Всё начинается с того проклятого танца.

Оскар резко краснеет и невольно отступает назад, прижимая руку ко рту, словно отгоняя тень того, что… чего не могло случиться. Ее королева быстро отворачивается, не дав заметить выражение своего лица.
– До завтра, в таком случае, – говорит она, обращаясь не к Оскар – к высоким дворцовым окнам и пустынной ночи. Голос королевы напряжен, и Оскар полагает – надеется? – что ни о чем подобном больше не будет речи.
Ее Величество, должно быть, ужасно скучает по Ферзену, как и сама Оскар; другого объяснения быть не может.
Или может?
Оскар поворачивается на каблуках и уходит; и хмурится всю дорогу домой.

Нет ничего нового в том, что женщины флиртуют с Оскар. Даже их желание поцеловать ее – тоже не ново. Они просто видят в ней мужчину – или кого-то безопасного, не представляющего угрозы. Легко любить именно потому, что она для них недосягаема, а значит – ничем не угрожает их чести.
Оскар вполне уверена, что причина именно в этом; а о некоторых других возможностях даже не стоит думать.
И в любом случае, Оскар предпочитает уверенность относительно самой себя и тех правил, по которым живет этот мир. Одно из правил заключается в том, что никто не может добиться Оскар, и она не может достаться никому. И это к лучшему. Она неспособна быть настоящей женщиной, и, естественно, не может считать себя настоящим мужчиной – следовательно, романтические чувства не для нее; но она, несомненно, настоящий солдат, и в этом должна находить опору.
Она любит своё дело и свою королеву – подобающим, уважительным образом.
Но час назад ее королева поцеловала ее, и она понятия не имеет, что думать; поэтому она принимается злиться на всё вокруг. На погоду, на глупые формальности за ужином, не позволяющие просто спокойно поесть, на необходимость поправлять корсет, делающий грудь плоской. Её раздражает такая необходимость сама по себе. Груди относятся к числу наиболее непрактичных вещей, с которыми она когда-либо сталкивалась.
Хотя некоторым они весьма идут.

Андрэ находит ее с пустой бутылкой вина, и к стыду своему она притворяется, будто уснула в кресле – чтобы избежать вопросов, на которые ей не хочется отвечать.
Она чувствует, как он накрывает ее одеялом, и слышит тихий звук вновь закрывшейся за ним двери. Затем открывает глаза, уставившись в затененный потолок, и смотрит сердито, словно это он во всем виноват.

На следующий день Мария-Антуанетта тщательно избегает смотреть на Оскар – к ее значительному облегчению. Мысль о том, что за этим может стоять нечто большее, чем просто смущение, не приходит ей в голову до поры – ровно до того самого момента, когда они в следующий раз остаются наедине, и Мария-Антуанетта поворачивается, глядя на неё расширенными, полными надежды и в то же время испуганными глазами.
– Оскар, – говорит она так тихо, как Оскар ни разу не слышала от нее за прошедшие годы. – Я хочу, чтобы вы снова танцевали со мной.
Оскар изо всех сил пытается остаться в рамках.
– Моя госпожа?
– Вы отлично танцуете, – Мария-Антуанетта говорит слишком быстро. – И...
– Вы уверены, что это будет разумным? – спрашивает Оскар так мягко, как только может. Конечно, она понимает, как той одиноко; но кое-что следует уладить быстро и осторожно.
Насущный вопрос – это честь королевы, которая всегда была основным предметом ее беспокойства.
Всегда.
Всё прочее, что, возможно, скрывалось под этим, могло оставаться скрытым и дальше, за остальными заботами Оскар. Есть вопросы, которые она отказывается себе задавать.
К счастью, в Версале люди редко остаются совершенно одни, и еще реже – остаются одни слишком долго. Хорошо, что эта конкретная беседа осталась незавершенной.
По большей части.

– Поезжайте со мной, – говорит королева.
Это, несомненно, приказ.
– Конечно, – Оскар кланяется, а затем просит позволения переодеться и сообщить слуге, чтобы тот оседлал лошадь.

– Нет, – говорит она Андрэ, – ты не едешь сегодня. Считай, что во второй половине дня ты свободен.
Значит ли это, что для неё всё зашло уже слишком далеко, чтобы присутствие слуги-мужчины могло быть одновременно вполне допустимым и удобным способом контролировать ситуацию, или значит, что...
Но остаток вопроса относится к списку запретных тем.

Они скачут – прочь из Версаля, в лес, по узким тропкам, пока не начинают задыхаться от скорости. Их лица раскраснелись от жалящих уколов прохладного воздуха.
Это и правда слишком безрассудно; так Оскар обычно ездит одна, по ночам, когда слишком полна сомнений, чтобы уснуть. Такая скачка кажется ей попыткой обогнать что-то – но от чего бы она не пыталась сбежать, оно знает короткий путь лучше, чем сам беглец.
Ее Проблема у озера – ожидает их.
– Суеты всегда больше, если я хочу покататься одна, чем если я хочу поехать с вами, – говорит королева.
Она закидывает удочку – на ответ, на подсказку, разрешение или отказ. Может быть, просто признание.
– Естественно, – отвечает Оскар, тщательно контролируя тон. – Я полагаю, не нужно напоминать, что не все в стране желают доброго здоровья Вашему Величеству. Вам действительно не стоит ездить одной.
– Как будто бы я не смогу вызвать скандал, если вы со мной, – продолжает Мария-Антуанетта. Ее голос на мгновение становится ярким и беззаботным. Но когда она начинает смеяться, то ей чуть-чуть не хватает дыхания: – Разве это не забавно?
– Моя госпожа, я... – начинает Оскар.
– Не надо. Пожалуйста, не надо! – Мария-Антуанетта вновь понижает голос. – Я не вынесу еще одной лекции. Пожалуйста, просто останьтесь пока здесь со мной.
День сухой и свежий. Мария-Антуанетта осторожно садится на берегу над озером и жестом приглашает Оскар присоединиться к ней.
Между ними пространство в полфута, тонкая стена воздуха, барьер – по крайней мере, по мнению Оскар, так что она чувствует шок, когда ее королева наклоняется через это пространство и кладет голову ей на плечо. Светлые кудри, слегка растрепавшиеся во время прогулки, рассыпаются по красной куртке Оскар.
– Вы тоже намерены покинуть меня? – спрашивает королева.
Оскар закрывает глаза. Многое угрожает случиться у нее в голове.
– Нет, – наконец говорит она. – Я гвардеец Вашего Величества, и я буду исполнять свой долг.
– Это верно, – бормочет королева, – но я имела в виду... имею в виду... Вы всегда будете там, где я.
Потому что на Оскар можно положиться. Все и всегда могут положиться на нее.
– Да, – говорит она тихо.
Мария-Антуанетта протягивает к ней руку, сжимает ткань куртки над грудью, держит крепко.
– Мне хотелось столь многого в последнее время, – говоит она, и Оскар живо вспоминает о поцелуе, о приглашении станцевать еще раз. Она подозревает, что ее лицо залил румянец.
– То, чего вы желаете, – говорит она. – Вы не должны. Вы же понимаете, правда? Ни Ферзен, ни...
Я. Особенно не я, никогда не я.
– Это нечестно, – говорит Мария-Антуанетта. – Нечестно! Мне слишком одиноко.
– Это цена, – отвечает Оскар. Но все-таки нежно поглаживает волосы Антуанетты. – Идемте. Нам нужно возвращаться.
Она задается вопросом, подумала ли ее королева о том, что случится, если ее обнаружат с любовницей, и насколько далеко это может зайти. Оскар знает – этого будет достаточно, чтобы уничтожить ее как таковую и напомнить людям, что она женщина в мужской одежде, из тех, кого обычно арестовывают, защищенная сейчас авторитетом королевской семьи.
Не то чтобы она возьмет в любовники женщину. Даже не будет об этом думать.
Вот только она уже подумала, не так ли.

– Хорошая прогулка? – спрашивает Андрэ.
– Освежающая. Воздух был чудесный, – отвечает Оскар, хотя ей на самом деле хочется бросить в него чем-нибудь – но это было бы ребячеством. К счастью, он даже не знает про больное место, в которое можно ткнуть, не говоря уж о том, чтобы ударить туда.

Она лежит без сна по ночам и думает о Ее Величестве, о других путях, по которым могли бы пойти их беседы, других сценариях и возможностях, опасностях и удовольствиях. Все это было бы лишь пустой тратой времени – так зачем бы ей?..
Она определенно не чувствует ни капли сожаления – или любопытства.
К несчастью, эти разновидности самообмана работают только до определенной степени. Но ее чувство долга хорошо развито, и какие бы то ни было озарения посреди бессонной ночи по сути не имеют значения.
Есть вещи, которые она не может себе позволить, что бы она там ни думала. Становится очевидным, что королева нуждается в большей охране и защите; Оскар не может дать ей то, что, по ее мнению, она хочет, но, возможно, Оскар может справиться с тем, что ей необходимо. Именно потому, что Оскар заботится о Марии-Антуанетте, она не может позволить той уничтожить себя таким глупым образом.
Звучит, как ужасно хорошее рассуждение. Более личный страх действительно сюда не примешан.
И это очень удобно.