Я иду по улице и улыбаюсь так счастливо, что кажется, будто в моих руках — букетик. На самом деле букетика нет, до него идти еще целую остановку, но мне все равно хорошо.
Я подхожу к киоску и говорю знакомой тетеньке фразу, в которой каждое слово точно и продуманно:
— Здравствуйте, а можно мне, как всегда, три небольших бордовых розы, коротеньких. Коротенькие — это обязательно, длинные стебли некрасиво засыхают.
Я иду по улице, у меня в руках букетик из трех роз, которые специально не заворачивают, а обтряхивают, подрезают и аккуратно связывают.
Я иду, в моих руках букетик, перевязанный блестящей фиолетовой ленточкой.
Ветер треплет волосы, я иду медленно, нервничаю — идти еще примерно две остановки.
Какой-то прохожий, совсем мальчишка, лет восемнадцати, останавливается возле меня и просит познакомиться.
— Я на улицах не знакомлюсь, — говорю я с достоинством и добавляю мысленно: «С мужчинами».
На деревьях воробьи.
Я подхожу к знакомому дому, и тут же возникает первая трудность. Нужно прийти неожиданно, а если звонить, то уже ничего интересного, не говоря уже о том, что тебя может не оказаться дома.
Но решается все простым способом — к подъезду подходит студентик, у него любопытство на лице написано.
Он открывает дверь, но не собирается впускать, смотрит подозрительно и с интересом.
Я начинаю мило улыбаться и говорить глупости про подругу, которая ушла, но придет через полчаса, а на улице жарко...
Я щебечу глупости и боюсь, холодея от мысли, что ты так близко, а зайти не получится.
Но мальчишка покупается, и я захожу, дав ему в обмен номер телефона, догадываешься чей, да?
Я звоню в дверь, а сердце колотится словно бешеное.
— Кто там? — глазок есть, конечно, но я же не дура, чтобы ты меня сразу увидела.
Я не отвечаю, а через пару секунд ты открываешь все же.
— О, это ты.
— Ага, я. Я вот тут мимо шла, решила зайти. Войти можно? — черт возьми, где моя голова? Так разговаривают бывшие в сериалах, и сценаристы не врут.
— Проходи, — ты закрываешь дверь, а я стою, не в силах пошевелиться и смотрю на твою огромную, хотя всего лишь трехкомнатную квартиру. На самом деле в ней поместилось бы комнат шесть, поэтому то, что их три — это «всего лишь». — Чай будешь?
Я киваю и иду следом за тобой на кухню, кладу цветочки на стол, обязательно.
— Как твои дела? — спрашиваю я каким-то чужим голосом.
— Хорошо. А ты как?
— Нормально.
Диалог иссякает. И тут я говорю то, чего не ожидаю от себя.
— Ты скучала?
— А ты? — мне хочется начать лекцию о вежливости, но я сдерживаюсь.
— Я пойду, — мне горько, потому что я хотела услышать, хотела узнать.
Я поднимаюсь и иду к дверям — а внутри будто дикий зверек вгрызается. Но на лице ни одной эмоции.
Уже у двери меня останавливает твой голос.
— Подожди.
— Что? — я оборачиваюсь устало, словно все события прошедшего года навались на меня снова.
— Я скучала, — я не могу пошевелиться и вообще, кажется упаду в обморок. Так люблю, да, несмотря на всё.
— Пойдем, кино посмотрим, — так неожиданно говоришь ты, а я киваю.
Мы идем по коридору, ты ведешь меня за руку — по длинному коридору, через огромную гостиную, и — да, твоя комната, в которой на огромной площади стоят всего лишь диван, шкаф и стол с компьютером.
Диван разобран, как всегда, окно завешено какой-то простыней.
Мы садимся рядом, но не касаясь друг друга.
Поначалу я только бросаю на тебя взгляды, часто-часто — на острый подбородок, на светлые волосы, но постепенно увлекаюсь фильмом и в напряженный момент хватаю тебя за руку — совершенно непроизвольно.
И не знаю, когда и почему, но словно смывет плотину.
Я целую твои щеки, скулы, нос, каждую ресничку, я покрываю поцелуями твое лицо, а ты хихикаешь, но твои руки рядом, здесь, и хочется только выть, как же я скучала.
Мы целуемся как сумасшедшие, руки шарят по всему телу — и еще, еще, пожалуйста, еще.
Но я прерываю это безумие, я обхватываю тебя руками и ногами и понимаю, что я сейчас кончу.
Черт возьми, мы же ничего еще даже не делали, мне хочется рассмеяться от нелепости, но я сжимаю тебя в объятиях, а ты воспринимаешь это как сигнал и целуешь меня в шею, наваливаясь сверху.
И я кричу — или не кричу, но все теряется, исчезает и меня накрывает этой волной.
Проходит несколько секунд, и я начинаю осознавать происходящее.
Твои блядские глаза смеются, а ты говоришь шепотом:
— Ты меня с ума сведешь.
Я смеюсь и в тон отвечаю:
— Ну, конечно. Это ты меня с ума сведешь, развратила меня. Негодяйка, — и влепляю пощечину, не сильно, но ощутимо.
Ты буквально бросаешься на меня. А я уже не знаю, что может быть лучше этой дикой, слепой ярости, когда все вокруг окрашивается в темно-бордовый, в цвет этих роз, и пульсирует.
Мы кусаемся, рычим даже, царапаемся, фактически деремся, как котята. Как кошачьи бои в грязи, только на твоем диване.
Мне больно, мне везде больно, но сердце раздирает сильнее, потому что я знаю, что больше этого не будет, но предпочитаю забыть об этом.
Я прикусываю тонкую кожу у тебя на шее, а потом зализываю эту маленькую ранку.
Но вот тут все меняется, заканчиваются кошачьи бои.
Твои руки обдают огнем, а я буквально раздираю твою дурацкую футболку, но ты успеваешь ее спасти, скидывая — одежда летит к чертовой матери, а ты царапаешься, кусаешься еще.
Я припадаю губами к твоей груди, а твои руки везде, словно ты — многорукий Шива, опустившийся на землю. Ты — как богиня, только лучше, потому что ты — здесь.
Ты целуешь меня опять куда-то, скользишь по телу, и я тоже, а остального вообще уже давно нет, и только эта жажда. Ну еще, еще, пожалуйста, еще. Я так скучала! Я так люблю тебя! Как же я жила-то без тебя? Только не уходи, пожалуйста, не уходи.
Ласки все беспорядочнее, все яростнее, как будто выжигают клеймо, будто не отдашь, не отпустишь. Этот ужас никогда не закончится, как мне кажется. Но я рада этому. Это вроде узнавания. Все ли на месте? О да, на месте, даже родинка на левой ягодице, хотя ты хотела ее свести. Я все никак не могу насытиться, мне всегда будет мало тебя. Пальцы касаются тугих стенок влагалища, и мы стонем обе, а я схожу с ума.
И мы еще умудряемся царапаться, но при этом твои руки — они все равно везде. Совсем везде. И ты кричишь, и я кричу.
А потом все заканчивается.

* * *

Я не сушу волосы, лето же. Я вылетаю на улицы почти сразу же. Я иду и кусаю губы.
Ты звонишь: забыла цветы.
А я отвечаю: оставь себе.
Я ведь тебе их и несла. Я улыбаюсь, и какой-то мальчишка на улице зовет меня в кино. Я улыбаюсь, хотя мне горько, потому что физическая привязанность — намного сложнее моральной.
Я улыбаюсь и улыбаюсь. И ничего не остается, кроме этого.
«Я не приду больше», — думаю я. Хотя знаю, что приду еще пару раз.

А потом закончишься ты, и начнется какая-нибудь она.