Почему все не так, как хотелось бы?
Все не к месту, не своевременно.
Почему ты однажды, когда я пришла к тебе,
Не захотела меня принять?
А я ждала. Я долго ждала.
Наверное, я и сейчас жду, до сих пор...
Но ты выбрала не меня. Я не нужна была тебе тогда.
А теперь? А теперь я тебе нужна?
Скорее всего, нет. Может быть так, разбавить момент...
Как, впрочем, и всегда. Не меньше и не больше.
Но жизнь продолжается.
Жизнь изменяет все вокруг, тасует, как карты,
Переворачивает и меняет местами.
Неизменным остается лишь одно...

Сумерки мягко вливаются в незашторенное окно, сгущая краски и наполняя комнату унынием и печалью. Я сижу в мягком кресле, завернувшись в плед и поджав ноги. Тихо звучит музыка. Она, как плохой товарищ, задевает за больные струны души, заставляя меня острее чувствовать свое одиночество. Сотовый телефон упорно молчит, невзирая на то, что я уже около часа гипнотизирую его глазами, пытаясь развить дар экстрасенса из зачаточного состояния... в котором он, судя по всему, так у меня и останется. Дождь. Начавшийся дождь убивает последнюю надежду на то, что ты позвонишь. Глаза закрываются, и я, убаюканная собственными фантазиями, кажется, начинаю засыпать.
Звонок в дверь заставляет буквально вскочить на ноги. Ничего не соображая, задевая за что-то в темноте, переворачивая стул и влетая лбом в косяк, я добираюсь-таки до двери. Нашариваю выключатель. Сердце бьется как сумасшедшее — то ли от внезапности происходящего, то ли от непонятного волнения. «Не может быть», — выстукивает пульс в висках безумной азбукой Морзе. С замиранием сердца распахиваю дверь, щурясь от света и потирая ушиб.
На пороге стоит соседка, девушка с огромными синими глазами, и улыбается, держа в руках коробку с пирожными.
— Я увидела свет в твоем окне, когда возвращалась домой, и решила заглянуть.
— Ну, проходи, — свой сиплый голос даже я сама узнала с трудом.
Откашливаясь и стараясь привести свое вытянувшееся лицо в нормальное состояние, прячу недовольство от неоправдавшихся ожиданий.
— Не меня ждала? — Катя, не решаясь зайти, все еще продолжает топтаться на площадке.
— Да, я собственно, вообще никого не ждала, — пробую выкрутиться и понимаю, что окончательно испортила положение своей собственной глупостью.
Жестом предлагаю гостье войти, и девушка, взглянув на меня своими красивыми глазами, все же принимает приглашение.
Мы располагаемся на кухне — как обычно, когда она заходит ко мне. Это бывает нередко, но не надоедает. Я, наверное, даже радуюсь ее визитам, теша свое самолюбие тем, что кто-то еще помнит обо мне. И не как о жилетке или ломовой лошади, работающей как на вечном двигателе, а просто о человеке, таком же, как и все, у которого тоже есть свои радости и свои горести, свои мечты и свои тайны, и даже та хрупкая сущность, которую еще называют душой.
— Та девушка, твоя подруга, она давно не приходила к тебе? — Катя явно старается подбирать слова, но у нее это плохо получается.
— Мы не подруги, — я испытываю ужасный дискомфорт, произнося эти слова. — И мы виделись недели две назад.
Упаковка с замороженными куриными бедрышками неприятно холодит кожу лба, на котором начинает вырисовываться кровоподтек. Горячий чай обжигает горло, но это несравнимо с ощущением пустоты и безысходности, когда человек, который для тебя не просто смысл жизни, а сама жизнь, настолько далек, что никакое чудо на всем белом свете не способно сократить эту дистанцию.
— Знаешь, за тот год, что я живу по соседству с тобой, я достаточно хорошо узнала тебя, уж ты прости меня за такую откровенность. Татьяна — единственный человек, о котором ты говоришь не так, как о других.
— Хм, что, так заметно?
— Ну, да, по крайней мере, мне.
— Она не считает нас подругами.
— О, ты так думаешь?
— Она сама так сказала. Кать, ты добрый, милый человечек, незачем тебе знать о таком.
Катя, поджав губы, как-то обиженно кидает взгляд на меня.
— Я же вижу, что она тебе нравится, даже очень нравится, — она делает ударение на последних словах. — Хоть ты и пытаешься это скрыть.
— А ты считаешь, что мне следует кричать об этом на каждой остановке, вывесить на балконе баннер с соответствующей тематикой и разрисовать ее подъезд красными сердечками и летающими херувимчиками?
— Я думаю, она не может не замечать твоего отношения к ней.
— У нее все хорошо. Все хорошо и без меня.
— Она пользуется тобой, когда ей это нужно!
— У нее сильная жизненная позиция, и ее принципам не грозит никакое стихийное бедствие.
— Ты не должна по первому же зову нестись к ней, сломя голову!
— Она уверенная в себе женщина, такая неприступная, как скала... Но в такие моменты она позволяет мне быть рядом с собой.
— Насть, ты же понимаешь, что это безнадежно.
— Да, я никогда не стану для нее чем-то значимым в жизни.
Повисает тишина. Я встаю, чтобы налить себе еще чая. Катя с завидным усердием складывает из фантика оригами, замысел которого понятен только ей.
— Скажи лучше, как у тебя дела? — я присаживаюсь с дымящейся чашкой ароматного напитка. — С тем парнем... Как его?
— Павел. Его зовут Павел, — Катя, наконец, перестает мучить фантик, отложив его в сторону. — Он мне нравится, и я, наверное, все-таки соглашусь с ним встречаться.
— Его смелости можно позавидовать, — я улыбнулась, вспоминая, с какой настойчивостью он вот уже четвертый месяц обивает порог Катиной квартиры в попытке заслужить ее внимание, доверие и все остальное, что к этому прилагается.
— Мы, кстати, собираемся пойти в кинотеатр в ближайшее время. Давай с нами, а?
На лице девушки открытым текстом читается желание отвлечь меня от нерадостных мыслей.
— Замечательно, — я стараюсь улыбаться как можно более непринужденно. — Но, наверное, откажусь, есть дела.
Катя хотела сказать еще что-то, но телефон, видимо все же уверовав в мои телепатические способности, запел приятным девичьим голосом, говоря о том, что абонент, находящийся по другую сторону незримой связи, — именно тот человек, звонка от которого я всегда жду с нетерпением.
Со всех ног я бросаюсь в комнату, и, позабыв про такое изобретение человечества, как электричество, начинаю искать в темноте в складках пушистого пледа поющее чудо.
— Это она, она! — я не отдаю себе отчета в том, что повторяю эти слова вслух, выглядя самым глупым образом, и похожу на ребенка, наконец-то выпросившего для себя столь желаемое лакомство.


Жизнь меняет все.
Она вносит свои коррективы, не считаясь с нашими желаниями
И безжалостно руша наши планы и надежды.
Она разбивает наши мечты и, не брезгуя, лишает нас счастья.
Она стирает границы дозволенного и подводит последнюю черту.
Строит песочные замки и рисует неверные миражи.
И единственно верным остается лишь одно...

— Ну, и куда ты сейчас пойдешь?! Дождь как из ведра, ветер, бр-р-р! — Катя, прислонившись к косяку, смотрит, как я натягиваю куртку и заматываюсь шарфом. — Зонт не забудь!
— Нет, не надо, не люблю.
— Знаю, что не любишь. Но хоть как-то я могу о тебе позаботиться?
— Она рассталась с парнем, с которым жила в последнее время. У нее истерика. Боюсь за нее. Так что ночевать не приду: Таня просила остаться с ней.
Катя с явным неодобрением следит за моими торопливыми сборами.
— Тебе завтра рано на работу. Не забудь выспаться.
— Да, и с работы я, наверное, поеду к ней, — я стараюсь избегать смотреть на девушку.
— Я позвоню тебе через часик?
— Нет, лучше не надо, — я умоляюще смотрю на Катю, — это ее рассердит, и будет только хуже.
Спешно запираю свою квартиру, почти бегом спускаюсь по бесконечным ступенькам и вылетаю под моросящий дождь. Звонит телефон. Задыхаясь от быстрой ходьбы, я убеждаю надрывный голос в телефонной трубке, что скоро буду, и прошу не плакать. Ожидание автобуса кажется бесконечным. Я не могу стоять на месте и все время прохаживаюсь вдоль остановки под непрекращающимся дождем, тем самым вызывая удивленные взгляды людей, втиснувшихся под навес. В голове беспорядочно мечутся мысли, путаясь и усиливая мое беспокойство.


Что с тобой сейчас?
Ты плачешь — мне больно видеть твои слезы.
Ты грустишь — мне горько от твоей печали.
Ты растеряна — мне неспокойно за тебя.
А ведь я так хотела быть с тобой!..
Я предлагала помощь — ты говорила, за все надо платить...
Я предлагала дружбу — она была тебе не нужна...
Я предлагала любовь — ты смеялась над этим...
И все это время меня поддерживало только одно...

На часах половина четвертого. На меня льется поток твоего негодования вперемешку с неутихающей истерикой по поводу ситуации, сложившейся отнюдь не в твою пользу. Будучи реалистом, я также понимаю, что завтрашний день, после проведенной без сна ночи, отыграется на мне по полной. Лежу рядом с тобой в темноте на твоем широком диване. Точнее, это ты пришла ко мне из своей комнаты, потому что так и не смогла заснуть одна. Мы лежим под разными одеялами, но иногда я чувствую прикосновения твоих ног или рук, отчего стараюсь лишь плотнее укутаться в свое одеяло, изо всех сил пытаясь сохранить самообладание и трезвость рассудка. Ты нависаешь надо мной, чтобы убедиться, что я не сплю, и твои длинные волосы касаются моей щеки. Как бесцеремонно! Меня начинает бить мелкая дрожь. Господи, это испытание! Испытание. Ты то приближаешься, наваливаясь на меня, то откидываешься на свою подушку, все время продолжая говорить и говорить. Едва держу себя в руках, чтобы во время твоего очередного выпада в мою сторону не обнять и не притянуть тебя к себе. Я чувствую, как здравый смысл неумолимо покидает меня, и в панике пробую найти выход. Закрыв глаза, начинаю считать, максимально сосредоточившись и усиленно делая вид, что обдумываю сложившуюся ситуацию. Но все время сбиваюсь. Нервничаю, пытаюсь абстрагироваться от бесконечных провокаций с твоей стороны и снова считаю. Но когда, в очередной раз не дойдя и до десяти, я ловлю себя на мысли, что моя неуемная фантазия, совершенно обнаглев, практически беспрепятственно берет надо мной верх, я понимаю, что обычный счет для меня сейчас — это все равно, что идти с рогаткой против танка. И тогда принимаюсь складывать трехзначные числа. Твоя нога пробирается ко мне под одеяло, безжалостно усугубляя мое и без того плачевное состояние. «Да что же это такое?!» — мысленно взвыв, я чувствую, как по телу разливается приятная нега от одного только ощущения твоей гладкой и нежной кожи.
Пробую заняться аутотренингом, но тут же понимаю, что и эта миссия в подобных экстремальных для меня условиях просто невыполнима. И вдруг в моем сознании вспыхивает мысль. Ну, конечно же! Кто полный властелин собственного организма в целом и каждой его составляющей в отдельности? Да! Это то, что доктор прописал! «Завтра же запишусь на занятия по йоге!» Какое-то мгновение мой ошарашенный этой мыслью мозг, цепляясь за нее, как за нить надежды, пытается привести себя в некоторое подобие порядка. И мне уже практически удается обуздать свои разбушевавшиеся эмоции, как ты, перебравшись на свою половину и отвернувшись от меня в другую сторону, начинаешь засыпать. Слушаю твое мерное дыхание и понемногу расслабляюсь. Не в силах больше сопротивляться, я отпускаю свои мысли свободно парить — туда, где они, опьяненные твоей близостью, начинают закручиваться в замысловатые сюжеты. И я утопаю в них, отдаваясь на волю чувствам, бесчинствующим над моим растерзанным сознанием и незаметно уносящим меня в царство Морфея.


Ты одна? Ты одинока? Тебе нужна поддержка?
А что же мне?
Как мне спасти то, чем я жила все это время?
Как сохранить остатки чувств, которые все еще бередят мое сердце?
Где найти силы? Где?! У меня их практически не осталось.
Мне очень трудно держаться.
Почти невозможно...
Я на грани.
И не сорваться, не упасть мне помогает лишь одно...

Работа в этот день как никогда была похожа на отбывание наказания. Я по нескольку раз перепечатывала один и тот же документ, делая в нем безобразно огромное количество ошибок. С одного этажа на другой доставляла проекты, сметы, отчеты, опять принималась печатать. Пролила на блузку чашку кофе, после чего пришлось остаток дня просидеть в теплом свитере, который мне, кстати, связала Таня. Пропустила обед, потому что начальник назначил срочное заседание, и снова печатала документ, в котором я уже не только не понимала значение печатаемых слов, но и буквы-то с трудом узнавала. И когда стрелки на часах показали, что рабочий день подошел к концу, мне казалось, что к концу подошла и моя жизнь. Совершенно без сил я натянула куртку, намотала на шею любимый шарф, в котором всегда чувствовала себя очень уютно, пряча в нем половину лица, и, повесив сумку на плечо, вышла из офиса. На улице было по-осеннему холодно. Дождя, кажется, не намечалось, но пронизывающий ветер восполнял этот пробел с лихвой. Мысли о том, что скоро я увижу Таню, словно придали мне новых сил, и я, перепрыгивая через лужи, помчалась домой. Мне хотелось быстрее принять душ, переодеться и бежать снова к ней. Перед глазами встал ее образ. Ее зеленые глаза, которые излучали мягкий свет, когда она улыбалась. Как же я люблю эти глаза! Ее роскошные темные волосы, сильные, густые. Я представляю, как зарываюсь в них носом и вдыхаю их аромат. Тут моя нервная система не выдерживает, и я чуть не падаю на подкосившихся, вдруг ослабевших ногах. «Так, спокойно!» — командую я себе, снова пытаясь прибегнуть к проверенному, хоть и не оправдавшему ожиданий методу складывания трехзначных чисел. Я ускоряю шаг, интуитивно чувствуя, что надолго меня не хватит, и когда в автобусе под звучащую из динамиков музыку мозг предательски начинает подсовывать картинки, накануне нарисованные им в перевозбужденном состоянии, я понимаю, что мне наступает полный и бесповоротный пипец. От напряжения мне становится трудно дышать и появляется испарина. Я, из последних сил цепляясь за поручень, что-то бормоча под нос и заставляя оборачиваться на себя недоуменных пассажиров, практически вываливаюсь из автобуса. Не разбирая дороги, шлепая по лужам и чувствуя, как возбуждение бесконтрольно завладевает мной, я сломя голову несусь к дому. Взлетаю по лестнице на третий этаж и натыкаюсь на Катю. Она недовольно смотрит на мой взъерошенный вид, но ничего не говорит. Ждет. Я трясущимися руками открываю дверь и, не закрывая ее за собой, врываюсь в квартиру. На ходу скидываю с себя одежду и мчусь в ванную.
— Я в ванную. Кать, завари мне чай покрепче, пожалуйста!
Ответа нет, но я знаю, что эта девочка по-хозяйски справится с данной задачей, сделав все на высшем уровне.
Теплая вода приносит облегчение. Я делаю напор максимальным, до появления дискомфорта от вбивающихся в мою кожу струй. И, чтобы ослабить переполняющее меня возбуждение, добавляю холодной воды. Чувствую, как понижающаяся температура вызывает в моих мышцах судороги. Упираясь руками в стену и сдерживая клацанье зубов, я веду ожесточенный бой с собственными ощущениями, пытаясь осадить их, унять хоть сколько-нибудь, и спустя какое-то время у меня это, кажется, начинает получаться. Я успокаиваюсь. Мозг начинает работать исключительно в режиме самосохранения, посылая все более сильные сигналы о возможности переохлаждения. Я, почти довольная собой и даже поверившая в собственную стойкость, победно улыбаюсь синюшными губами. Тянусь холодной обескровленной рукой к крану с горячей водой и с царственным великодушием позволяю себе принять благо согревающего тепла. Судорога, сковавшая мое тело, постепенно начинает отпускать. Блаженство. Я закрываю глаза. Ожившее серое вещество напоминает мне о сообщении, присланном Таней, в котором она просит прийти к ней как можно скорее. Зеленое море ее глаз, такая притягательная улыбка, и ее лицо в опасной близости от меня. Я вдруг представила, как мы снова оказываемся в одной кровати, совсем близко друг от друга. «Может сейчас и... — я столбенею, захваченная врасплох внезапно нахлынувшей наглостью собственных мыслей. — А другого случая может и не быть! Найдет она себе новую забаву, и останешься у разбитого корыта. Да! Будь что будет! Зато так честно! Пусть знает! Я устала скрывать, я больше не могу!»
— Господи! — в голос заскулила я, сползая на холодный пол.
— Эй, у тебя там все в порядке?
Катя преданно дежурит под дверью. Ее стук после непродолжительной паузы, в течение которой я, еле сдерживая вопль отчаяния, признаю свое полное поражение, вынуждает меня выйти из ванной.
— Кать, мне кофе.
— Ага, тебе валерьянки, и побольше... И наркоз. Общий.
— Наркоз сейчас нельзя. Мне еще до нее добраться надо.
— Пока не выпьешь чая, я тебя никуда не пущу!
Слова милой соседки заставляют меня улыбаться. А ведь это действительно приятно — ощущать чью-либо заботу и внимание. Я заглатываю какие-то маленькие желтенькие таблетки, подсунутые мне Катей, и принимаюсь за горячий напиток. Мы почти ничего не говорим. Да и не о чем. Все и так ясно. Катя поглядывает на меня, явно имея что сказать, но я знаю — она этого не сделает. В ее глазах нет жалости или осуждения, и за это моя признательность ей безгранична. Она меня понимает. Как никто. И я ей благодарна от всей души.
Я беру с собой несколько вещей, так, на всякий случай.
— Если завтра не придешь домой, хоть позвони.
Девушка следит за каждым моим движением. Я молча киваю.
— Посуду я помою сама, — останавливает она мою попытку завернуть на кухню.
Еще год назад, когда мне пришлось уезжать в отпуск, я дала Кате второй ключ от своей квартиры и просила присмотреть за ней. И с тех пор он у нее. Я разрешаю ей в мое отсутствие заходить ко мне, брать диски или книги. Возвращаясь с работы, я ощущаю ее присутствие. Такое легкое, едва уловимое, но доставляющее столько удовольствия. Так меньше чувствуется одиночество. И становится уютнее.
— Кать, спасибо тебе, — я приобнимаю ее за плечи, слегка притянув к себе, — как хорошо, что ты рядом, что ты есть. Правда, я этому очень рада. Без тебя мне было бы много сложнее.
Она прижимается ко мне, обхватив своими тоненькими ручками, и мы стоим какое-то время, не двигаясь, не произнося ни слова, просто прощаемся.
Я выхожу из квартиры, оставляя хрупкую девушку с большим синими глазами одиноко стоять на пороге.


То, что существует вопреки всякой разумности и предвзятости,
То, что остается неизменным, несмотря ни на что,
То, что остается единственно верным в этом хаосе и беспорядке,
То, что поддерживает меня, не давая сорваться и упасть.
Такая хрупкая вещь, такая малость —
Всего лишь моя любовь к тебе.

Третью ночь подряд ты мечешься по квартире, как разъярённый лев в клетке. Я устало наблюдаю за тобой. Кофе уже не помогает бороться с недосыпом, от которого мои глаза слезятся и зудят.
— Ага, и что, ты согласишься всю оставшуюся жизнь жить со мной и терпеть мои капризы и истерики?!
Наверное, в другой ситуации подобный вопрос вызвал бы, как минимум, взрыв в моем мозгу. Я попыталась бы увести разговор в другое русло, а после, переварив и напридумывав кучу подходящих ответов, жалела бы об упущенном шансе сказать о своих чувствах. Теперь же я до ненормальности спокойна и отвечаю тебе кратко и до предела открыто:
— Да.
Я не отдаю себе отчета в том, какова может быть твоя реакция на мои откровения. Я не пробую представить нас в роли пары с вытекающими из этого разного рода последствиями. Я вообще не уверена, что для этого сейчас подходящая ситуация. Но я говорю то, что говорю. И меня удивляет скользнувшая в твоем взгляде улыбка, словно этот ответ принес тебе какое-то удовлетворение. Я жду продолжения, но его нет.
— Давай спать.
Ты выходишь из комнаты, чтобы принести подушки и одеяла, а я съезжаю по спинке дивана и, свернувшись в позу зародыша, как никогда понимаю, насколько безнадежны мои попытки, напрасны надежды и неосуществимы желания.
Сколько раз я пыталась убедить себя в том, что твое счастье с кем бы то ни было сделает счастливой и меня. Сколько раз я старалась быть сдержанной и спокойной, в очередной раз поставленная перед фактом появления в твоей жизни очередной «любви навеки». Я прятала чувства, скрывала ревность и подавляла свой эгоизм. Я делала все, чтобы это ненормальное влечение оставило меня. И каждый раз, как только я уже готова была вычеркнуть себя из черного списка потерянных для общества людей, ты легким движением превращала все мои попытки в прах. И ты знала это. И знаешь сейчас. Поэтому, невзирая на погоду, время суток, на бесконечную мою занятость, ты набираешь мой номер, в полной уверенности, что этот абонент будет рядом с тобой, когда бы ты этого ни захотела.


Все приготовления к встрече Нового Года практически закончены. Катя суетится на кухне, готовя свой очередной шедевр. Я кладу последний необходимый прибор на стол.
— Кать, ты скоро? Нужно еще успеть проводить Старый Год! — я открываю бутылку с шампанским и наполняю бокалы чудесным игристым напитком.
— Настя, бумагу и ручку! — Катя почти вбегает в комнату, неся в руках последнее блюдо из приготовленных ею на этот вечер.
— Успеем, не волнуйся, — я улыбаюсь, с удовольствием наблюдая, как девушка спешно стягивает с себя фартук и поправляет волосы.
Я безумно счастлива, что сейчас рядом со мной человек, который не просто разделяет мои взгляды на основные моменты этой жизни, но и имеет очень много общего со мной.
— Ты, наверное, хочешь, чтобы на моем месте сейчас был другой человек? — Катя смотрит на меня, мягко улыбаясь и заранее принимая мой предполагаемый ответ. — Может, ей еще раз позвонить? Если взять такси, то можно еще успеть...
Голос Кати звучит неуверенно, но она старается не показывать своих сомнений.
— Она не захотела прийти, и теперь уже поздно. Я думаю, что она не одна. У нее уже есть кто-то на примете, — я допиваю шампанское, пряча свой взгляд от пытливых глаз Кати. — И потом, я совершенно не жалею, что здесь и сейчас я с тобой.
Я улыбаюсь. Глаза наверняка выдают грусть, но я изо всех сил пытаюсь придать себе бодрости.
— И вообще. Может, я решила познакомиться с кем-нибудь...
Катя недоверчиво смотрит на меня.
— Ну, хорошо. Тогда давай выпьем за то, чтобы ты смогла найти человека, рядом с которым будешь по-настоящему счастлива!
Приятно звучат бокалы, а наши разговоры и смех становятся все более раскрепощенными.
Бьют куранты, и мы загадываем желания. Мы делаем это по-разному. Катя торопливо что-то пишет на листке, сжигает его, бросает в шампанское и пытается успеть все это волшебство выпить. А я просто перебираю в уме бесконечный список всего того сокровенного, что только может породить моя ненасытная натура и больная фантазия.
Со всех сторон звучит музыка, праздничные выкрики, а в небе расцветают восхитительные фейерверки. Мы с Катей, как два маленьких ребенка, радуемся всей этой праздничной суматохе. Мы фотографируемся у елки, под елкой, строя невообразимые рожи и разукрашивая себя в полном соответствии с достигнутой кондицией.
— А пошли на улицу!
Катя, раскрасневшаяся и с улыбкой до ушей, протягивает мне очередную порцию горячительного.
— А пошли! — в тон ей отвечаю я, и мы заливаемся громким смехом.
На часах половина третьего. С улицы доносятся звуки шумной веселой гульбы.
Почти потеряв над собой контроль, мы смеемся над нелепыми шутками, превращая в фарс совершенно обыденные вещи — абсолютная невменяемость обеих не располагает к адекватному восприятию окружающего. Мы помогаем друг другу одеться, и я протягиваю руку к висящим на вешалке ключам. В этот момент издалека доносится какая-то песня.
Приятная мелодия. Чудесный девичий голосок поет о любви...
Я застываю на месте, так и не дотянувшись до связки. Улыбка сползает с моего лица, оставляя на нем растерянность и целую гамму непонятных эмоций. Я смотрю на Катю широко распахнутыми глазами, абсолютно не в состоянии что-то прокомментировать. Она, прислонившись к дверному косяку, терпеливо ждет. Немного погрустнев и, так же как я, не зная что сказать.
На экране телефона высвечивается надпись: «Я одна. Мне плохо. Приходи». Я опускаю руки. Телефон выскальзывает из ослабевших пальцев, с грохотом падая на пол.

Я отступаю...
Я оставляю свои желания...
Я закрываю глаза и задерживаю дыхание —
Я отпускаю тебя.
Но ты...
Возникаешь из ниоткуда... Зовешь...
И я возвращаюсь.
Забывая обо всем, глотая слезы и не помня обид,
Я бегу к тебе со всех ног, благодаря Небеса и твое великодушие.
Я словно возношусь на головокружительную высоту!
Но я так устала падать.
Я не боюсь унижения, но я не хочу разочаровываться.
Я не боюсь насмешек, но я не хочу топтать свои чувства.
Я не боюсь боли, но я не хочу предавать.