Я убивал людей, но все они были плохими.
"Правдивая ложь"

Кофе горчит. Высокая женщина в деловом костюме стоит перед серым зданием такого же оттенка, как бостонское утро, морщится и делает еще один глоток, будто это спасет положение. Не спасает, и пластиковый стаканчик летит в урну, разбрызгивая вокруг себя обжигающие капли.
- Переводишь казенный кофе, а, Роджерс? – проходящий мимо мужчина подмигивает, расплываясь в усмешке. Синие глаза женщины сужаются, лицо приобретает злое выражение.
- Казенное дерьмо, ты хотел сказать, - раздраженно поправляет она и нервным движением откидывает назад чуть вьющиеся светлые волосы.
Кортни Роджерс с утра на взводе. И из-за серого и пыльного бостонского утра, в котором так давно не было дождя, и из-за кофе, и из-за того, что шеф вызывал ее к себе вот уже полчаса назад, а сам никак не доберется до офиса. Секретарша уже сотый раз заученно повторяет, что он стоит в пробке, а это дело серьезное, как водится.
Кортни Роджерс – агент ФБР. Бостонское отделение, добро пожаловать, чем мы можем вам помочь? Только вот она не отвечает на звонки. Она – уровнем повыше. Уже повыше, и, надо сказать, прошло немало времени прежде, чем ее, наконец, перевели на пятый этаж, дав разрешение заниматься убийствами. И убийцами, разумеется.
Коллега Роджерс, Тони Скотт, смеется над ее несмешной шуткой про дерьмо и ненавязчиво интересуется, что она делает сегодня вечером. Кортни и сама не знает, да и откуда ей знать? Фбровцы – люди подневольные. Что скажут – то они вечером и делают. Или не делают, это уж как повезет.
Тони понимает. Тони вообще понимающий, как минимум потому, что сам варится в этом соку вот уже десять лет. Ему, правда, повышение не светит: ничем он себя не проявил, ничем не засветил.
Кортни он нравится. У него добрая улыбка, карие глаза и бледная кожа, давно не видевшая солнца. Впрочем, в Бостоне, штат Массачусетс, это общая проблема в последнее время. Роджерс и сама уже забыла, когда загорала или хотя бы выходила из дома в солнечных очках.
Тони что-то говорит еще, Кортни рассеянно кивает, даже не пытаясь слушать. Нервозность берет свое, агент обнаруживает, что только что безжалостно смяла собственный пропуск. Приходится спешно расправлять, иначе не пустят на работу.
Вот, наконец, и машина шефа - служебный «Мерседес», отмытый и начищенный, сверкающий, как новый ботинок. Скотт быстро испаряется, вспомнив, что не доделал отчет, который должен предоставить через пару часов. Кортни даже не смотрит ему вслед.
- Шеф? – с надеждой говорит она, распахивая дверцу.
Дэвид Росс, тучный афроамериканец, выставляет ногу на асфальт.
- Роджерс, - недовольно отзывается он. И нехотя кивает, видя вопрос в синих глазах.
Кортни ликует. Наконец-то!
Дело получило ход. Судья дал добро на арест бостонской отравительницы Дженни Хойт, вот уже два года будоражащей округу. Кортни давно рвалась задержать ее, благо, с самого начала было известно, где она живет, не пытаясь скрываться, но дело тормозили, каждый раз ссылаясь на недостаточность улик. Роджерс отлично знала, что наверху у Хойт есть свои защитники, и лишь сцепляла зубы, продолжая рыть землю, в надежде однажды перерезать тот провод, что дает возможность избегать правосудия. И вот, наконец, старого судью убрали, а новому еще не успели дать взятку. Как не воспользоваться?
- Роджерс, - строго говорит Росс уже у себя в кабинете, - без глупостей, понятно?
Он сидит в своем большом кресле и пьет кофе, тот самый, казенный. Ему, кажется, нравится, но Кортни сейчас не до того, чтобы комментировать чужие вкусы.
- Без глупостей, - легко соглашается она. Глаза ее сияют в предвкушении.
Шеф качает головой.
- Это значит – никакой самодеятельности, - предупреждает он. – Группа захвата готова, пойдете завтра, в шесть утра.
Роджерс вскидывает голову.
- Завтра? – недовольно говорит она. – Но это же целые сутки!
Если у Дженни Хойт есть осведомители и здесь, то это бесполезное занятие: к утру она успеет уехать из города, и дело снова затянется.
Росс, прищурившись, созерцает искривленные губы своего агента.
- Это приказ, Роджерс, - спокойно сообщает он. – За неподчинение сядешь обратно сшивать отчеты.
Кортни давит в себе злые слова, готовые сорваться с языка. Отчеты – это не для нее, к ним она не вернется. Быть может, Тони и рад их составлять, но это пройденный этап.
- Свободна, - отпускает ее шеф, не преминув напомнить о паре других дел, которые Кортни почти забросила, отдав всю себя Дженни Хойт.
Роджерс кивает, благодарит, еще раз заверяет, что до завтрашнего дня и глазом не моргнет, и покидает кабинет, держа за спиной скрещенные пальцы.
Дженнифер Ханна Хойт – навязчивая идея. Личное дело ее изучено вдоль и поперек, зазубрена наизусть каждая деталь биографии, каждая еле уловимая морщинка на фото.
Дженни Хойт двадцать четыре года, десять из них она провела в приюте, четыре - у приемных родителей и еще восемь – в тюрьме, куда попала после того, как этих самых родителей отравила. На суде открылось, что приемный отец, Дон Хаузер, насильно растлил ее, а мать, Розалин, обо всем знала и не препятствовала, за что и умерла первой. Дженни даже не пыталась скрыть факт отравления и не отрицала свою вину. Присяжные, поначалу тронутые было историей изнасилованной девочки, впоследствии встали на сторону приемных родителей, родственники и друзья которых в один голос твердили, что Дженни совсем не такой ангел, каким хочет казаться. Всплыл и факт употребления наркотиков, и минеты в школе за деньги, и ограбление ювелирного магазина. Хозяин того магазина был жестоко избит, а затем скончался в больнице от кровоизлияния в мозг, однако предоставленное с камеры слежения видео не зафиксировало участие Дженни в этих побоях. Так или иначе, но присяжные постановили осудить девушку и отправить ее сначала в колонию для несовершеннолетних, а затем, по достижению ею нужного возраста, перевести в общую тюрьму.
От своего срока – двадцать лет за двойное убийство, приговор был смягчен ввиду первого нарушения закона и малых лет преступницы - Дженни отсидела лишь восемь: подоспела амнистия, а Хойт, как гласит ее дело, вела себя в тюрьме примерно и была тише воды, ниже травы. Не успела она, однако, выйти на свободу, как один за другим начали умирать те, кто имел хоть какое-то отношение к суду. Родственники Хаузеров, присяжные, прокурор штата, судья, которая вела слушание – все они скончались в жутких муках, отравленные одним способом и одним ядом. Все указывало на Хойт, однако же на первом и единственном допросе, который вела, к сожалению, не Роджерс, выяснилось, что как минимум одно убийство Дженни совершить не могла, так как находилась в то время в другом месте. Женщину пришлось отпустить, а следствию осталось только скрипнуть зубами в полном бессилии.
Кортни заходит в свой кабинет, прикрывает дверь и резко выдыхает, опуская руки вдоль тела.
Она одержима Дженни Хойт. Это давно уже заметили все, кто так или иначе общается с Роджерс. Хойт вползла внутрь Кортни, просочилась вместе с кровью по венам, поселилась в голове, зажала в тиски сердце.
Отравила.
Собой и своей жизнью.
Говорят, так бывает, когда отдаешь все силы чему-то одному. Или кому-то.
Роджерс не знает, чего хочет больше: поймать Хойт или отпустить ее. Убить или спасти. Заковать в наручники или…
Кортни трясет головой, отгоняя от себя дурные мысли.
Никаких сомнений не может быть. Не должно быть. Хойт – преступница. На ее счету – множество жизней, которые она забрала без сомнений. Как можно жалеть ту, для которой люди ничего не стоят?
На столе толстая папка – дело Хойт. Роджерс хочет убрать его в стол, но против своей воли вдруг начинает перелистывать, словно надеется отыскать что-то, чего еще не заметила.
Дженни Хойт, дата рождения – 25 ноября 1989 года. На шесть лет младше агента Роджерс. Могла бы быть ее младшей сестрой.
Кончики пальцев касаются фотографии, старой, на которой Дженни восемнадцать лет. Темно-рыжие волосы, зеленые глаза, едва заметный шрам на подбородке. И кривая усмешка, тень которой следует за Хойт по всем ее фото.
Роджерс откидывается назад в кресле, прикрывая глаза.
Завтра, сказал шеф.
Это ошибка.
Кортни не знает, откуда у нее такая уверенность, но завтра Дженни не будет в Бостоне. Словно ясновидящая, Роджерс практически видит, как Хойт поднимает трубку, молча слушает то, что ей говорят, а затем неспешно принимается собирать вещи. И все та же усмешка скользит по ее губам.
Дженни смеется.
Над ФБР, над судьей, над полицией, над тем, кого ей еще предстоит убить.
Она смеется над Кортни.
Роджерс ерзает в кресле, уговаривая себя поверить Россу, его решению. Подчиниться, ведь иначе ей вновь придется сшивать отчеты.
Невозможно. Что-то тянет ее будто магнитом. И Кортни стремительно встает, проверяет, полна ли обойма в пистолете, берет ключи от машины и от дома и покидает кабинет, забывая его запереть.
Квартира встречает ее тягостной тишиной. В холодильнике медленно умирает сливочный сыр, на телевизоре – толстый слой пыли, в ванной – незакрытый тюбик зубной пасты. В последнее время Роджерс днюет и ночует в офисе, ей некогда появляться дома. В такие моменты радует, что нет кошки или собаки: животное бы не вынесло такого ритма жизни.
Сильно и резко звонит домашний телефон, приходится потратить время на то, чтобы его найти.
- Слушаю, - хмуро говорит Роджерс, недовольная тем, что ответила. – Да, мам, привет. Сегодня отпустили раньше. Ужин? Боюсь, что нет. Не могу. Свидание. Да, представь себе, личная жизнь у меня периодически просыпается. Да, мне тоже жаль, что именно сегодня. Послушай, мне надо бежать, я перезвоню тебе позже, хорошо? Передавай привет папе и Билли. Я тебя тоже.
Трубка брошена, провод выдернут: никто больше не позвонит.
Скидывая на ходу пиджак, расстегивая блузку и юбку, Кортни в одних колготках и нижнем белье идет в ванную. Уставшее зеркало отражает высокие скулы и ярко горящие синие глаза. Роджерс наклоняется вперед, разглядывая себя так, словно и впрямь собирается на свидание. В какой-то момент она ловит себя на мысли о том, что жаль, что у нее нет никаких отношений. Может быть, тогда Дженни Хойт не являлась бы ей во снах.
Душ занимает пятнадцать минут, еще столько же – сушка волос и быстрый макияж. Джинсы, черная майка, кожаный пиджак поверх, ковбойские сапоги, подаренные старым приятелем – Роджерс готова. Пистолет отправляется за пояс, жетон ФБР – в передний карман. Последний взгляд на себя в зеркало – все идеально.
- На свидание, - повторяет Кортни и улыбается краешком губ.
Первое свидание.
Так и будет: она никогда не встречалась с Хойт до этого.
Роджерс не думает о том, что эта встреча может стать последней для кого-то из них.
Дорога до дома Дженни занимает много времени: постоянные пробки давно превратили перекрестки Бостона в подобие тетриса. Кортни тратит массу нервных клеток прежде, чем выруливает на относительно свободную улицу, где и паркуется, проверив, нет ли запрета.
Дом Дженни – многоэтажка в спальном районе. Стены расписаны граффити, урны забиты бутылками и окурками, у машины возле подъезда проколоты все колеса. Роджерс давит в себе желание записать номер и пробить владельца. Она останавливается перед входной дверью, отмечает, что кодовый замок сломан, и решительно тянет ручку на себя.
Внутри темно и воняет. Роджерс морщится, достает мобильник и включает фонарик. Осматриваться по сторонам нет желания, поэтому она, вспоминая нужный этаж, быстро выходит на лестницу. Там пахнет меньше, можно дышать.
Первый этаж, второй, третий… десятый. Легкая одышка дает о себе знать, Кортни думает о том, чтобы начать бегать по утрам, только вот где найти время?
Сердце стучит тревожно, когда агент останавливается перед ничем не примечательной дверью. Рука тянется к звонку, но останавливается на полпути, когда дверь резко открывается.
Дженни Хойт ниже Кортни на четыре дюйма, Роджерс прекрасно это помнит и все же немного удивлена. Она смотрит на копну темно-рыжих волос, ничуть не изменивших цвет за прошедшие годы, а зеленые глаза разглядывают ее. На Дженни черные джинсы и футболка с надписью «Я люблю Бога».
Любит ли он тебя в ответ?
Волосы Хойт чуть влажные, будто она только что вышла из душа. На мизинце левой руки, придерживающей дверь, поблескивает золотое кольцо.
Так странно видеть перед собой ту, что занимала мысли два года. Как сбывшаяся мечта, которую следует арестовать.
Дженни выглядит напряженно, взгляд ее искрится подозрением. Роджерс думает о том, что надо что-нибудь сказать, но не успевает.
- Принесла дозу? – вдруг деловито спрашивает Хойт, и Кортни облегченно вздыхает, понимая, что не удосужилась придумать причину, чтобы зайти в квартиру. Затем кивает.
Дженни широко улыбается и отступает, делая знак пройти. Не задумываясь, Роджерс идет следом и отворачивается лишь на мгновение, чтобы прикрыть за собой дверь.
А в следующую секунду черное дуло смотрит прямо ей в переносицу, и, несмотря на свой небольшой рост, Дженни Хойт умеет обращаться с пистолетом.
- Оружие, - тон Хойт холоден, от приветливости не осталось и следа.
Кортни медленно приподнимает полу пиджака: пистолет там, на месте, заткнутый за ремень. Нет смысла сопротивляться: Дженни Хойт убьет ее без колебаний, как и всех тех, кого уже убила.
Возможно, что Роджерс не пытается вспомнить то, чему учили их в академии, еще по одной причине, однако причина эта ловко ускользает всякий раз от того, чтобы быть пойманной.
Нет и не надо.
В висках бешено пульсирует кровь, чуть подрагивают пальцы.
И все еще ни одной мысли о том, что из этой квартиры кто-то может не выйти.
Дженни вытягивает пистолет свободной рукой, не сводя взгляда с Роджерс. Отступает на шаг, быстро вынимает обойму и выбрасывает бесполезную пукалку в сторону. Затем возвращается и хлопает по карманам пиджака Кортни. Находит удостоверение. Усмешка ползет по красивым губам, не затрагивая глаза.
- ФБР, - тянет девушка, и пальцы крутят бесполезный сейчас документ. – Я польщена.
Кортни молчит. Она попалась слишком глупо, слишком быстро, слишком непрофессионально. После такого можно лишь класть заявление на стол, тут ничем не оправдаться.
- Проходи, агент Кортни Роджерс, - снова заглянув в удостоверение, говорит отравительница Дженни Хойт. – Хочешь выпить?
Она машет пистолетом, заставляя Кортни сойти с места, и следует за ней, едва ли не упирая дуло в спину.
Войдя в комнату, Роджерс резко останавливается, видя почти собранный чемодан на аккуратно застеленной кровати.
Она была права. Кто-то сообщил Хойт о готовящейся облаве. Росс? Уж слишком он не хотел, чтобы арест состоялся сегодня.
- Да, - говорит Дженни, явно понимая причину того, почему Кортни застыла. – Очень удобно иметь своих в офисе ФБР, ты не находишь?
На этот раз пистолет все же касается напряженной спины Роджерс, и агент вынуждена сесть на стул. Дженни останавливается перед ней с мотком серой липкой ленты в руках.
- Полагаю, тебе известно, что сейчас будет?
Кортни молча сводит руки за спиной.
Попалась, попалась, попалась – стучит лихорадочно в сердце, в голове, в печени, везде и всюду. Зачем только она пошла сюда? Почему сразу не достала пистолет и с порога не велела Дженни лечь на пол?
Ответ был, Роджерс отлично знала его и никак не могла им удовлетвориться. В любом случае, сначала нужно было проверить, один ли преступник в квартире – так учили их в академии, когда разбирали случай Джима Флэннери, отправившегося брать крупного наркобарона. Тогда посчитали, что он один вызовет меньше подозрений. Подозрений он и не вызвал, назвавшись настройщиком кабельных каналов. Его даже пригласили войти, а вот уже обратно Джим не вышел: против пяти здоровых лбов с оружием мало кто может выстоять в одиночку. Это только в кино агент с лету укладывает одного, второго, третьему дает в челюсть, четвертого вырубает одним прикосновением, а к виску пятого приставляет пистолет и командует ему сдаться. В жизни так не бывает, пятерых разом не одолеешь: они никогда не нападают по очереди.
Джима нашли потом в заливе. По частям. Дольше всего искали голову.
Роджерс не хочется, чтобы ее кусочки плавали в грязной воде, поэтому она молчит, пока Хойт обматывает ее непрозрачным скотчем. Одной рукой это делать неудобно, Дженни спешит, пистолет маячит перед носом Кортни. Казалось бы, так легко его хватить, вырвать, обратить ситуацию в свою пользу…
Роджерс знает, что попытка была бы бесполезной и только больше разозлила бы Хойт. И агент продолжает молчать, опустив голову. Светлые волосы закрывают лицо и глаза, наполненные раздражением и злостью.
Она сильнее. Она выше. У нее в запасе знания, вложенные в голову преподавателями академии ФБР. Что может противопоставить ей Хойт? Тюремные единоборства?
Дженни, наконец, заканчивает со своим утомительным занятием, отступает на шаг, удовлетворенно кивает и отворачивается. Роджерс исподлобья рассматривает ее спину.
- К слову, я не употребляю кокаин, - зачем-то говорит девушка, и Кортни не становится от этого легче. Потому что она понимает, что попалась еще глупее, чем представляла. Ведь в деле Хойт действительно не было ни слова о наркотиках, во всяком случае, тяжелых.
Словно читая мысли Роджерс, Дженни откладывает пистолет в сторону, следя за тем, чтобы он оставался вне зоны досягаемости агента, и лезет в верхний ящик стола. Достает оттуда зажигалку, джойнт, раскуривает его и смеется, следя за тем, как едва уловимо морщится Роджерс.
- Хочешь попробовать, но не можешь? – спрашивает Дженни не без насмешки и нарочито медленно затягивается снова. Выпускает дым, внимательно следя за агентом.
Кортни отводит взгляд.
Сладковатый запах щекочет нёбо, хочется кашлять. Руки непроизвольно напрягаются, плечи слегка ноют от неудобной позы.
Роджерс не курит. Никогда не курила и не собирается начинать, тем более – таким образом.
- Может быть, скажешь хоть слово? – предлагает Дженни, снова затягиваясь. Глаза ее подергиваются блестящей пленкой, едва уловимой в этом освещении. Она все еще усмехается, и шрам на подбородке заметнее, чем на фотографиях.
Кортни молча смотрит на нее, окутанная дымом.
Хойт терпеливо ждет, докуривая джойнт.
- Думала скрутить меня? – лениво спрашивает она чуть позже, когда руки и рот ее уже свободны, а остатки дыма вытягиваются в форточку.
Роджерс молчит. Ей нечего сказать. Она сидит, связанная, безоружная, разоблаченная, попавшаяся на удочку собственного самомнения. Кто сказал ей, что она сумеет взять Дженни Хойт?
Рыжеволосая девушка подходит к агенту, склоняется, в дыхании ее чувствуется запах наркотика. Кортни хотела бы отвернуться, но вместо этого заставляет себя смотреть прямо на Дженни.
Зелень глаз затягивает в безумную круговерть.
- А я ведь тоже немало знаю о тебе, - вдруг говорит Хойт, и Роджерс вздрагивает. Заметив это, Дженни растягивает рот в ухмылке.
- Дааа, агент Кортни Роджерс, - говорит она. – Ты изучала меня, я изучала тебя. Не знаю, как тебе, но мне было интересно почитать о твоей семье.
Это явная угроза, и Кортни не может удержать нервный выдох. Сердце поднимается к горлу.
- Ты врешь, - глухо говорит она. – Зачем тебе узнавать обо мне?
Неужели осведомитель из ФБР добыл Хойт и эту информацию? Не было секретом для своих, кто ведет дело, но никто не думал, что это станет достоянием общественности еще до того, как получит подтверждение.
Дженни улыбается, внезапно искренне и почти ласково.
- Должна же я была знать, кто так хочет снова увидеть меня за решеткой? – она наклоняется так близко, что Кортни может пересчитать ресницы. – Зачем это тебе, агент Роджерс?
Хойт действительно хочет знать, это видно. И Кортни отвечает, глядя прямо в зеленые глаза с россыпью желтых пятнышек, которые не увидишь на фотографии:
- Ты – убийца, Хойт. Это моя работа – ловить убийц.
Дженни смеется, отстраняясь, и вместе с облегчением Роджерс чувствует глухое разочарование.
- Я могу подогнать тебе с десяток убийц разного калибра, - серьезно сообщает Дженни, отсмеявшись. Отходит и садится на краешек кровати, положив ногу на ногу.
- Тогда ты отпустишь меня?
Кортни изумленно глядит на Хойт и не видит ничего в ее взгляде, кроме любопытства.
- Нет.
Каков вопрос, таков ответ. Стоило ли тратить два года жизни, чтобы теперь спустить их в унитаз?
Дженни кивает.
- Тогда и я тебя не отпущу, - она встает, со стуком закрывает крышку чемодана, защелкивает замки и уходит из комнаты, не оборачиваясь.
Роджерс тут же пытается выбраться. Выламывает запястья, стараясь отделаться от скотча, ерзает на стуле, не сводя взгляда с приоткрытой двери.
Оружие совсем рядом. Но какой с него толк, если руки не свободны?
Добраться бы до мобильника в заднем кармане джинсов, вызвать подмогу. Хрен с ним, с признанием собственной некомпетентности: нельзя упускать такой шанс! Нельзя упускать Дженни Хойт!
«Тогда и я тебя не отпущу».
Дыхание вдруг замирает, едва слова оживают в памяти. Кортни не знает, как реагировать. Хойт не собирается ее убивать? Она хочет поторговаться?
Злость разрастается в сердце, превращая его в черную тень от самого себя.
Поторговаться с агентом ФБР. Убийца хочет выторговать себе свою жизнь. Смеет ли она поступать так?
Дженни возвращается в тот самый момент, когда Роджерс уже близка к своей маленькой победе. Застывшее, напряженное лицо агента, ярость во взгляде, которую она не успевает погасить, вновь вызывают усмешку у Хойт.
- Ты проворнее, чем кажешься, - констатирует девушка, подходя и проверяя скотч, смятый и неслабо растянутый. Берет остатки серой ленты и заново бинтует руки поджавшей губы Роджерс, которой хочется со всей силы двинуть Хойт в живот и смотреть, как та будет кашлять, сгибаясь от боли.
Слабость злит. Еще больше злит собственный промах, совершенный на пустом месте.
Иногда реакция подводит ее. Вот как сегодня.
Иногда это бывает критично.
Как сейчас.
Покончив со скотчем, Хойт беспечно выкидывает в сторону пустую болванку и вновь садится на кровать. От нее едва уловимо пахнет канувшим в небытие наркотиком и более сильно – лавандой.
Роджерс раздувает ноздри, отводя взгляд.
Она ненавидит лаванду.
Теперь – ненавидит.
- Давай начистоту, агент, - внезапно говорит Дженни, и Кортни вновь приходится смотреть на нее.
Лучше бы не смотрела.
Хойт – сама снисходительность. Она прекрасно понимает, что владеет ситуацией. Что агент ФБР дал маху, и не скрутить его было бы непростительной ошибкой. Что теперь партию разыгрывает она, и на ее стороне перевес щедрых предложений.
Поэтому поза ее расслабленная, а взгляд – довольный. Зелень глаз стала как-то ярче, усмешка не сходит с губ.
Роджерс устало думает, что обычная, милая улыбка пошла бы Хойт больше. Словно где-то внутри Дженни все еще сидит та маленькая девочка, которой однажды пришлось очень быстро повзрослеть.
- Никаких сделок, - заранее предупреждает Роджерс, чем вызывает взрыв смеха у девушки напротив.
- Я могу назвать это так, как ты захочешь, - соглашается она, и внутри Кортни что-то болезненно сжимается. Глухая ярость спешит на помощь, слепит и глушит.
Роджерс знает это состояние, приходящее к ней в критичных ситуациях. Что-то забирается в ее голову, что-то чужое, как чьи-то горячие и кровавые воспоминания, подталкивающие ее совершать безумства, ведущие к победе. Еще ни разу она не поддалась им, сумела удержаться, избавиться от красной пелены, застилающей глаза.
Хойт хмурится. Она явно видит, как каменеет лицо Роджерс, как тускнеют глаза, и молчит, рассматривая варианты.
Выжидая.
Ничему не удивляясь.
Кортни борется сама с собой.
И вновь выигрывает.
Ясность восприятия возвращается, гнев отступает, пропадает привкус железа, холодящий язык. Но ладони все еще чувствуют ощущение рукояти ножа, которым так легко было бы взрезать скотч. Чувствуют и сжимаются, руки непроизвольно движутся в нужном направлении.
Жаль только, что ножа-то и нет.
- В отделе знают, куда я поехала, - устало говорит Роджерс.
Это физическая усталость, будто она только что пробежала марафон на олимпийское время. Только вот награды не будет.
Дженни качает головой, отблеск усмешки играет во взгляде.
- Не знают, - уверенно отзывается она. – Иначе бы здесь уже была полная комната фбровцев.
Кортни на секунду прикрывает глаза. А когда открывает, то в них видится решимость.
- Тебя все равно поймают, Дженни, - она намеренно называет Хойт по имени и с удовлетворением смотрит, как быстрые эмоции искажают лицо девушки. – Не сегодня, так завтра.
Хойт молчит какое-то время, внимательно разглядывая агента, затем встает и приближается, медленно, неотвратимо.
Роджерс невольно пытается отклониться, но некуда. Приходится терпеть и вновь смотреть прямо в глаза Дженни.
- Почему ты так одержима мной? – тихо спрашивает убийца, и Кортни вздрагивает.
Такого вопроса она не ждала.
- Я не одержима…
- Ты думала обо мне два года, - перебивает Хойт, голос ее звучит чуть хрипловато. – Два года ты следила за каждым моим шагом, дожидаясь момента, когда можно будет броситься. Я поражена твоим терпением, агент Кортни Роджерс.
Девушка склоняется к Роджерс, пряди рыжих волос задевают лицо.
- Два года, - задумчиво повторяет она – Два года ты жила мною. Это должно мне льстить, - сообщает она с усмешкой и добавляет, посерьезнев: - И льстит, знаешь ли.
Кончиками пальцев Хойт касается подбородка агента, ведет по нему, очерчивая линию. Взгляд ее задумчив, зеленые глаза почти грустны.
Роджерс не по себе от этого прикосновения. И совсем не потому, что исходит оно от Дженни.
Телу Кортни нравится то, что оно чувствует. Это безмерно нелепо, безумно и ужасно, но Роджерс вдруг думает о том, как ощущались бы пальцы Хойт ниже. Возможно, на шее. Или на груди. Или…
В этот момент Дженни убирает руку, и Кортни едва подавляет порыв податься вперед, лишь бы только не лишаться этого прикосновения.
Следует завести парня. Как только она выберется отсюда, то переспит с Тони. Решено.
Хойт склоняет голову к плечу, садясь на корточки, и смотрит снизу вверх на связанного агента.
- Что, если я скажу, что не виновата в убийствах? – спрашивает она, Кортни качает головой.
- Я не поверю тебе.
Не поверит. Слишком много времени она потратила на то, чтобы выявить стиль Хойт. Его ни с чем не спутаешь.
Дженни кивает.
- Правильно, агент Роджерс, - немного печально говорит девушка. Затем вдруг встает на колени, упираясь ладонями в бедра Кортни.
Роджерс резко выдыхает. Она не хочет, чтобы ее касались
Она не хочет, чтобы ее касалась Хойт.
Дженни же будто не замечает стеснения женщины. Она неотрывно смотрит на Кортни, словно пытается увидеть то, что нельзя.
- Ты ведь пришла сюда не потому, что хотела меня арестовать, - задумчиво выговаривает Хойт.
Роджерс презрительно фыркает, вскидывая подбородок.
- Зачем бы еще мне приходить? – с вызовом спрашивает она, едва шевеля руками: они затекли и начинают болеть. Хочется отодвинуться, но нет возможности.
Дженни улыбается ей, немного кривовато, так, как привычно отражают фотографии.
- Ты пришла, чтобы меня предупредить.
Это совершенно нелепое предположение, и Кортни смеется прямо в лицо Хойт, не зная, что взгляд ее выражает полную противоположность смеху.
- Всегда есть другая точка зрения, - говорит Роджерс, прекращая смеяться. Сердце вновь заволакивает темнотой, смешанной с раздражением. И все это щедро разбавлено страхом.
Агент Роджерс боится, что Дженни Хойт может оказаться права.
Если бы она хотела взять ее, арестовать и под белы руки сопроводить в тюрьму, одна бы она сюда не пошла. Это немыслимо, вообще-то: являться к убийце домой и ждать, что она сама сдастся правосудию. На что можно было надеяться?
Роджерс сглатывает, едва замечает, что пальцы Хойт слабо поглаживают ее ноги. Дженни по-прежнему не отрывает взгляда от агента ФБР, усмешка давно не половинит лицо.
Кортни кожей чувствует, что то, что происходит, в корне неправильно. Что эти два года сделали с ней? В кого превратили?
Вспоминаются бессонные ночи, которые Роджерс проводила в размышлениях о Хойт. Тогда это казалось обработкой информации, поиском зацепок, прокручиванием деталей, способных дать ключик к поимке одной из самых опасных преступниц Бостона.
Тогда.
Но не сейчас.
Сейчас она пришла к Хойт без плана действия, практически без оружия, не сказав никому, куда идет.
Это все другое.
Одержимость.
Голова идет кругом, Кортни не чувствует земли под ногами.
Она сошла с ума.
Чем зацепило Роджерс тогда это дело? Возрастом обвиняемой? Ее покорностью следствию и присяжным? Зеленью глаз? Лицом порочного ангела, знающего себе цену?
Дженни подается вперед, выпрямляется, руки ее по-прежнему на бедрах агента.
- Хочешь меня? – прямо спрашивает Хойт. И, видимо, ждет прямого ответа.
Роджерс облизывает губы, слушая, как стучит сердце в горле. И почти не думает перед тем, как ответить:
- Да.
К чертям.
С этим можно смириться.
Она хочет бостонскую отравительницу.
Два года она хочет ее, и вовсе не для того, чтобы поставить галочку «Дело закрыто».
Дерьмо.
Ее Бог точно не любит.
Мама даже не узнает, что дочь не врала ей, говоря, что идет на свидание.
Дженни улыбается. Едва уловимо и невесомо, когда приподнимается, упираясь ладонями в бедра Роджерс.
Поцелуй их с привкусом наркотика – сладковатый и дурманящий. Кортни приоткрывает рот, впуская язык Дженни, позволяя ему вести себя так, как вздумается хозяйке. Руки напрягаются в попытке освободиться: Роджерс никогда не была поклонницей связывания, однако вынуждена признать, что, будь она свободна, такого бы не случилось.
Дженни еще какое-то время целует ее, осторожно и неспешно, словно все время мира у них в запасе, словно и не нужно ей собираться быстрее, чтобы бежать из города, пока ФБР не прислало за ней лучших агентов.
И среди них не будет Кортни.
Мелькает безумная мысль о том, чтобы убраться отсюда вместе с Хойт.
Все смешалось теперь, перевернулось с ног на голову, утянуло на дно.
Хойт все еще преступница, значит, то, что они сейчас делают, тоже преступление. Агент ФБР не должен целоваться с убийцей.
Но он и не должен попадаться.
Дженни разрывает поцелуй немного резче, чем ожидает того Роджерс. Встает и тут же садится на колени Кортни, лицом к лицу, становясь чуть выше, глядя теперь сверху. Обнимает за шею, приближается вновь, как для поцелуя.
Позади щелкает выдвигаемое лезвие складного ножа, Роджерс в панике дергает головой.
Кто позволил ей думать, что секс будет бескровным?
Кто позволил ей думать, что будет секс?
Хойт усмехается, откровенно наслаждаясь страхом, залившим глаза Кортни талой водой. А потом опускает руки, разрезая скотч.
Пару мгновений Роджерс приходит в себя, осторожно растирая занемевшие запястья.
Вот он, шанс. Вполне осязаемый, реальный шанс на то, чтобы довести до конца то, что было начато.
Она все еще сильнее Хойт.
Сердце замирает, готовит тело к броску. Напрягаются мышцы, каменеет тело. Это не возможно не заметить.
Дженни смотрит на Роджерс с любопытством и не шевелится. Зеленые глаза чуть поблескивают, время от времени ловя солнечные блики. Всем своим видом она говорит «Давай же, агент. Я знаю, что ты станешь делать. Ты так предсказуема…»
Она пытается играть. И хочет подтверждения тому, что Роджерс все еще действует по ее правилам. Это станет ее победой, последней и окончательной. Даже тюрьма не поменяет их местами.
Руки ложатся на талию, обвивают ее цепко, сдавливают, притягивают. И Кортни, не закрывая глаз, хотя очень хочется, снова целует Дженни Хойт, почему-то наслаждаясь удивлением, вспыхнувшим было и тут же погасшим во взгляде рыжеволосой девушки.
Никто еще не проиграл.
Но никто и не выиграл.
Целоваться с убийцей – запретное удовольствие. Каждое движение – словно шаг по лезвию опасной бритвы. Каждый выдох обжигает, каждое касание губ напоминает о неверности происходящего.
Кортни Роджерс думает о Дженни Хойт вот уже два года.
И за эти два года ей ни разу пришла в голову мысль о том, что она хочет ее.
Самоубеждение – великая вещь.
Она истово верила, что целью ее является тюрьма для преступницы. И столь же истово убеждала в этом окружающих.
Дженни не подозревает о терзаниях Роджерс: глаза ее закрыты, а руки блуждают по спине агента, то и дело возвращаясь на плечи. Пальцы уверенно стягивают кожаный пиджак, пробегаются быстрым касанием по обнажившейся коже.
Роджерс чувствует напряженные соски, мазнувшие ее сквозь футболку, и прижимается сильнее. Поцелуй становится глубже, не разобрать, где чей язык, где чьи губы. Все смешалось, слилось, спуталось, и нет желания разорвать объятие.
Дженни Хойт – девушка самостоятельная. Она привыкла добиваться своего, брать себе то, что нужно. Хойт сама показывает Кортни, как ей нравится, как ей хочется, скользя ладонью Роджерс по своему телу: сначала по груди, позволяя ненадолго задержаться, затем все ниже, ниже, за невесть когда расстегнутый ремень, за преграду нижнего белья, пуская туда, где горячо, влажно и туго. И сама же насаживается на ее пальцы, сразу и резко, не дожидаясь, пока Роджерс поймет, что к чему.
Кортни пытается что-то сказать, но рот ей вновь закрывают поцелуем.
Молчать – наилучшее решение. Пусть не будет лишних слов между ними.
Это невероятно сильное ощущение – быть внутри кого-то. Чувствовать себя частью другого человека, пусть даже так, на время.
Роджерс никогда не трахалась с женщинами. Вернее будет сказать – женщины никогда не привлекали ее настолько, чтобы с ними трахаться. Но Дженни – совсем другое дело. За Дженни она наблюдала два года. Два гребаных года своей гребаной жизни, которая сейчас идет гребаному коту под хвост, Кортни фактически жила вместе с Хойт. И только теперь они перешли к тому, что, возможно, им давно следовало сделать, раз уж Хойт тоже не отказывала себе в удовольствии следить за агентом Роджерс.
Роджерс не умеет заниматься сексом с женщинами, поэтому лишь беспомощно следит, прерывисто дыша, за тем, как Хойт извивается на ее руке, поднимается и опускается, опираясь на плечи. Глаза Дженни прикрыты, губа закушена, голова чуть откинута назад. Кортни может только время от времени касаться поцелуями дергающейся жилки.
Роджерс боится что-либо делать. Она думает, что может причинить боль, и ей страшно от этого, потому что она – не Дженни Хойт.
Дженни движется над ней все быстрее. Капля пота стекает по виску, дыхание прерывисто вырывается сквозь стиснутые зубы. Вот, наконец, рот Хойт чуть приоткрывается, с припухших губ срывается едва различимый стон.
Кортни чувствует, как бешеный жар разливается ядом между ее собственных ног, и сглатывает. Свободная ладонь неуверенно касается груди девушки.
- Давай же, ну! – резко выдыхает Дженни и с силой кусает Роджерс за плечо, засасывая кожу, оставляя пятно, которое непременно выльется в синяк.
Кортни ахает, чувствуя, как вместе с болью проносится по телу ошеломляющий шквал удовольствия. Ее кусали и раньше, но, видимо, зубы, как и многое другое, должны принадлежать правильному человеку.
Ей кажется, что это жутко неудобно – трахаться в такой позе, но вот рука, пальцы которой все еще зажаты где-то внутри Хойт, приходит в движение. Роджерс действует неумело, по-прежнему не в силах научиться делать это за пару минут, но для Дженни достаточно, и девушка кончает, замирая на мгновение. Вместе с ней замирает и Кортни: мир вернулся в прежнее состоянии, сейчас она всего лишь растерянный агент ФБР, на коленях которого сидит бостонская отравительница.
Дженни освобождает себя от ее пальцев, в глазах ее мелькает очень быстрое сожаление по этому поводу. Роджерс не знает, что делать, и просто вытирает руку о бедро. Между ног по-прежнему жарко, что-то ноет внутри, натягивает, заставляет ерзать на стуле.
Хойт замечает. И опускается вниз на колени. Снова щелкает нож, вспарывая скотч, сдерживающий щиколотки. Кортни к своему стыду понимает, что совсем забыла о своей относительной свободе.
Узкая ладонь ложится на пряжку ремня, Роджерс чувствует себя героиней порнофильма, когда видит, как Дженни смотрит на нее снизу вверх. И, выдыхая, отрицательно качает головой, накрывая пальцы Хойт своей рукой.
Во взгляде Дженни – немой вопрос. Она удивлена и молчит, не двигаясь, продолжая смотреть, не убирая руку.
Кортни сама не знает, что останавливает ее. Голова кружится, сердце выпрыгивает из груди, хочется оказаться в постели, потому что сидеть уже нет сил.
И все же – нет.
Дженни усмехается, это та самая усмешка, по которой Роджерс сходила с ума годами. Агент хочет поймать ее губами, коснуться языком, забрать себе, оставить хоть что-то.
Хойт встает, отступает назад, чуть качая головой. Отворачивается и стягивает с себя промокшую от пота футболку.
Кортни смотрит ей в спину какое-то время, судорожно пытается не ловить себя на желании запустить руку в джинсы, затем чуть поворачивает голову.
Пистолет Хойт. Лежит на столе.
Забытый ими обеими, он никуда не делся.
Роджерс чувствует, как поджимаются пальцы у нее на ногах.
Быстрый взгляд в сторону Хойт дает понять, что та все еще не смотрит на агента.
Дело одного броска, и все будет кончено.
Кортни Роджерс никогда не станет вспоминать, что произошло с ней сегодня. Она заставит себя забыть.
Ноги дрожат и угрожают не подчиниться. Кортни стискивает зубы, сверля взглядом оружие.
Раз, два… Три!
Рука хватает пистолет, ладонь сжимает его, пальцы ложатся на спусковой крючок.
Есть!
Роджерс оборачивается, пораженная столь легкой победой, и застывает.
Дженни Хойт целится в нее в ответ. По-прежнему без футболки, она держит пистолет двумя руками, и видно, как светлые волоски на ее плечах чуть приподнимаются.
Как видно и то, что оружие принадлежит Роджерс. Это ее пистолет, до того валявшийся на полу. Реакция у Дженни что надо. Впрочем, наверняка она ожидала подобного развития событий.
Возбуждение заполняет комнату. Возбуждение другого рода, но ничуть не слабее, чем то, что было до этого.
Роджерс облизывает губы, заставляя себя не смотреть на соски Хойт.
- Положи оружие, - велит она преступнице. – Положи, и я обещаю сказать, что ты не сопротивлялась.
Кортни действительно скажет. Почему нет? Это самое малое, что она может сделать. Зачем она хочет это сделать – другой вопрос.
Дженни отрицательно качает головой.
- Дерьмовый из тебя агент, Роджерс, - весело говорит она, зеленые глаза поблескивают. – Что будет, если я расскажу, как ты трахнула меня, пообещав помочь скрыться?
Она покачивает пистолетом, пристально глядя на Кортни. Соски ее напряжены, словно Хойт возбуждена ситуацией.
Роджерс чувствует, что краснеет. Она хотела бы верить, что Росс не поверит словам убийцы, но что-то подсказывает ей, что словами дело не ограничится.
Дженни кивает, видя сомнение Кортни.
- Пара скрытых камер, - уверенно говорит она. – Я люблю смотреть на себя со стороны.
Сердце Роджерс гневно бьется. Не верится, что еще пару минут назад, она хотела Хойт, эту безумную тварь, готовую на все, чтобы избежать заслуженной кары.
Ее нельзя убивать. Она должна быть живой, чтобы предстать перед судом.
Кортни вновь облизывает пересохшие губы.
Что с ней не так? Почему она колеблется? Неужели быстрый секс так перетряхнул все внутри нее, что теперь жалость забивает собой остальные эмоции?
Роджерс сужает глаза: она не знает, что они сейчас светлые, почти белые, от испытываемого напряжения.
По щеке стекает капля.
«Пот», - отстраненно думает Кортни.
Ей надо так думать, и она думает. Никак иначе.
Вряд ли она жалеет грубую взрослую женщину, кончившую у нее на коленях. Скорее – испуганную девчонку, не знавшую детства. Но разве можно вернуть ей то, что утрачено навсегда?
Мелькает мысль о том, что Хойт вынуждает ее стрелять, чтобы тем самым попросту подставить.
Может быть, она всего лишь хочет умереть?
Они стоят, не шевелясь, и все еще направляют оружие друг на друга, испытывают на прочность, ждут каждая, кто дрогнет первой.
- Кажется, это патовая ситуация, - задумчиво произносит тем временем Дженни, склоняя голову к плечу. – Я бы обязательно написала об этом в твиттер, но у меня нет времени. Прощай, агент Роджерс.
Она едва уловимо меняется в лице, Кортни знает, что это значит. Усмешка кривит рот, палец на спусковом крючке сгибается.
Роджерс стреляет в ту же секунду, мгновенно превращаясь из сомневающейся женщины в агента ФБР.
Выстрел оглушает, отдача чуть отбрасывает назад, не позволяя сразу увидеть, какой красоты цветок распускается на обнаженной груди Дженни Хойт, изукрашивая влажную кожу прихотливыми оттенками красного цвета.
Кортни опускает руку, не слыша грохота, с каким падает пистолет, а затем и девушка.
Проверять не надо.
Ее Дженни умерла сразу: Роджерс лучшая в отделе по стрельбе.
Цветок продолжает наливаться силой, пуская корни вглубь тела.
Дело закрыто.
Что-то должно полыхать внутри, содрогаться от боли, сжимать сердце.
Ничего. Только смутная радость от того, что эти два проклятых года, наконец, закончились.
Роджерс медленно опускается на корточки, выдыхает и недрогнувшей рукой проводит по зеленым глазам.
Сердце стучит все медленнее, не пытаясь сопротивляться неизбежному. В общем коридоре слышен шум – кто-то вызывает полицию, услышав выстрел.
Теплая ладонь ложится на мертвое лицо, Кортни склоняется, оставляя поцелуй той усмешке, что теперь навсегда в плену фотографий.
Пистолет Роджерс, которым грозила Дженни, не был заряжен: обойма валяется на полу. В пылу противостояния Кортни не обратила на это внимания.
Но только она одна.
Дженни Хойт – двадцать четыре года.
На шесть меньше, чем ее убийце.
________________________________________________
*Джойнт — самокрутка с марихуаной, изготовленная из специальной сигаретной бумаги. Является самым распространенным прибором для курения марихуаны в странах Западной Европы и Америки. От обычной самокрутки отличается тем, что в него обязательно вставляют короткий мундштук из картона или плотной бумаги.