Выходя, Розамунд с размаху захлопнула дверь, выместив на несчастных петлях накопившееся недовольство.
- Безмозглый осел! – Ворчала она, поминая оставленного храпеть на лавке мужа, - пьяная скотина!
Зло топнув ногой на подбежавшего пса, что, отскочив в сторону, предостерегающе зарычал, женщина подхватила латаную корзину и вышла со двора.
- Гнилая рухлядь! Ничем не отличается от своего блохастого зверья: только жрать подавай да спать не мешай! - Хмурясь, Розамунд неспешно побрела по дороге к лесу.
Недальновидный муж пропил те несколько медяков, которые она надеялась потратить на еду, и теперь ничего не оставалось, кроме, как рыскать под пнями в поисках грибов и кореньев.
Вот уже десять лет, как Розамунд и Шульц были женаты. Ее муж, даром, что слыл в народе весельчаком-трубадуром, на поверке оказался угрюмым и молчаливым человеком, от которого, помимо укоров за подгоревший ужин, порой нельзя было добиться ничего. Впрочем, и сама Розамунд теперь вовсе не походила на королевскую дочь. Непривычные заботы быстро заставили ее расстаться с девичьей легкомысленностью. Хотя молодая женщина по-прежнему была весьма привлекательной, ее руки огрубели, волос потемнел, а на лбу появились еле заметные морщины. Ведь ей так часто приходилось хмуриться в раздумьи, где бы достать денег на еду да ремонт крыши, чтобы во время дождя на полу хижины не разливались целые болота.
Туман иллюзий рассеялся в первый же год, когда оказалось, что жевать черствую корку, сидя на земле у телеги и вдыхая запахи ослиного навоза, не совсем то же самое, что, отведав изысканный ужин, принесенный из королевской кухни, утонуть в белоснежных перинах своего ложа.
Впервые, когда Розамунд сказала Шульцу, что не готова к такой жизни, тот безразлично пожал плечами, молвив:
- Ну и проваливай на все четыре стороны!
Последние же чаяния разбились вдребезги, когда муж обозвал ее наивной дурой: он, дескать, надеялся, что любящий король-отец вернет дочь и сделает его, трубадура, своим приближенным. Король вместо этого письменно отказался от законного чада и назвал наследником молодого герцога, с коим был связан весьма неоднозначной дружбой.
Вскоре после побега издох осел Шульца, которого тот, видать, любил много больше, чем свою молодую жену. Потеряв возможность переезжать с места на место, супруги вынуждены были искать себе жилище.
Поселились муж с женой в заброшенной полуразвалившейся хижине на окраине небольшой деревушки. Розамунд научилась как-никак сносно варить да хозяйничать и наверное свыклась бы со своим положением, если бы не чувствовала полную апатию со стороны Шульца, который все чаще вовсе забывал вернуться домой, а если уж и возвращался, то был либо пьян, либо мрачен и нелюдим.
С грустью и раздражением раздумывая обо всем этом, Розамунд приподняла заплатанную юбку, переступила через поваленное дерево и пошла по тропинке ведущей вглубь леса. Благо, начало осени выдалось довольно солнечное и щедрое: грибов и ягод было вдоволь.
Занятая своими мыслями, молодая женщина забралась довольно далеко и опомнилась лишь тогда, когда осознала, что заблудилась.
- Великолепно, - пробормотала она, - не хватает лишь дикого зверя или дьявола, чтобы прибрал меня к рукам. Впрочем, Шульц наверняка не будет очень уж расстроен, если вообще заметит мое отсутствие.
Раздвигая ветви и осторожно ступая, Розамунд шла до тех пор, пока не разглядела между деревьями невысокую каменную избу. Выглядело строение ужасно неухоженным, но явно не пустовало, поскольку на покосившейся ограде, весела чья-то латаная рубаха, а рядом валялись изношенные сапоги. В начале, решив, что в избе обитает лесничий, Розамунд хотела подойти и попросить помочь ей найти дорогу в деревню, но тут из распахнувшейся двери вывалились на порог двое совершенно пьяных мужиков. По грязной ругани и теме разговора, женщина догадалась, что перед ней ни кто иной, как лесные головорезы. Недолго думая, Розамунд решила скорее уйти отсюда подобру-поздорову, но стоило ей сделать шаг, как под ногой затрещала сухая ветка, привлекая внимание разбойников. Свистя и хохоча, мужики без труда настигли попытавшуюся убежать женщину. Подхватив ее, визжащую, под руки поволокли в избу.
- Гляди, Эрфарен*, какая пташка залетела в нашу берлогу! – Крикнул один из них с порога.
Умирая от страха, Розамунд уставилась туда, где около разожженного очага сидел огромных размеров детина с весьма недоброжелательным выражением на лоснящейся от пота физиономии.
- Не согласитесь ли скрасить наш унылый вечер, любезная фрау? – Дыхнул перегаром в лицо Розамунд другой бандит.
Веселясь сей шутке, оба громко захохотали. Здоровяк же, оглядев гостью, пробасил:
- Поглядим, что Брунгильда на это скажет, когда возвратится. А пока оставьте бабу тут да идите, куда собирались!
- Что-то расхотелось уходить, - долговязый разбойник, который удерживал Розамунд за правую руку, вдруг с силой стиснул ладонью юбку чуть ниже ее талии, отчего молодая женщина взвизгнула. Тут ее возмущение превозмогло страх, и она, развернувшись, влепила обидчику пощечину. Бандит сперва опешил, но, распалённый хохотом своих соратников, чертыхаясь, хотел было ударить в ответ, однако взвыл от боли, чувствуя, как захрустело запястье в могучей руке подоспевшего здоровяка:
- У тебя со слухом плохо, Тёльпель*?! – Прогремел тот, - я сказал: оставь ее и проваливай!
- Так, так. Веселиться без меня вздумали?! – Все четверо повернулись на голос, что донесся со стороны дверей.
В избу тяжелым шагом вошла высокая, крупная женщина, увидев которую разбойники, включая толстяка, как-то попритихли. Сбросив с плеча убитую дикую свинью, видимо охотничий трофей, и прислонив ружье к стене, она оглядела всю честную компанию:
- У нас сегодня гости. Очень мило! – Сказала она, остановив свой взгляд на Розамунд и криво улыбнувшись.
Сделав шаг к молодой женщине, Брунгильда наклонилась к самому лицу пленницы, будто присматриваясь. Неожиданно в ее глазах отразилось недоумение, сменившееся затем явной насмешкой. Разбойница громко захохотала:
- Черт меня дери! Это же ее высочество собственной персоной!
Услышав такое, бандиты вновь поглядели на свою невольницу, желая убедиться в правоте только что сказанных слов.
- И верно, - заговорил тот из них, чей голос сильно напоминал Розамунд козлиное блеяние, - тем лучше! Попросим за нее приличный выкуп да заживем, наконец, как следует!
- Ты всегда был идиотом, Хасенфусс*! – Оборвала его Брунгильда, - разуй глаза, она не богаче нищенки! Ничем не сможет быть полезной, - женщина злорадно оскалилась, отчего у Розамунд по спине побежали мурашки, - разве, насадить ее на вертел да зажарить к ужину. Впрочем, это мы всегда успеем сделать.
Атаманша перевела взгляд на двоих своих сподручных, с которыми Розамунд познакомилась в первую очередь:
- Я же велела вам отправляться в город! – Недолго думая, она вытолкала обоих за дверь, - и чтобы духу вашего здесь не было!
Грохнув дверью, разбойница молча подошла к туше убитого животного, подняв ее, переложила на стол, вспорола ножом брюхо, принялась потрошить. Толстый бандит, которого звали Эрфареном, вернулся на свое место около очага. Создалось впечатление, что о Розамунд позабыли, чему она, все еще еле дыша от страха, могла только радоваться. Молодая женщина, стараясь быть тише мыши, прислонилась к черной от сажи и грязи стене. Она наблюдала за странными обитателями этого дома и с трепетом пыталась предугадать, чем закончится для нее это приключение.
Брунгильда, ловко орудуя ножом, содрала сo зверя шкуру. Розамунд, глядя на это, удивлялась, ее мощи и несхожести со слабым полом рода человеческого. Действительно, женщиной назвать разбойницу было трудновато: ее широкое некрасивое лицо сохраняло воинственное и грубое выражение, крупные сильные руки были явно привычны к соприкосновению с оружием; одета атаманша была в мужскую весьма потрепанную одежду. Лишь неожиданно аккуратно стянутые в хвост куском ткани длинные волосы и обширная грудь выдавали в ней женщину.
Разделив тушу на куски, Брунгильда приказала здоровяку принести воды, а когда тот вернулся, неся с собой щербатое деревянное ведро, поглядела исподлобья на Розамунд:
- Давай, приберись здесь.
Секундное замешательство молодой женщины, которая, даже спустя годы, прожитые в нищете, не терпела приказного тона, заставило хозяйку злобно нахмуриться. Атаманша подошла быстрым шагом:
- Не будешь делать то, что тебе сказано, раздавлю как блоху! – Прошипела она Розамунд в лицо и, схватив за запястье, толкнула к столу с такой силой, что пленница налетела на него животом и едва не свалилась на пол, вовремя удержавшись.
Чуть не плача от ужаса и боли, Розамунд подчинилась. Разбойница удовлетворенно хмыкнула, подозвав здоровяка, нагрузила его разделанным мясом, а когда он удалился, дабы отправить будущий ужин в котелок, уселась на лавку напротив молодой женщины, стащила сапоги, обнажив грязные ноги.
- А что же ты делала в лесу-то? - Спросила она, обращаясь к Розамунд и сменив, наконец, гнев на милость.
Та, все еще ощущая на своем запястья хватку атаманши, превозмогла в себе сильное желание пропустить вопрос мимо ушей:
- За грибами вышла и заблудилась, - сказала она тихо.
Брунгильда усмехнулась:
- Вот оно как? Муженёк-то твой, поди, недоходный оказался?
- Недоходный, - отозвалась Розамунд, в душе молясь, чтобы хозяйка не потребовала отчета о ее личной жизни, несостоятельность которой бывшая принцесса воспринимала очень болезненно.
- Плохо твое дело, - атаманша потянулась, почесала живот.
Она достала из кармана трубку, закурила, не обращая внимания на то, что едкий дым заставил молодую женщину кашлять:
- Ни мужа удалого, ни копейки в кармане. Даром, что королевского рода. То ли дело мы - разбойничье племя! Ни кола, ни двора и терять нечего, кроме паршивой жизни, что не ценится ни на грош.
Она поднялась, подошла к Розамунд, наклонилась, упираясь локтями о столешницу:
- А что? Оставайся с нами, м-м? Чего тебе среди честного люда искать-то? - Улыбнулась во весь рот, - хозяйничать тут будешь, шмотки наши стирать да штопать?
Молодая женщина поглядела на собеседницу, плохо скрывая свое отвращение и презрение. Брунгильда хмыкнула:
- А то ведь живою мы тебя все равно отсюда не выпустим, - она удержала ладонью подбородок Розамунд, - жаль, такая красота сгинет, - и снова захохотала.
Весь тот вечер пленница была ни жива, ни мертва, боясь даже пошевелиться лишний раз. Она сидела в углу, наблюдая, как разбойники трапезничали, хохоча и бранясь, бросая обглоданные кости прямо на пол. Вернувшиеся с полными карманами денег, которые атаманша разделила поровну между всеми, двое забулдыг стали, было, приставать к Розамунд, пытаясь усадить ее на колени да пощупать за интересные места, но Брунгильда весьма резкими словами приказала оставить женщину в покое.
Розамунд ни на минуту не сомневалась, что ее принудят наводить порядок после ужина, но она ошиблась: хозяйка скорехонько распределила это занятие между здоровяком и долговязым, а на возмущенные возгласы пригрозила обоим аркебузой, с которой не расставалась, всегда нося ее за поясом.
Разбойница достала рукой из котла кусок чуть пригоревшего мяса, подошла к невольнице, ткнула им ей в лицо:
- Ешь!
Сама вернулась на место и пронаблюдала за там, чтобы Розамунд подчинилась. А та, поскольку не видывала мяса вот уже несколько месяцев, только рада была.
- Спать со мной будешь, - объявила Брунгильда пленнице, которая и на сей раз решила не перечить, понимая, что лучшей альтернативы у нее все равно нет. Она последовала за хозяйкой в одну из комнат, где по стенам были развешаны звериные шкуры, а кроватью, покрытой также меховым "покрывалом", служили скрученные грубой веревкой и сложенные рядом охапки сена.
- Конечно не царские хоромы, - усмехнулась разбойница, разжигая свечу, - но уж, чем богаты, тем и рады.
Она поглядела на Розамунд, напряженную, словно загнанная лань: молодая женщина все время ждала подвоха и предугадывала, что еще мгновение и атаманша пырнет ее ножом так же легко, как сделала это со съеденной теперь уже свиньей.
- Боишься? – Усмехнулась Брунгильда, - правильно делаешь!
Подойдя ближе, она кончиками пальцев смахнула с плеча Розамунд выбившийся из растрепанной прически локон. Молодая женщина почувствовала слабый запах костра и жареного мяса, исходящий от ее ладони.
– А ты красивая, - одобрительно хмыкнула атаманша, - небось, нет отбоя от ухажеров, м-м?
Она, ухмыляясь, вытащила из чехла на поясе нож, медленно, еле касаясь, с наслаждением от ужаса пленницы, провела лезвием по коже вдоль скулы и вниз по шее. Резко, так, что Розамунд вскрикнула, разрезала завязки, стягивающие ворот сорочки. Из крохотного пореза чуть ниже ключицы выступила кровь. Заметив это, Брунгильда, грубо удерживая молодую женщину, припала к ранке губами. Перепуганную до смерти Розамунд сотрясала крупная дрожь, она со всех сил уперлась руками в плечи разбойницы, стараясь оттолкнуть, но эти усилия были ничтожны по сравнению с бычьей силой атаманши, которую попытки вырваться только подхлестнули:
- Будешь дергаться, - прошипела она в шею пленнице, - пущу кишки.
Одним движением Брунгильда рассекла шнурок, который стягивал корсет сарафана Розамунд, ощупала талию, сжала ладонью грудь.
Когда атаманша швырнула молодую женщину на ложе, той подумалось, что лучше бы разбойники расправились с нею сразу, настолько сильным было унижение и болезненным - сковавший страх. Рассчитывать на то, что одичавшая злодейка смилуется или внезапно случившееся чудо приведет помощь, было бесполезно. Однако, вопреки самым ужасным ожиданиям Розамунд, Брунгильда не спешила. Она оглядела свою невольницу насмешливым взглядом:
- Бедняжка, не привыкла, видать, к таким приемам? А ты уразумей, постарайся: ведь не часто к нам на огонек захаживают такие гостьи. Особенно по доброй воле, - она хищно оскалилась:
- Да не трясись ты, как осиновый лист. Коли умницей будешь, плохо тебе не сделаю.
Усевшись рядом, разбойница с неожиданной нежностью провела рукой от груди Розамунд к животу, зацепив двумя пальцами край сорочки, потянула ткань вверх, обнажив покрывшуюся мурашками кожу. Молодая женщина боялась пошевелиться, дрожа от каждого прикосновения: Брунгильда склонилась, поцеловала ее живот, затем, оттянув юбку, протиснула ладонь между судорожно сжатых бедер. Розамунд, готовая плакать от досады и поругания, попыталась прикрыться руками, но атаманша с легкостью, удержала ее запястья. Пальцы разбойницы, проскользнув между ногами, затронули там весьма чувствительную точку, отчего Розамунд громко ахнула.
- Чего трепыхаешься? - Проговорила Брунгильда, - тебе-то, вроде, не впервой.
Она гладила кончиками пальцев нежную влажную кожу, улавливала еле слышные вздохи женщины, которая, вопреки своим порывам, заметно расслабилась. Тогда атаманша быстро стащила с пленницы мешающий сарафан и прочую одежду. Приложив на этот раз намного меньше усилий, она побудила Розамунд открыться, обхватила ее бедро рукой и, наклонившись, коснулась чуткого места языком, заставляя невольницу застонать в голос.
Вскоре горячий язык снова сменили пальцы. Брунгильда приподнялась на локте, чтобы видеть, как ведет себя Розамунд, которая вновь невольно сжала бедра от внезапного вторжения. Не обращая внимания на, казалось, жалобные стоны, разбойница продолжала свои действия, напротив стараясь проникнуть глубже. Она поворачивала ладонь, заставляя молодую женщину вздрагивать и лихорадочно хватать ртом воздух.
И вот, прикусив губу, Розамунд напряглась, выгнула спину, сжав пальцами лоснящийся мех покрывала.
Атаманша поднялась, подобрав с пола брошенную одежду, вытерла руку, бросила платье пленнице, что поспешила прикрыться им.
- Двигайся, - буркнула Брунгильда, ложась рядом.
Еще трепеща всем телом после случившегося, Розамунд прижалась к стене. Разбойница повернулась на бок и вскоре захрапела.
Сколько времени пришлось прожить вместе с разбойничьей шайкой, молодая женщина сказать не могла. Целыми днями ей приходилось выполнять требования грубой хозяйки, которых, к слову сказать, было хоть и не мало, но не больше, чем у остальных подопечных атаманши. Временами, особенно за обедом, когда хмурый Эрфарен ставил на стол обугленный котел с зазывно пахнущим варевом из мяса, добытого Брунгильдой на охоте, предательские мысли посещали Розамунд. Ведь живя с собственным мужем, она мяса почти не видывала и иногда ложилась спать, чувствуя, как сводит желудок от голода. А еще, спустя некоторое время, молодая женщина заметила за собой странную особенность с нетерпением ждать вечера. Хозяйка этого дома так и не соблаговолила оделить Розамунд собственной кроватью и укладывала ее спать подле себя. Ночи, когда гостье позволялось уснуть сразу, выдавались отнюдь не часто. Здесь молодая женщина также не раз помянула Шульца, который мог не вспомнить о том, что жене нужна ласка, на протяжении целого месяца. Особенно приятно было Розамунд пригреться у разбойницы под боком, слушая, как за окном тарабанит дождь или воет холодный ветер. Брунгильда, довольно ухмыляясь, говорила в такие моменты:
- Нравится? Притерпелась, погляжу. Не боишься больше?
Конечно, Розамунд все еще побаивалась властной хозяйки, отмечая, однако, что та стала много ласковее с ней. Скорее всего, покорность молодой женщины сделала здесь свое дело.
Могло ли так продолжаться долго? Розамунд хотелось, чтобы больше ничего не менялось. За свою жизнь ей пришлось свыкнуться со столькими вещами! Она только жалела, что не могла счесть прошедшие десять лет, проведенных с Шульцом, неприятным сном.
Так думала молодая женщина почти каждый вечер, засыпая в объятьях опасной разбойницы, странно ощущая себя в большей безопасности рядом с ней, нежели за стенами королевского замка.


* (перевод с немецкого): Эрфарен – бывалый; Тёльпель – балбес; Хасенфусс - трус.