Каждое утро в этой северной стране дышит холодом. Уползающая ночь оставляет за собой кляксы инея, тающего под первыми лучами солнца. Хмурые облака разбегаются в стороны, всякий раз возвращаясь под вечер, но утром они все еще бессильны против живительного тепла, ласкающего землю.
Маленькая деревушка спряталась среди холмов: всего пара десятков домов, половина из которых беспощадно опустела несколько месяцев назад. Война не щадит ни старых, ни малых: она приходит из ниоткуда, забирает тех, кто ей нравится, и играет с ними до той поры, пока они не надоедают ей. Счастливы ли те, кому удалось выбраться из невозможно острых когтей богов зимы? Забудут ли они когда-нибудь огромные поля, усеянные мертвыми? Затихнут ли в их ушах крики и стоны вперемешку с издевательским смехом бессмертных, реющих над измученными солдатами черными птицами?
В деревне давно привыкли к войне. Мальчики рождаются здесь для того, чтобы, едва возмужав, взять в руки отцовский меч, нацепить дедовы сапоги и, задрав подбородок, воодушевленно отправиться за три реки, за четыре моря. Кое-кто возвращается, конечно, но уже стариком, даже если при этом ему только-только исполнилось восемнадцать весен.
Привычные к потерям и расставаниям, женщины деревни неспешно обсуждают каждое утро у колодца свои дела, обмениваются новостями, привезенными старейшиной: тот каждый месяц на несколько дней ездит в соседний городок для обмена глиняной посуды на съестные припасы. За холмами море, в котором полно рыбы, но земля вокруг неплодородная, да и леса давно опустели, оленя там теперь днем с огнем не сыщешь. Зато голодных волков становится все больше, и они уже совсем не боятся кусачих факелов.
Женщины замолкают, едва мимо них проходит Ингрид: волосы небрежно разбросаны по плечам, подол платья испачкался в грязи, в руках - корзина, полная трав. Ингрид - знахарка, но местным жительницам больше нравится называть ее ведьмой. Ингрид не против и только улыбается, слыша за спиной сплетни и шепот. Пусть, с нее не убудет.
Ингрид встает рано, еще раньше всех остальных. Дел у нее много, со всеми надо успеть справиться: зима близко, чем больше запасов сделаешь, тем лучше проживешь эти суровые месяцы. Вот-вот выпадет первый снег, а ведь надо еще набрать трав да наделать потом из них отваров и мазей, за которыми непременно прибегут соседи: у кого-то прихватит спину, у кого-то - шею, кто-то станет мучиться несварением от однообразной зимней пищи. Ингрид помогает всем, ей несложно. А вот в оплату принимает только серебряные и золотые монеты, хотя жители время от времени пытаются вручить ей петуха или вяленой рыбы.
У Ингрид темные волосы и глаза, и многие думают, что мать ее согрешила с заезжим колдуном, исчезнувшим после единственной же ночи, проведенной в деревушке. Ингрид снова никого не разубеждает, да и зачем? Все равно не поверят.
Мать Ингрид живет далеко. Несколько зим назад она, поддавшись на уговоры сестры, перебралась на юг, устав от бесконечного холода и серых дней. Она звала Ингрид с собой, долго упрашивала, но та отказалась, сославшись на то, что дом ее только здесь и нигде больше. А после долго смотрела в кадку с водой, водила по гладкой поверхности кончиками пальцев, едва касаясь. Искала свою судьбу.
Когда война снова обратила слепые глаза к деревне, матери принялись прятать своих мальчишек: в домах почти не осталось взрослых мужчин, а князь севера требовал, чтобы каждая семья предоставила кого-то, способного удержать оружие.
Ингрид идет мимо старого, покосившегося дома с наглухо заколоченными ставнями. В этом доме жил глухой Торвальд с невесткой и десятилетним внуком. Когда старейшина постучался к ним, Торвальд не дал Брюн и слова сказать, сам вышел вперед и стукнул копьем об землю. Ингрид видела, что копье едва не вылетело у старика из руки при этом движении, но и глазом не моргнула, ничего не произнесла. Да и что тут скажешь?
Ингрид идет дальше и смотрит еще на один дом, самый богатый в их деревне. Он принадлежит Гантеру, местному купцу, славному и отзывчивому малому. У него семь сыновей.
Ингрид качает головой.
У него было семь сыновей, и всех их он раздал богам и князьям, свято веря, что именно для этого они с женой и были благословлены детьми.
Ингрид не понимает Гантера, но не ей его судить.
А вот и ее собственный дом. Маленький, аккуратный, с плющом, спускающимся с крыши и обнимающим ставни. Ингрид стучит калиткой, придирчиво проверяет, все ли куры на месте, и поднимается по ступеням крыльца. Заходит внутрь, ставит корзину на пол и только тогда позволяет себе выдохнуть.
Прерывисто и почти со слезами.
У Ингрид нет отца - он погиб в море, воюя с суровым весенним богом, наславшим безудержные волны на три утлые лодки, заполненные рыбой. У Ингрид нет братьев - и старший, и младший слишком любили охоту и смешливую богиню-покровительницу, которая однажды забрала их в свою вечную осень. У Ингрид нет мужа - ее ровесники погибли, сражаясь за князя, а те, кто мог бы вырасти и посвататься к ней, не успевали это сделать.
У Ингрид нет никого, чтобы отпустить на войну, и поэтому Санса, названная сестра ее, взяла в руки щит и меч, когда старейшина с сомнением заглянул в окошко дома, стоящего на отшибе. Ингрид вскинула голову, вопросительно глядя на женщину, та ответила ей еле заметным кивком. А потом попросила заплести косу.
Ингрид смотрит на костяной гребень, в зубьях которого еще сохранились светлые волосы.
Санса появилась в деревне пару зим назад. Израненная, покрытая своей и чужой кровью, в пробитых доспехах, безоружная, она чуть слышно постучалась в дверь того дома, до которого сумела добраться, а потом свалилась на пороге, потеряв сознание. Ингрид не думала ни мгновения перед тем, как затащить ее внутрь, в тепло. И ни тогда, ни после ни разу не спросила, враг ли им Санса или друг.
Много трав, много отваров, много произнесенных в ночи слов использовала Ингрид, чтобы вылечить Сансу, снять лихорадку и зашить раны, нанесенные чьим-то острым клинком. Пришлая гостья почти месяц металась в бреду, странные слова на чужом языке срывались с ее сухих потрескавшихся губ; она часто хватала Ингрид за руку и молила о чем-то, блестя зелеными глазами, но Ингрид не понимала мольбы и только улыбалась, кладя прохладную ладонь на пылающий лоб гостьи.
Выздоровление пришло весной, когда богиня-охотница в порыве неожиданной щедрости позволила оленям выйти из чащи, чтобы накормить своей плотью измученных долгой зимой крестьян. Глаза Сансы, открывшиеся утром, не оказались подернуты дымкой лихорадки. Впервые тогда Ингрид назвала ее по имени и открыла свое, не тревожась по поводу злых духов. Ей ли бояться?
Санса осталась в деревне, когда выяснилось, что ей некуда идти. Ингрид была только рада компании: слишком много времени провела она затворницей, слишком много молчала, слишком много закрывала глаза, чтобы не видеть и чтобы не видели ее. Санса рассказывала ей о далеких странах, где каждый день солнце и тепло, о море, в котором можно плавать и не бояться зловредных русалок, о людях, которые видят, как взрослеют их дети. Ингрид слушала жадно и все выспрашивала подробности, пока однажды Санса не сказала, что заберет ее с собой, чтобы показать все это. Тогда Ингрид испугалась, и больше они не говорили о том, что все еще оставалось слишком далеко от северных земель.
Санса постоянно была рядом, и вскоре Ингрид уже не понимала, как раньше жила без нее. Любопытствующим соседям она сказала, что это дочь ее тетки, приехавшая погостить: незачем кому-то знать о доспехах, надежно спрятанных теперь в сундуке.
Однажды ночью Ингрид проснулась от чужого взгляда, и нож в ее руке очутился раньше, чем первая здравая мысль пришла в голову. Острие его уперлось в горло Сансы, склонившейся над кроватью. Смутные тени скользили по лицу названной сестры, чернили глаза, заостряли черты. Светлые распущенные волосы упали с голых плеч влажной волной: за окном стучался дождь. Видно, Санса выходила на улицу.
"Я ведьма", - сказала Ингрид тревожным шепотом. - "Я наведу на тебя порчу".
Она выставила вперед вторую руку, желая оттолкнуть Сансу, но ладонь наткнулась на голую грудь и отдернулась назад. Странный вздох поколебал воздух.
"Я знаю", - глухо отозвалась Санса, пальцами обхватывая лезвие так, словно собралась его сломать. Ингрид дернула нож на себя, и теплые капли крови с взрезанной ладони обожгли губы. В тот же миг Санса поцеловала ее, крепко, яростно, языком пробивая все возможное сопротивление. Вкус железа наполнил собой ночь, когда Ингрид сдалась без боя, выбрасывая нож и обнимая Сансу за плечи.
Многое она позволила тогда своей названной сестре. Гораздо больше, чем должна была бы. И ни разу об этом не пожалела: у Сансы были теплые руки, верные слова и отчаянное сердце, полное любви. Ингрид не хотела отпускать Сансу на войну, но и привязать ее к себе не смела.
"Возвращайся с щитом", - спокойно сказала она ей, щуря глаза от поднимающегося солнца. - "Я буду ждать тебя".
И Санса обещала вернуться.
Она ушла утром, как и все остальные. Ингрид обняла ее, неловко и неумело, смотря, как плачут матери и бабки, отпускающие детей на войну. Санса дышала ей на ухо, чуть сгорбившись, потому что была немного выше, и что-то говорила, но Ингрид не слышала. И не слушала.
Она не сказала ей тогда "прощай", не сказала и "до свидания", а просто стояла и смотрела вслед, выжигая на сердце новый шрам.
Ингрид хотела бы верить, что Санса вернется, но все любимые ее уходили в закатную страну, выбирая объятия мертвого бога.
С той поры прошло много времени. Ингрид ведет счет дням, оставляя зарубки на дверном косяке: скоро она перестанет дотягиваться, и тогда придется портить второй косяк. Мать наказала бы ее за это, но матери нет, Ингрид одна и сама себе хозяйка. Она выходит на дорогу, ведущую к морю, каждое утро. Встает на распутье и до боли в глазах всматривается вдаль. Ждет. Верит. Не хочет сдаваться.
Зима тянется невыносимо долго. В этом году она особенно холодна: дуют безжалостные ветра, пробирающиеся под одежду, валит снег, заносящий дома, боги равнодушно замораживают воду в колодце, и каждый день приходится растапливать лед, чтобы было, что пить. Ингрид не страшно: запасов в ее доме хватит на две таких зимы, а от любых хворей на полках, что приколочены к стенам, стоят горшочки и плошки с травами, мазями и настоями. Слабость тела будет побеждена быстро, но как быть со слабостью духа? Ингрид отвыкла быть одна, ей тяжело даются ночи, наполненные бессонницей. Перед глазами встают сплетенные в горячих объятиях тени, до слуха доносится далекий шепот и признания, а иногда - и откровенно бесстыдные слова, распаляющие сердце и пускающие жар по телу. Иногда жар этот добирается до ног, и тогда Ингрид уже не может остановиться, да и не хочет этого. Она извивается на кровати, снова и снова произнося заветное имя, желая, чтобы руки, доставляющие удовольствие, оказались бы чужими, а после, наконец, крепко засыпает, думая о том, что только так и может изгнать зловредного беса, мешающего ей видеть сны.
Санса никогда не приходит в сны Ингрид, разве что мнится далекой тенью на краю земли, сражающейся с полчищами демонов. Ингрид не чует беды, сердце ее спокойно. Она гадает тревожащимся соседкам на их детей, иногда ободряет, иногда печалит, но никогда не пытается предсказать будущее себе.
Весна врывается в деревню верхом на свежем ветре, пахнущим рыбой. Она дышит теплом на дороги, сдувает шапки снега с крыш, растапливает грязь и щекочет воробьев, заставляя их громко чирикать. Ингрид убирает в чулан надоевшую шубу, чистит тяжелые сапоги и отправляет их следом. У соседей кричит ребенок: он, как и все, радуется тому, что ночи, наконец, станут короткими, а дни - теплыми.
Весенние утра совсем не такие, как зимние. В них хочется просыпаться, в них хочется верить. И Ингрид с невесть откуда взявшимися силами снова и снова выходит на дорогу. Однажды она уже собирается уходить, выждав много дольше, чем обычно, как вдруг что-то заставляет ее обернуться еще раз, последний.
Санса.
Запыленная, уставшая, она вырывается из утреннего марева, тоскливо плывущего над полем, и уверенно шагает прямо к Ингрид, прижавшей руки к сердцу. Мгновения до объятий, пахнущих костром и кровью, кажутся вечностью, и вот уже Ингрид слышит далекий всхлип, который, наверное, принадлежит ей самой. Только тогда она понимает, как больно ей было ждать.
Никто из них не говорит ни слова, ни полслова, будто бы так они спугнут ту удачу, что позволила им увидеться вновь. Санса целует Ингрид в шею, и губы ее колючие, а дыхание обжигает. Растрепавшаяся коса, переплетенная десятки, сотни раз, держится лишь благодаря выцветшей ленте, которую Ингрид повязала Сансе много дней назад.
Чуть приоткрыв глаза, Ингрид видит, как вдалеке появляются серые тени. Они колеблются под напором северного ветра, и рваные одежды их мнятся туманом, пришедшим с тех болот, что расположены совсем в другой стороне. Растрепанные волосы обрамляют пустые лица, в глазах нет жизни, а тела насквозь просвечены подступающим из-за спины Сансы солнцем.
Призраки вернулись домой, идя следом за той единственной, кто сумел выжить.
Ингрид пятится назад, увлекая Сансу за собой, зная, что надо успеть закрыть дверь в дом до того, как мертвые поселятся в нем. Пусть они идут дальше, ищут своих родных, а у Ингрид есть, кого целовать.
"Они не простят тебя за то, что я вернулась", - тихо говорит Санса несколькими часами позже. Она лежит на спине, и тени, отбрасываемые старой оплавившейся свечой, танцуют на ее обнаженном теле некий прихотливый, причудливый танец.
Не простят. Ингрид почти слышит стоны и плач, несущиеся из каждого дома, за исключением ее собственного. Жители не позволят ей быть счастливой, в то время как сами они изнывают от тоски.
Ингрид прижимается щекой к плечу Сансы и неторопливо ведет кончиком указательного пальца по ее животу, очерчивает свежий шрам, наспех зашитый кем-то из тех, кто уже не придет. Слышит, как сбивается на мгновение дыхание Сансы, и улыбается своей маленькой власти.
"Тогда я закрою им глаза", - спокойно отвечает Ингрид, впервые ей не стыдно за то, что она ведьма. Санса защищала ее где-то далеко, но теперь она сама может защитить Сансу. И это правильно.
В прикрытые ставни стучится беспокойный весенний ветер, обещающий скорую грозу, а внутри потрескивают дрова в печке, и пахнет мясной похлебкой. В доме тепло по-настоящему, впервые за много дней.
Ингрид считает шрамы на теле Сансы, то и дело сбиваясь со счета, а Санса ловит ее руки и целует пальцы. Наконец, Ингрид вскидывает голову.
"Ты обещала показать мне земли, из которых пришла", - легко говорит она, приняв решение, и улыбается, видя непонимание в глазах Сансы.
"У меня слишком много золота и серебра, чтобы продолжать сидеть на них подобно богачам. Найдем корабль".
Они спрятаны в том же сундуке, где когда-то лежали доспехи Сансы, эти монеты. И Ингрид хочет пустить их в дело. В конце концов, ей не по кому будет печалиться здесь.
День все ярче разгорается за ставнями, а Ингрид спокойно спит на плече Сансы, зная, что дверь в дом заперта на засов. Ночью они уйдут отсюда, и пусть беснуются старые боги: что могут они сделать с теми, у кого впереди солнце, море и целая жизнь?