– Можно?
– Кто здесь? Мирия, это ты?
– Я, папа.

Она входит, волоча за собой шаль, забирается с ногами на высокий табурет, натягивает ночную рубашку на коленки, зябко ежится – отец бережет дрова, не топит в этой части дома, а зря – вот как он страшно кашляет по ночам...

– Можно, я посижу с тобой? Мне не спится.
– Тетушка будет ворчать, если узнает.
– Так она спит. А мы ей не скажем...

Они приглушенно смеются совсем одинаковым смехом, пока отец не заходится в приступе кашля и не машет на Мирию – делай, что хочешь, только не отвлекай меня. И не буди тетушку.

Мирия ложится грудью на край стола, обтянутого зеленым сукном, попеременно трогает толстую лупу, лезвия для перьев, косится на лежащие перед отцом манускрипты, подтаскивает к себе один за уголок, водит погрызенным ногтем по переплетению линий и строк. Лучина дает очень мало света, а свечи отец тоже в последнее время бережет, и Мирия таращит глаза изо всех сил – чернила на пергаменте сливаются в жирные темные полосы, зато рисунки по краям оживают. Пухлый зефир надувает щеки, корабль взлетает на гребне волны, из воды высовываются сирены и машут руками, козлорыба поднимается на хвост, угрожающе выставляя перед собой рога... Воин склоняет голову перед воткнутым в землю мечом. От рукояти меча расходятся во все стороны лучи – точно дороги на все стороны света, ступай, куда хочешь, конец пути все равно будет там, куда упадет жирная темная тень от воткнутого в камень меча.

Когда Мирия засыпает, подложив под щеку испачканное чернилами предплечье, отец, укоризненно покачивая головой, вытаскивает из-под нее измятый пергамент и осторожно укутывает ее шалью.

***

– Тут-тук. Звали?
Черный человек смотрит исподлобья, вытирает пальцы, испачканные чернилами, о черную тогу. Мирия топчется напротив него, одергивая край слишком тесного ей серого сиротского платьица. Ей обещали дать другую одежду.
– Имя?
– Мирия.
– Возраст?
– Одиннадцать.
– Тебе объяснили, что произошло с твоей тетушкой?

Мирия кивает. Йома убил тетушку, надел ее шкуру, убил ее брата-переписчика и устроил пожар. Потом его самого зарубила невесть откуда возникшая клеймор.
Предельно понятно.

– Еще вопросы есть?
– Можно мне сохранить эту книгу?

Черный человек вынимает из ее рук обугленные листы, внимательно рассматривает и, криво усмехнувшись, прячет их в ящик стола.
– Это не подходящие для маленьких девочек тексты. Иди к своим новым подругам, Мирия.

***

– Смешной у тебя значок. Похож на жучка.
– Скажешь тоже! Это не жук, а руна.
– Ты знаешь руны? И какая же это?

Мирия потягивается, с урчанием прижимается обратно к Хильде. Их руки переплетены, ноги тоже. В окно заглядывает огромная круглая луна, желтая, как головка сыра. В крошечной каменной комнатушке нет почти никакой мебели, только стол с кувшином для умывания и кровать.
Им пятнадцать. Кроме черных ошейников и черных же шейных лент на них обеих сейчас ничего нет. Хильда смеется, когда Мирия запускает пальцы ей в волосы, и зажимает в кулаке конец ленты, вынуждая Мирию наклонить голову еще ближе – к лицу Хильды, к ее жадным губам.
Хильда опытнее. Про Мирию говорят – одареннее.

– Это руны другого мира, – шепчет Мирия в эти недоверчиво изгибающиеся губы. – Того мира, в котором не будет йома, а мы будем видеться чаще. Каждый день. Каждый час. Будем сами выбирать, куда идти и где жить. И никогда не расстанемся.
– Ну ты придумала!
– Тише. Черные оторвут нам головы, если узнает.
– А мы им не скажем!

Хильда смеется в шею Мирии.
Луну затягивают тучи.

***

Холмы, поросшие низкой выгоревшей травой, выглядят бархатными на ощупь и напоминают ей изгибы женского тела, а также то, что она не возвращалась в Штаб уже почти два месяца. С вершины, на которой она стоит, видно море. За спиной неровными острыми зубьями высятся скалы. Ветер – Мирии представляется тот самый щекастый упрямый зефир с древней карты – дует прямо в лицо.
Мирия вытирает клинок от крови пучком морской гвоздики, оборачивается к востоку, щурится. Где-то там, за этими хищными зубцами – Хильда.
Скоро, совсем скоро они снова встретятся. Может быть, даже уже на следующем задании.

***

– Госпожа! Госпожа клеймор! Можно войти?

Мирия выдыхает, садится на кровать, на мгновение закрывает глаза. Ну, вот и все. Натягивает сапоги – у правого оторван носок, пальцы торчат веером. Левый наплечник она тоже где–то потеряла, зато дыра в груди полностью затянулась, как и рана в бедре.
Это плохо. Куратор наверняка заметит, что после пережитого "полупробуждения" она стала сильнее и выносливее. А также злее, дотошнее, упрямей и непослушней. Это опасно.
Все ее раны теперь заживают очень быстро, почти мгновенно.
Все, кроме той, имя которой – Хильда.

– Госпожа клеймор, там вас спрашивает какой–то жуткий мужик, весь в черном. Дозволить ему...
– Дозвольте, – обреченно шепчет Мирия, складывает руки на колене, сплетает пальцы, чтоб не дрожали.
(пальцами, этими пальцами она держала голову Хильды, одну только голову, прежде чем положить ее в траву)
Папа, я обещаю, если все обойдется, я изменю этот мир.

Она ждет своего личного "надсмотрщика", но человек, переступивший порог, ей не знаком.
Глядя, как он насмешливо улыбается, приветственно прикладывая пальцы к полям черной шляпы, Мирия длинно, с облегчением выдыхает, и проваливается в теплое, темное, как чернила, залившие карту, ничто.
Должно быть, ее раны все-таки не очень хорошо зажили.

***

– Можно?
– Конечно. Делай все, что считаешь нужным.
"Чтоб тебя рыбы уволокли на дно, Рубель", – думает Мирия, чувствуя издевку. У нее очень мало времени – архивы Организации не так уж огромны, но большинство пергаментов, попавших ей в руки, зашифрованы, а те, что нет, содержат сведения, которые она и так знает. Но Мирия все равно чувствует себя так, словно перед ней приоткрыли двери в сокровищницу. И снова вот-вот захлопнут: воительницам нельзя приближаться к этим помещениям. Рубель привел ее ненадолго, показал ход, дал черную хламиду, скрывающую фигуру и лицо, но оставаться в хранилище надолго нельзя – поймают.
"Самый опасный человек в Организации", – думает Мирия, приветливо улыбаясь шпиону. Взгляд сам собой опускается на бумаги, которые она держит в руках.
Твои игры опасны и заманчивы, Рубель.

– Я заберу их?
– Нельзя, к сожалению. Но ты можешь запомнить их. Проанализировать. Сделать выводы...
– Издеваетесь, господин шпион?
– Не хочу, чтобы тебя поймали слишком рано.
– Меня или нас?..

Рубель беззвучно смеется и вдруг прикрывает фонарь, который держит в руке, полой плаща. Огонек внутри лампы отклоняется в сторону: видимо, где–то наверху приоткрылась дверь, по ногам тянет воздухом.
"Мы пропали", – думает Мирия, с какой-то даже отчаянной наглостью пряча бумаги за пазуху. Рубель покачивает головой, но молчит.
С маленькой темной лестницы, ведущей в подвал, слышны шаги и бряцанье железа. Дрожит огонек фонаря. Дрожит аура спускающейся к ним воительницы – чистая, сильная, звонкая.
Наверное, надо обладать немалой спесью, чтобы носить эту ауру перед собой, как знамя, спускаясь туда, где находиться строго запрещено.

***

– Что тебе надо?
– Господин Рубель? Господин... Простите, не узнаю.

Мирия морщится, не поворачиваясь к пришедшей: это же надо, столько иронии в голосе. А голос-то какой: низкий, звучный. Она-то отчетливо представляет себе, что та, другая, сейчас видит: закутанную в робу прислужников Организации воительницу и человека в черном, стоящих близко-близко друг к другу в узком проходе между стеллажами.

– Мне просто кое-что показалось.
– Тебе "показалось"?
– Ну да. Простите. Я не хотела отрывать вас с коллегой от ваших... изысканий. Могу я идти?
– Можешь, Галатея, можешь. И впредь не ходи туда, куда тебя не звали.
– Как скажете, господин Рубель, как скажете.

– Это "Глаза" Организации? Значит, она меня точно заметила.
– Ну разумеется.
– Значит, она доложит Главе?

Рубель широко улыбается и пожимает плечами, прежде чем задуть лампу и подтолкнуть Мирию к выходу.

***

Зима в этом месте встречается с летом. Снег, сошедший с гор, покрывающий верхушки сосен, лежит вдоль ровной полосы темно-зеленого мха, окружающей источник. С поверхности воды поднимается пар. Холод и тепло. Зима и лето.
Мирия полощет форму, стоя на четвереньках на краю озерца: чтобы ни делали с воительницами в лабораториях, как бы ни изменяли их тела, они все еще остаются женщинами. Ходить в заскорузлой, колом стоящей от пота, крови и выделений одежде – неприятно и неудобно.
Эту настойчивую, знакомую, откровенную ауру она чувствует еще до того, как рядом с ней падает ком, свернутый из чужой одежды.

– Мою заодно прополощешь?
– Тебе так хочется битвы?

Мирия оборачивается как раз для того, чтобы увидеть, как Галатея идет к ней, отбросив в сторону свой меч, криво воткнувшийся в землю рядом с клинком Мирии. Вся облитая солнцем, с кожей, белой, как снег, одетая в один ли черный ошейник и черную ленту, свисающую между белых грудей с крупными бледно-розовыми сосками. В наклоненном лезвии клеймора отражается искристое зимнее солнце.

– Хочется понять.

***

– Почему я?
– Потому что ты беспокоишь их, – палец Галатеи обводит ключицы Мирии, следует вниз вдоль шва.
Горячая илисто-желтая вода доходит им обеим до подмышек. Над водой поднимается пар.
Мирия кладет ладони на плечи Галатеи – сейчас, когда они обе сидят, это удобно.
Рука Галатеи опускается под воду.
– Они говорят: от тебя исходит какая-то активность. Им это не нравится. Пока они за тобой приглядывают, но рано или поздно терпение закончится. Так что будь осторожна.
Мирия дышит в сторону: поддерживать беседу непросто, но терпения ей не занимать.
– "Приглядывать" поручено тебе?

Их лица медленно сближаются. Галатея смотрит насмешливо и в то же время испытующе.

– Пока нет. Это будет разовым поручением.
– Понятно.

В целом она благодарна. Нужно вести себя тише. Лояльнее. Если еще не слишком поздно.

– Если мне представится шанс отблагодарить тебя, я буду...
– Если это как всегда значит "я готова спасти тебе жизнь", то благодарю покорно.
– А если?..

Мирия переворачивается так, чтобы оказаться сверху. Нависает над Галатеей, мягким движением полу-укладывая ее на берег. Галатея слегка изгибает уголки полных губ, кладет руки на талию Мирии. Закрывает глаза. Ее голова запрокидывается, толстые пряди влажных волос извиваются по зеленому мху, как хвосты невиданного морского зверя.
Мирия думает, что никогда не видела в бестиариях таких странных зверей.
Наверное, они – вымирающий вид.

– Можно мне?..
– Можно.

***

Когда она смотрит вверх из колодца, куда ее приволокли в мокрой липкой рогоже, свернутой, как пирог с начинкой из окровавленного мяса и костей, то видит высоко вверху пустынную луну – желтую, круглую, как головка сыра. Весь остальной мир черен, как чернила гиганского кракена.
Мирия часто смаргивает пот, шевелит обрубками, открывает рот, чтобы подышать.
Луна превращается в лицо Хильды, круглое, милое. Мирия мотает головой, чтобы не уплыть, чтобы не усилить поток силы йома, чтобы не зарастить раньше времени раны.
Лицо Хильды медленно уплывает из поля зрения – словно луна закатывается за край карты. Вместо нее появляется Рубель. С издевательским видом снимает шляпу. Его череп гол и уродлив. Мирия морщится.
Когда она снова открывает глаза, они с Галатеей стоят на вершине холма, их мечи воткнуты рядышком в землю – крест на крест. Перед ними лежит море. На берегу Мирия видит скелеты гигантских рыб. А может быть, сирен и амфибий.
Галатея беззвучно округляет губы. Я же тебе когда-то говорила, читает по ее губам Мирия. Ты поступила неосторожно. Ты странная. Вымирающий вид.
По ее лицу вместо слез текут ручейки крови.
Мирия шагает к ней, задевает плечом мелкие ракушки, облепившие скальные кусты. Ракушки тоненько звенят.

Тени от их мечей ползут прочь с холма, скрещиваясь – и вновь расставаясь.

– Можешь еще немного потерпеть? Можешь? Можешь? Можешь?..

Дети в сиротских одеждах копошатся вокруг в темноте, возятся с ее ранами, греют своими телами. Подпитывают силой йома. Им тесно в колодце и, наверное, страшно.

– Уходите, – с трудом разлепляет губы Мирия. – Вас убьют, если узнают.
– А мы им не скажем.

Они греют ее не хуже старой шали из козьего пуха.
Тень от меча достигает вершиной края карты. Рунные надписи наконец-то обретают свой смысл.
Мирия чувствует, что еще немного – и мир наконец-то начнет менять в ее руках свои очертания, точно старая карта на пожелтевшем пергаменте, плавящаяся на огне свечи.