1.

Зажигалка как символ веры.

Твоей в меня - сильную. Без блистера валерьянки в кармане и глупых следов на руках.

(Это я только сейчас так говорю - глупые. А тогда, в нервной дрожи истерики, я была самоуверенной дурой - я верила)

Давай, вылепи из меня мечту - красивую, гордую, сильную. Согласно образу в твоей памяти, впечатлению трехлетней давности.

Модные магазины, умные книги и спектакли авангардистов. Бутылка сухого красного на двоих и кино в пустой квартире. Сорок сантиметров между нами без шанса на сокращение дистанции.

Щелкаю зажигалкой, ты закуриваешь, я отворачиваюсь.

Я не курю тонкие с ментолом, впрочем, как и "Беломор" без фильтра. Я не переношу сигаретный дым. Я... А. Что. Осталось. От. Меня. Се-го-дня?

Зажигалка как символ веры. Осколок разрушенного мира и - будем категоричны - счастья.

Символ твоего упорства в достижении бессмысленной цели.

Три года назад я была студенткой последнего курса, с женихом и престижной работой, а ты - соплячкой-десятиклассницей. Из общего: необходимость закончить образование и бабушка Ольга со стороны матери. Тебя назвали в ее честь.

Оленька. Милая девочка-акселератка с закосом под Мэрилин Монро. Парни так и липли, подруг не хватало - неудивительно, что ты за меня ухватилась.

Помнишь, наверняка же помнишь, как мы шли по главной улице нашего курортного городка - на шпильках, в легких платьях, искренне улыбаясь (не скалясь). Беловолосая дива и леди в черном.

Жених в то лето уже почти не звонил, и я могла позволить себе некоторые вольности. Два-три коктейля в компании полузнакомых парней, несколько прогулок по ночному городу.

Впрочем, значительно интереснее было проводить вечера с тобой. Три месяца восхитительно жаркого лета, бесконечных звезд и разговоров. Ни о чем. Обо всем.

Зажигалка искрит. Газ закончился.

Осенью меня бросил жених, уволили с работы и отчислили из вуза. Денег на сигареты не хватало - я бросила курить. Правда, стала пить валерьянку. Иногда помогало, и в редкие визиты домой ты верила, что у меня все в порядке.

А не глубокая депрессия, работа за гроши и социопатия.

И неизменный пластик аптечной упаковки успокоительного.

Однажды ты мне позвонила. Жаловалась, что тебя не понимают родители, бросил очередной парень и вообще жизнь не удалась. Я в ответ кричала в трубку, что ты ничего не знаешь о настоящей жизни. Больше звонков не было.

Через месяц я пыталась покончить с собой. А после выписки из больницы приехала домой.

И теперь ты упорно веришь в меня, Олечка, в меня - сильную. Пытаешься заново научить курить и стыдливо прячешь глаза, если я одеваю футболку с коротким рукавом. Приглашаешь с собой на свидания. Изучаешь созвездия.

Бесполезно. Ломаю зажигалку. Я в себя - не верю.

2.

Я опоздала на двадцать минут в нашу осень. Нашу свободную ветреную осень: морскую, листопадную и почти не злую.

Недобрую.

Ты, я точно знаю, сейчас стоишь на платформе автовокзала и грызешь шоколад. Мерзнешь в тонком пальто и демисезонных сапогах. Кутаешься в зеленый шарф. Щуришься, устало всматриваясь в серое небо.

Без двадцати шесть - мне бы тоже пора домой. Пить молоко с медом и просматривать снимки, а не набирать озябшими пальцами смс-ку, промахиваясь мимо клавиш.

"Привет. Как поездка? Не устала?"

Только вчера ты рисовала узоры хной на моих ладонях. Я до сих пор чувствую легкий запах масла. Осень выкладывает поверх оранжевых линий капли росы, кутает пальцы в туман.

Низколежащие облака не помогают при расстояниях в сотню километров. Прости, но я безнадежно опоздала в нашу осень.

Пять пятьдесят семь. Сейчас ты должна выезжать на трассу. Телефон вибрирует: принято сообщение.

"Все хорошо, правда, автобус попался идиотский. Если доеду - не кантовать..."

Я иду домой, старательно перешагивая белых туманных змей, смаргиваю с ресниц капли дождя.

Шагаю осторожно, придерживая кофр с фотоаппаратом у бедра, а ручку зонта - на плече. Начинается дождь, ветер вынуждает почти бежать. До дома две остановки. Можно сесть в троллейбус и сэкономить время. Или не трогать расшатанные нервы, рассматривая надпись "Оленька" на спинке последнего сиденья. В каждом троллейбусе - мы часто ездим этим маршрутом.

Оленька, милая, успешной тебе поездки. Хорошей осени, чистого неба расправленным крыльям, яркого смеха. Я желаю тебе веры. Не в меня - в свои силы, в туман, спутанный с белыми косами, в эту осень.

В свою осень - не вплетай в нее меня.

Дорога свернула на мост. Дождь азартно стучит по перилам, капли разбиваются в фонтанчики над металлом и оставляют круги на воде. Облака задевают крыши девятиэтажек, протягивают ниточки между чьими-то мирами, привязывают потерявшиеся души к земле. Исторгают из себя дождь.

Поднеся руку к губам, пробую капли на вкус - пресные. Не соленые, не похожий на наши, перемешанные с брызгами морских волн.

Ладони изрисованы хной. Закрываю глаза руками. Темно и хочется плакать.

Оленька, это дождливое хмурое небо, запах прелой листвы и продрогшие ночи - не твоя осень. Не твоя битва, не твое счастье.

Двадцать минут лишили меня права быть правой, и теперь мне остается только окончательно исправить все ошибки.

Зонт падает за спину. Делаю последний снимок реки и оставляю фотоаппарат здесь же, на мосту.

Перешагиваю перила.

Телефон вибрирует: принято сообщение.

"Я дома. Уф, ненавижу наш автопарк! Жду звонка"

3.

Выбегать на балкон в одной футболке, только оправившись после пневмонии, чтобы посмотреть на первый снег - по меньшей мере глупо.

(Но я же - самоуверенная, но я же дура)

Я разворачиваю ладони к небу и ловлю снежинки, на пальцы и на ресницы, а они тают, а они как несчастный осенний дождь, а они как ненастный осенний день.

Достаю сигареты, щелкаю зажигалкой, смотрю на свои запястья. И выбрасываю пачку.

И выдыхаю.

И отвожу замерший взгляд от далекого горизонта, где облачный фронт медленно отступает от города и проглядывают звезды.

Вдыхаю. Закашливаюсь. Осознаю, что мерзну, возвращаюсь в квартиру, негнущимися пальцами осторожно беру кружку.

Роняю.

Бесполезно.

Бессмысленно падать на колени, сворачиваться в клубок, быть бессловесным комком боли. Тянуться за телефоном, набирать сообщение, стирать, стирать номер из памяти - но я помню его наизусть, Оленька.

Милая, добрая, моя Оля.

Руки изрезаны осколками, ковер залит кровью, кашель не дает толком вдохнуть. Я истерично смеюсь, отшвыривая телефон в дальний угол. Я достаю из аптечки успокоительное, и выпиваю сразу пол-упаковки.

Я. Должна. Поспать.

Я. Чертов эгоист.

Ты не звонила уже четыре дня.

Ты снилась мне каждую ночь.

Синее шелковое платье, темное, сапфировое. Музыка - очень тихо, почти незаметно - я отчетливо слышу наше дыхание. Меня бросает в жар от ощущения твоего тела под прохладным шелком, от мурашек на твоей коже, от изгибов спины, от замерших в напряжении пальцев. О, пальцы, с силой упирающиеся в стол. Тонкие, белые, с двумя кольцами, с маникюром в тон платью. Внимание скачет: пальцы, платье, кудри цвета "платиновый блонд", серые глаза за челкой. Я боюсь смотреть тебе в глаза.

Падать в бездонную пропасть, бояться вдохнуть и скорчиться в приступе кашля, и, словно Алиса, найти себя в этом бесконечном падении. Небо, серо-сизое, переплетается с синевой, и я падаю в ленты этого кошмара, в кадры непроявленной фотопленки, в закаты, которые мы так любили встречать, сидя вдвоем у тихо шумящего моря.

Просыпаюсь от запаха кофе и "этих мягких французских булок". Удивленно оглядываюсь, с трудом понимая, что кошмар закончился. Жмурюсь - глаза болят от света. Снова проваливаюсь, на этот раз в зыбкую полудрему, и слышу звон посуды на кухне. Примешивается непонимание и радостное предвкушение. Лежу, завернувшись в одеяло, и боюсь выбираться из кокона, из моего маленького мира.

Осторожно опускаю одну ногу на пол. Сажусь на кровати. Пытаюсь поправить волосы, бросаю это дело, иду на кухню.

Ты стоишь у плиты и внимательно смотришь на кофе. Оля. В белом свитере, шерстяных носках и кружевных трусиках. Оборачиваешься и подмигиваешь мне:

-- Спящая красавица!

А я не могу произнести ни слова - только подхожу и обнимаю тебя, упираясь подбородком в ключицу.

4.

Вечером тридцать первого был ливень - затяжной осенний ливень, с серой пеленой вместо неба и редкими далекими грозами. К утру он обещал превратится в морось.

Новый год проходил в привычных декорациях. Вдвоем мы сидели на застекленной веранде на последнем этаже девятиэтажки и пили вино. Бутылка сухого красного и кино в пустой квартире. Расстояние между нами - много меньше сорока сантиметров, и ты уже давно не боишься, милая, что однажды я шагну вниз с этого самого девятого этажа.

Лето давно закончилось, Оленька. Теперь я верю. В основном - в тебя.

Смотрю искоса: белые локоны, серые очи, четкие черты лица, чуть припухлые губы. Шелковое платье, кулон на шее с крупным аквамарином - тебе всегда безумно шел голубой. Словно почувствовав взгляд, ты повернула голову, посмотрела прямо мне в глаза и подмигнула. Я покраснела и вновь уставилась в окно.

Город был как на ладони. Маленький, состоящий сплошь из многоэтажек, сейчас он казался геометрически правильной россыпью огоньков. Окна мигали в унисон - всем же интересно увидеть обращение Президента.

В этой квартире телевизора не было. Он случайно упал с двадцати пяти метров. Вчера.

Мы с Олей чуть-чуть поссорились.

Как хорошо, что я не успела распаковать фотоаппарат.

-- Вера, хочу кое-что тебе сказать.

Как часто ты меня называешь по имени? Раз в год? Что ж, этот раз наступил и я начинаю бояться.

-- Оленька, милая...

Тянусь к подлокотнику кресла, желая дотронуться до твоих пальцев, но промахиваюсь. То ли дрожат руки у меня, то ли ты отдергиваешь свои. Как-то внезапно вместо спокойной позы в кресле оказываюсь на полу, на коленях подле твоих ног, вскинув голову и всматриваясь в серые, светлые глаза.

-- Хватит! Не "милая", не "Оленька"! Хватит, Вера, я уже взрослая. И нам надо, наконец, разобраться с отношениями!

По венам вместо крови адреналин. Впрочем, ясности мыслей это не добавляет. Дрожащими пальцами нащупываю в заднем кармане джинсов зажигалку. Сигареты на кухне.

-- Я сейчас вернусь. Оля.

Зябко кутаюсь в свитер - чистая психосоматика, мне безумно холодно от твоих слов, Оля. Все же хорошо, что я решила не переодеваться к празднику. Затягиваюсь, жадно вдыхаю сигаретный дым, на выдохе закашливаюсь. Дурная привычка, я же почти бросила. Замечаю, что курю фильтр. Зажигаю вторую. Смотрю на дождь.

Вытягиваю левую руку в окно.

Тяжелое кольцо на безымянном - тобой, между прочим, подаренное, моя милая Оля - неприятно холодило кожу. Оно чуть великовато, но по какой-то милой причуде ты надела его мне именно на безымянный. И чуть не соскальзывает с пальца, вниз, до первого этажа.

А впрочем, лучше бы упало.

Зажигаю следующую.

Наверное, надо вернуться.

Скрипит дверь, Оля подходит ко мне и обнимает за талию.

-- С отношениями. Я хочу жениться.

Дергаюсь, промахиваюсь сигаретой мимо пепельницы. Чтобы занять руки, начинаю проворачивать кольцо.

-- Жениться, дура!

Золотая печатка без монограммы выпадает из ослабевших пальцев, глухо ударяется о пол.

-- На тебе.