1.
Наше королевство славится безопасными дорогами. Король потратил несколько лет и уйму денег, чтобы искоренить разбойников и организовать регулярное патрулирование. Теперь даже женщины могут путешествовать в одиночестве, не опасаясь за свою жизнь и честь.
Это не просто похвала, всё это я испытала на себе, пройдя верхом почти всю низинную часть королевства. Дальше мой путь лежал за перевал, где меня ожидали восхитительные виды гор и холмов!
Мне стоило поторопиться – уже лёг первый снег, была опасность, что перевал заметёт и я не смогу проехать до весны. Остановившись в трактире, недалеко от гор, я услышала разговор местных о короткой дороге. Расспросив их, я узнала, что она ведет не к главному посту, а немного севернее от него, где тоже можно проехать, и это получится даже быстрее. Утром один из местных довел меня до нужной развилки и напутствовал, что я не потеряюсь, потому что "за перевалом приглядывают".
Помня о дозорных, я не придала значения его словам, а сейчас они начали казаться мне подозрительными. Как и то, что день перевалил за половину, что напрочь сбивало все мои планы. И ко всему прочему, я не встретила ни одного патруля, у которого бы можно было уточнить дорогу.
Пошёл снег, и идти стало труднее. Приходилось часто останавливаться, чтобы дать коню отдых, но к вечеру сквозь метель я увидела, что приближаюсь к какой-то деревне. Дорога шла прямо через неё и уходила в горы.
На въезде в деревню, окруженную внушительным забором, меня встретила высокая крепкая женщина. У неё были светлые, выгоревшие на солнце волосы и темная загорелая кожа. Одета она была в мужские штаны, высокие сапоги, вязаную кофту и меховую безрукавку, подпоясанную кожаным ремнем. По бокам от неё стояло двое мужчин, остальные любопытные жители стояли поодаль.
Я спешилась, чтобы достойно поприветствовать их.
– Кто ты такая? – спросила меня женщина.
– Я герцогиня Валейская, третья дочь двоюродной сестры короля!
– Да здесь всё равно, какой у тебя титул! – усмехнулась она. – Имя-то у тебя есть?
– Клаудия.
– Отлично! А я – Клодетт, – она как-то странно хмыкнула, – староста этой деревни.
В ответ на её слова жители заулыбались, кто-то даже хохотнул, а она сама подала мне руку. Я видела, что мужчины часто так здороваются, поэтому просто пожала её.
– Для чего ты сюда приехала?
– Мне надо за перевал, а в трактире мне сказали, что здесь я быстрее попаду на ту сторону. Но я так долго ехала! Можно я переночую у вас, а утром поеду дальше?
– Конечно! – сладко улыбнулась Клодетт. – У нас ты успеешь отдохнуть!
– Спасибо!
– Подожди, я ещё не договорила! Понимаешь, люди к нам заезжают редко, и нам нужна новая кровь. Мы отпустим тебя только тогда, когда ты родишь нам троих детей. Ты знатная, ученая, а значит, детки получатся смышлёные, это хорошо!
– Что?! – я затравленно оглянулась назад, на ворота, но они оказались уже закрытыми, и возле них стояла ещё пара крепких мужчин. – Вы шутите?
– Нет, что ты! – женщина подошла и мягко обняла меня за плечи, отчего я невольно съежилась. – Не беспокойся! Мы будем кормить тебя, охранять и не будем привлекать к работе. Обещаю, тебе нечего бояться, а едва третий малыш появится на свет, мы отпустим тебя! Если повезёт, это случится летом, и ты сможешь сразу же уехать. Ну? Можешь начать прямо сейчас, чтобы всё случилось побыстрее.
Она подтолкнула меня вперёд, к ухмыляющимся мужчинам.
– Нет! – воскликнула я, поворачиваясь обратно к Клодетт. – Я... Я не могу сейчас! У меня...
Я покраснела – и из-за того, что собиралась соврать, и из-за того, что именно. Но, видимо, женщина меня поняла.
– Что ж, ладно, – кивнула она, осмотрев меня с ног до головы. – Тогда я покажу тебе дом, в котором ты будешь жить.
Она снова приобняла меня и повела вперёд, вглубь деревни. Какой-то человек взял под уздцы моего коня и повёл следом, а когда мы пришли в дом, занёс мои сумки и ушёл, а Клодетт зажгла свечу и начала топить печь.
– И когда у тебя всё закончится? – как бы невзначай спросила она.
Я не знала, что ответить. Хотелось сказать "никогда", но это была бы откровенная ложь.
– Дайте мне два дня, – я понадеялась, что этого времени мне хватит, чтобы осмотреться и понять, как сбежать отсюда.
– Хорошо. Тогда поначалу я сама за тобой буду присматривать.
Я мысленно застонала. Не знаю, кого ещё ко мне могли приставить, но Клодетт казалась очень внимательной, от неё было бы трудно что-то утаить.
– Если хочешь есть или спать, я распоряжусь.
– Я так понимаю, меня и ночью будут охранять?
– Да, я буду сегодня спать здесь.
– Тогда я бы хотела приготовиться ко сну.
– Тебе помочь снять платье? – Клодетт неожиданно ухмыльнулась, отчего я почувствовала, что краснею. Но мне удалось сохранить лицо.
– Нет, спасибо, я прекрасно справляюсь с этим сама.
Под её пристальным вниманием было неуютно, но вместе с тем я чувствовала себя под защитой. Она сдержит слово и не даст меня в обиду.
"Не считая зачатия нежеланных детей".
Я долго не могла уснуть, а утром Клодетт разбудила меня, едва солнце показалось из-за гор. Вся её напускная любезность исчезла, она обращалась со мной холодно, как будто я её подчинённая. Хотя так и было – пусть у меня была некоторая свобода, но на самом деле я оставалась пленницей.
При свете дня было хорошо видно, что деревня очень маленькая – все дома, похожие друг на друга, умещались на одной улице, которую можно было пройти минут за десять. Оказалось, что дом, в котором меня поселили, находится совсем рядом с воротами, выходящими в сторону гор.
Когда мы вышли на улицу, к старосте тут же подлетела невысокая бойкая черноволосая девица.
– Клодетт! – строго окликнула она её. – Надеюсь, ты не собираешься бросить свои обязанности ради того, чтобы всё время проводить с этой, – она презрительно оглядела меня с ног до головы и не закончила предложение.
– Тише, Грета, – сморщилась Клодетт, – я как раз собиралась этим заняться! И, раз уж ты здесь, посторожи.
Взглядом указав на меня, она быстро развернулась и пошла в сторону ближайших ворот, возле которых уже собралось больше десятка мужчин. Я не слышала, о чём она говорила, да и Грета хмуро следила за мной, ожидая, видимо, когда можно будет спустить на меня всех собак. Чтобы успокоить её хоть немного, я перевела взгляд на горы, но тут-то она и заговорила.
– Что, хочешь туда? – её голос был на удивление ровным. – Ну и дура. Там сейчас всё обледенело, никому не пройти. Верная смерть – туда соваться.
Было в её тоне что-то такое, что я ей поверила. Но это же вернуло меня к причине моего пленения, и я невольно оглянулась на Грету, а точнее, на её живот. Передо мной стояла молодая, здоровая женщина – что с ней не так? Проследив мой взгляд, девушка вспыхнула от смущения и гнева, будто прочитала мои мысли. Она собралась сказать что-то резкое, но в этот момент будто ниоткуда появилась Клодетт. Девушка сдержалась, окинула меня тяжелым взглядом и ушла по своим делам.
Больше староста не отходила от меня ни на шаг. Вряд ли удастся что-то сделать днём. Но я решила, что этой же ночью я попробую убежать – раз невозможно уйти в горы, можно попробовать вернуться назад, чтобы пройти перевал по главной дороге.
Клодетт опять осталась спать в одном со мной доме, сидя на полу, прислонившись к тёплому боку печи. Я лежала, боясь пошевелиться, чтобы не выдать себя. Казалось, прошло уже много времени, женщина должна была уснуть, но я подождала ещё немного, прежде чем встать и одеться. Из вещей взяла только самое необходимое, вышла наружу. От морозного воздуха перехватило дыхание. Привыкнув к нему, я пошла в конюшню, которую подметила днём, оседлала своего коня и уже в воротах сарая заметила, что дверь моего дома открыта. Изо всех сил я побежала к выходу из деревни, краем глаза замечая, что Клодетт бесшумно бежит мне наперерез.
Конечно, я не успела. Она поймала меня, набросилась как хищник на свою добычу, крепко обхватив обеими руками.
– Ты что, дура? – прошипела она мне на ухо. – Смерти своей захотела?
Я испугалась её слов и перестала сопротивляться. Не ослабив хватки, она затащила меня обратно в дом и бросила на кровать.
– Ещё раз выкинешь такое, я тебя сама разорву! – пригрозила она, но и без её слов было всё ясно.
Из-за моей глупости Клодетт легла рядом и спала, держа меня за руку. А я уже не могла уснуть и в свете луны, отражающемся от снега, рассматривала обстановку дома и её лицо. Она хмурилась даже во сне, отчего захотелось провести по морщинкам рукой, чтобы их разгладить. Наверное, я очень устала, потому что сейчас я не могла злиться на женщину. Мне вдруг стало спокойно, как дома, и я смогла заснуть.
На этот раз я проснулась сама, чувствуя себя отдохнувшей и даже счастливой, забыв на миг, где я нахожусь и почему. А когда вспомнила, не успела удивиться тому, что я одна в доме – снаружи послышался шорох открывающегося засова и внутрь вошла Клодетт.
– Если попытаешься сбежать ещё раз, я посажу тебя на цепь, – вместо приветствия сказала она. Я промолчала в ответ. Мне нестерпимо захотелось отвернуться к стене и снова уснуть, но сомневаюсь, что мне дали бы это сделать. Пришлось встать, умыться и позавтракать вместе со своей надзирательницей.
Днем, когда стало теплее, мы снова вышли прогуляться. В этот день не все мужчины ушли из деревни – те, что остались, свежевали пойманных накануне оленей и зайцев. Когда мы проходили мимо, всякая работа замирала – каждый поворачивался в нашу сторону и смотрел на меня не отрываясь. Мне стало до того противно, что я попросила Клодетт вернуться в дом. Она согласилась, но опять заперла меня одну, потому что у неё ещё были дела.
Её очень долго не было. Уже село солнце, стало прохладно. Я затопила печь, но дров хватило только на одну закладку. Не раздеваясь, я забралась под одеяло и совсем загрустила. Завтра заканчивается моя отсрочка. Что же теперь будет? Я попыталась представить, как всё произойдет. Как выберут подходящего мужчину? Сколько их будет? Останемся ли мы наедине? От этих мыслей мне стало противно и страшно, но остановиться я уже не могла. Воображение рисовало одну картину за другой, и когда вернулась Клодетт, меня уже трясло от страха.
– Что случилось? – подлетела она ко мне, и от этого простого вопроса я расплакалась в голос.
– Я не могу! – протянула я сквозь слёзы. – Я не хочу, я не готова!
Я ждала, что женщина начнёт издеваться надо мной, но она взяла меня за руку и вытащила из дома. Стоя на открытом месте, она громко свистнула, и вскоре к нам стали подходить жители деревни. У всех были хмурые и серьёзные лица; когда Клодетт заговорила, её голос звенел.
– Вот, видишь? Это все жители нашей деревни. Ты видишь здесь детей или стариков? Посмотри вокруг – разве в деревнях бывают такие одинаковые дома? Присмотрись к нам повнимательней – мы все преступники! Разбойники, убийцы и воры! Ваш мудрый король решил не держать нас в застенках, а поставил на охрану второго перевала.
Голос сорвался, а когда она заговорила снова, зазвучал глуше и горше.
– Мы не имеем права иметь детей. Время от времени к нам приезжает королевский тюремщик и пересчитывает нас по головам. Если число будет меньше, нас всех уничтожат, если больше – убьют того, чьего имени нет в списке. А если кто-то попытается сбежать – его застрелят или по эту сторону перевала, или по ту. Поэтому я не пустила тебя – у патрульных, что ходят вдоль главной дороги, приказ убить любого, кто будет идти от нашего поселения.
Она снова замолчала, а я, пораженная, оглядывала людей, стоящих перед нами – вспомнив о своей беде, они снова стали несчастными.
– А ещё я должна извиниться перед тобой за дурацкую шутку, что мы с тобой разыграли. Даже если ты родишь и оставишь нам ребёнка, ближайший проверяющий его убьет.
– Но я не врала тебе, – раздался чей-то хриплый голос из толпы, и я не сразу узнала Грету. – По перевалу уже не пройдёшь, надо ждать весны.
– Да, – подтвердила староста. – Поэтому перезимовать тебе придётся с нами.
Обескураженная и ошарашенная, я пошла в сторону дома. Никто не пытался меня остановить, и даже Клодетт не пришла следом.

2.
Ночью я так замёрзла, что дрожала от холода, но вставать, чтобы найти дров, не было сил. Под утро я крепко уснула, а когда проснулась, в доме уже было тепло, а староста задумчиво мешала угли в топке.
– Спасибо, – поблагодарила я её.
Она дернулась, отложила кочергу, закрыла топку и пересела на кровать, но смотрела прямо перед собой.
– Теперь ты не боишься оставаться здесь? Зная, кто мы.
– Не больше, чем когда не знала, – улыбнулась я. – И даже немного меньше.
– Почему? – она перевела взгляд на меня.
– А что вам с меня брать? Мои деньги и вещи здесь бесполезны.
– А ты сама?
Я ответила непонимающим взглядом.
– О, ну конечно! – она хлопнула себя по коленям и встала. – Именно это я всегда ненавидела в знатных дамах! Вы живёте в своём мире и совершенно не понимаете тех, кто вас кормит и одевает! Не знаете этих людей, не знаете, как и чем они живут. Сколько злости зарождается в их душах, когда они лишены того, что имеете вы. Ты! Когда дорога растает, ты уйдёшь отсюда и никогда не вернёшься. Будешь жить, не зная нужды, а когда придёт срок, выберешь себе подходящего мужа, родишь ребёнка и будешь жить им, ни на кого не обращая внимания!
– Но я не собираюсь...
– Какая разница! – оборвала меня она. – Ты можешь! За одно это тебя можно убить.
– Клодетт, – я впервые обратилась к ней по имени. – Может, я не понимаю всего и чего-то не знала раньше, но я чувствую, что здесь со мной ничего не случится. Мне очень спокойно рядом с тобой.
Она досадливо покачала головой.
– Даже я не смогу защитить тебя ото всех.
После завтрака я снова обратилась к ней.
– Раз мне теперь жить с вами, я бы хотела помочь, хотела бы работать вместе со всеми. Ты не могла бы дать мне что-нибудь из своей одежды? Моя для этого не очень-то подходит.
– Ты что, сдурела? – буркнула она. – Я же говорила, что не буду привлекать тебя к работе.
– Говорила. Следом за тем, что я должна рожать вам детей.
– Ты серьёзно? – в её голосе явно слышалось сомнение.
– Я путешествую уже не первый месяц, и мне много чего приходилось делать!
– Например? – развеселилась моя собеседница.
– Мне не раз приходилось стирать своё платье, готовить, носить воду, собирать хворост, грибы, ягоды. Я знаю, что этого мало, но я могу научиться!
– Убедила, – рассмеялась она. – Но учти, у меня только штаны!
Стоило ли говорить, что вся её одежда была мне велика! Но Клодетт очень умело подкатала и подвязала рукава и штанины и сказала, что вечером мы перешьем кое-что специально для меня. В штанах я раньше не ходила, в них было непривычно, но удивительно удобно.
С тех пор, как я переоделась в простое платье и стала работать наравне со всеми, отношение жителей стали относиться ко мне заметно дружелюбнее. Мы редко пересекались днем, но почти каждый вечер все женщины собирались в одном доме. Пряли, шили, вышивали, вязали, и я училась у них всему. Что-то получалось сразу, что-то не удавалось совсем, из-за чего женщины посмеивались надо мной. Но делали это без злости, и я смеялась вместе с ними.
Я по-прежнему проводила больше всего времени с Клодетт. Днём мы обычно занимались чем-нибудь вместе, а свои дела по управлению деревней она решала тогда, когда отправляла меня варить. Только мылись мы порознь. Я решила: лучше пусть думают, что это аристократическая блажь, чем я буду каждый раз краснеть, глядя на изумительное тело Клодетт.
Спала она так же в том доме, куда поселила меня с первого дня, как всегда, прислонившись спиной к печи.
– Почему ты не уходишь в свой дом? – спрашивала я. – Тебе же неудобно!
– Удобно, – отвечала женщина.
Не знаю, сколько прошло времени с начала моего невольного заключения, когда я не выдержала и предложила Клодетт спать рядом со мной на кровати. На моё удивление, она согласилась.
Теперь у меня был секрет – я просыпалась посреди ночи и заворожено следила за тем, как она спит. У меня не было возможности так откровенно рассматривать её, когда она могла это заметить. Было интересно пытаться угадать, что она видит во сне по тому, какое у неё лицо – безмятежное или хмурое?
Или напряженное, и тело как каменное. Когда я увидела её такой впервые, я обняла её, прижимаясь к спине, и тихо-тихо напевала старые колыбельные. Едва она расслабилась, я уснула, а утром объятье, казавшееся волшебным ночью, выглядело нелепым и лишним. Я предпочла извиниться за него, чем объяснять, что было у меня на уме.
И сразу сменила тему.
– Ты говорила про проверяющего. Если он приедет, когда я буду здесь, он убьет и меня тоже?
– Нет! – весело улыбнулась она. – Он знает нас по именам, а у тебя наверняка есть какая-нибудь цацка, подтверждающая твоё знатное имя.
– Нет, – я покачала головой.
Её веселость разом сошла, но она продолжала мягко улыбаться.
– Не переживай. Дороги перемело, и в любом случае к нам никто не сможет попасть до весны.
Я поверила ей и успокоилась.
Дни тянулись размеренно один за другим. Мне даже стало нравиться жить здесь, хотя я каждую минуту знала, что уйду, как только появится возможность. Из-за этого я легко переносила холод и трудности, не жаловалась и не унывала.
Когда настали первые сильные морозы, все старались больше сидеть по домам, даже дозорные сменялись чаще. Мы с Клодетт не стали исключением и выходили только в случае необходимости: принести воды или дров, почистить двор от снега. Обычно Клодетт просто лежала на кровати, а я сидела рядом с каким-нибудь рукоделием и рассказывала о забавных случаях, которые время от времени приключались на балах или на охоте. Она с интересом слушала меня, а иногда что-то её веселило так сильно, что она начинала смеяться в голос и бить рукой по одеялу или колену. Однажды я спросила, почему она постоянно просит меня рассказать что-нибудь такое.
– Знаешь, за что я здесь? – прищурившись, спросила она. – Я втиралась в доверие к светским дамам и обворовывала их.
– Да ну! – я недоверчиво смотрела на неё, пытаясь представить её в одном из моих платьев. – Как у тебя это получалось?
– Думаешь, я всегда так выглядела? – усмехнулась женщина. – Раньше у меня были длинные волосы. И я долго училась манерам, чтобы влиться в общество. Я много читала и всегда могла поддержать разговор. А ещё у меня получалось так ловко менять внешность, что даже те, кто близко общались со мной, не сразу могли признать! Даже когда меня поймали, посадили и обрезали волосы, мне удалось сбежать, нарядиться мальчиком и безбедно прожить ещё какое-то время, прислуживая дамам!.. Но потом меня нашли, судили и определили сюда.
– Мне очень жаль, – искренне сказала я.
– Мне тоже. Чаще всего женщины сами давали мне драгоценности, жалея меня или желая отблагодарить. Но это не могло продолжаться вечно. Девочкам с улицы не место среди богатых.
Мне захотелось обнять её и сказать, что это не так, но я понимала, что она права.
– Наверно, было бы проще, если бы ты кого-нибудь любила, – вместо этого сказала я. Клодетт досадливо цокнула и отвернулась к стене, а я продолжила своё занятие.

3.
Стояла середина зимы, когда однажды утром в деревне поднялась непонятная суета. К нам постучался один из дозорных, и Клодетт, спешно одевшись, ушла вместе с ним. Когда я вышла, чуть позже, то поймала Грету и попросила всё пояснить.
– Да что тут говорить? К нам едет тюремщик! – она скорчилась от злости. – А тут ещё ты!
Внутри всё похолодело.
– И что это значит?
– Он будет считать скот, смотреть по домам и погребам, может, заберет что-нибудь себе. Куда нам прятать твоего коня, твои вещи и тебя?!
Я вернулась в дом и начала собирать вещи, стараясь упаковать их как можно плотнее. Всё, что казалось лишним, я просто бросала в топку.
Вскоре вошла Клодетт. Она была такая собранная и сосредоточенная, что я не могла ею не восхититься. Староста села на кровать, оценивающе оглядела комнату.
– Люди тюремщика чистят дорогу, но завтра он скорее всего уже будет здесь. Что из вещей ты оставишь?
– Книгу, драгоценности, деньги и два платья.
– Немного, – кивнула она. – Это мы сможем спрятать под полом в сарае – уж поди там они смотреть не будут! Коня придётся привязать в горах и надеяться, что они уедут раньше, чем он околеет.
– А меня? Тоже в горы?
– Нет, тебя я там оставить не могу. Вдруг ты одуреешь и пойдёшь через перевал сама?
Сперва я хотела возмутиться, а потом увидела веселые искорки в её глазах.
Она снова стала серьёзной и пристально оглядела меня с ног до головы.
– Ты сможешь долгое время просидеть неподвижно?
– Как долго?
– День, может, два.
Второй раз за день внутри всё замерло от ужаса, но я понимала, что выбора у меня особо нет, и кивнула.
– Что ты придумала?
– У нас есть пустая бочка. Мы запрём тебя там, и к тебе не подойдёт никто, пока тюремщик не уедет.
Это был плохой план, ужасный план, но он был единственным, и мне пришлось согласиться. Утешало одно: мне не придётся ждать на холоде, как моему коню – бочка будет стоять в сарае.
Когда дозорный объявил, что тюремщик уже близко, Клодетт сама взялась запереть меня.
– Ты не забудешь, что я здесь? – наивно спросила я.
– Верь мне, – женщина даже не улыбнулась, но мне стало спокойнее.
Я осталась в кромешной тьме. Чтобы успокоиться и отвлечься от тревожных мыслей, я стала вспоминать все стихи, которые знала наизусть, и сюжеты всех книг, которые прочитала. Где-то на середине я заснула, а когда проснулась, испугалась, что прошло уже много времени. Я попробовала пошевелиться, хотя места почти не было, коленки упирались в подбородок, но даже от слабого движения всё тело пронзила боль – я уже слишком долго просидела в одной позе. Вскоре я захотела в туалет, поэтому снова попыталась уснуть, но сон не шёл. Щеки горели от стыда, но мне удалось перетерпеть, и желание прошло. "Это от страха", – подумала я, но так и не решила, что именно.
Послышались голоса, и я почти перестала дышать. Может, уже всё прошло, и Клодетт идёт вытаскивать меня отсюда? Но нет, помимо её голоса слышался какой-то незнакомый. Когда они подошли ближе, я услышала, о чём они говорят.
– Здесь, как вы помните, мы храним сено для скота, – голос старосты.
– А что в той бочке, её раньше не было? – незнакомый голос.
– Там навоз.
– Ясно, – в незнакомом голосе появилось отвращение, и я порадовалась сообразительности Клодетт.
Вскоре они удалились, оставив меня наедине со своими страхами. Перебрав все знакомые книги, я стала придумывать сюжет книги, которую бы мне хотелось почитать, складывая его из кусочков уже написанных и добавляя то, чего бы мне хотелось там увидеть. После очередного беспокойного сна я, совершенно потерянная во времени, приуныла и вспомнила свою комнату, большие окна, тепло и удобную кровать. Там были слуги, и никто не называл меня навозом.
На этом месте я посмеялась сама над собой и поняла, что всё равно не жалею о том, что когда-то оттуда уехала.
Потом я вспомнила причину, по которой уехала, и снова погрузилась в мрачное раздумье. Мне так было хорошо от того, что, застряв в этой деревне, я обо всем забыла! А теперь!.. Какое-то время я потратила на то, чтобы выгнать прочь грустное настроение, и от усталости снова заснула.
Я проснулась от жажды. Помня о проблемах с туалетом, я приказала себе терпеть. Я вглядывалась в темноту, закрывала глаза, ощупывала стенки своей тюрьмы, превозмогая боль, сосредотачивалась на своих ощущениях от гладкого дерева под пальцами. Я понимала, что долго так не смогу. Не смогу так больше ни минуты! Хотелось выть, кричать, колотить в доски, раскачивать бочку, чтобы она упала и, может быть, разбилась об пол. С каждой секундой эти желания становились всё сильнее, приходилось обхватывать себя, кусать губы или руки. Я дрожала от страха, лишавшего разума, и беззвучно плакала. В голове пульсом билась только одна мысль: "Когда же это закончится, когда же это, когда?.."
Я не сразу поняла, что за жуткий треск раздается совсем рядом, а потом оранжевый свет резанул по глазам, и я закричала. Невозможно было ничего разглядеть, но я услышала знакомый и такой добрый голос Клодетт:
– Он уехал, слышишь? Всё позади, всё уже позади.
Она подхватила меня и вытащила из бочки, а я вцепилась в её руки так, что меня невозможно было отодрать. Постепенно до меня доходил смысл её слов, я смогла почувствовать её тепло и силу, с которой она меня держала, смогла через её плечо увидеть, что рядом стоит ещё несколько человек, которые держали в руках факелы, и даже разглядеть некоторые лица.
– Сколько времени прошло? – хриплым голосом спросила я.
– Почти два дня, – сухо ответила Клодетт.
– От меня, наверное, ужасно пахнет, – внезапно осознала я и с неожиданной силой рванулась из рук женщины. Скидывая на ходу одежду, я кинулась к ближайшему сугробу и начала обтирать себя снегом.
– Согрейте воды, быстро! – крикнула Клодетт, схватила меня и оттащила прочь. – И растопите баню!
Она уволокла меня сперва в дом, и почти сразу – в баню. Там уже было тепло, а нагретая вода стояла на полу в ведрах. Клодетт раздела меня и разделась сама, отвела в парную и помыла меня, разминая всё тело. Когда наши взгляды встретились, я увидела тревогу и наконец-то расплакалась в голос. Она не мешала, не останавливала, а только обняла, давая возможность выплакаться у неё на плече.
– Там было так страшно! Темно и тесно!.. Я сидела там... как в гробу! Не делай так больше! – я посмотрела в глаза Клодетт. – Пожалуйста, лучше сразу убей!
– Не беспокойся, – её голос снова звучал до странного сухо. – Тебе больше не придётся попадать в такие истории.
После мытья она дала мне немного поесть и попить, а перед сном – ещё немного.
– Утром тебя будет ждать полноценный завтрак, – утешала она, проводя рукой по моим волосам. – Потерпи немного.
Я лежала, замерев, боялась спугнуть такую ласковую Клодетт, и не заметила, как заснула.
Даже такое потрясение не избавило меня от новой привычки просыпаться по ночам и смотреть на лежащую рядом женщину. Проснувшись в этот раз, я обнаружила, что её рука лежит поперёк моего туловища, и едва я пошевелилась, она открыла глаза и внимательно посмотрела на меня.
– Что? – невольно сорвалось с губ.
– Всё хорошо?
– А что? – глупо повторила я.
– Ты беспокойно спала, – честно ответила Клодетт. Я вспомнила, как повела себя в подобной ситуации, и мне стало стыдно.
– Всё в порядке, – недовольная собой, я отвернулась к стене и почувствовала, как она убрала руку. Испугавшись, что могла обидеть её таким поведением, я сказала то, что следовало сказать уже давно:
– Спасибо.
– И тебе, – я услышала, что голос её слегка дрогнул. – За доверие.
Вслед за этим дни потекли один за другим, как и раньше. Ничего не изменилось в их распорядке. И с моим конём, как я узнала на следующее утро, тоже было всё хорошо.
К моему удивлению, никто из жителей не стал смеяться над моим помешательством, и даже наоборот – стали уважать сильнее.
– Вы ведёте себя так, будто вам что-то грозило, найди они меня! – меня смущало то, что меня воспринимали чуть ли не как героя, хотя я спасала только свою шкуру.
– Нет, – покачала головой Грета. – Мы не могли быть так уверены. А если бы он разъярился так сильно, что перевернул всё здесь вверх дном? Поверь, нам всегда есть что прятать от тех, кто только и мечтает испортить нам жизнь. Нередко тюремщики увозят часть наших запасов, и мы ничего не можем возразить.
– Я думаю, они насиловали бы наших женщин, если бы не боялись, – подключилась к разговору Клодетт. – Но они и сами быстро поняли, что не стоит нам лишний раз давать повод сорваться с цепи.
На последней фразе она хищно ухмыльнулась, но эта ухмылка больше не пугала, а только вызывала ответную улыбку.

4.
По большому счёту ничего не изменилось.
Кроме того, что мне стало труднее находиться рядом с Клодетт. Точнее – вести себя как раньше. Не прикасаться, не любоваться, не чувствовать себя счастливой от её улыбки. Не порхать по дому, наводя чистоту и уют, накрывать на стол, не надеясь на похвалу или благодарность, не рукодельничать только ради того, чтобы подарить что-то ей.
Не искать поводов прижаться к ней ночью.
Мысли обо всех этих "не" приносили страдания, но не думай я об этом, не смогла бы сдержать ни объятие, ни улыбку, ни желание сделать её счастливой.
Как-то вечером я увлеченно плела пояс, радуясь, что у меня начало получаться, и Клодетт застала меня врасплох, спросив:
– А почему ты ушла из дома?
Рука дернулась и получился некрасивый узел. Распустив его, я посмотрела на старосту. Я так привыкла скрывать эту правду, что соврать ей – было первым моим желанием. Но, вспомнив, как стыдно мне было от того вранья, я начала уклончиво:
– Я больше не могла там находиться.
– Почему? Что такого может произойти со знатной дамой, чтобы она предпочла дорогу удобной комнате?
Я медленно отложила рукоделие в сторону и холодно ответила:
– В обществе стали ходить слухи, что мы с моей подругой занимаемся непристойными вещами, когда остаемся наедине. Чтобы эти слухи не опозорили мою семью, я ушла.
Клодетт не изменилась в лице, осталась такой же внимательной. Не обращая на неё внимания, я стала готовиться ко сну.
– Эти слухи – правда?
Я не знала, что ответить, и молчала.
– Я расскажу ещё кое-что о себе, – продолжала женщина, наблюдая за тем, как я ложусь под одеяло и отворачиваюсь к стене. – Я не просто завоёвывала доверие тех дам, с которыми сближалась в обществе. Я соблазняла их, и они любили меня, а я любила их. Каждую из них.
– Тогда почему ты воровала?
– Ни одна из них не смогла отказать мужчине, который хотел взять её в жены, ради меня. А теперь скажи: те слухи – это правда?
– Да.
Больше она ничего не спрашивала.
Чем меньше времени оставалось до весны, тем быстрее, казалось, летели дни. С каждым днём я всё яснее понимала, что люблю Клодетт, и мысль о том, что мне придётся её покинуть, мучила меня. Чтобы не корить себя потом за упущенное время, я старалась делать всё, что могла: заботиться о ней, помогать, радовать, постоянно быть рядом. Не знаю, заметила ли она, что я стала вести себя по-другому, но это было не важно. Пусть нам осталось не больше месяца, я буду счастлива, если она запомнит эту зиму навсегда.
Стало заметно теплее и день увеличился, съедая ночи. Днем снег подтаивал, ночью подмерзал, началось время гололёдов и сильных ветров.
– Значит, перевал скоро оттает, и ты сможешь уйти.
Жители деревни не прекращали говорить об этом. Кто-то улыбался, радуясь за меня, кто-то сжимал челюсти, завидуя. Реже всех прочих об этом упоминала Клодетт, словно ей, как и мне, не хотелось думать о расставании. Я бы объяснила её поведение тем, что она не видит смысла повторять одно и то же, если бы она оставалась такой же спокойной, как всегда. Но я стала замечать в ней суетность, которой раньше не было. Может, никто больше и не заметил, но я слишком много времени провела с ней вместе.
Но вдруг Клодетт сама заговорила о моём скором уходе. Мы уже собрались спать, луна ярко светила в окно и было видно как днем. Староста лежала на спине и смотрела в потолок.
– Когда луна пойдёт на спад, придёт весна. Тебе осталось не больше двух недель.
Я отвернулась к стене, показывая, что не хочу об этом говорить.
– Ты рада? – не унималась она.
Зачем она так? У меня перехватило дыхание. Попытайся я ответить – просто расплакалась бы от горечи.
– Клаудия, – обратилась она тише и мягче. Неожиданно её рука скользнула по талии, и женщина прижала меня к себе. – Пожалуйста, побудь со мной. Прежде чем уедешь, побудь со мной... как женщина. Ты же знаешь, каково это.
Я нашла в себе силы отодвинуться, чтобы развернуться к ней лицом. Не удержавшись, я погладила её по щеке и крепко взяла за руку, прежде чем заговорить.
– Клодетт, послушай меня внимательно, – я смотрела в её глаза и читала тревогу. Она ждала, что я откажу, но буду знать о её слабости. – Сейчас я скажу то, чего не должна говорить. Ни сейчас, никогда. Я люблю тебя.
Теперь она вглядывалась в мои глаза.
– Не шути так.
– Это правда, – я опустилась на кровать и потянула её к себе. – Клодетт, побудь со мной.
Упрашивать её не пришлось.
Я не помню этой ночи. Я помню каждое движение, слово и ласку Клодетт. Помню её упоение и нежность. Помню поцелуи, взгляды и звуки. Её голос, ласкающий меня наравне с руками, её голос, отвечающий моим рукам. Помню безграничное счастье, легкость и тепло.
Мы утомились лишь тогда, когда за окнами начало светать.
– Кажется, мы украли друг у друга ночь, – рассмеялась я, заметив это. – Теперь я такая же преступница, как ты!
– Не болтай, – усмехнулась она и прижала меня сильнее. Откуда у неё силы? У меня ни капельки не осталось!
Я не сразу поняла, что меня разбудило. Клодетт не было в постели, но снаружи слышался какой-то шум. Деревня собиралась по сигналу старосты. Я прислушалась.
– Все здесь? Слушайте внимательно, на случай, если кто-то хочет причинить вред нашей гостье, перед тем как она уйдёт. Она – моя!
От этих слов я расплакалась, выпуская все тревоги и снося все запреты, которые сама себе поставила. Теперь можно просто любить.

5.
У нас действительно было всего две недели. Клодетт не отпускала меня ни на шаг, а я всюду спешила за ней. Мы обе перестали что-либо делать для деревни.
– Это скоро закончится, они знают, они поймут, – говорила она и была права.
Староста деревни провожала меня лично, она дошла до середины перевала, дальше было нельзя.
– Будь счастлива, – крикнула она на прощание.
– Береги себя! – ответила я и увидела, как она кивнула.
Значит, всё будет в порядке. Она дождётся.
Я проехала ровно до тех пор, пока не появилась возможность свернуть на дорогу, ведущую к главному перевалу. Я возвращалась домой, ни на что не отвлекаясь больше. У меня была цель, мне надо было поговорить с королем.
Путь, который я проделала за два месяца, по прямой занял всего неделю, но даже этого времени мне показалось много.
С дороги мне хотелось сразу отправиться к нему, но если бы я пришла к королю немытая, в дорожном платье, он бы счел меня сумасшедшей. Это, пожалуй, так и было, но не помогло бы мне достигнуть моей цели. Поэтому пришлось договориться об аудиенции на следующий день.
– Тук-тук! – ко мне заглянула Виола. Это она была той самой подругой. – Я слышала, что ты приехала. Тебя так долго не было!
Она подошла ко мне сзади и обняла за талию.
– Я так скучала, – она прижалась ещё крепче и поцеловала меня в шею. От этой простой ласки я вся содрогнулась от отвращения и вырвалась из её рук.
– Нет, так продолжаться не может.
– Ты всё переживаешь из-за слухов?
Я смотрела в её милое лицо, окружённое упругими кудряшками, и подбирала слова, чтобы сказать правду. Виола была по-прежнему дорога мне, но даже дружеское общение для нас скоро станет невозможным.
Я надеюсь, что станет.
– Милая, девочка моя, послушай! – я взяла её за руки и усадила на диван. – Я нашла ту, которую полюбила, и я вернулась домой только для того, чтобы вернуться к ней.
– Кто она?
Виола ждала, а я понимала, что не смогу объяснить. Какие слова могут описать Клодетт? Преступница, мошенница и воровка? Староста деревни, о которой никто никогда не слышал и куда лучше никогда не попадать?
Я покачала головой.
– Это уже не важно.
Мы проговорили с Виолой до самого вечера и спали на одной кровати, как спят сестры. Мои слова обидели её, мысль о разлуке – огорчила, но она не разозлилась и не отвернулась от меня.
– Когда я уеду, – шепнула я ей перед сном, – можешь взять себе все мои платья и всё, что останется в моей комнате.
Утром я собиралась с особой тщательностью. Виола помогала мне подобрать платье и украшения, сделать прическу. Она проводила меня до королевского зала, и мы распрощались, как в любой обычный день. Скорее всего, я уеду не сразу, но мы понимали, что лучше нам не видеться.
Входя к королю, я очень волновалась, но была полна решимости.
– Доброе утро, Ваше Величество.
– Доброе утро, Клаудия, – король расплылся в улыбке. Он не был мягкотелым, но по-отечески любил свою семью, пусть даже я не была близкой родственницей. – Что тебя привело? И брось этот придворный этикет, ты же мне не чужая.
– Дядя, – я присела на скамеечку у подножия трона. – Ты знаешь, последнее время я много путешествовала. Я объездила всё в округе и собралась пройти через перевал. Но судьба увела меня не той дорогой и я попала в деревню, люди которой стоят на страже второго перевала – более опасного, но всё же проходимого.
Я видела, как король сменил добродушие на серьезность и сосредоточенность. Именно такой он управлял королевством и добился таких успехов. Я продолжила.
– Из-за того, что выпал снег, я оказалась заперта там на пять месяцев. Я много узнала об их жизни, я разговаривала с каждым из них. И теперь смею просить о двух вещах. Дядя, вы выслушаете меня?
– Говори.
– Первая моя просьба: разрешите им иметь детей.
Он стиснул зубы, но сказал только:
– Говори вторую.
– Разрешите мне жить там.
Глаза его округлились от изумления. Но, поняв, что я серьезна, он ответил резко:
– Я не могу разрешить ни того, ни другого.
Я смиренно склонила голову, встала, поклонилась королю и тихо добавила.
– Дядя, пожалуйста, не отказывайте так сразу, подумайте. Я приду ещё раз, чтобы поговорить об этом.
Несмотря на то, что король ответил мне отказом, я твердо знала, что у меня много дел. Я не могу вернуться туда с пустыми руками. Надо было купить хороших тканей, набрать семян овощей и трав, чтобы разнообразить пищу, купить два стада овец разных пород и несколько коз.
Я занималась всем этим несколько дней с утра до ночи. Когда мне остались последние приготовления, я снова пошла к королю.
– Клаудия, милая, – начал он без предисловий, – я обещал твоей маме, что буду беречь вас.
– Но вы же понимаете, дядя, что даже моя мать не смогла бы остановить меня. Я очень люблю вас и благодарна за вашу заботу, но мне пора жить по-своему.
– Скажи, – его голос стал тихим и печальным, – там, в той деревне, ты нашла человека, с которым хочешь прожить всю жизнь?
– Да, дядя.
– Ты же понимаешь, что если ты будешь жить там, ты, как и они, не сможешь оттуда уехать?
– Да, дядя.
– Этот человек любит тебя?
– Да, дядя.
– И последний вопрос. Я сам не верю, что спрашиваю это, но он – достойный человек?
– Да, дядя.
– Хорошо. – Он устало вздохнул и передал мне в руки сверток с письменным указом. – Это ты будешь показывать тюремщикам.
– Благодарю вас, дядя. Но как насчёт моей второй просьбы?
– Я не могу разрешить им иметь детей. Их наказание именно в этом, а не в том, что они живут на одном месте.
– Ты мудр, дядя. Я видела глаза этих людей, для них это действительно наказание.
Я встала, чтобы откланяться.
– Когда ты уезжаешь?
– Я ещё зайду попрощаться.
Он кивнул.
Я обязательно ещё зайду. Те запасы, что я наготовила с собой, ничего не будут значить для тех людей. Если я не смогу дать им самого важного, рано или поздно они возненавидят меня и, возможно, Клодетт за наше счастье.
Я тщательно готовилась к нашей следующей встрече с королем и выбрала момент, когда он играл в саду с внуками.
Увидев меня, он радостно улыбнулся.
– Приветствую тебя, Клаудия. Смотри, какие озорники растут! – рассмеялся он, глядя на двух мальчишек, бегающих друг за другом.
– Обнимать родное дитя – это счастье, не правда ли?
Он бросил на меня цепкий взгляд и враз стал серьёзным.
– Я знал, что ты не сдашься.
– Дядя, позвольте им тоже ощутить это чувство!
– Я не могу. Дети не виноваты в преступлениях своих родителей, зачем им жить их жизнью?
– Я тоже так думаю, – согласилась я. Король сощурился, вглядываясь в меня и ожидая продолжения. – Им не обязательно оставаться там. Пусть живут в родительском доме лет до шестнадцати, а после вы можете забрать мальчиков в армию, а девочек – в услужение дамам или на кухню. Если люди, что живут в той деревне, будут знать, что у их детей есть будущее, они не восстанут против вас.
Король долго молчал.
– Ты умна, Клаудия. Мне жаль, что я уже отпустил тебя. Останься ты советником здесь, мне было бы спокойнее отдавать трон своему сыну. Но ты выбрала другой путь, и тебе идти по нему до конца. Приходи завтра, я дам тебе то, о чём ты просишь.
– Спасибо вам, дядя.
Мы крепко обнялись и я ушла, еле сдерживая слёзы облегчения. Теперь я могу вернуться к Клодетт со спокойным сердцем.

6.
На следующий день я уехала. Из-за скарба пришлось взять телегу, которой правила я сама, а из-за животных я не могла ехать быстро. Душой я спешила снова увидеть любимую, но каждая минута была мне в радость.
Ступив на дорогу, уводящую от главного тракта, я ужасно разволновалась. А пока успокаивала себя, не заметила, как прошёл ещё один день, и я оказалась у ограды деревни.
Клодетт встречала меня первой, как и тогда, а вокруг стояли все остальные жители. Староста хмуро смотрела на меня, но бросилась помогать мне слезть с козел и крепко обняла меня.
– Что ты здесь делаешь?! Ты сошла с ума!
– Да, – я только улыбнулась и достала из поясной сумки два свертка с указами короля. – И этому есть письменное подтверждение. На, прочти оба вслух!
– "Я, король, – имя она упустила, чтобы скорее дойти до сути, – разрешаю Клаудии Валейской жить в безымянной деревне по эту сторону гор, где отбывают своё наказание преступники. Отныне она не имеет права покидать её пределы и подвергается тем же ограничениям, что и прочие жители". Что ты наделала? – прошептала Клодетт со смесью горечи и радости.
– Читай второй, да погромче!
– "Я, король... разрешаю жителям безымянной деревни по эту сторону гор иметь детей. Отныне эти дети будут жить с родителями до 16 зим, а после пойдут в услужение к королю в следующем порядке: мальчикам предстоит отбывать воинскую повинность, а девочки будут закреплены за королевским двором".
Повисло молчание. Все напряженно смотрели на меня.
– Скажи, что это не шутка, – сдавленно прошептала староста, глядя то на меня, то на своих людей.
– Если ты считаешь, что указы короля можно воспринимать как шутку, – разозлилась я, – я сейчас же уйду туда, откуда пришла и предложу первому встречному патрульному подумать так же.
– Прости, Клаудия. Я просто...
– Хватит. Лучше распорядись пристроить скот и разобрать вещи.
Меня трясло – от волнения, злости, радости и желания, поэтому, не поясняя больше ничего, я пошла в дом, который за несколько месяцев привыкла считать своим. Здесь всё было так, как и до отъезда, не хватало только моих вещей. Спустя какое-то время в дом зашла Клодетт.
– Родная моя, – она прижала меня к себе, гладила по волосам, по спине. Я вдыхала её запах, и постепенно напряжение стало уходить. – Ты сделала для нас невозможное. Как тебе это удалось?
– Я очень хотела вернуться к тебе. Я верила, что ты меня ждешь.
– А я ждала. Ругала себя, и Грета меня ругала... Хотя Грета всегда ругается, – коротко усмехнулась женщина. – Мне кажется, будто я знала всё это время, что ты делаешь. И ты вернулась, ты навсегда вернулась. Навсегда...
Мы снова были вместе как в первый раз, но теперь внутри не было отчаяния, которое не отпускало нас в наши последние ночи. Теперь можно было не бояться, что наше время кончится.

7.
Было приятно видеть, как уходит обречённость с лиц жителей безымянной деревни по эту сторону гор. Теперь они тоже могли любить и жить.
Каждый раз, когда на свет появлялся малыш, все собирались вместе и радовались друг за друга. Меня стали называть матушкой-хранительницей, а Клодетт, в шутку, – отцом. Так и прижилось. Невольно нашими детьми стали все жители деревни, а наша любовь поддерживала мир и покой. Кто скажет, что эти люди были преступниками? Теперь это уже не имеет значения.