралась темно-синим полотенцем, исчерканным разноцветными линиями, точечками и кривыми. Потом, натянув платье, а мокрое полотенце подложив под себя, уселась рядом с Джинни и меланхолически уставилась в небо. Та чуть-чуть отодвинулась.

— Может, рассказать тебе о моем доме? — спросила Луна.

Джинни, чтобы отогнать подступавшую дрему, согласилась:

— Давай.

— У меня на потолке комнаты было твое лицо. Обычно я засыпала и просыпалась, глядя на него. Правда, иногда я во сне переворачивалась ногами на подушку... И тогда, проснувшись, видела первым делом лицо Невилла.

Джинни потеряла дар речи. Буквально.

— Э... А что оно там делало?

Луна пожала плечами.

— Было. Раньше там было лицо мамы, папы и мое. Мама сама нарисовала. Но после того, как мама умерла, отец сказал, что ее лицу нечего делать на моем потолке. Два года до Хогвартса я, засыпая, видела ночное небо. А потом там появились вы.

— Мы?

— Ты, Гарри, Рон, Гермиона, Невилл. А на кого еще смотреть перед сном, как не на друзей?

Джинни не нашлась, что ответить. Луна же продолжила:

— А в гостиной на стене висел рог взрывопотама.

Джинни хорошо училась. По всем предметам. Даже по Уходу за магическими существами, невзирая на то, что вел его Хагрид.

— Но он же... — она даже задохнулась от волнения, представив, что могло произойти с домом, на стене которого висел рог взрывопотама.

— Его повесили туда Пожиратели Смерти, — сказала Луна и прижала руками колени к груди. — Наложили на него замороженное заклинание Легкого сквозняка. За отцом следили. Как только поступил бы сигнал, что он предпринимает что-то неподходящее, Пожиратели сняли бы заморозку. Впрочем, он и так их слушался... Ведь у них была я.

Джинни молчала. Ее тоже однажды похищали, но она ничего не помнила. Тогда никто не шантажировал ее родителей жизнью дочери. И ей не приходилось ободрять других пленников, как, по рассказам Гарри, это делала Луна.

— Там постоянно хотелось спать. Потому что других дел не было. Но нормально спать не получалось, так как постоянно было больно мне или кому-нибудь еще. Так что приходилось их выдумывать.

— Кого — их?

— Дела. — Луна пожала плечами. — Когда начинаешь ловить мозгошмыгов, которые заставляют женщин плакать от бессилия, то они присоединяются к тебе — хотя бы чтобы отвлечься.

Джинни, в этот момент потянувшаяся заправить прядь волос за ухо, так и застыла с поднятой рукой. Очнуться ей удалось только через несколько секунд.

— То есть… хочешь сказать — ты выдумала мозгошмыгов, чтобы... отвлечь остальных?

— И себя.

Джинни вздрогнула. Луна, всегда избегавшая прямого взгляда глаза в глаза, смотрела прямо на нее, в упор. Ее глаза были серо-голубыми — словно, не имея собственного цвета, они отражали то ли серо-стальное море, то ли выглядывающий из-за облаков кусок голубого неба.

— Зачем?

Луна пожала плечами и снова посмотрела прямо перед собой, сложив руки на коленях. Наваждение прошло, будто его и не было.

— Если что-то не выходит, начинаешь обвинять себя. А это необязательно. Можно выдумать, что на стене висит рог безобидного морщеногого кизляка, а не взрывопотама, и успокоить себя. Как папа. Или выдумать мозгошмыгов, которые мешают тебе думать и не дают сосредоточиться. И переложить вину на них.

Джинни чувствовала себя ларцом, полным вопросов, не имевших ответов — будто замочки без ключа. А связку с ключами носила Луна на поясе, как и самый главный ключ — от этого ларца. Джинни чувствовала, что рассказ Луны будит в ней самой что-то давно уснувшее. Тягу к легкости, может быть, свободе от груза вины. Вины перед Гарри за то, что она оказалась не в силах наплевать на все — даже его собственные просьбы — и последовать за ним. Вины перед мамой за то, что после смерти Фреда та так боялась за дочь, что заперла в этом дурацком побеленном известкой коттедже. Джинни злилась на нее за это, ей хотелось вырваться отсюда — но она понимала свою мать, понимала до боли в сердце.

Все вместе — вина, боль, раны, которые еще не затянулись, но теперь только саднят — тянули, тянули ее ко дну, как камень на шее.

— Вину только за то, что не можешь сосредоточиться?

Взгляд Луны остановился в районе левой скулы Джинни, где через три месяца особенно разгуляется популяция веснушек.

— А за что же еще?

Джинни сглотнула. Она чувствовала себя ребенком, намеренно дергавшим взрослого человека за волосы, чтобы посмотреть, что будет. Но не могла остановиться.

— За твою маму?

Вину перед Фредом, лишившимся жизни, и перед Джорджем, лишившимся своего близнеца, Джинни не могла ощущать. Не было повода. Хотя... Живые всегда чувствуют вину перед мертвыми — именно за то, что остались живы. Ну, или перед теплыми на ощупь и бледными на вид призраками, такими, в какого превратился Джордж. Джинни никогда бы не произнесла этого вслух, но особой разницы она не видела.

Кажется, Луна смогла ее понять.

— Ничто не может это искупить. — Джинни закусила губу, разочарованная, но Луна продолжила: — Но жить с этим — научиться можно.

— Как?

— Со временем.

Джинни замолкла, обдумывая ее слова, а Луна вдруг поежилась.

— Пойдем в дом, а? Я замерзла.

Джинни не ждала такого от нее.

«Еще бы, в холодную воду лезть», — чуть не сорвалось с языка. Она открыла было рот, но осеклась, сообразив, как в этот момент похожа на собственную мать.

По дороге до коттеджа Джинни размышляла о семейной преемственности и моменте, когда дети начинают напоминать собственных родителей. Это их старит? Или, напротив, говорит о взрослении?

Как это — взросление? Когда тебе кажется, что внутри тебя что-то отмирает, и это что-то — твоя юность? Или это, напротив, рождение чего-то нового?

2.

Сестры Патил и Чжоу Чанг прибыли с помощью портключа на следующий день в двенадцать часов, когда Джинни нарезала овощи для супа. Охранные чары не вышвырнули их, как если бы прибыли чужаки, а ограничились громким хлопком. Бросив на разделочную доску нож и выбежав из кухни, Джинни успела порадоваться, что еще не поставила на огонь воду. Выйдя из дома, она смотрела, как Патил и Чанг идут к дому, то спотыкаясь на гальке, то увязая ногами в песке и едва удерживая тяжелые сумки.

За обеденным столом Джинни чувствовала себя вымирающим видом: прямо азиатский заповедник приехал на гастроли, ей-Мерлин. Джинни самой было неприятно от своих недобрых мыслей, но, исподтишка глядя на красивую — как и гребаных два года назад — Чжоу, она не могла не чувствовать ревность. Банальную, как сама идея любовного треугольника, но острую, впивающуюся куда-то в солнечное сплетение.

Это не прекратилось и вечером, и на следующий день. Джинни тянуло смотреть на Чжоу Чанг, но это было больно из-за того, что она не могла перестать сравнивать себя с ней. Джинни осознавала, что это прорывается — во взглядах, жестах, тембре голоса, пусть даже она старалась и не обращаться к Чжоу напрямую. А та, когда Джинни удавалось поймать на себе ответный взгляд, смотрела на нее со смесью брезгливости и равнодушия. Брезгливость, как Джинни понимала, была направлена как на нее, так и на себя.

После завтрака все сидели в гостиной. Джинни и Чжоу были заняты чтением, Луна заплетала себе косичку то ли из четырех, то ли из пяти прядей и тихонечко напевала под нос. А вот близняшкам Патил, похоже, было скучно.

— Тут же есть море? — разглядывая колдографии на стенах, подала голос одна из них, кажется, Падма. Джинни даже поморщилась от откровенной глупости вопроса. Разве они не видели море, когда пришли сюда вчера?

— Ага, есть, — отозвалась Луна и посмотрела в окно. — Пасмурно. Должно быть, оно сейчас стального цвета.

— Вода какая сейчас, холодная? — обратилась другая близняшка к Джинни. Та поспешила ответить, пока не начались дальнейшие вопросы.

— Я в воду не залезала. У Луны спросите.

Луна была вознаграждена еще более вопросительным взглядом. Почесав нос, она ответила:

— Мне-то нормально. Но я привыкла купаться. Недалеко от нашего дома ручей протекал... То есть, течет.

Ручей уничтожить не могли. Значит, оговорка Луны — «протекал» в прошедшем времени — это о разрушенном доме.

— Что с мистером и миссис Патил? — неожиданно для себя спросила Джинни. Взгляды Луны, Чжоу и одной из близняшек тут же устремились на нее, а другая уставилась себе на руки. В комнате на несколько секунд повисло тяжелое молчание.

— Зачем ты об этом спрашиваешь? — первой подала голос Чжоу. Джинни вздрогнула и перевела взгляд на нее.

— Нас тут заперли. Ни о чем не рассказывают. К тому же... я волнуюсь за них. Что с ними?

— Тебя не волнуют их чувства? — Чжоу повысила голос и кивнула на сестер Патил. — Как ты думаешь, каково им слышать...

— Это разное... Когда это случилось? — Джинни осознала, что и она, и Чжоу теперь стоят недалеко друг от друга, но в упор не помнила, когда обе поднялись с мест. — Нам нужно знать, понимаешь?

— Зачем еще?

— Неужели так сложно сказать? Чтобы знать, где еще идут бои...

Чжоу сделала еще шаг к Джинни, и той показалось, что ее собрались ударить. Но Чжоу, прищурившись, сказала — а точнее, выплюнула:

— Не в бою. Они сели на ученические квиддичные метлы в школе. Кто-то из Пожирателей оставил на них автограф в виде проклятия — наверное, для учеников. Их испепелило.

Одна из близняшек зарыдала, закрыв лицо руками. Сестра осторожно обняла ее, пряча лицо в изгибе плеча. Чжоу тоже приблизилась к ним, села рядом на корточки, что-то зашептала. При этом она повернулась спиной к Джинни, будто бы загородив от нее близняшек.

Сердитый взгляд, брошенный через плечо, стал последней каплей. Джинни взглянула на Луну — та сидела, с обычным рассеянно-мечтательным видом уставившись в никуда, — и буквально вылетела из гостиной. Не в — почти — свою комнату. А к морю, к большому серому камню, где они с Луной в прошлый раз разговаривали о мозгошмыгах.




— Зачем ты так с ними?

Джинни испуганно дернулась, но тут же расслабилась. Голос высокий, звенящий на ударных слогах, и этот звон словно отгораживает его от лишнего — ни одна эмоция не прокрадется. Не Чжоу. Луна.

Она медленно обернулась, почувствовав, как под лопатками щекочут спину концы волос.

— Они все то время, что были здесь, говорили о всякой... чуши. И я подумала, что можно задать вопрос. Мне это важно, а они совсем не выглядели расстроенными... О море болтали…

Луна приблизилась и села рядом с Джинни, тоже оперевшись спиной о большой серый, отшлифованный бурями камень.

— Значит, им так проще отдалиться от боли. — Луна слегка передвинулась, ее рука коснулась плеча Джинни. — Сказать себе «все хорошо» и перетерпеть. Разве ты не понимаешь?

Джинни помотала головой.

— Нет, откуда. Я... мне... — Джинни пыталась сдержать рвущиеся с языка слова, но они падали сами, будто капли воды из плохо закрученного крана. Его можно было бы починить заклинанием, но папе было интереснее возиться с маггловским инструментом. — Я не могу так.

Луна пристально посмотрела на нее. Не в глаза, а на участок кожи возле уха — больше ему не с чего было зудеть.

— Значит, тебе нужно по-другому. Если больно.

Луна, наверное, имела в виду нечто абстрактное, но Джинни было больно давно. Даже до смерти брата и до того, как Гарри простился с ней и ушел в погоню за Волдемортом. Ее ровесники, такие как она, не должны погибать. Казалось бы, очевидная мысль, и от ее очевидности вкупе с тем, что она раз за разом расходилась с реальностью, было больно.

— Как? — задумчиво повторила вопрос Луна. — Ну... например, вот так.

Джинни поняла, что ее целуют, не сразу. Луна пару секунд игнорировала отталкивающие ее руки, а потом отодвинулась. Целовалась она странно — не просто замирала, прижав свои губы к чужим, как мальчики из робких, и не сразу пускала в дело язык, как... ну, озабоченные. Она только слегка поворачивала голову и шевелила губами, не размыкая их. Казалось, просто обнюхивала Джинни. Со слишком близкого расстояния.

— Что ты делаешь? — вышло испуганно. Но Джинни была просто удивлена. Пару раз она целовалась с подругами — сначала чтобы не оплошать на свидании, потом чтобы не дать оплошать подругам, ничего личного. Но сейчас зачем?

— Полегчало? — поинтересовалась Луна, отодвинувшись. Несколько секунд она ожидала ответа и разглядывала Джинни серо-голубыми глазами, а потом приникла к ее губам снова.

На этот раз основательно, прижав Джинни к серому камню и сжав одной рукой ее запястья. В таком положении было сложно не то что отбиваться — просто пошевелиться: хватка у Луны оказалась крепкой. Поэтому Джинни сделала что смогла — крепко сжала колени у той на боках и попыталась отпихнуть. Казалось, будто ее заперли в клетке — пока Луна елозила губами по ее губам, иногда пускала в ход язык, светлые волосы свободно падали Джинни на лицо и загораживали небо. Но Джинни даже глаза закрыть не тянуло, просто хотелось понять, в чем дело. Хорошо хоть, дыхание восстановилось — когда она прибежала сюда, заплаканная, на него еле хватало легких.

Луна наконец оторвалась от ее губ, провела носом ниже по щеке и принялась исследовать шею Джинни и линию подбородка. Та услышала, как она вдыхает — глубоко, с оттяжкой, — и наконец отпихнула коленом.

— Тебе лучше? — хрипло спросила Луна. Джинни непонимающе моргнула, и она добавила: — Ты... плакала. Тебе было больно. Лучше?

— Еще бы! — попыталась съязвить Джинни, но Луна, похоже, не поняла.

— Тебе хотелось ударить Чжоу, — сказала она, рассеянно проводя пальцами по щеке Джинни, под глазом, где все еще пощипывало от слез. — Ты и сейчас хочешь её бить, но не сделаешь этого, чтобы не причинить ей боли. А вот так, — она легко коснулась большим пальцем подбородка Джинни, провела по уголку губ, — больно не будет никому.

— А мне? — спросила Джинни сквозь поцелуи, что легко ложились на ее щеки и шею. Луна стояла на коленях, оперевшись рукой о землю возле ее бедра, а другой — о камень над плечом. Промелькнуло воспоминание о том, как они разговаривали тут о мозгошмыгах, и скрылось. — И зачем?

— Тебе надо сделать что-то... из ряда вон. Как драка. Или... вот. — Луна поцеловала ее в угол глаза. — Ты как пороховая бочка. Того и гляди, взорвешься.

— Сделать? — спросила Джинни, усмехаясь. — Как это — сделать? Как я сейчас?

— Или как я. — Луна пожала плечами, казалось, будто она сдерживает дыхание. Ее лицо, обычно бледное чуть не до голубизны, порозовело, и Джинни сама потянулась к ней.

Думать, что она делает, не хотелось. Последние месяцы думать надо было постоянно, круглосуточно, просто ради выживания — а не выходило, ибо то мучительно хотелось спать, то сковывало страхом, то все тело ломило и зудело после Круциатусов или других мерзких заклинаний. Не думать, потому что так хотелось, оказалось неожиданно приятно. Будто бы сняли путы с ранее скованных спазмом легких, вдруг стало возможно их расправить. И Джинни задышала полной грудью, проникая языком в рот Луны. Вместо еще одного выдоха неожиданно вышел стон.

Луна оторвалась от ее губ и приникла к месту, где шея переходит в плечо. Рука, ранее опиравшаяся о землю, стала осторожно поглаживать бедро Джинни, поднимаясь вверх от колена.

Лишившись дополнительной опоры, Луна навалилась на нее еще сильнее, и Джинни это понравилось. Словно очнувшись только сейчас, она подняла руки и вжала Луну в себя. Та фыркнула ей в рот.

Пальцы Луны наконец достигли бедренной косточки, чуть-чуть погладили ее и принялись спускаться обратно, вниз, понемногу задирая подол платья. Джинни замерла. Луну это не смутило; она завела пальцы за кромку трусов, прикоснулась к волосам на лобке, и Джинни непроизвольно дернула бедрами.

Подняв голову, она ожидала увидеть на лице Луны заинтересованность, или нетерпение, или усмешку, в конце концов, но та только сосредоточенно свела брови и поджала губы. Джинни под этим взглядом почувствовала себя то ли сложным уравнением по арифмантике, то ли растением, препарируемым на гербологии, но это ее не смутило и не разозлило. Только рассмешило.

Джинни некоторое время мучительно думала, куда пристроить руки, положила их на плечи Луны, а потом начала исследовать кончиками пальцев ее лицо. В уголках глаз кожа нежнее, чем на висках, губы слегка потрескавшиеся, сухие. Луна то и дело слегка прикусывала нижнюю, а потом оглаживала место укуса языком — когда у Джинни подергивались бедра или вырывалось короткое, похожее на стон придыхание. И само ее выражение лица — как всегда, почти никаких эмоций, но теперь сосредоточенность вместо постоянной мягкой рассеянности. От напряжения маленькая морщинка залегла меж ее бровей.

Луна наблюдала за своим двигавшимся запястьем с таким напряженным вниманием, будто могла видеть и свою ладонь, прикрытую сейчас подолом платья, и пальцы, орудующие в... ну, Джинни. Она долго оглаживала ее внутри и снаружи и то зарывалась в волосы на лобке, то проникала внутрь, где было нежно, влажно и горячо.

Наконец ее рука спустилась ниже. Внутри потянуло то ли сладостью, то ли болью, и Джинни, оперевшись на пятки и ладони, вся подалась ей навстречу. Из губ вырвалось сдавленное мычание. Луна же зачарованно прошептала:

— Девственница...

Джинни нахмурилась.

— А ты как думала?

Прежде чем ответить, Луна потянулась за поцелуем.

— Вокруг тебя всегда столько парней... было.

Именно что было, чуть не сказала Джинни. Она берегла себя для Гарри, чуть ли не с первого курса — если бы только знала тогда о подобных вещах.

— Это не значит... — начала она, но вовремя прервалась. Говорить было трудно — сбилось дыхание. — А ты?

Луна наклонилась к ее выступавшей ключице.

— Проверь.

Джинни растерянно посмотрела Луне в глаза. Хотелось спросить: «Ты это серьезно?» Но в голову пришла спасительная мысль: терять уже нечего. Спасительная... ибо очень уж хотелось.

Она легонько отпихнула Луну, чтобы та отодвинулась и легла рядом на песок. От чувства пальцев, выскользнувших из нее, и неприятной пустоты внутри все тело прострелило сожалением. Но Луна тут же вернула руку на прежнее место, притянула Джинни к себе и осторожно поцеловала.

— Ш-ш, — она медленно направила руку Джинни себе под юбку. Та вдруг мучительно зарделась — ткань трусов промокла насквозь, даже запах чувствовался.

— Не бойся, давай... Ты так делала себе?

— Зачем ты так говоришь? — Джинни никогда не боялась слов, но сейчас ее аж потряхивало от смущения. Или это было просто желание? Разбуженное Луной желание.

— Мне нравится.

Ни тени насмешки.

У Луны все было как у нее. Гладко и нежно, везде чувствительно — Луна подрагивала от каждого ее движения. Наклонившись, Джинни увидела, что волосы на лобке не темные, как у нее, а светло-русые.

Ведомая любопытством, Джинни чуть подразнила ее снаружи и повела два пальца вниз, ко входу в тело. Туда вошли только два. Девственница.

Джинни приподнялась на локте, стремясь отыскать в чужом теле точку, которую ей нравилось раз за разом находить в себе.

Словно услышав ее мысли, Луна повторила движение, подавшись ближе. От пронзившей тело вспышки наслаждения Джинни коротко всхлипнула и дернулась, ткнув Луну коленом в бок.

— Дерешься? — подняв голову, осведомилась она. — Тогда так...

Она легко скользнула Джинни в ноги и, склонившись над животом, принялась выцеловывать кожу вокруг пупка. Джинни дернула бедрами ей навстречу.

— Да, давай я лучше тебя в живот буду бить. — Она все-таки нашла в себе силы на ехидство, хотя хотелось гневно спросить: «Чего ожидаешь?» Тело подрагивало, клитор ныл, влагалище конвульсивно сводило от желания.

— Знаешь, лучше в голову, — ответила Луна, шире разводя Джинни ноги, и опустила лицо. С каждым ее движением длинные волосы щекотали Джинни живот и бедра.

Джинни не ожидала такого. Когда клитор медленно гладили пальцем, было приятно, но почти привычно. Теперь же ее потряхивало от удивления — и острого наслаждения. Луна сразу взяла быстрый темп, дразнила клитор кончиком языка и одновременно ощупывала Джинни изнутри, водя пальцами по кругу. Та, не сдержавшись, сдавила себе грудь прямо через платье.

Луна внезапно остановилась. Не вынимая пальцев из влагалища, она торопливо спустила бретельку платья Джинни, огладила ее грудь. Пальцы оказались мокрыми, Джинни успела увидеть, что на подушечках кожа сморщилась, будто их долго держали в воде.

— Ласкай ее. Покажи.

Джинни смочила пальцы слюной и осторожно повела кончиками по соску. Одной рукой дразня изнутри, а другой — открывая языку, Луна быстро довела ее до пика. Перед оргазмом Джинни повернула голову к морю, и, пока все ее тело сотрясалось в спазмах, а влагалище сокращалось вокруг ласковых пальцев, соленый ветер с моря, обдувавший их тела, и чайки, лениво покачивавшиеся на волнах, словно заполнили все ее сознание.

Когда ее тело расслабилось, Луна встала на колени, откинула волосы с лица за спину и в несколько движений довела себя до оргазма. Джинни пожалела, что не может сейчас потянуться и ощутить пальцами влажную пульсацию. Но всем телом овладела тяжелая истома.

Луна положила голову под обнаженной грудью Джинни и обняла ее руками.

— Я все.

Несколько глупых мыслей одна за другой посетили голову Джинни: они даже не разделись; ветер с моря — значит, оно сравнительно теплое, а в прошлый раз было наоборот; и — а вдруг их кто-то увидел? Ведь могли пойти искать.

Последнюю она озвучила. Луна лениво приподняла голову и поймала ее взгляд.

— Тебе не все равно? Теперь?

«Теперь — да, — мысленно ответила Джинни. — Теперь».

— Давай попробуем, вдруг вода теплая, — сказала она вслух.




Спустя полчаса Джинни, в слегка влажном платье и с мокрыми волосами, вошла с улицы в гостиную.

— Простите, — сказала она, обращаясь и к близняшкам Патил, и к Чжоу, которые только что о чем-то разговаривали. — Я была груба. Мне не надо было настаивать. Вы простите меня?

Все трое переглянулись и кивнули. Под их растерянными взглядами Джинни вышла из комнаты и направилась вверх по лестнице в свою комнату. Свою и Луны.

«Все-таки Чжоу тоже была виновата, — подумала она. — Она практически спровоцировала меня на грубость, а Патил — на слезы».

Но пару часов назад она не была способна это понять.

3.

Ничего не изменилось. Они жили вместе в коттедже «Ракушка» — близняшки Патил в одной комнате, Чжоу в другой, Джинни и Луна в третьей. Джинни подозревала, что в доме не было столько гостевых спален и кому-то пришлось занять хозяйскую или гостиную. Или будущую детскую. Но любопытствовать не стала. Ей до этого не было дела.

Ничего не изменилось, только сама Джинни стала спокойнее. Полное отсутствие вестей и то, что их никто не навещал, не раздражало. Единственной связью с миром был, по-видимому, шкаф для продуктов, в котором регулярно появлялись новые корзинки, свертки и кувшины со свежим молоком. Камин — и тот был закрыт, Джинни проверила специальным заклинанием.

Они с Луной, не сговариваясь, стали спать в одной постели. Каждое утро начиналось теперь с приятной возбуждающей возни и поцелуев. В их действиях стало больше взаимности, Джинни больше не щекотали мозги странные высказывания Луны — вроде «Морщерогие кизляки, наверное, уже вышли на охоту» или «После слив-цеппелин не то что зеленые яблоки сладкими покажутся...». Это был просто способ защиты от любопытных взглядов, от, как бы странно это ни звучало, чужого внимания. Луна говорила странные вещи и привлекала нежелательное внимание к ним, в то время как сама могла остаться незамеченной.

Несколько поцелуев, украденных в течение дня, стали обычным делом.

Пока Луна мыла тарелки и подавала их Джинни, чтобы та вытерла — она обрела странное умение поставить тарелку в посудный шкаф, не прерывая поцелуя, и при этом ее не разбить. Можно было, конечно, сделать это заклинанием, но чувство общности и будто бы безмолвного общения стоило нескольких минут работы руками.

На море — там они уплывали так глубоко, чтобы вода покрывала их по плечи, и целовались, пока замерзшее тело не начинало требовать движения.

В гостиной, где Луна заплетала себе странные косички, а Джинни читала взятый из дому школьный учебник.. Флер оставила им право пользоваться библиотекой, но все книги там были... мудреными. Библиотека располагалась в кабинете Билла, и тематика книг соответствовала его работе — банковское дело, история, экономика... и так далее. Может, конечно, в доме и было где-то легкое чтиво, но для этого надо было пристально искать, а рыться в хозяйских комнатах без разрешения Джинни считала, как минимум, невежливым. Да и велика была опасность ничего не найти, даже все перерыв.

За одним таким поцелуем в гостиной их и застали. Луна, по-видимому, любила работать руками — сейчас она трансфигурировала из тряпочки несколько цветных лент и плела замысловатый узор. Джинни в какой-то момент оторвалась от книги, засмотревшись на ее профиль, окруженный мягкими светлыми волосами. Она сама накануне помогала их промыть. На, кажется, втором этаже Хогвартса, при подходе к гостиной Равенкло висела картина с прекрасной светловолосой дамой, сидевшей за древней прялкой. Ассоциация была такой острой, что Джинни захотелось коснуться этой красоты немедленно. Почти до боли.

Луна, как всегда, без возражения ответила на поцелуй, включилась в неторопливый ритм. Погрузившись в ощущения, Джинни лишь краем сознания уловила, что рядом раздался шум камина. И только когда он стих, поняла, что произошло, и испуганно прервала поцелуй.

Возле камина стоял растерянный отец. Его рука замерла где-то на животе — по-видимому, он, выйдя из камина, начал отряхиваться, но зрелище дочери, целовавшейся с другой девушкой, заставило его замереть статуей.

Джинни почти ожидала крика, но... слава Мерлину, за ней не мама пришла.

— Джинни, надо поговорить, выйдем? — сказал он. У Джинни мелькнула мысль об их с Луной комнате — там уж точно никого не было. Но тут же нахлынуло воспоминание о том, как этим утром она, Джинни, впервые прикоснулась к Луне не только рукой, но и губами, языком. Соленый привкус ей даже понравился...

— Давай на улице. Позади дома.

Сестры Патил вроде как собирались на море, но дорожка от него вела прямо к порогу.

На заднем дворе «Ракушки» не было ничего интересного, но зато стояло несколько ив и березок, которые не позволят подглядывать за ними из окна. Не хотелось, чтобы кто-то, даже Луна, видел, как ее будет ругать отец, но и скрывающие чары при нем не наложишь.

Луна. Джинни обернулась к ней, открыла рот, но отец мягко подтолкнул ее за талию к двери.

— Пойдем, дочка, пойдем.

Джинни успела увидеть, как Луна кивнула — ее лицо было абсолютно спокойным. Джинни почти наверняка знала, что это спокойствие напускное, но оно иррационально передалось и ей.

Отец начал говорить, еще не дойдя до тех самых березок.

— Что это вообще было? — Джинни собралась было ответить, но он продолжил: — Знаешь, у меня с собой письмо. От Гарри. Тебе. — Отец вынул из кармана мантии свиток пергамента и помахал им в воздухе. — Оно тебе больше не нужно?

Он все-таки был зол. Странно, но это напомнило Луну. Ее эмоции тоже были видны не сразу.

— Нужно. Папа, если бы не Луна, я бы не выжила. Но я люблю Гарри с первого курса. И вряд ли что-то это изменит.

Джинни говорила правду.

Отец, прежде нервно вышагивавший, как тигр в клетке — два шага туда, два обратно — замер и смерил Джинни оценивающим взглядом.

— Мы уйдем отсюда. Сейчас же. И ты сегодня увидишь Гарри. А... ее, — он выговорил это слово с явным трудом, — ни сегодня, ни завтра, возможно, никогда. Возражения?

Джинни подумала о волосах Луны, путавшихся в ее пальцах, запахе ее возбуждения, улыбке — не той, рассеянной, что была частью маски, а открытой, настоящей. Вспомнила себя, только прибывшую в «Ракушку», и могилу брата. Каким-то образом Луна забрала у нее боль, подарив взамен спокойствие. Это, наверное, было еще более настоящей магией, чем та, которой их учили в Хогвартсе.

— Их нет.

— Тем лучше.

Под конвоем отца Джинни поднялась в их с Луной комнату и собрала вещи в чемодан. Луна по-прежнему сидела в гостиной на диване; Джинни только обменялась с ней прощальным взглядом, даже слова не успела вымолвить — отец буквально затащил ее в камин. Но отсутствие злости увидеть успела.

Этим же вечером она увидела Гарри. И целовать его снова ей понравилось не меньше, чем Луну. Это было совсем другое, как трансфигурация по сравнению с излечивающими заклинаниями.

Лето завертелось калейдоскопом. Джинни не видела Луну два с лишним месяца — до начала августа.

4. Эпилог

На маленьком мероприятии по случаю трех месяцев со времени Последней Битвы почти все были в черном. Как ни крути, практически для всех тот день был скорее днем траура, днем, когда погибли их любимые, а не праздником Победы.

Джинни вместе с отцом постояла над могилой Фреда. Потом она вернулась в «Нору», а отец отправился на работу. Дата датой, а работу никто не отменял. Восстановление системы функционирования Министерства не могло ждать.

В «Норе» Джинни неожиданно оказалась одна. Рон был на какой-то консультации в Магическом университете, куда собирался поступать, все старшие братья находились на работе, мама помогала в больнице имени Святого Мунго.

И это одиночество пришлось кстати, ибо в кухне зашумел камин. Джинни, которая пила в одиночестве чай, обернулась — в камине была составленная из огненных язычков голова Луны.

С полминуты они безмолвно смотрели друг на друга. Джинни подумала, что Луне идет огонь. Та поздоровалась первой.

— Привет.

— Ага, привет.

Еще пауза.

— Я тебя искала, — сказала Джинни, — но никто не знал, куда ты делась.

Так и было. Все люди, которые могли это знать — однокурсники и другие знакомые по школе — на ее вопросы только руками разводили. У орденцев Джинни не стала спрашивать из страха, что ее расспросы дойдут до папы.

— Я дом восстанавливала, — сказала Луна, застенчиво улыбнувшись. Именно застенчиво. Джинни помнила эту улыбку. Возможно, ее видели только она да отец Луны. — И, знаешь, восстановила. Приходи в гости, а?

— Но я... — Джинни не знала, какие слова подобрать, чтобы не обидеть.

— С Гарри приходи, — добавила Луна.

Обе синхронно улыбнулись и обменялись понимающими взглядами.