Ичиро Маки расправляет складки платья и выпрямляется перед зеркалом. У баронессы Марии Вечеры в ее исполнении — отокоячная стать, и актриса ловит себя на мысли, что такая Мария смогла бы не только отговорить любимого от самоубийства, но и повернуть в другую сторону всю историю Австро-Венгрии.

Цветок волшебный цвета неба, цветущий в поле широком,
Напомнит о тебе, напомнит о тебе, о тебе об одной.
Прохладный ветер, на рассвете поющий в травах высоких,
Напомнит о тебе, напомнит о тебе, о тебе, милый мой...

Асами Рэй играла Рудольфа в самой первой «Эфемерной любви», тридцать лет назад, и, возможно, поэтому, думает Ичиро, ее кронпринц совсем не похож на классический такарадзучный образ трепетного мечтателя. Или, может быть, дело в том, что сегодняшняя сцена — лишь концертный номер, а не часть трагичного спектакля? Даже костюмы у актрис не белые, а черные: перед зрителями не единение за гробом, а просто красивый дуэт талантливых женщин. Да и Рудольф Асами — не ведомый, а ведущий, дерзкий и смелый, это действительно принц-бунтарь, рискнувший поспорить со своей судьбой. Он готов принять всю ответственность за свои крамольные статьи, запретную любовь, протест против собственной семьи. И актриса, исполняющая роль Вечеры, не знает, какое из зарождающихся в ее сердце чувств сильнее: недоверие или восхищение. Возможно, и то, и другое: недоверие к Рудольфу, так непохожему на самого себя, и искреннее восхищение отставной топ-звездой, чьим мастерством Ичиро восторгалась еще в далеком 1983 году.
Воспоминания вдруг вспыхивают перед самыми глазами Ичиро: весна, бьющаяся в стекла зала, репетиция младшего состава «Эфемерной любви», Асами Рэй, о чем-то вполголоса беседующая с хореографом, восторженные взгляды юных такаразьен, обращенные на топ-звезду, такую статную, такую изящную, царственную, рожденную для ролей принцев и королей... сладкое томление в груди второсоставного Яна-Сальвадора, в ее, Ичиро Маки, груди.

Ичиро Маки подводит глаза, и линия сама поднимается выше, к вискам. Это другой образ, уже не Вечера, совсем не трепетная влюбленная баронесса, но почему-то это кажется правильным, как и фиолетовая тушь. В самых ответственных случаях Ичиро всегда красит ресницы в фиалковый цвет, и это странно успокаивает и придает сил.

И пусть бушует вокруг ураган судьбы, и пусть гремит гроза —
Любовь лишь с каждым днем, с каждым днем, с каждым днем все сильней;
Пусть небо сковано льдом одиночества — нас разлучить нельзя,
Любовь лишь с каждым днем, с каждым днем, с каждым днем все нежней...

В Такарадзуке, думает актриса, любовь Рудольфа и Марии поняли не совсем верно. Она не спасла кронпринца, а погубила. У него был бы шанс выпутаться из неприятной ситуации с мятежом, сохранить династический брак ради продолжения императорского рода и спокойно занять престол, если бы не связь с Вечерой. Эта «эфемерная любовь» опутала Рудольфа крепчайшими сетями, отрезала его от реального мира, отняла у родителей, друзей, супруги, показала, что есть только один выход из этого лабиринта. А ведь все могло бы сложиться иначе — если бы кронпринц был смелее, если бы Вечера стала его соратницей, а не обузой...
Если бы Рудольф был таким, как Асами Рэй, а Мария — такой, как сама Ичиро. В Такарадзуке они никогда не сыграли бы вместе — сказывалась разница в возрасте и одинаковый статус отокояку, — но Маки всегда мечтала именно об этом. Сыграть так, как эту роль видит она, не оглядываясь на пожелания режиссера, показать зрителям не отчаявшуюся влюбленную пару, а людей, борющихся за собственное будущее, не позволить никому разлучить их с Рудольфом, опорочить их близость.
Ради того, чтобы наконец сыграть свою Вечеру, стоило ждать тридцать лет.

Ичиро Маки смотрит на свое отражение в зеркале и встречается взором с кем-то до дрожи знакомым. Она уже видела эти бездонные черные глаза, заполняющие тьмою весь мир, и эту холодную и острую, как клинок полумесяца, улыбку, и этот властный разлет плеч, которым сейчас так не хватает приятной тяжести темно-синего мундира с россыпью серебряных звезд. Это существо живет в ее снах с осени девяносто пятого.

Пусть ярким пламенем неугасающим
Горит в твоих глазах
Любовь, что манит нас, манит нас, манит нас
В небеса!

Да, думает актриса, пожалуй, такой Рудольф был даже слишком хорош для гибнущей династии. Им с Вечерой было мало Австро-Венгрии, даже целой Вселенной — мало. Этот мир был скучен и сер, он жил по давно устаревшим правилам и не желал верить, что можно существовать как-то иначе. Кронпринц заслужил собственное королевство, свободное от докучливых министров, безвольных подданных и подлых приближенных, и Мария подарила ему этот новый мир. Она была жизнью Рудольфа и стала его смертью. Той самой, что однажды совсем в другом спектакле утешала маленького наследника престола, брошенного матерью, и обещала, что явится вновь, стоит только позвать.
«Мы всегда будем вместе в моем царстве, милый Рудольф...»

Ичиро Маки убирает рамку с фотографией Асами Рэй в ящик трюмо и идет к выходу из уборной, плавно ступая по расстилающимся на полу теням.

Я знаю, счастье не вечно, но всей душой
Стремлюсь к тебе вновь и вновь.
Любовь как греза, любовь как греза,
Как сон прекрасный — любовь!