Ботинки не армейские, конечно – слишком высокие, хотя смотрятся круто. Весь твой явный милитари-стиль радует, несмотря на то, что опытный глаз на раз вычисляет, что это только стиль - и в первую очередь, в одежде. Благодаря качалке держишь себя в форме, но этого мало. В тебе нет той плавности и выверенности движений, которую дают реальные задания. Кто тебя обидел, девочка?
Щурюсь, разглядывая тебя за соседним столиком в кафе. Колючий ёжик невнятного серого цвета, отсутствие косметики, мрачный взгляд исподлобья.
Улыбаюсь, встаю и иду к тебе. Заметишь, нет? Три года в казарме не проходят бесследно, но мой деловой костюм и высокие каблуки могут обмануть тебя.
- Позволите? - останавливаюсь в метре от тебя. Я не хочу напугать тебя, только развлечь себя на пару часов, пока мой клиент в сауне. Ходить жарким летним днём в сауну - это издевательство над организмом, но некоторые дела делаются только так.
Смотришь хмуро, видно, как напряглись плечи и руки, поджались губы. Я почти вижу, о чём ты думаешь: я веду себя подозрительно, но на летней террасе кофейни достаточно много людей, чтобы не бояться. Киваешь. Сажусь и заказываю два кофе. Сидим молча, пока не приносят. Без стеснения забавляюсь с пенкой капучино, выедая в густой молочной шапке смайлик, и только потом замечаю, что ты даже руки на стол не положила, даже не посмотрела, что тебе принесли. Следишь неотрывно за мной.
- Что-то не так? - добавляю в голос беспокойства, чтобы ты думала, что я боюсь промашки и чувствую себя неловко.
Кажется, даже не мигаешь. Наконец-то отводишь взгляд, встаёшь, достаёшь из кармана деньги, бросаешь на стол и уходишь.
Смотрю тебе в спину. Когда скрываешься, цокаю от досады, возвращаюсь за свой столик, прихватив твою кружку, достаю газету "Обо всём" - раздел криминальных новостей, анекдоты и сканворд, остальное неинтересно. Чёртовы бизнесмены! Ругаюсь про себя скорее философски: ждать - это не противно, когда знаешь, чего.

Забыть о тебе удаётся легко. И не вспоминаю, пока не вижу тебя вновь: уже из автомобиля, в котором едет клиент. Посадить телохранителя за руль - глупость, конечно, но я жалею об этом впервые, потому что мне интересно, а надолго оторваться от дороги не могу. У тебя за спиной - гитара. Играешь? Поёшь? Облизываю губы, кажется, ты начинаешь мне нравиться. Кстати, советую не сутулиться, это выбивается из стиля.
Посоветую. При встрече.
В том, что следующую встречу я не упущу, я почему-то не сомневаюсь.

Никогда не знаешь, куда заведёт тебя работа и где отпустит. Клиент заехал в квартал развлечений и благополучно отпустил меня до завтра. Без машины. Какой молодец! Зато можно дойти до стоянки такси, спокойно перекурить, сидя на лавочке, и ехать домой.
Но именно в этот момент я замечаю тебя. Ты выходишь из бара в компании таких же девчонок, почти у всех футляры и чехлы с музыкальными инструментами. Усмехаюсь, останавливаюсь в отдалении и закуриваю. Ты мотаешь головой, откалываешься от группы и идёшь примерно в сторону таксопарка. Думаю о том, что мне везёт, иду следом, постепенно сокращая дистанцию.
Вряд ли ты меня узнаешь здесь, в мерцании огней. Ты, может, вообще меня не запомнила. Довожу расстояние между нами до полутора метров и здороваюсь, напоминаю о первой встрече. Молчишь, смотришь всё так же исподлобья, но выравниваешься, идёшь справа от меня. Не хочешь держать за спиной. Боишься?
Продолжаю говорить. Признаюсь по секрету, что меня расстроило твоё недружелюбие, говорю, что это было как минимум невежливо. Рассказываю о том, как видела тебя во второй раз. Вздрагиваешь. Неужели заметила меня тогда? Надо будет убедить клиента, что использовать телохранителя вместо шофёра - пустая трата денег.
Я всё говорю и говорю, когда доходим до стоянки. Ты встаёшь напротив меня и жестом просишь замолчать. Роешься в кармашке чехла, протягиваешь мне какую-то бумажку. Это проходка на концерт группы "Мёртвый лес", и я понимаю, что это - твоя группа. Кажется, теряю дар речи, прокашливаюсь, бормочу, что не знаю, смогу ли, что рабочий день не нормирован. А когда склоняю голову, чтобы прикурить, ты исчезаешь. Хорошие ботинки, не шумят даже по асфальту.

В день концерта нервничаю с самого утра. Клиент планирует дела на вечер, и я проклинаю его за нелогичность. То днём - в сауну, то вечером - в офис. Деловой квартал далеко от нужного мне, кусаю губы... Нет, конечно, не кусаю, я должна выглядеть хорошо, многие принимают меня за помощника, и это на руку клиенту.
Встреча срывается как раз вовремя - я успеваю доехать до нашего офиса и расписаться под суммой еженедельной зарплаты. Приезжаю почти к началу, с трудом прохожу фейсконтроль - амбал на входе не понимает, что такой представительной и взрослой мне делать на концерте подростковой группы... Насчёт подростковой - это он загнул, конечно, тебе не меньше двадцати. Да и я не такая уж взрослая, всего двадцать шесть - по мне не скажешь, правда?
Проталкиваясь к сцене, слышу великолепное соло баса, каждая нотка ложится бальзамом на гудящие мышцы. Я уже не жалею, что приехала, осталось закурить и увидеть музыкантов.
На басе - ты. Как я могла не угадать? Ты не могла быть на барабанах, не могла быть на какой-либо другой гитаре и петь, как я выясняю минутой позже, не могла.
- Позвольте представить нашего басиста, - весело вещает вокалистка, благо, теперь очевидно, кто есть кто, - Безмолвную Крис! К сожалению, она не может сама рассказать о себе, но она написала мне, что говорить.
С этими словами в руках у вокалистки появляется мятый листок, и она начинает зачитывать твою биографию – самое скучное, на мой взгляд, что есть в тебе. Родилась, жила, училась. А тебе, оказывается, двадцать три. Ты замечаешь меня, и всё время твоей презентации смотришь прямо мне в глаза. В них вызов, но… Девочка, я видела вызов в глазах сильных людей, он горит ровным огнём, а твой переливается отчаянием. Но когда начинаешь играть, всё проходит. Я с удивлением вижу чёткость и выверенность движений, чувствую силу и опасность. Да, отражение своей опасности ты увидела во мне в кафе, поэтому сбежала. Я права? Ты расскажешь мне об этом?
Сейчас это не важно. Я слушаю группу, а слышу только твою партию. Я смотрю на тебя и остро завидую: ты можешь явить свою силу другим так, через музыку, через ритм. Мне знаком только ритм ударов, ритм дыхания на тренировках, ритм автоматной очереди, ритм марша, дерущего глотки каждого солдата.
Дожидаюсь последнего звука твоего баса и спешно покидаю клуб.
На улице холодно, и меня моментально бросает в дрожь. Выкуриваю подряд две или три сигареты, успокаиваюсь и согреваюсь. Не ухожу, мне нужно увидеть тебя. Даже если ты не остановишься, ты должна знать, что я не сбежала.
Ты останавливаешься. Прощаешься с группой, смотришь на меня и проходишь мимо, приглашая идти за тобой.
Мы доходим до стоянки такси, садимся на скамейку, ты просишь сигарету. Молча курим, глядя перед собой. Потом вопросительно смотришь на меня.
- У тебя идеальный слух, да? Я видела, как ты морщилась, когда кто-нибудь лажал.
Киваешь. Выдыхаю дым последней затяжки, прежде чем сказать:
- Я понимаю язык жестов.
Молчишь. Потом медленно разворачиваешься ко мне всем телом. Пальцы с трудом складываются в слова, будто последнее время они говорили только через струны.
"Мне трудно".
Киваю и отвожу взгляд. Прикуриваю себе и ей, она благодарно кивает и продолжает.
"Я давно ни с кем не говорила. Откуда ты знаешь язык жестов?"
В нашей части был боевой офицер, который после контузии не мог говорить. Уйти из армии он тоже не смог, остался штатным и учил новобранцев военной истории. Буквально на пальцах. Как тут можно было не выучить?
- Пришлось, - говорю. - Не важно.
Киваешь, опять молчишь. Будто больше ничего не интересует.
И - кажется, впервые - я не знаю, что говорить. Вне сцены ты кажешься такой беззащитной... какой чувствую себя я, слушая твою игру.
Мне впервые захотелось защищать кого-то по своей воле. Не потому, что у меня это получалось, а учиться не было ни денег, ни желания, не потому, что мне за это платят.
Мы просидели так до рассвета, а потом я всё-таки спросила разрешения прийти на следующее выступление. Она записала мой телефон, и мы разъехались по домам.

В моей жизни всё будто бы встало на свои места. Крис была моим отражением, от и до. Насколько хмурой она была снаружи, настолько светлой была моя улыбка, насколько сдержанно держалась она с другими, настолько дружелюбной и открытой была я, насколько калёной я была изнутри, настолько же она - ранимой. Я не видела для себя другого пути, кроме как быть с ней, но как ей понять это?
Мы часто виделись на концертах, а после сидели где-нибудь и разговаривали всю ночь. Я упорно скрывала своё прошлое, она - своё личное.
Мы часто говорили о музыке, и однажды я призналась, что слышу только её, и что её бас обезоруживает меня. Она мне не поверила, но ей явно было приятно.
Я не помню, почему я впервые взяла её за руку, но я хорошо помню, что она не отстранилась и сжала руку в ответ.
На Рождество я впервые обняла её, а в новогоднюю ночь она согласилась зайти ко мне домой...
Утром первого января мы проснулись рядом. Мне на какой-то миг показалось, что мы вместе уже много лет, но всё ещё было впереди.

Это случилось в конце февраля. Я изрядно задержалась, но пообещала, что встречу её после выступления. Знаете, бывают дни, самые обычные дни, в которые не происходит ничего особенного, но с самого утра гложет тревога и пресловутое "дурное предчувствие". Когда такси попало в аварию, мне хотелось разбить нос подрезавшему нас водителю и с особой жестокостью переломать конечности, а ещё сильнее хотелось бежать к тебе. Я всё-таки поймала ещё одну машину и до нужного бара доехала в рекордно короткое время!
Но я опоздала. Когда я увидела тебя, окружённую какими-то парнями, то один из них уже замахивался для удара и, судя по всему, не для первого. Я не скажу, сколько их было, но только благодаря чуду я смогла сдержаться и превратить смертельные удары в оглушающие. Крови было мало - я не била по лицу, но когда я схватила руку Крис, чтобы утащить её прочь, она отшатнулась. Кажется, у неё был шок. Я надеялась на это тогда.
Опыт подсказывал верное, и я почти силой увела её оттуда, привезла к себе, отправила в душ. Там она успокоилась и пришла в себя. Настолько, что выйдя из ванной, сказала мне: «Ты чудовище». Я ждала, что она сейчас уйдёт, но она прошла на кухню, достала из шкафчика мартини, налила себе и выпила залпом. Потом уверенно убрала бутылку на место и прошла в гостиную.
Мы сели друг напротив друга, и она начала допрос.
«Что ещё ты скрывала от меня?»
И я рассказала ей про всё: про армию, про контуженного офицера, про боевые операции, про то, что я не офисный работник, как можно было подумать, а телохранитель. Уж лучше так, лучше допрос. Больше всего я боялась, что она уйдёт и не захочет меня видеть.
Под конец моего рассказа Крис засмеялась. Если бы она могла, стены сотрясались бы от этого смеха, но не прозвучало ни звука, и от этого становилось жутко.
Отсмеявшись, она посмотрела на меня почти с ненавистью и стала говорить. Я с трудом разбирала слова – она торопилась, волновалась, и пальцы плохо слушались её. Она говорила про то, что завидует мне, что у меня есть всё, о чём она мечтала – начиная от голоса и заканчивая военной выправкой.
Когда она остановилась, я сказала только, что люблю её. Кажется, она послала меня к чёрту и собралась уходить. Я не дала ей открыть дверь.
- Только не сейчас. Я не позволю тебе уйти среди ночи! Не для того я тебя спасала! – я стояла, прижимаясь к гитаре у неё за спиной, дышала в шею и с трудом сдерживала себя, чтобы не обнять, не поцеловать. – Утром. Если захочешь уйти, уйдёшь утром, но до тех пор позволь защищать тебя.
Она осталась, но потребовала, чтобы я постелила ей отдельно. Мы легли, но, кажется, обе не сомкнули глаз и только притворялись спящими. Крис думала и решала что-то для себя, а я просто ждала рассвета и её решения, прислушивалась к каждому звуку. Вздрогнула, когда она встала с дивана, и плотнее закрыла глаза. Вот, ещё немного, она оденется и уйдёт.
Тихие шаги послышались совсем рядом, потом она рыбкой скользнула под одеяло и прижалась ко мне. Пришлось открыть глаза, чтобы убедиться, что я на самом деле не сплю.
- Замёрзла? – шепчу. Киваешь, устраиваешь голову на моём плече, обнимаешь.
- Ты не уйдёшь? – Мотаешь головой, прячешь улыбку, рисуешь на коже под ключицами «не хочу».
- Тогда я тебя никуда не отпущу, ладно? Никогда больше.
Киваешь, смущаешься и хихикаешь, щекоча шею.

С каждым днём она всё больше верила, что это всё – правда. Раскрывалась, как цветок, не отказалась от своего милитари, но теперь он шёл ей больше.
Только спустя год она наконец-то призналась, что тоже любит меня, а следы на коже, проступившие к утру, недвусмысленно предупреждали, что это – навсегда.