За стенами домика царила тишина, какая бывает только во время снегопада. Где-то бродило неугомонное горное эхо, но — вдали, неясно, заблудившись в бело-сером, словно выписанном разведенной тушью, ландшафте. Домик, приютившийся у берега горной речки, и сам казался нарисованным: не скрипнет дверь, не покажется за полупрозрачной бумагой сёдзи человеческая тень, не пробежит по снегу верный пес... И все же там, за хрупкими стенами, теплилась жизнь — столь же хрупкая и незаметная, словно слившаяся с окружающим миром.
— Мы будто встретились случайно, — негромко проговорила Хотару, перебирая волосы Минору. — Словно мы — путники, которых снегопад застал в гостинице, которые, едва он окончится, разойдутся снова, чтобы никогда не встречаться. Как странно: раньше мне хотелось убежать при первом же удобном случае, а теперь...
Минору мрачно посмотрела в потолок.
— Эта неопределенность не может длиться вечно; рано или поздно придет приказ, как с тобой поступить. Ведь прошло уже полтора месяца с тех пор, как тебя взяли в плен и поручили моей охране, и тропинки, когда-то пламеневшие от листьев, засыпало снегом, еще немного — и будет совсем не проехать сюда. Может, на это и рассчитывал Нагатоси-доно, может быть, мне придется остаться здесь до весны, а может, меня заменят кем-то. А может, просто прикажут тебя убить за ненадобностью.
Хотару торопливо выпустила темные пряди, чтобы, сжав пальцы, не дернуть их ненароком. Слово «убить», тяжелое, словно меч, давно уже тяготило ее душу. Впрочем, если в разгоревшейся войне победит хан Акаи, семью главы хана Аои все равно истребят, будь они в плену или на свободе...
— Мне все равно, вероятней всего, уготована гибель, — прервала молчание Хотару. — Ты ведь не спрашивала, кого охраняешь?
— Слишком многое было понятно без слов. Простую крестьянку или дочку бедного самурая не отдали бы в заложницы, да и выглядишь ты иначе. Изящные манеры, приятная речь, проницательный ум, кожа, словно жемчуг... — Акаи Минору провела ладонью по плечу Хотару, показавшемуся ей невозможно тонким.
— Я дочь главы хана Аои, Аои Сигэнари-доно... от его наложницы О-Товы. Его законная супруга, О-Миэ-сама, долгое время не зачинала, и потому отец взял себе наложницу. Он любит О-Миэ-саму, и в ребенке, который должен был у нее родиться этой зимой, заранее души не чает, хотя за пределами замка строжайше запрещено говорить о будущем наследнике. Меня растили в надежде выгодно отдать замуж, но теперь, когда О-Миэ-сама понесла, я больше не нужна. Гадатель говорил, у нее родится мальчик — будущий самурай, глава хана, надежда и опора стареющего Сигэнари-доно. Отдавая меня в заложницы, глава хана знал, что это не свяжет его никакими обязательствами...
Минору помолчала, словно обдумывая услышанное, посмотрела на Хотару долгим взглядом. «Действительно, какая же хрупкая красота... такими, красивыми и грустными, рисуют драматических героинь, которые совершают синдзю. Дочь главы хана — но по сути незаконная, заложница во время разгоревшейся усобицы — но по сути ненужная, моя, Акаи Минору, любовь — но обреченная погибнуть от голода и холода, когда о домике в горах забудут. Неужели в этом мире все действительно несовершенно, все так преходяще, так непрочно? Еще недавно я считала охрану Хотару легким и почти веселым делом и жаловалась только на ее холодность и задумчивость, еще недавно думала, что через неделю-другую пришлют менее высокопоставленного охранника, а то и вовсе перевезут девушку в замок — думала об этом так легко и беззаботно... А теперь все, о чем я думаю — это то, что про нас забыли, что мы не нужны ни клану Аои, ни клану Акаи. В самом деле, что за польза Нагатоси-доно от взбалмошной девчонки, которая не хочет выходить замуж и только и думает, что о сражениях, мечах и конях? Куда проще поразить две цели сразу — припрятать ненужную пока заложницу и избавиться от не в меру бойкой и способной приемной дочери, уже сейчас справляющейся с его самураями...»
Снаружи послышался шорох, и девушка напряглась, как будто кто-то мог услышать ее мысли. Нет, кажется, показалось... вроде бы только снег сполз с крыши домика.
— Человек, который приказал тебя здесь запереть и охранять — мой приемный отец, Акаи Нагатоси, старший вассал хана, — выговорила наконец Минору: имя отца липло к губам неприятным осадком. — Он обставил это как проверку для меня, но я в это не верю. Скорей всего, нас здесь просто бросят. Выбраться до весны отсюда нельзя, единственная известная тропка сейчас наверняка завалена снегом и льдом, и без пищи мы быстро погибнем.
— Единственная известная? — переспросила Хотару: в ее глазах снова блеснул тот огонек, что видела Минору осенью, когда только-только прибывшая пленница осматривала окрестности, видимо, определяя, легко ли отсюда бежать.
— Есть еще одна, которую я разведала неподалеку. Опасная и узкая тропа, но все же ведущая на перевал, а оттуда — уже на равнину, во владения хана Мидори...
Шорох за дверью повторился. Минору, приложив палец к губам, выскользнула из-под одеяла, накинула кимоно, взяла с подставки меч и прокралась к двери. Шорох не исчез — он стал тише, но чаще, как будто со всех сторон подступало что-то неведомое. И в тот миг, когда Акаи Минору приоткрыла дверь и выглянула наружу, в этом шорохе Хотару уловила зловещий свист...
— Назад! — не помня себя, закричала она. Акаи отскочила в сторону и захлопнула дверь, в которую долей мгновения позже вонзилась длинная стрела и загудела, застряв в дереве. Минору выругалась вполголоса, откладывая меч и торопливо завязывая кимоно, нашаривая в полутьме хакама:
— Решили не оставлять на произвол голода и зверья — сами пришли добить, ссссволочи... Чувствуешь, дымом тянет? Подожгут дом и выкурят нас наружу, а там расстреляют. Если попытаемся бежать — погонятся и все равно убьют. Видимо, кто-то про нас с тобой узнал и решил, что, раз мы заодно, туда нам и дорога...
Хотару, уже успевшая одеться, не тратя лишних слов, скользнула к двери и протянула Минору ее лук:
— Прицелиться успеешь, пока дверь открою?
— Постар... — Минору оборвала неуверенное слово, не успев даже удивиться тому, откуда у Аои такая смелость, такое по-военному четкое видение происходящего. — Успею.
Стрел у Акаи Минору было немного, но стреляла она быстро и точно. О том, чтобы перебить всех нападавших, речи не было, но, по крайней мере, те, потеряв пятерых человек, стали осторожнее и перестали пускать зажигательные стрелы — впрочем, домик и так уже горел вовсю. Хрустели и рушились деревянные балки, темнела и рассыпалась пеплом бумага, огонь диким зверем крался по полу к девушкам.
— Бежать надо, — дернула Хотару подругу за рукав. — Той тайной тропой, о которой ты говорила, иначе сгорим!
— Еще добраться бы до нее! — рыкнула Минору, прилаживая последнюю стрелу на тетиву. — С них станется за нами побежать. Славные воины клана Акаи, тэнгу их задери... Есть еще один способ, но я тебе его даже предлагать не буду, лучше гореть, чем собственноручно тебя на смерть выгнать.
— Притвориться мертвыми? — спросила Хотару так спокойно, что Минору вздрогнула. — Чтобы они уверились, будто убили нас?
Акаи кивнула. Это было опасно, чересчур опасно — просто выскочить наружу и в нужный момент упасть на снег, притворившись убитыми: никто не скажет с уверенностью, не спустятся ли враги проверить, не будут ли пытаться добить. Впрочем, если спустятся, можно будет попробовать достать кого-нибудь мечом и хотя бы погибнуть не в одиночестве. Еще летом она поступила бы так без раздумий, силой духа Минору не уступала самураям. Но теперь она не могла предложить Хотару то же самое, просто не могла.
— Ты беги, а я... — начала было она, но Аои уже выбежала из домика, объятого пламенем. На миг ее темный силуэт ярко очертился в сполохах пламени и клубах дыма, а затем свистнула очередная стрела, и девушка зарылась лицом в снег. Минору сбила этого лучника своей последней стрелой и тоже бросилась наружу. Как только мимо нее свистнул рассекаемый воздух, она перегнулась пополам давно известным, не раз виденным движением подстреленного человека и растянулась, чувствуя, как огонь царапает ноги, как сердце бешено колотится в горле, как с глухим звуком втыкаются в сугробы рядом, у самой головы, стрелы родного хана... Кажется, она даже о чем-то молилась, про себя, молча, стиснув зубы, чтобы ни шепотом, ни стоном не выдать своей жизни. Ей очень хотелось взглянуть на Хотару, позвать ее, убедиться, что та цела, что из ее кимоно цвета чая не торчит белоперая, как снег, стрела, но ничего этого было нельзя, и тянулась, тянулась ужасающая бесконечность неизвестности...
То, что воины ушли, Минору поняла каким-то чутьем. Осторожно, медленно она повернула голову, огляделась — никого на окрестных скалах. Так же медленно, считая удары сердца и выверяя дыхание, Акаи поднялась. Хотару лежала рядом и была, судя по всему, невредима.
— Хотару? — негромко позвала девушка. — Хотару, поднимайся!
Аои шелохнулась и медленно села, стирая снег с бледных щек. Минору поймала себя на совершенно неподходящей сейчас мысли — что, даже если после обморожения на этом лице останутся шрамы, это не убавит Хотару красоты.
— Ты цела? — спросила Минору.
— Словно заново родилась, — отозвалась Хотару, глядя на нее неподвижным взглядом. Акаи подняла ее с земли и притянула к себе, гладя по плечам. Это пустяки, знала она, это просто испуг и он пройдет. И обмороженная кожа заживет, и обожженные ступни самой Акаи Минору — тоже, и на границе с землями хана Мидори есть труднодоступное лесистое ущелье, куда не доберутся ни жестокость клана Аои, ни коварство клана Акаи. И пусть до этого ущелья неделя пути — это ничто по сравнению с полутора месяцами ожидания, неизвестности и робкой близости.
Там, у границы, их ждет мир и весна...