Часть первая.

POV Люциферихи

Anata wo aishita watashi ga iru
Anata wo mitsumeta watashi ga
Anata wo motometa watashi ga iru
Anata wo nakushita watashi ga iru
Watashi wo aishita anata ga iru
Watashi wo mitsumeru anata ga
Watashi wo kowashita anata ga iru
Watashi wo ubatta anata ga iru
Watashi wo koroshita anata ga iru
(The GazettE — Nakigahara)*

Юрий
я щас просто осознаю насколько это странное чувство...ты попала в её паутину,сестрюнь...надо тебя вытаскивать
25.10.11

Эх, Юрка. Я знаю, что вляпалась по уши. Я знаю это.

Я слишком её любила, несмотря на боль, которую она мне причиняла. Я была готова простить ей всё. Всё, кроме того, что она возвращалась — и история повторялась заново.

Всё шло по кругу. Нет, не по кругу — по спирали, сильнее с каждым разом. Я влипала всё сильнее с каждым разом. С каждым разом становилось всё больнее. И всегда, как только я приводила себя в порядок, появлялась она. И всё летело к чёртовой бабушке.

... Как же мне хотелось уничтожить её, сломать, разрушить ей жизнь, хотя бы просто ударить — ничто не могло сравниться с тем, что она со мной делала, мне было больней, мне всегда было больней — но руки опускались.

Я лила на ладони раскалённый воск, было щекотно, и я смеялась, как сумасшедшая.

... Я помню, как пыталась забыться. Я их всех помню, все свои "увлечения". И девочку по имени Настя — у неё были красные волосы, и Дашу Ставрович — её красивые зелёные глаза, и двух Катерин — они как будто слились воедино, и последнее — Лучик. Всё было "не так". Они не могли с ней сравниться. Никто не мог.

Нет, я и правда не верила в то, что всё возможно. У меня и правда не было никаких шансов. Но она была рядом — и я понимала, что жизнь отдам, лишь бы она не уходила.
Я помнила всё, каждая минута, каждое слово сплетались в причудливый узор. И больше всего на свете я боялась потерять её. Я знала, что так и получится. И так и получилось.

Она ушла, в очередной раз смешав меня с дерьмом.
Всё закончилось. И я опять осталась с тем, что сама разрушила.
*Вот он я, что любил тебя
Вот он я, что не спускал с тебя глаз
Вот он я, что нуждался в тебе
Вот он я, что потерял тебя
А вот ты, что любила меня
Вот ты, что не спускаешь с меня глаз
Вот ты, что сломала меня
Вот ты, что завладела мной
Вот ты, что погубила меня...

POV Марины

Сегодня ночью я плакал от любви.
(А. Мариенгоф)

Я встала с кресла и направилась к слабо освещённому участку комнаты, где пару дней назад моя нерадивая кошка извлекла из себя ещё одно маленькое мохнатое существо. Шкаф, который был специально отведен для таких ежегодных ноябрьских процессов, как кошачьи роды, был немного облезлым; выбив по его крышке пулемётную очередь горячими пальцами, пару минут назад обнимавшими чашку чая, я заглянула внутрь. Обиженная кошка мяукнула, я снова закрыла дверцу шкафа и вернулась на своё место. В чашке вместо чая оставалась просто сладкая холодная вода.

Я тебя почти и не вспоминаю, у меня просто не хватает на это времени. Я, словно вечный студент, читаю классику вечерами, в промежутках между домашними заданиями по математике. Мне ещё очень мало лет. Биологических.

Четыре года были как во сне, в котором я, словно Апухтин в своем вагоне, "считала украдкой старые язвы свои". Я не любила тебя — я тебя обожала, в этом заключался мой универсальный дефект: днём, вечером, ночами напролет я писала тебе стихи, песни и прочую творчески значимую чушь. Конечно, ты их уже никогда не увидишь, но на них посмотрят другие люди и скажут: "В наше время уже так не любят". Но я бы сказала, не любят "таких"… Впрочем, это не самый важный аспект наших эфемерных отношений. Будь я простым мальчиком-гимназистом, я бы ограничилась "чудным мгновением" и убежала бы далеко в глубокую туманную ночь, где меня ожидала бы ещё одна потенциальная героиня романа. Но нет, я боготворила тебя одну, а ты с каждым годом самоутверждалась за счёт окружающей обстановки. Я же пряталась у себя в ногах, как маленькая сороконожка. Ах, если бы было не сорок ног, а сорок сердец! В каждое по стреле, а не умереть, всегда оказывается орган "про запас"…

Но у меня только одно сердце, а у тебя их словно сорок.
Или ни одного.

Однажды мы сидели в моей квартире, тогда ещё кошке было на пару лет меньше, а из телевизора громко сыпались новости, как из мусорного ведра картофельная шелуха. Я щедро смазывала твои волосы кедровым маслом, чтобы они были более здоровыми и крепкими.

— Только попробуй теперь сказать, что твои волосы тебя не устраивают.

—Марин, чепуху не городи. Я как была уродиной, так ей и останусь.

Дура.

В каждой фразе нарывалась на похвалу, на утешение, и бесстыдно его получала.

— Саш, это ты перестань говорить глупости. Нормальная ты. Просто, волосы не очень пышные. Это не страшно.

— Да какой парень на меня посмотрит такую, а? Вон, косая рожа, жирная к тому же…

В тебе ни капли лишних килограммов, а я в то время была похожа на бочку, перевязанную жгутом по центру. Ты меня сознательно унижала, я смеялась и непроизвольно пыталась потянуть прядь твоих волос на себя и надеялась её выдрать.

...Над нашими головами, над потолком предпоследнего этажа пятиэтажки, клокочут чайки.

— Марин, ты смотрела ту новую анимешку, ну… выходит ещё с прошлой недели… не помню её название, правда. Но яой. Нууу, но должна же была смотреть!

Я довольно фыркаю, в моих ногах вьётся кошка. Сильно надавливаю пальцами на Сашин череп.

— Нет у меня времени. Скоро конец триместра, не до аниме.

— Ааа, ну жаааль.

— Кинь название, посмотрю потом.

—Окэй, бро. Сделаем.

Дёшево и сердито.
Я гоню её в ванну смывать масло, сама сажусь на пол и чешу пузо домашнего животного. Кошкины пока ещё девственные глаза довольно зарастают голубоватой пленочкой. Я слушаю воду, напеваю мелодию под её ритм и глажу кошку. Меня почти ничего не тревожит.

Это был наш второй год. Ну, считай, мой. Мы условились об этом неприятном инциденте с любовью больше не говорить два года назад. И тогда Саша вела себя как ребёнок, а я говорила как престарелый профессор. Я хотела быть с ней, но она соответствовала той дате, что была указана в её свидетельстве о рождении.
Слишком большая разница в возрасте.


Так и прошли два года, пахнущие кедровым маслом и кошачьей шерстью, плавающей в чае, в воде и в воздухе.
Мне было лет тринадцать. Саше тоже.
Биологически.

POV Aoi

Хватит. Хватит. Хватит.

Я сама не заметила, как сказала это сегодня трём разным девушкам, обращаясь вовсе не к ним. 'Отстань, хватит.'

Каждое утро, стоя у зеркала, я раз за разом повторяю, кто же я на самом деле.

'Здравствуй. Ты - Аой. Ты родилась в двадцать лет. В соседней комнате спит твой мужчина. Пойди туда, обними его и скажи, что любишь. Будь умницей сегодня.'

Я беру со стола маленький контейнер и разом поворачиваю обе крышечки, по очереди одеваю линзы. Всё хорошо. Я - Аой, я родилась в двадцать лет. Нет ничего до этого.

…нет мучительных лет боли. Мне двадцать лет, у меня есть отличная работа, любящий мужчина, своенравный кот, кредит за машину и большие перспективы. Хватит, отстань.


Каждое утро я проверяю почту.

Я могу делать ставки на то, что шесть из семи дней в неделю омрачены очередным утренним посланием от кого-нибудь из мертвецов. Мертвецы - я называю так людей из прошлого. Не моего, разумеется, ведь я родилась двадцатилетней.

'Чего ты опять хочешь'

Пальцы выстукивают нервную дробь по клавиатуре. Я понимаю, что надо бы встретиться с ними всеми и нормально поговорить. Я понимаю, что с моей стороны это всё просто трусость. Я окружаю себя приятными и правильными вещами, а воспоминания - это неправильное, это только мешает. Каждое утро я читаю с десяток сообщений, но отвечаю лишь одной из представителей загробного мира. Она одна всё ещё раздражает гладь заводи моего спокойствия - она словно зомби на этом кладбище чьей-то чужой жизни.

'Чего ты опять хочешь?!'

Несколько минут вертикальная палочка курсора мигает в пустом окошке диалога. Сигнал идет откуда-то издалека - пинг чудовищный, возможно она выходит в интернет с телефона или с Северного полюса.

'Любви и понимания'


Я отрываюсь от компьютера и ложусь на кровать.

После такого мне необходим утренний секс. Необходим как воздух. Это часть ритуала - без неё я не могу поверить в то, что говорю сама себе перед зеркалом, без него я не могу забыть о том, что кто-то из мертвецов всё ещё пробует дотянуться до меня, мне нужен этот глоток жизни, это легальное убийство тысячи миллиардов несостоявшихся людей.


Иногда я сажусь и перечитываю свой дневник. Сейчас я впервые начинаю жалеть о том, что не вела более конкретных записей. Весь мой дневник больше напоминает книжку рассказов какого-то непопулярного писателя. По ним невозможно восстановить мою жизнь. Именно поэтому моё прошлое - мертво.

Единственное, что меня связывает с ним - эта девочка, пишущая мне день за днем, мешая настойчивость с настырностью. Кажется, я что-то сделала для неё, или что-то значу для неё. Не помню.

- Пошли пить чай и спать, - большие сильные руки обнимают мои плечи и нежный поцелуй прижигает голое плечо.

Я поднимаю глаза на него и вижу, что в его глазах я - вовсе не тот человек, о котором она пишет. У меня не зеленые глаза и не алые волосы. Я не помню ни травы у собора, ни яблочного дыма. Я не хожу босиком, ведь это может быть опасным.

Я беру его за руку: 'Иди, я сейчас подойду.'

Мягко поднимаюсь с кресла и нажимаю кнопку на передней панели монитора.

В зеркале отражается моё лицо, обрамленное черными волосами, с глазами цвета пепла и чуть подкрашенными ресницами.

Я не помню себя другой.


Здравствуй. Меня зовут Аой.

Мне всегда было двадцать лет, я родилась во время приступа острейшей головной боли и не знаю ничего о той, которой ты пишешь.

Пожалуйста, хватит. У меня другая жизнь, пойми. Я не знаю, кто ты. Я не помню тебя. Ты не нужна мне.

Пойми, я не по девочкам, у меня есть любящий меня человек, ты действительно не нужна мне. Прекрати мне писать, пожалуйста.

Я действительно не могу тебя вспомнить.

Пожалуйста, хватит.

Глава вторая.

POV Люциферихи

Вот и всё.
Здесь должен быть кто-то...
(БИ-2 — Она)

Я осторожно расчёсываю спутанные после сна волосы. Из зеркала на меня смотрят чужие испуганные глаза, обведённые моим серым карандашом.
Тёмные с красно-фиолетовым отливом пряди обрамляют усталое лицо с сине-коричневыми кругами под глазами, жёлтые пятна на радужке практически незаметны — зрачки расширены прямо-таки до неприличия.

Я стою перед зеркалом в полутёмном коридоре и внимательно рассматриваю своё отражение, пытаясь найти в нём черты той девчонки, которую ты когда-то давно почти любила. Мы с ней похожи, но... Но я другая. Я старше. И, конечно же, я уже не верю тебе.

Я иду по пустой полутёмной улице. Платформы сапог отстукивают похоронный марш. Глубокий капюшон куртки надёжно прячет лицо. Ноги немного мёрзнут.

... Серый дым поднимается в серое небо, скрывая за собой серые глаза.

Здравствуй. Когда-то меня звали Ангелом Люцифера, и я — последний живой свидетель. Но и моё время почти истекло, его уже катастрофически не хватает, и скоро я умру, так и не успев тебе всё рассказать.
Выслушай меня, пожалуйста.

* * * * * *

— Твою мать!

Я старательно истощала свой запас ругательств. Нет, определённо, я не понимала этой логики. Если она, конечно, была, в чём я продолжала сомневаться.

Зачем нужно было ворошить прошлое? Зачем? Особенно сейчас, когда я была беззащитна. Особенно сейчас, когда в ушах эхом раздавались обрывки последнего разговора.

Верно. Всё, что мне оставалось — материться сквозь зубы и нервно курить в сторонке.

"Хьюстон, у нас проблема..."

А ведь всё было почти хорошо. По крайней мере, мне так казалось.

Я долго смотрела на клавиатуру, не зная, что ответить. Она уже, наверно, и забыла об этом разговоре, а я всё не решалась поднять руки и написать. Забытая в пепельнице сигарета медленно тлела, вспыхивая оранжевым огоньком.

Я честно собиралась бросить курить, ведь меня уже не раз упрекали в том, что я медленно, но верно довожу себя до крайней степени истощения. Но какое это имеет значение, если всё рушится прямо на глазах?..

Я закурила ещё одну сигарету. Где-то в глубине холодильника одиноко стояла банка пива. Это был "неприкосновенный запас", да и пить особо не хотелось...

Я открыла холодильник, достала запрятанную банку, повертела её в руках, словно спрашивая разрешения у совести, а потом... Нет, я не могла позволить себе такую роскошь. Пока нельзя.
Пиво отправилось в раковину. Я же вернулась к созерцанию клавиатуры и размышлениям.

* * * * * *

"Ты цепляешься за неё только потому, что боишься остаться одна".

В тот момент я всего лишь отмахнулась от собеседника и продолжила спор о сомнительных достоинствах одной общей знакомой.
Сейчас, месяца полтора спустя, я вспоминаю этот разговор с усмешкой.
Нет, правда. А что бы изменилось, если бы на её месте была другая? Думаю, ничего. Или почти ничего, но разницей можно было бы и пренебречь.
К чёрту нытьё, я найду ей замену. Чего бы мне это ни стоило.

Мне просто нужен кто-то, хоть кто-нибудь. Неважно.

POV Марины

Уже в который раз
Тебя я обхожу
И слышу сзади смех,
Но зла я не держу.
(Lumen – Лабиринт)

Несколько дней назад на меня посыпались восхищённые возгласы слэшеров, мол, клёвые песни и всё такое, и я им, конечно же, не поверила. Улыбнулась, написала вежливое "спасибо" и, нацепив гитару на правое плечо, отправилась дальше смешить родной город. В первую очередь, в этих девочках меня восхитили талант изворотливо лгать и желание опустить меня ещё ниже, чем я есть.

После этой знаменитой "Девочки и слэш" я везде и всюду стала исполнять песню, посвящённую тебе. Зубы стучали чечётку по воздушному паркету. Шёл второй месяц зимы, люди умирали от повышенного давления, я праздновала четырнадцатый день рождения.

Ты приехала не вовремя и не в назначенный день. Пятнадцатого, когда я доедала персиковый пирог, у тебя были какие-то дела, ты бросалась бежать за чужими книгами и странными листовками, а твоя открытка с дружескими объяснениями в любви уже украшала место в моём книжном шкафу между Данте и Гончаровым.

* * * * * *

— Знаешь, я написала тебе песню, и многие плакали, когда я её пела, — случайно вырвались слова. Вырвались и облетели круг по комнате.

Ты отвлекаешься от моих книг и подходишь ближе. Симфония январского снега застилает окно четвёртого этажа.

— Да неужели?

— Ну да.

Мне неудобно признавать собственные детские слабости. Моя душа не в ладах с телом. Через минуту я уже перевожу воздух своими песнями, а гитара стонет под моими сильными пальцами и задыхается в оргазме финального аккорда. Тебе ничего не остаётся, кроме как пошевелить руками, подняться с дивана, подойти ко мне, обнять.

Я не помню, что ты мне сказала. Что-то тёплое о моём несуществующем таланте.
Но ты всё помнила, я сразу поняла это.

* * * * * *

Сейчас такая же суровая зима, точнее, пока лишь намёки на неё. У меня остро во рту от лука и чеснока, я хочу заболеть, но не имею права, ведь завтра концерт любимой группы. Мне надо продержаться хотя бы до понедельника и написать главу для научной работы по астрономии. В науке, все говорят, постепенно забываешь людей.

* * * * * *

Всё, что нас связывает друг с другом — обида и память. Каждого из нас.

В старых тетрадях есть красивые записи о тебе; когда дедушка говорил, что лучшая память — это карандаш и бумага (непременно карандаш, чернила в ручках часто подводят, как люди), я ему верила. Почему бы и нет? Поэтому бережно храню твои образы, запечатлённые в стихах и ежедневных коротеньких заметках:

N.N.2009

Я не знаю, что сказать тебе, но сейчас мне и правда очень одиноко...
Мне хочется повидать тебя, обнять, ведь я так редко обнимаю людей, а они меня ещё реже.
Мало кто из них верит, что я способна источать любовь.
...источать?..
Да, сейчас мне действительно тяжело.
Я называю тебя "маленькой", "милой", "хорошей"... но ты безразлична, будто отталкиваешь моё изголодавшееся сердце.
Подожди, говорю я себе, не порти её, ты ведь ещё будешь счастлива...
Я ведь глупая, каждый день строю тёплые замки из холодного стекла, дабы утешить всё в себе, ведь я просто думаю, что река ещё найдет новое русло...
Я каждый день думаю о тебе, волнуюсь, но ты иногда даже не отвечаешь на сообщения. Мне тяжело признавать, но я не хочу тебя погубить.
Не хочу.
Однако я хочу быть счастливой, и этого не изменить.
Прости.

До боли приторно, что тошно, сколько мне тогда было? Тринадцать? Я улыбаюсь в смущении и осознаю, что с каждым днём старею лет эдак на двадцать пять.
А через пару августовских дней я действительно убедилась, что тебе наплевать на каждую клетку моего чувства, я долго упивалась твоими отказами.

Зато теперь я пою песни другой женщине и прекрасно понимаю, что и они останутся без ответа. Завтра я выступаю на фестивале, с концерта на концерт, как раз буду петь одну замечательную композицию, которую ты, Саш, обязательно услышишь.

Я люблю женщину, которая старше меня на десять лет.
У меня пустые глаза и новая боязнь темноты.

Саша, поверь, я старательно зачёркиваю тебя жирным угольным карандашом времени, ни одна моя песня тебя уже не спасёт. Эти песни не тебе.
Не о тебе.

POV Аой

… Сперва я старательно обходила лужи, а потом подумала — зачем мне это? Удивительно чистый город, вылизанный бесконечными дождями — "стерильный, аперогенный, нетоксичный", как физраствор в моих бесконечных капельницах.

Ботинки намокли даже быстрее, чем я рассчитывала. Грудь сдавил невидимый спрут, два щупальца потянулись к голове, ещё два прошли сквозь кожу и сжали желудок. Впрочем, кому интересно моё здоровье…

В женском журнале за 2005 год, валяющемся дома в уборной, сказано, что есть любовь, которая необходима для того, чтобы женщина почувствовала себя человеком. То есть ей любить вовсе не обязательно, главное имитировать любовь. За ней будут ухаживать, дарить цветы, в моем случае - лечить бесконечные ангины и пневмонии, а она… Конечно, не откусит голову в самый неожиданный момент, но просто позволит себя любить, а когда надоест — уйдет.

Я иду и представляю женщин, которые читают эти жерналы. В моём воображении это огромные самки богомола, одетые по последней моде, с маленькими собачками на тонких поводках, с размалеванными розовой помадой челюстями. Ещё секунда — и самка откусывает голову собачке, с челюстей капает кровь, перемешанная со слюной жидкостью, самой чистой из всех жидкостей, производимых живым организмом.

"Я ухожу по залитой водой улице Ольги Форш."

Я попробовала эти слова на вкус — очень в духе феминисток, хоть я и понятия не имею, кто такая эта Ольга.

Возможно, она была женщиной-летчиком в сине-сером берете и с белым шарфом, развевающимся по ветру. Возможно, она водила трамвай. Возможно, она лучше всех в мире делала минет. Возможно, она была женщиной-карликом, которая жонглировала гирями. Во мне нет ни капли уважения — грустно.

Четыре часа дня — самое серое время суток зимой, да к тому же идет дождь. Совершенно безумный декабрь. …Разве он бывает другим? Я живу на свете уже год. Пройдет пара месяцев — и наступит мой первый день рождения. Такой же счастливый, как у новорожденных.
Время для меня тянется почти целую вечность — я старательно веду жизнь без воскресений, потому что в школьном дневнике, который заменяет мне ежедневник, неделя обрывается субботой.

Я плохо помню свой первый день — он был полон непонятных звонков огромного количества незнакомых мне людей. Я проснулась в больничной палате и весь мир звонил мне, чтобы узнать, как я. Я выслушивала поздравления с удачно прошедшей операцией, благодарила, а потом мне приходилось произносить фразу, после которой люди на том конце провода замолкали.

"Извините, я Вас не помню."

Помню, кто-то был рядом — я передавала телефон в чужие руки и ждала следующего звонка. Под конец дня ко мне привели незнакомого парня.

— Это твой молодой человек.

Да, конечно. Мне было как-то неловко сказать, что я вижу его впервые.

...Всё воскресенье я сплю. Мне нечем больше заняться.
… Когда-то всё было иначе. По обрывкам сохраненных диалогов, по отрывочным записям я медленно восстанавливаю картину своей прошлой жизни. Когда-то я любила. Наверное, сильно. Когда? Кого? Любили ли меня? Как долго это длилось? Почему это закончилось? Ничего не помню. В городе уже стоят ели. Огромные, но как-то скромно, слишком скромно наряженные. Я бы сказала, это будничные ели, на каждый день. Такие и убирать из города незачем — летом их будет совершенно не заметно. Они не праздничные, эти ели. Мне казалось, они должны быть ярче.

— Вот ты где! — что-то сминает меня и поднимает в воздух. — Ну куда ты… Ты же могла потеряться!

Кто-то торопливо покрывает моё лицо поцелуями, а я пытаюсь отстраниться, закрыться, словно попала в снежную лавину. Ах нет, всё в порядке — это Он.

— Кто такая Ольга Форш?

Это вовсе не декабрь, это невероятно затянувшийся октябрь. Семьдесят шестое октября. Снова суббота, и я вновь перечитываю всё то, что когда-то писал человек, живущий в моём теле. Ворох имен, дат, событий, зашифрованных в метафоры — бесконечная погоня, в которой я уже и не вижу смысла. Кажется, во всем этом было много боли… Надеюсь, в этом нет моей вины. Когда это становится невыносимым, я открываю окно диалога и пишу той самой девочке.
"Хорошо, давай встретимся."

... Три шага по треугольнику, поворот, три шага — на 'раз, два, три'. Поворот. В двух метрах от кровати не слишком-то удобно танцевать.
— Который день ты сидишь дома?
— Не помню… - смущенно отвожу взгляд.
— Ты собиралась с кем-то встретиться. — его широкие ладони крепко держат меня за талию.
— Не получилось, девочка передумала.

Глава третья.

POV Люциферихи

Потому что время — в обрез
Потому что всё ещё есть
Потому что чувствую весь
Холод небес
Потому что проще нельзя
Потому что прячу глаза
И после всего — всё ещё здесь
(БИ-2 и Юлия Чичерина — Февраль)

— Она держалась за горло, пела, плакала и улыбалась. Это было прекрасно.

Мы сидим рядом и разговариваем, громко, быстро, перебивая друг друга, захлёбываясь словами. Чай давно остыл, торт почти доеден, а мы всё говорим, как будто больше ничего не остаётся.
Накануне моя двоюродная сестра расписалась-таки со своим мужчиной. В скором времени я стану тётей. Ещё один груз на мои плечи, новая ответственность. Возможно, это и к лучшему.

Я рассказываю о концерте, на который ходила недели полторы тому назад, каких-то моментах торжества. Марина смеётся и закрывает лицо руками. Я ловлю момент и фотографирую её.

На моих коленях лежит гитара, и время от времени я с отчаянной нежностью трогаю струны. Мне надо хоть иногда опускать взгляд и собираться с мыслями, ведь я не выкладываю ей всю правду, всё до последней мелочи знает только один человек, и его зовут Юра. Я выдаю сведения по кусочкам, стыдливо замалчивая собственные грехи, которых очень много.

А она мне верит и рвётся в бой...

В небольшой комнате, прямо между нами, укоризненными невысказанными фразами витают призраки наших кошмаров, уже наших общих кошмаров. У нас на всё где-то около двух часов, потом мне надо идти через половину чужого города, в чужой дом и к чужим людям. А ночью я уеду обратно, раздражать одногруппников своей молчаливостью и своим нежеланием "влиться в коллектив". Впрочем, какая разница?..

У меня красные волосы и светлые глаза.
В наушниках отчаянно надрываются БИ-2, динамики хрипят что-то про любовь, предательство и безумие. Я не разбираю слов, но знаю эту песню наизусть. Третью неделю она заполняет моё сознание, не оставляя места для всего остального.

В моей руке неизвестно откуда оказывается пластиковый пузырёк с мыльными пузырями, и я смотрю на них, как на привидение. В голове потрясающе пусто.

Ветер бьёт в лицо, ноги болят из-за неудобной обуви. На мне потёртые джинсы и минимум косметики.
Я брожу по улицам и вижу знакомые лица, людей, которых здесь не должно быть. И они мне улыбаются.

Над дорогой носятся мыльные пузыри, мои хрупкие творения, и я ловлю себя на мысли, что почти счастлива.

* * * * * *

Я иду по улицам города, нашего города. Иду как можно быстрее, мне хочется бежать, и я даже не разбираю дороги.
У меня всего два часа, чтобы привести себя в порядок и сделать вид, что всё прекрасно.
Хотя никого я не смогу обмануть...

У меня полный набор симптомов похмелья, и я закуриваю очередную сигарету, чтобы забыть о жажде и прогнать тошноту. Желудок отзывается режущей болью.
Песня обрывается на полуслове — села батарейка в плеере, и на меня обрушиваются все звуки города. Вместе с призраками моих кошмаров, рука об руку. Я никуда не смогу от этого деться.

... Бегство от себя почти удалось, сырой ветер бьёт в лицо, я путаюсь в длинном белом шарфе и прячу руки в рукавах дублёнки. Рядом со мной мимо тех мест, где я когда-то была счастлива, идёт чужая женщина. Ей двадцать семь, и она не похожа на ту, другую. И этим она меня устраивает.

Она непрерывно говорит, я что-то отвечаю, кажется, даже немного рассказываю о том, что произошло. Всё может сложиться лучшим образом. Для меня, разумеется. Её желания я уже не принимаю в расчёт.

— Не провожай, тебе же совсем в другую сторону, — она улыбается, и я почти в неё влюблена.

— Меня не ждут, и я хочу пообщаться с интересным человеком.

Она проглатывает мою неуклюжую ложь, и я еду её провожать. По дороге, где-то между двумя станциями метро, я сажусь рядом и кладу голову ей на плечо. Она молчит, и меня это радует.

... Я возвращаюсь обратно, в чужой дом на другом конце нашего города. Меня не ждут, и я засыпаю в одиночестве на чужой постели...

POV Марины

Мне говорят,
Нету такой любви.
…А она здесь,
В сердце моем
Теплым птенцом живет,
В жилах моих
Жгучим течет свинцом…
(Вероника Тушнова)

Мне тяжело дышать, тело немеет. Ты неосторожно проговариваешься, что любишь другую. Я делаю вид, что ничего не понимаю, но перед тем, как выйти из комнаты, бросаю коротко:

- Что бы ты ни говорила, я вижу тебя насквозь.

Захлопываю дверь, иду на кухню. Июнь, почему-то птенцы ласточек безбожно пищат в одной из горячих стен.
Мне хочется плакать и ненавидеть, на следующий день я упаду с лестницы и посажу шрам на запястье, который будет всю жизнь напоминать мне о пережитых днях.

Около часа с небольшим ты говоришь мне о достоинствах этой твоей… Ноешь, как хочешь пойти на фортепьяно и подражать новой пассии.
Ненавижу.

Холодно проводив тебя до автобуса, уезжающего в область, я ещё долго стояла на остановке и изучала женщину, пристально смотревшую на меня.
На мне сиреневое шёлковое платье – единственное одеяние из гардероба, подходящее размером, (потом я похудею и буду носить костюмы даже времен начальной школы) и чёрный гимназистский пиджак. На голове кручёный хаос. Голубые колготки, туфли на невысоком каблуке.

Ты уже около трех лет не позволяешь себе и дружеского объятия, я холодею и умираю, я исчезаю, словно не было вовсе. Женщина на остановке не отрывает от меня глаз. Мне становится страшно, я быстро шагаю прочь вдоль улицы – в школе через пятнадцать минут практика по иностранному языку.

..до сих пор я не могу забыть этой женской улыбки, мне подаренной, вернее, нам с Сашей, в тот момент, когда мы расстались, как неродные. Конечно, у меня всё написано на белоснежном лбу.

Всю практику я сижу в туалете и молча плачу.
Мне четырнадцать.

* * * * * *

15.09.2011
Пора мне спать, солнышко! Завтра на работу. Отдыхай и выздоравливай, целую!

Саша бы никогда не написала ничего подобного.
Сумасшедшая Марина, сумасшедшая Марина! Словно маленькая птичка, утопает в снегопадах у зимы своего чувства. Мне говорят, нету такой любви…
Никогда никому не верь, каждый человек – лгун. Единицы поддержат тебя, остальные – предатели, единственные честные люди – твои враги. Их мнение о тебе всегда жестоко и правдиво. Им можешь доверить всё, что угодно.

В двенадцать я впервые устроилась на работу, три года верстала сайты и что-то ещё, так, офисные компьютерные мелочи. Саша упорно жаловалась, что родители работать не разрешают, а я смеялась в ответ. Меня тоже не отпускали, я встала и устроилась. А что с того? Купила себе всю технику, которая была нужна.

Теперь я та, кто я есть. Пятнадцатилетний платонист, не принимающий законы тела, отвергающий половую принадлежность и мечтающий поступить на Космические аппараты в ВОЕНМЕХ.

В августе этого года окончательно растеряла остатки гордости, влюбившись в образ будущей самой себя. Этакая форма нарциссизма. Наша встреча была не случайной, пусть и весьма короткой.

Саш, будь уверена, я бы отдала эти жуткие четыре года с тобой за ещё один месяц общения с этой чудесной женщиной.
Саша убила мою душу, Н., абсолютно бессознательно, легко удалось воскресить её.

Август – роковой месяц для меня, о, я уже неоднократно убеждаюсь в этом.
Этот год – последний, Саш, я больше не сержусь на тебя, но «простить не значит поверить», я не люблю тебя, но и это пока тоже ни о чём не говорит.

Стоило мне расстаться с одной манией, как я наткнулась на стихи одного человека, и меня сразил очередной «невротический припадок истерзанной души».

Мы подружились быстро, не смотря на огромное расстояние в виде временной ямы длиной в десять лет.
Саша ушла вовсе, с глаз долой, из сердца вон. Мне потребовался год, чтобы осознать её никчёмность. Я боялась остаться одна, я боялась потеряться на начале дороги собственной жизни. Я перестала замечать тех людей, чьи души действительно были достойны самой большой любви, самого искреннего чувства.

Так наивно было полагать, что ты та, Саша, за кого я тебя приняла первоначально. Обманувшись первым впечатлением и прожив с ним четыре года, я окунулась в новое, не менее бессмысленное, но теперь такое настоящее впечатление, что хотелось вновь скрыться в лживых речах бывшей возлюбленной.

Мир, как потолок комнаты на проспекте Чайковского. Бел как мел.
Мне пятнадцать.

Глава четвёртая.

POV Люциферихи

Ganz Wien — ist heut' auf Heroin
Ganz Wien — träumt mit Mozambin
Ganz Wien... Wien... Wien...
Grieft auch zu Kokain— überhaupt in der Ballsaison
Man sieht ganz Wien, Wien, Wien —
Is so herrlich hin, hin, hin!*
(Falco — Ganz Wien)

Я медленно подхожу к памятнику, держа в поле зрения тонкую фигурку Марины и стараясь не попадаться ей на глаза. Меня переполняет злость. Глупая девчонка, вздумала мне врать...

В дыхательных путях, где-то между гортанью и лёгкими, застрял упругий пульсирующий комок, похожий на расплавленную резину. Я задыхаюсь от ярости, и на глазах, помимо моей воли, выступают слёзы.
На мне чёрная осенняя куртка, ничем не примечательные потрёпанные джинсы и удобные ботинки, в которых так легко бесшумно подойти поближе. Я хорошо подготовилась. Январь в этом году больше похож на апрель, поэтому мне и не слишком холодно. А, впрочем, даже если я и простужусь, наплевать — лечить меня некому, я должна со всем сама справиться. Я осталась совершенно одна.

В правой руке мирно устроилась открытая бутылка пива, и я время от времени делаю глоток, чтобы успокоиться.

А вот и та, из-за которой я развязала эти глупые игры в шпионов. Всё такая же холодноватая самоуверенная сучка.
Когда я начала её ненавидеть?.. Наверно, тогда, когда мои планы в очередной раз нарушились, в очередной раз не без её помощи.

... Они медленно шли по набережной, я следовала немного поодаль. Пиво согрелось и стало напоминать ослиную мочу. Я запустила уже почти пустой бутылкой в урну. Раздался звон разбитого стекла. Я ухмыльнулась и закурила. Точно так же я уничтожу эту глупую девчонку, решившую меня предать.

Они обернулись на шум. Двумя большими шагами скрывшись в ближайшей подворотне, я позволила смеху вырваться наружу.
В моём кармане лежал небольшой пакетик с белым порошком — только вчера вечером я купила амфетамин, разумеется, через каких-то своих знакомых. Этого количества хватит на две или даже три дозы. Казалось, это было в прошлой жизни, но ничего. Всё будет прекрасно, и я расправлюсь со всем, что обрушится на мои плечи.

... Я высыпаю примерно половину наркотика на предусмотрительно захваченный с собой блокнот, сворачиваю в трубочку листок с написанным на нём очередным письмом к этой дряни, к единственной и последней любви, и резко втягиваю его в себя, замечая, что у меня немного дрожат руки. Затем убираю всё обратно в сумку, достав из неё ещё одну бутылку пива, снова закуриваю и делаю первый глоток.

Когда-то давно, когда моя непутёвая подружка предложила мне понюхать за компанию, я точно так же мешала порошок с алкоголем. Как сейчас помню — наутро мне было настолько плохо, что пришлось очень постараться, чтобы ликвидировать последствия вечеринки.
А теперь мне наплевать на всё.

Докуриваю, смотрю на дисплей телефона. Уже седьмой час вечера, они должны расстаться, ведь Аой не из тех, кто позволит себе опоздать на поезд. А глупая счастливая Марина возвращается домой, даже не догадываясь, что её ждёт неприятный сюрприз.
Я достаю из сумки металлическую цепь, обматываю ею кисть левой руки. Не кастет, но тоже больно, особенно если знать, куда бить. А я знаю, я хорошо подготовилась.

Вот и она, идёт, улыбается и напевает какую-то глупую песенку. А я задыхаюсь от злости и задерживаю дыхание, вжавшись в стену.

— Здравствуй, дорогая, — я появляюсь прямо перед её носом. Она шарахается от меня. Видать, моё выражение лица даёт понять, что на этот раз я не собираюсь церемониться. — Ну что же, разве ты мне не рада?

И я ударяю её в солнечное сплетение. Она сгибается пополам, у неё нет шансов. Ведь я выше, сильнее и старше. И да, мной полностью завладела дикая ярость.
Я бью ещё и ещё раз. Затем пинаю лежащее на полу подъезда тело и кидаю сверху ту самую злополучную цепь, послужившую мне кастетом.

— Передашь цепочку при случае, — я открываю дверь и оборачиваюсь. — И да. Вякнешь кому-нибудь, я убью тебя.

Глупая Марина только хрипит что-то невразумительное, и я аккуратно закрываю за собой дверь.
Иду на вокзал, забираю свою дорожную сумку из камеры хранения, покупаю билет на электричку и уезжаю в Москву, чтобы окончательно расставить все точки над "i".

Через полтора месяца мне исполнится двадцать один год, и я еду к женщине, которой совсем не нужна и которая не нужна мне. Просто... так будет правильно.
А ещё через несколько месяцев я выйду замуж за мужчину в полтора раза старше меня и всё закончится совсем не так, как я планировала. Но мне всё равно, ведь я разделалась с прошлым и убила в себе ту смертельно влюблённую девочку. Я теперь совсем другая, и меня всё устраивает.

Прощай, любовь моя. Навряд ли мы ещё увидимся, и это к лучшему.

*Вся Вена - сегодня на героине.
Вся Вена - мечтает о мозамбине.
Вся Вена... Вена... Вена
Расхватывает ещё и кокаин - в общем, в сезон балов
Можно видеть всю Вену, Вену, Вену -
И здесь так чудесно!

POV Марины

Я поступила? Да неужели! Значит, не зря были в моей жизни долгие часы, проведённые под звёздным небом в обсерватории, над страницами научных работ и подготовительных задач к олимпиадам. К этому я стремилась пять лет. Всё хорошо, ты, Саша, тоже учишься там, где хотела. Мы до сих пор общаемся. Всё хорошо. Мы всё ещё друзья.

Я всегда любила Петербург, особенно мне нравились районы вдали от центра. Их архитектура и атмосфера в целом сильно напоминали мой родной город. Я боялась только Невского и Мойки. Величественность домов давила на грудь, но я верила, что по истечении времени обязательно ко всему привыкну.
Соавтор поздравил. Мы недолго посидели в кафе, еще в моем городе. Я рассказала о сдаче экзаменов, о жизни в целом, конечно, упомянула тот факт, что наши с Сашей пути разошлись окончательно. Н. появлялась в сети очень редко, денег на телефон ей по-прежнему не хватало. Я любила её и ждала нашей встречи. А что я нашла в Саше? Умение рисовать? Нет, спасибо. Часто я задавала этот вопрос себе, но смеялась собственной глупости и снова переходила к рутинной работе по дому.

-В общем, Алис, можно сказать, что полдела сделано. Осталось только морально приготовиться к большим умственным нагрузкам и титулу Единственной девушки в группе.

-Не льстите себе, юная леди. Кто знает, что вас там ожидает.

-В общем, посмотрим. Не будем загадывать.

Я ссылаюсь на желание отдохнуть после собеседования, но компанию соавтору в поездке до тверской квартиры в Заволжском районе предлагаю составить. Люцифериха просит не провожать. Отлично, будет еще лучше.

Мысль о том, что Аой решила встретиться со мной в Твери, не отпускает. Я? Кто я, неужели чем-то отличаюсь от большинства этих серых людей?
Может, всё-таки есть во мне что-то…

Я всегда думала, кто такая Аой. Почему сторонится людей. Я знала её только чуть-чуть, по рассказам Алисы. Мы говорили о ней, но я так и не смогла составить портрета её настоящей.

Роль «третьей» меня пугает.
С каждым днем я всё больше и больше боялась, что стану причиной разногласий. Когда-то они любили друг друга, но всё рухнуло в один миг. Так мне казалось. Я не хотела ничего портить. Я, как и прежде, хотела оставаться просто наблюдателем.

Что, что-то случилось? Нет, я не знаю ни о чём, я не имею к этому никакого отношения, так ведь?..

* * * * * *

Я проверяю наличие телефона в кармане ветровки. Новых сообщений не было, я порывалась написать Н., но в голове было пусто. Мне звонит мать. По тону её голоса я понимаю, что она меня ненавидит. Она хотела другого ребенка. Я не вписалась в семейные планы, но почему-то никогда не чувствовала ненависти ни к безразличному отцу, ни к жестокой матери. Я любила свою семью просто за то, что меня кормили и давали комнату для сна.

Мне всегда хотелось, чтобы рядом была любящая мама. Нет, я не хотела любви, которая заключается в полном контроле над личностью и, в то же время, полным отсутствием интереса ко всему, чем занимается ребенок.

Когда мне было четырнадцать, я впервые крепко схватила руку, которая должна была нанести удар:

-Шлюха, мразь, ненавижу тебя!

Мать в гневе. Она проносится по столу свободной рукой, все книги, ручки, зубочистки застилают пол неряшливым ковром. Я стою впритык к батарее, слегка наклонившись к полу. Запястье правой руки матери крепко сжато в моих пальцах. Женщина вырывается и с шумом, специально давя ногами мои тетради и обложки книг, выбегает из моей комнаты. Я думаю, почему я «шлюха». Я думаю, почему я «мразь».

* * * * * *

Две тысячи пятый год, я лежу в постели, ночь. Я засыпаю под визг дешевой сигнализации и крики разгневанной матери. Отец снова пришел домой на четыре часа позже.

У меня почему-то постоянно чесались веки, хотелось пить. Потом я всегда буду пить много воды, когда родители начнут ругаться, а потом потеряю способность глотать нормально. Всё накапливалось постепенно, так и должно было быть.
Отец не пьет, но курит очень много, особенно, если злится на что-нибудь. Уже пустая пачка от сигарет летела в урну, когда я, полненькая, в розовой маечке, пыталась выхватить новую из сильных смуглых рук:

-Нельзя, - твердо заявляю я.

-Иди спать.

-Нет.

-Я сказал…

И я убегаю в комнату, потому что в коридор влетает мать с какими-то чеками:

-Что это такое, а? Это что за квартира, ты платишь за неё также как и за нашу?..

Я лежу и не вижу ничего перед собой кроме детских обоев с зайчиками и старого облезающего советского окна. Я слышу крики, уши не закроешь, они беззащитны, я вслушиваюсь в разговоры, тянусь за уже опустевшим стаканом от воды. Скрип двери отвлекает меня от всасывания сухими губами в холод жестокого стекла:
-Ты когда-нибудь будешь спать?
-Я не могу.
-Хах, ну, ты всё равно никому не нужна, можешь реветь дальше.
-Я не плачу.
-Давай-давай, тебе полезно!
Скрип двери.

Я лежу и считаю трещины на краске подоконника. Потом врывается какая-то странная пустота, и я засыпаю. Я думаю о том, что когда-нибудь я найду женщину, которая полюбит меня по-настоящему. Как мама. Настоящая.

Мне просто очень нужна мать, я всё поняла, но это ничего не меняет…

* * * * * *

Мы говорили о жизни, об обычных человеческих проблемах. К семи мы разошлись, я направлялась домой, встреча с Алисой, признаюсь, была весьма неожиданной.

— Здравствуй, дорогая.

Практически сразу последовал удар, за ним еще один. Сейчас я уже не думаю, почему не сопротивлялась. В детстве я никому не позволяла распускать руки. Меня боялись, я часто влезала в драки и выходила победителем.

Я позволяла насилие только матери. Возможно, именно её удары воспитали во мне смелость и добрую душу. Я любила людей, как бы бессердечны и жестоки они ко мне не были. Я хотела сделать мир без боли, я хотела окружить любовью тех, кто рядом, но они находили других, они отдалялись от меня. Я всё равно продолжала любить их. И Саша до сих пор дорога мне, пусть и не так, как раньше.

Я мечтала принять всё в себя, всю ненависть окружающих. Я слишком сильно хотела сделать всех людей счастливыми. Не знаю, зачем, но знаю, почему.

— Передашь ей при случае. И да. Вякнешь кому-нибудь, я убью тебя, - Алиса уходит, я слышу её шаги. Мне приятен мороз асфальта у крыльца моего дома. Как и прежде, я улыбаюсь. Я не считаю себя мазохисткой, просто, когда меня бьют, мне всегда смешно.




«Мариночка, солнышко, с тобой всё в порядке?»

Н. уже давно не писала мне, столь внезапное сообщение не могло не вызвать улыбки.

«Всё хорошо, я скоро получу зарплату, может, смогу приехать к тебе, прости, что редко пишу – учёба».

С каждым днем всё сильнее я чувствую, что нашла семью, пусть нас и разделяют пятьсот километров. Тем не менее, я нашла ту самую настоящую мать, о которой всегда мечтала.

…но когда-нибудь она выйдет замуж, и я снова буду любить людей, которые причиняют мне боль. Я буду любить тех, кто регулярно наносит мне удары в спину. Кровная мать считает меня шлюхой. Странно, до сих пор я не понимаю, почему этот термин относится к тихому и боязливому ребенку. Я просто улыбаюсь.

Когда меня бьют, мне всегда смешно.

Глава пятая.

POV Люциферихи

— Пойдём, — на моё плечо ложится мужская рука. — Ты сейчас выступаешь.

— Да, конечно, — в последний раз поправляю наушник и одёргиваю задравшуюся майку.

Я выхожу на сцену и бросаю взгляд в толпу, положив ладонь на микрофонную стойку. Позади меня стоят два хмурых парня, ещё один устроился за ударной установкой. Сегодня концерт моей группы, и я мертва уже четыре года.

За сценой стоит мой муж, и всё прекрасно. Всё идёт по плану. Я закрываю глаза и пою ту самую песню про любовь, предательство и безумие, которая когда-то давно разрывала мою душу на части.

Сейчас такой же сырой серый январь, я прячу руки в рукава и лицо в воротник куртки. Я промерзаю до костей.
Передозировка чужого внимания, передозировка музыки, передозировка дождя, серое небо и запредельное спокойствие.
Я совсем завралась. Вру себе, окружающим, пытаясь убедиться в том, что всё на самом деле хорошо. И я знаю, как лучше. Я всего лишь пытаюсь подсластить горькую правду, с которой вынуждена выживать. Выживать в одиночку.

Я, как и прежде, гуляю одна, отгораживаясь музыкой в наушниках от внешнего мира. А рядом со мной бродят призраки моих кошмаров.
Сейчас все мои чувства обострены до предела. Каждую ночь я не могу уснуть в одиночестве. Так же, как и четыре года назад.

... Я сижу на балконе той самой квартиры, где провела большую часть жизни. Подоконник опасно прогибается под моим весом. Ноги соскальзывают с металлического ограждения. Оконное стекло холодит спину сквозь тонкий свитер.
Пояс Ориона насмешливо подмигивает тремя звёздами, скрываясь за облаками. На кухне курит мать.
Нет, она, в общем-то, неплохая женщина. Просто я уже выросла и не могу жить с ней.

Подо мной — пять этажей чёрной пустоты и ледяного ветра. Я боюсь высоты, но сейчас об этом не думаю. Мне почти всё равно.
Да, конечно, я всё помню, меня до сих пор не покидает чувство вины. А ещё... я их ненавижу, обеих. И будь у меня такая возможность, я бы убила их.
У меня, как и прежде, случаются приступы дикой ярости, когда я способна избить до смерти любого, кто попадётся под руку. И всё так же я стараюсь уйти в тень, спрятаться, остаться незамеченной.

... Я пою для неё, для Марины, стараясь хоть как-то искупить свою вину. Прошло четыре года, и я — последний свидетель. Когда-нибудь я расскажу всё, всю правду...

* * * * * *

Anata wo aishita watashi ga iru
Anata wo mitsumeta watashi ga
Anata wo motometa watashi ga iru
Anata wo nakushita watashi ga iru
Watashi wo aishita anata ga iru
Watashi wo mitsumeru anata ga
Watashi wo kowashita anata ga iru
Watashi wo ubatta anata ga iru
Watashi wo koroshita anata ga iru
(The GazettE — Nakigahara)*

— Я ждала вас обеих, — в пальцах дрожит тонкая лёгкая сигарета. Я скрываю волнение и страх за дымом.

Почему она не пришла? Не смогла? Не узнала меня, ведь я сильно изменилась? Не захотела? Не желает меня видеть?
Слишком много вопросов и ни одного ответа...

— Она умерла. Аой умерла, — на мои плечи разом обрушивается вся тяжесть этого мира.

— Что же, отлично. Туда ей и дорога.

— Ты глупая или прикидываешься?! — Марина повышает голос, кричит. Я стараюсь сохранить хорошую мину при плохой игре и не сползти по стенке прямо сейчас. Земной шар давит на плечи. Сигарета пляшет в дрожащих пальцах. Я жадно затягиваюсь, глотаю никотин,надеясь, что это всё лишь дурацкая шутка.

Муж хмурится. Да, верно, я не рассказывала ему. Но из обрывков разговоров, случайных фраз... Что же он думал, о чём знал?..

— Это неважно, — я отталкиваю собеседницу и бегу к выходу, размазывая по щекам косметику и слёзы.

Ледяной ветер бьёт в лицо. Всё? Нет, ещё не всё.

... — Кто такая эта Аой?

— Старая знакомая.

Вот теперь точно всё.
*Вот он я, что любил тебя
Вот он я, что не спускал с тебя глаз
Вот он я, что нуждался в тебе
Вот он я, что потерял тебя
А вот ты, что любила меня
Вот ты, что не спускаешь с меня глаз
Вот ты, что сломала меня
Вот ты, что завладела мной
Вот ты, что погубила меня...

POV Марины

И в конце, как оказалось,
Всё сложилось и сломалось
Заодно.
Только всем, кому досталась
Запредельная усталость,
Всё равно.
От усталости не вспомнить, не забыть,
От усталости не смогут убедить,
Что досталось деревянным
Всё по правилам обмана.
С этой правдой, как ни странно, дальше жить.

(БИ-2 — Деревянные Солдаты)

-Да, Марина, ты точно сошла с ума.

Мой друг детства, по доброте душевной прозванный мной "мистером Нелогично", нервно мерил шагами маленькую комнатку перед обсерваторией:

-Ты точно сошла с ума… - он вновь вынес мне окончательный приговор и присел рядом. Он всегда смотрит на меня с недоверием и восхищением, а сейчас просто не понимает, почему я внимательно изучаю белый лист бумаги и бросаю короткие взгляды на чертежи русских космических кораблей.

-Как всегда, ты поступаешь совершенно нелогично, - парень кладет свою руку мне на плечо и улыбается. Я рада, что он один из немногих, кто сейчас поддерживает меня.

-Спасибо, я предполагала именно такую оценку моих действий с твоей стороны, - несмотря на строгий вид и сосредоточенность, я отвечаю на его улыбку добрым прищуром.
Два логика в одной комнате – это обязательно накаленная обстановка, правильно поставленные вопросы, четкие обдуманные ответы, но в итоге мощный эмоциональный выброс - против этого не попрёшь. Игорь рисует в воздухе траектории полёта его новых моделей летающих самолетов, а я громко смеюсь и в очередной раз повторяю:

-Если я сказала, что изобрету этот двигатель, значит, я это сделаю. Как думаешь, если его возьмут на вооружение, я смогу напроситься и полететь к Альфе Центавра?

Бровь "мистера Нелогично" ползёт вверх, и он только пожимает плечами, но через несколько секунд молодой человек смягчается под моим умоляющим взглядом и одобрительно кивает:

-Я знаю, ты сможешь. Главное, не запускай учёбу, и всё будет хорошо.

-Ну, это и так ясно. А вообще… если мы наконец-то полетим к другой звезде, я обязательно возьму тебя с собой.

Парень смущённо улыбается. Несмотря на то, что он младше меня всего на четыре года и уже собирается сдавать экзамены в университет, он продолжает оставаться немного взбалмошным мальчишкой, который прячется под толстым слоем математических формул, словно написанными написанных на его лбу, и строгими оценивающими глазами.
Кто знает, может, и я четыре года назад была таким же маленьким ребенком?..

* * * * * *

-Я слышала, твоя Люцифериха стала известной вокалисткой, странно, правда?

Ещё одна до предела логичная девушка в моей компании. Мы пьём немного нагревшийся коктейль, Екатерина смотрит на меня внимательно – ждёт, что я отвечу на подобного рода вызов. Я сохраняю себе верность и просто улыбаюсь, теребя в руках синюю коктейльную трубочку:

-Я очень рада за неё.

-Эх, Марина, ты как обычно… Я была, нет, серьёзно, я была уверена, что ты всё к чёрту бросишь и тоже уйдешь петь. Ну, хоть к ней, всё равно к кому!

…Я люблю, когда скрытые человеческие эмоции рвутся наружу в моём присутствии. Я чувствую себя "сывороткой правды" из эпопеи о Гарри Поттере. Так интересно.
-Я выбрала свой путь, Кать. Всё отлично, видишь? Я очень счастлива.

-Не больно заметно, - девушка делает большой глоток «Вишни в шоколаде», игнорируя тонкий стержень красной трубочки в стакане.

-Если я и выгляжу невесёлой, - я намеренно выделила голосом последнее слово, - это
совсем по иной причине, нежели из-за выбора жизненного пути.

Екатерина виновато посмотрела в сторону выхода. Может, я её утомила?

-Она больше не пишет?

-Нет, она исчезла. Знаешь… - практически каждую ночь Н., снится мне.
Во сне я постоянно звоню ей и кричу в трубку, что люблю её. Сколько лет прошло - год, два, пять лет?.. От неё всё ни слова, порой мне кажется, что она больше никогда не вернётся.

-Марина, я…

-Но я благодарна ей уже за то, что почувствовала себя настоящей. На самом деле, если бы тогда я не познакомилась с ней, - я сделала паузу и протянула руку за Катиным стаканом с «Вишней в шоколаде» и отпила глоток, - не было бы ни университета, ни моих выставок, ни стихов, ни мечты о межзвёздном двигателе, в конце концов.

Не смотря ни на что, надежда на её возвращение не отпускает меня. Саша? А кто это?..
Ахах, нет, я всё помню. Как ты там, как твой муж, как будущий ребёнок?

Я ничего не знаю, это не я. Что, что-то случилось? Нет, я не знаю ни о чём, я не имею к этому никакого отношения, так ведь?..

-Ты, кстати, долго оправлялась после того случая?

-Что?

-Ну, с Алисой…

-Ах, это. Я просто встала и пошла домой. Ничего не было.

-Серьёзно? – Катя недоверчиво щурится и подносит к губам дешёвую салфетку из дорогого кафе.

-Ну, да. Я же привыкла, ничего особенного не произошло. Мы просто не поняли друг друга, но сейчас всё нормально.

-Да, интересное у вас недопонимание.

-Катя, я же сказала, что всё было отлично. Парочка ударов даже иногда бывает полезна, особенно таким непослушным юным девам, как мы.

Я знаю, что эта девочка волнуется за меня.

Странная привычка называть ровесниц девочками…

* * * * * *

-Эй, тебя ведь Марина зовут, да?

-Ага, привет.

Может, ты увезёшь меня далеко, может, я даже полюблю тебя, может, может…
Как много этих неопределённостей.

Если подумать, чувств и эмоций, что я пережила за время общения нас троих, вполне хватит, чтобы заменить пару неудачных влюблённостей в моей жизни.
Я так думаю.

Алиса спускается вниз, бросает странную улыбку мужчине за сценой и кивает мне, чтобы я пошла за ней. Мне приходится оставить незнакомку и поддержать "товарища в беде". Взглянув на часы, я довольно отметила, что ещё есть время подготовиться к экзаменам, если через несколько минут я отправлюсь домой. Вернее, к близким друзьям. Этот город не родной мне, но слишком близкий.

* * * * * *

- Я ждала вас обеих, - в руках молодой и многообещающей вокалистки тонкая лёгкая сигарета. На девушку это было совсем не похоже. Нет, она сознательно это делает, чтобы выкурить в два раза больше и показаться… смелой?

- Она умерла. Аой умерла, - я смотрю Алисе в глаза: лишь на секунду её зрачки расширяются и только тонкая сигарета заставляет дрожащую руку не менять положения:

- Что же, отлично. Туда ей и дорога.

-Ты глупая или прикидываешься? – кричать не в моём стиле, я только чуточку повышаю голос, чтобы передать нарастающее возмущение. Я прекрасно знаю, что Алиса врёт. Врёт позой, лицом, глазами, что ей всё равно. Она всегда будет любить Аой. С любой другой женщиной или даже с другим мужчиной она будет вспоминать о ней, я точно знаю.

Алиса, куда же тебя занесло на этот раз?..

* * * * * *

Если честно, я сама до конца не верю во всю эту чушь со смертью Аой. Откуда я знаю об этом? Ммм… Написали, позвонили, я не знаю:

-Я подумал, тебе это будет интересно.
-Что, кто это?
-Женя умерла.
-Кт… Аой? Я не понимаю…

Гудки. Телефон встречается со стеной, мягкий диван обволакивает мое тело, пусть это всего пара сантиметров. Я тону в море событий, плыву на собственном диване через толщу слов.

Иногда два брошенных словечка затягивают глубже, чем длинный бульварный роман, похитивший три наших сердца.
Именно три, не больше. Ведь я как была одна, так и осталась. Ничего не изменилось. А Аой вовсе не умерла - она исчезла так же, как и Н., просто вы были, Алиса, не отрицай этого, но не было нас с Н., а с Сашей нас не было тем более.

Саш, интересно, ты сама-то жива? А Н.?..