На самом деле именно в этот момент Линали понимает, что Анита мертва. Да, она скажет себе позже: я хотела верить до последнего. И это тоже правда. Она сейчас хочет истово, слепо верить.
Но она знает.
Знает в тот момент, когда Анита, взяв украшение и тепло улыбнувшись, вдруг смотрит на неё с хитрым лисьим прищуром. И её руки, только что обнимавшие Линали лишь по-дружески, скользят по её телу нежно и ласково, умело и без настойчивости.
Линали знает: Анита мертва. Она не выжила в атаке демонов, она отравлена ядовитым газом, и жизнь её будет длиться только до той секунды, пока не перестанет действовать Запись Времени Миранды Лоттоо.
Потому что, если бы это было не так, она бы этого не сделала. Она бы полетела с ними в Японию, отыскала бы генерала, и прошли бы недели, месяцы, годы прежде, чем во что-нибудь воплотилась эта искра, которую Линали отказывалась замечать.
Но больше этого не будет. Не будет для Аниты недель, месяцев, лет. Ей остаются считанные – Господи! – часы, пока Миранда не надорвётся и не отпустит свою Чистоту.
И Линали, зажмурившись, тянется к Аните правой рукой, левой вцепившись в костыль. Она уверена, что сейчас ноги, искалеченные Чистотой, её подведут.
– Ш-ш, – ласково шепчет Анита в ответ на это очевидное согласие. – Ш-ш. Обопрись на меня, нам совсем не обязательно тут стоять.
Она помогает Линали дойти до ширмы, за которой скрывается её койка. Линали почти ожидает увидеть роскошную кровать, перенесённую на корабль из зелёного терема Аниты. Но ничего подобного: это действительно койка, хотя и чуть шире обычного.
Линали садится, отставив костыль, и Анита, склонившаяся над ней, начинает расстёгивать на ней одежду – медленно, чувственно, глядя глаза в глаза и легко, беззаботно улыбаясь при этом. Снова чуткие прикосновения пальцев – только к ногам Анита не притрагивается, ноги Линали сейчас способны испытывать в лучшем случае только боль. Увы, действительно в лучшем: в худшем они перестанут испытывать даже её, так и оставшись частично парализованными.
– Ну же, – Анита игриво целует кончик носа Линали, – ты так и хочешь просто сидеть и ничего не делать? Ты же не как эти европейские девушки, Линали, тебя тоже должны были хотя бы немного учить, как обращаться со своим телом…
– Я всё забыла, – задыхаясь, признаётся Линали, крепко обнимая Аниту за шею. – Эта война лишила меня корней, и я не помню ничего из того, чему меня учили, и этого – тоже…
– Ты вспомнишь, – мимолётное прикосновение губ к губам.
– Я знаю только, что тело предназначено для того, чтобы убивать и терпеть наказание, другое мне неизвестно…
– Это неправда, милая моя, не позволяй себя в этом убедить, – когда Анита улыбается, её глаза сияют мягким светом. Она – самое прекрасное, что Линали видела в своей жизни.
Более всего Линали владеет робость, когда она ведёт ладонями по совершенным округлым плечам, но Анита ободряет её взглядом и касаниями, и Линали пронзает неожиданная мысль: это не испытание. Ей не надо никому ничего доказывать, и никаких победы и поражения здесь нет.
Она забыла, что и такое бывает тоже.
Руки Аниты поднимаются вверх по её бокам, а губы отмечают каждую чувствительную точку на шее. Линали прерывисто вздыхает и впивается пальцами в шелковистую кожу меж лопатками, желая, чтобы этот миг никогда не кончался.
И он длится долго. Линали не знает, сколько времени они проводят, неторопливо исследуя друг друга, но мало-помалу смелость в ней разгорается костром, и это она нетерпеливо кладёт ладони Аниты себе на грудь и смотрит вызывающе.
– Это не поединок, Линали, – со смешком шепчет Анита.
– Я знаю, – краснеет та. – В поединках я так никогда не боялась…
– Ничего страшного тут нет, – её пальцы гладят и сжимают, и Линали прикусывает губу, чтобы не издать ни звука. – Ты доверяешь мне, я доверяю тебе – мы не можем причинить друг другу вреда.
Они обе полураздеты, и обеим жаль, что нет на них сейчас длинных шёлковых одежд их родной страны, в которых они могли бы, упоительно переплетясь, тонуть, скрываться от всего остального мира. Но этого не будет, как не будет чудесных ночей при свете единственной лампы у широкого ложа, ничуть не похожего на корабельную койку. Не будет поющего соловья за приоткрытой створкой окна, через которое в комнату проникают ароматы деревьев и цветов. Не будет тихого смеха от того, что распущенные косы струятся тёмным потоком, и под расшитыми покрывалами невозможно понять, где заканчиваются одни и начинаются другие...
Волосы Линали сгорели, оставив ей короткую мальчишескую причёску. Но это было бы ерундой, не сгори одновременно жизнь Аниты.
– Не позволяй войне искалечить твоё сердце, – с любовью целует Анита живот Линали, и её пальцы гладят пушистый холмик внизу, вызывая всхлипы и стоны. – Ты сильнее, родная моя, ты сильнее…
Линали выгибается, не в состоянии отвечать, и только потом, когда вспышка пронзает её насквозь, оставляя почти беспомощной, потом, когда силы появляются заново, потом, когда она сама наклоняется над Анитой, она исступлённо шепчет:
– Я хочу жить!.. Я хочу, чтобы жили вы!..
Анита, прижимая к себе её голову, только молча улыбается. Она тоже понимает, что мертва.
Прощание на палубе уже нависает над ними мрачной тенью, и Линали знает, что оно неизбежно.
Знает – но не хочет верить.

– Жаль только твои волосы, – небрежно скажет ей много позже генерал Кросс. – Красивые были.
– Да, – смотрит она на него. И негромко добавляет: – Анита говорила мне о том же.
На секунду она чувствует странное родство с генералом, из-за того, что оба они были любовниками этого удивительного существа.
Но Кросс губит это уже следующей фразой.
– И что же хорошие женщины вечно не способны думать головой? – выдыхает он с кривой улыбкой и табачным дымом.
Хотя Линали и сказала Аните, что лишилась корней, на самом деле в ней твёрдо сидит установка: не перечить старшим и всегда считать их мнение правильным.
Поэтому она не отвечает. Но рассказ о том, как Анита хотела разыскать генерала, как была счастлива известиям о том, что он жив, как его любила, – замирает у неё на губах.
Она ещё не вполне отдаёт себе в этом отчёт, но именно в этот момент она перестаёт уважать этого человека. Хуже такой эпитафии Аните могло бы быть только то, что он в этот же день пошёл бы пить с какой-нибудь другой женщиной.
Линали позволяет Кроссу погладить её по щеке, смотрит ему в глаза – и молчит, больше ничем не делясь из того, что знает и помнит об Аните. Пусть та любила генерала, но в последние свои часы она была с Линали, и теперь память об этом принадлежит ей и только ей.
К счастью, появление Аллена и остальных избавляет её от необходимости продолжать этот разговор.