Пар наполняет ванную комнату и оседает каплями на зеркалах. Луна близоруко щурится, разглядывая себя в большом зеркале во весь рост; Джинни быстро скидывает одежду и, зябко переступив с ноги на ногу на мраморном полу, со всплеском ныряет в бассейн.

- Не мёрзни, - зовёт она, выныривая. – Вода такая горячая, здорово…

Луна погружается в воду до подбородка; светлые волосы покрывалом лежат на радужной пене.

- Хорошо, что твой брат дал нам пароль.

Джинни фыркает.

- Дал бы он, если бы я не пообещала рассказать маме, что он целовался с Лавандой Браун за теплицами.

Луна прыскает – смех гулко отдаётся под сводами ванной старост. Джинни дотягивается до лежащей на краю бассейна мочалки и, окунув её в густую пену, трёт плечи; спутанные рыжие волосы облепляют голову сияющим медным шлемом.

- Джинни, - серьёзно спрашивает Луна, - скажи, твоя мама разговаривает с тобой о… об этом?

- О чём? – недопонимает Джинни. – О сексе?

- Нет, - Луна мотает головой так, что хлопья пены разлетаются с волос. – О том, как за собой ухаживать. Я слышала, волосы нужно брить – ну, там, внизу. Это правда?

- Ну, наверное, да, - Джинни задумывается, забыв о мочалке. – Конечно, да. Если их не брить, они же будут расти длинными, это будет жутко некрасиво.

Луна кивает и уточняет:

- А если порежешься? Там же толком не разглядишь, куда бритва идёт…

Джинни косится вниз сквозь просвет в пелене пены: её жёсткие курчавые волосы и вправду не мешало бы сбрить, но однажды она это уже делала и сразу же порезалась.

- Можно кого-нибудь попросить, - предлагает она. – Подругу. Просто помочь.

Луна склоняет голову набок и предлагает:

- Давай поможем друг другу?

- У нас нет бритвы, - осторожно возражает Джинни. Она не уверена, что они с Луной достаточно близкие подруги, чтобы просить о такой помощи.

С другой стороны, никого ближе у них обеих в Хогвартсе нет.

- Можно трансфигурировать, - пожимает плечами Луна.

Джинни думает секунды две и тянется за палочкой.



Джинни садится на край бассейна – мокрые руки и ноги сразу покрываются гусиной кожей от холода. Луна встаёт у неё между ног и осторожно касается бритвой намыленного густо заросшего лобка.

От опасения и волнения у Джинни поджимаются пальцы ног; по нижней части живота непроизвольно проходит дрожь от каждого холодного касания металла. Светло-рыжие волоски падают на пену в бассейне, открывается кожа – белая-белая. Луна споласкивает бритву, чуть наклонившись – её волосы щекочут Джинни бедра.

Чуть помедлив, Луна кладёт руку на промежность Джинни так, чтоб пальцы были сверху и снизу, и аккуратно растягивает мягкие половые губы, чтобы удобнее было брить.

У Джинни перехватывает дыхание; новая сильная волна дрожи проходит по телу, Джинни дышит чуть чаще и слегка ёрзает – и большой палец Луны чуть-чуть соскальзывает внутрь Джинни, на горячее, пульсирующее.

Это неправильно, Джинни знает. От этого знания хочется плакать, потому что настолько замечательное не должно быть неправильным.

- Не вертись, - просит Луна сосредоточенно. Её дыхание обжигает живот Джинни.

Луна проводит бритвой по сгибам между бедрами и промежностью; Джинни, не сдержавшись, чуть шире раздвигает ноги – палец Луны вновь чуть сдвигается, упираясь кончиком в плоть Джинни. Там всё пульсирует, бешено, жарко, Джинни кажется, это невозможно не заметить, не заметить, как часто она дышит, как непроизвольно выгибается навстречу и сжимает пальцы на краю бассейна.

- Вот и всё, - Луна откладывает бритву и, набрав воды в горсть, плещет на Джинни, смывая оставшиеся волоски. Джинни мысленно скулит – нельзя стонать вслух, нельзя – и сжимает пальцы до боли, потому что нельзя. – Твоя очередь.

Джинни соскальзывает в воду, но это не приносит облегчения; горячая вода и скользкая густая пена обволакивают её теплом и негой.

- Давай, - Луна, наскоро намылившись, усаживается на край бассейна.

У Луны тонкие руки и ноги, и можно пересчитать все её ребра; маленькая грудь с заострившимися от холода сосками еле заметно движется при дыхании, и Джинни мучительно хочется лизнуть эти соски.

Чтобы успокоиться, она вспоминает о Гарри, которого любит с детства; вспоминает о Невилле, который немного нравится Луне. Их лица расплываются перед внутренним взором Джинни, блекнут, и остаётся только ванная старост, только плывущий в воздухе пар, только бледная кожа Луна и её почти прозрачные, светлые волоски на лобке.

Джинни берет бритву и проводит ею по светлым волоскам. Они легко поддаются лезвию; у Джинни подрагивают руки, и она боится порезать Луну, но Луна, кажется, не боится ничуть – она сидит неподвижно, прикрыв глаза, и не смотрит, как её бреют.

От Луны густо пахнет цветочным мылом, и этот запах заставляет Джинни дышать быстро, рвано; в низу живота сладко, томительно тянет. Джинни тихонько опускает левую руку в воду и касается себя, задержав дыхание – только не шуметь, только бы… Указательный палец касается набухшего клитора, и Джинни до боли прикусывает губу, чтобы не вскрикнуть; рука с бритвой дёргается, но, слава Мерлину, не режет нежную кожу Луны. Джинни медленно втягивает воздух сквозь зубы и продолжает водить бритвой – по лобку, по сгибам – и вводит средний палец в себя, двигая рукой от запястья, чтобы не выдать себя всплеском.

Средний палец движется – внутрь-наружу – Джинни кусает губы, сжимая вокруг него мышцы и надавливая указательным на клитор – удовольствие накрывает её в такт движениям, острое и тягучее одновременно, ещё более сильное от того, что Луна в любой момент может заподозрить нечто неладное, постыдное.

Чтобы закончить брить Луну, надо вынуть руку из воды; Джинни вынимает её, стиснув зубы – от неудовлетворенности всё словно горит. Она тесно сдвигает бедра, ритмично напрягает и расслабляет мышцы – это хуже, чем пальцы, но так тоже неплохо.

Она растягивает половые губы Луны и видит нежно-розовые складочки, видит клитор – такой большой, что можно подумать, будто Луна… У Джинни перехватывает дыхание, и она делает то, на что в здравом уме никогда не решилась бы: чуть-чуть сдвигает большой палец, так, чтобы он скользнул внутрь Луны, в мягкое, пылающее жаром.

Луна вздрагивает и стонет в полный голос; раздвигает ноги, подаваясь вперед, насаживаясь на палец. Бритва падает в воду.

В низу живота снова тянет, Джинни вскрикивает и одновременно вгоняет средние пальцы рук в себя и в Луну. Указательным правой руки она гладит себя, насаживаясь вновь и вновь на собственные пальцы; склонившись к Луне, трогает языком набухший клитор, обхватывает его губами под гортанные, нечленораздельные вскрики над головой. Луна отзывается на каждое неумелое движение Джинни, податливая, жаркая, влажная; она прижимает затылок Джинни – ближе, сильней – и та лижет, надавливая, и слегка втягивает губами. Луна выгибается, словно закостенев, и хрипло стонет; её ладонь сжимается в волосах Джинни, пряный запах – собственный запах Луны – брызжет Джинни в лицо, и она вгоняет в себя палец до основания, теряясь в жгуче-сладком кайфе и давясь криком.



В этот вечер – да и всю следующую неделю – Джинни стыдно смотреть в сторону Луны, стыдно думать о ней.

Спустя ещё неделю она подходит к Рону и предупреждает, что расскажет матери о том, как он свински напился в честь Хэллоуина, если он немедленно не даст ей пароль от ванной старост.