Я тихо-мирно шла с работы домой, когда эта безумная женщина накинулась на меня и потащила в бассейн.

Был сочельник. Святое время перед Рождеством, время предчувствия, время волшебства. Завтра засияет тысячелетняя Вифлеемская звезда в небе над Иерусалимом - над Нью-Йорком, в витринах магазинов над игрушечными яслями. Завтра волхвы придут к Марии, в ее хлев, озаренный волшебством, придут они и в сотнях самодеятельных спектаклей – точно так же, как сотни лет назад. Завтра Мария будет смущаться и пунцоветь, вся обращенная к Младенцу – к резиновой кукле у нее в руках, который через несколько часов радиопостановки станет полноценным Христом – и, возмужав, тот Иисус сотни лет назад взойдет на Голгофу. А мы, фарисеи, будем смотреть на него в вечной рок-опере, сострадать и умиляться. Шоу продолжится снова и снова, нашими руками и нашей же верой созданное шоу. Кролики гипнотизируют себя сами, полные благих намерений.

Это все завтра.

А сегодня был – канун.

Люди суетились на улицах, дым коромыслом. Подарки, наряды, елки, пищащие дети у юбок матерей, на все лады звонящие сотовые в руках клерков – успеть, успеть скорее! Праздник! Через несколько часов кролики со своими крольчатами закроются в своих домиках, гипнотизироваться и благоговеть, прижимая ушки перед распятиями и синими экранами. Исполняться веры. Чествовать Канун. На улицах будет тихо, и никто не помешает Марии снизойти с небес и шататься по улицам - небесному Гарун-Аль-Рашиду, инспектирующему: все ли верят в Боженьку? Все ли детки на ночь чистят зубки?

Ну и вот.

Я шла одна-одинешенька по самой обычной улице, посреди предпраздничной толпы. Я шла, одетая в самое обычное бежевое пальто, в самые обычные серую шапку и классические черные сапоги. Я топала с самой обычной офисной работы в самый обычный многоквартирный дом, в обычную квартиру, немую и темную в ожидании меня. Впереди зрел холостяцкий отпуск в большом городе – денег на Кипр, или хотя бы на Флориду не нашлось. Понимаете, во мне не было ничего выдающегося. Вот совсем ничего. Одинокая офисная мышка, ага? Смекаете?

И я решительно не понимаю, что эта чокнутая во мне нашла.

Эта сумасшедшая – в ярко-розовом пуховике, растаманском картузе и желтых меховых унтах – она выскочила откуда-то из проулка, вцепилась мне в руку и завопила:

- Пошли в бассейн!

Какой бассейн, зачем бассейн?!

Канун Рождества. Зима. Правда, без снега, в этом году удивительно теплый декабрь – но все же зима! Нью-йоркцы, понимаете, готовятся к новогодним праздникам. В церковь ходят, подсчитывают деньги на отпуск. Родителям звонят. Пишут открытки. С рождественскими купидончиками на кучах блистающих сугробов и всяких таких хорошеньких штучек.

И тут, нате вам, бассейн.

Непостижимо вообще.

Девчонка – или молодая женщина – потащила меня сквозь толпу, как яхта только что поднятый якорь. Она пребольно вцепилась мне в руку - маленькая сволочь, меньше меня даже ростом, а во мне всего-то метр шестьдесят. Как есть мышка.

Моя рука грозила оторваться вместе с прекрасным бежевым рукавом, ноги ныли от бесчисленных «Ой, простите, я не хоте…» Меня несло. Я еле успевала уворачиваться от столкновений со столбами – а вот люди были не так добры, растяпы. В общем-то, этого и следовало ожидать от кроликов – то была их бессознательная месть за мои кощунственные мысли о Мадонне и вере. Я так полагаю.

После сплошного «бум-бум-ой-бдыщ-бум» меня притащило к какому-то забору. В два моих роста. И за ним наверняка были собаки.

- Там бассейн, - заговорщицки шепнула розовая яхта мне, очумевшему бежевому якорю.

- И что? – раздраженно ответила я, оглядывая безлюдную улицу престижного района.

- Разве ты не хочешь купаться?

Простой вопрос, проще некуда. Но меня заклинило насмерть.

Вы понимаете, декабрь же. Холодно. В отпуске – да-а, купаться и загорать, жрать, трахаться, загорать и купаться. Но я ведь не на Кипре, поймите! Я в Нью-Йорке! Ладно бы, если бассейн был крытый и обогре…

- Бассейн открытый, но обогреваемый, - заметила девчонка, протискиваясь сквозь незамеченную мной дыру в заборе.

- У меня нет купальника…

Из тьмы в дыре послышалось сдавленное фырканье – наглая зараза смеялась.

Я стояла перед забором в зимних сумерках, простеганных ярким светом фонарей. Впереди чернела дыра, этакий вход в иное измерение из столь любимой мной фантастики. А позади – послушный, цивильный Нью-Йорк, весь в Кануне, весь в добрых традициях и ярком свету от витрин, телевизоров и торшеров у кушеток психоаналитиков. Весь в офисах. Весь в угарном чаду от постоянного трудоголизма и бесконечных «Я буду президентом». Такой привычный, такой узнаваемый Нью-Йорк.

Я стояла, с ноющими сбитыми ногами, залитая желтым кругом фонарного света, и дыра предо мной зияла: таинственная, темная.

- К черту.

И я полезла в дыру.

В чужой бассейн. Будем проще.

Когда я выпрямлялась, у моего уха раздался смешок. Я отскочила к забору от испуга.

Эта девчонка меня напугала. Мелкая засранка. Меня разозлило ее поведение.

- Что ты смеешься, поганка?! Затащила меня черт те куда! В чужой дом, бассейн и наверняка, к большим и злым собакам!

- Причем заметь, ты полезла сама, - хихикнули во тьме. – Я тебя не заставляла.

И ведь правда. Я спокойно могла бы развернуться и уйти прочь в свою обычную жизнь. А вместо этого…

- Ладно, где там твой бассейн?

- Пошли. Здесь, кстати, нет собак.

Она опять меня напугала, коснувшись холодной шерстяной перчаткой моего запястья, и повела за собой. Моя проводница молчала, а я была сосредоточена на том, чтобы не споткнуться и не врезаться во что-нибудь, невидимое во тьме. Так что мы не разговаривали.

Впрочем, темнота была неполной. Света фонарей хватало, чтобы привыкшие глаза различали контуры и мерцающие силуэты. Мое сердце колотилось от адреналина, азарта и странной смеси плохого предчувствия с радостными надеждами. Меня, если выражаться по-уличному, просто колбасило. Я была в преддверии чего-то нового – а чего именно, только предстояло узнать.

Мы шли по каким-то дорожкам, тропинкам и газонам, пересекая чьи-то участки – пока наконец не вышли к сияющему лазурному бассейну, от воды в котором шел легкий парок.

Я ахнула от такой красоты, и тут же девчонка зажала мне рот рукой.

- Тихо. Хозяев нет, но соседи-то все по домам.

Мои глаза полезли на лоб - я осознала весь масштаб грядущего злодеяния.

- Ты сумасшедшая, - зашипела я, когда похитительница отняла руку от моих губ. – Ты вообще представл…

Ворсинки с ее перчатки неприятно облепили язык, и мне пришлось сначала снять их пальцами – поэтому я прервала свою так вдохновенно начатую лекцию. Занятая пакостными шерстяными волоконцами, я не сразу поняла, что девчонка раздевается. Вот прямо так, при мне. В декабре. В предрождественский холод.

Незнакомка – все-таки женщина, а не девочка, судя по тонкой, но вполне округлившейся фигуре – сняла с себя трусики, кинув их в аккуратную кучку на земле, затем прошла, покачивая бедрами, по кромке бассейна и плавно погрузилась в подсвеченную воду.

Блаженно зажмурившись, она сделала пару мощных гребков, еле слышно подплыв ко мне.

- Ну, чего ты ждешь? – тихо сказала темноволосая женщина, улыбаясь полными губами.

Действительно, чего еще ждать птичке, вляпавшейся по самые крылья? Только дальше возиться в дегте.

- Холодно же, - предприняла я робкую попытку отвертеться от купания. Мне вполне хватило бы вида красавицы, среди зимы рассекающей в бассейне. Такое летнее зрелище, понимаете. Как кино про отпуск в обеденный перерыв.

- Вода теплая, горячая даже, - шепнула маленькая женщина. – Давай, иди ко мне.

Я набрала воздуху и… рывком скинула пальто с сумкой, а дальше, не мешкая – сапоги, чулки, юбку, кофту, блузку. И… да, и белье. Мороз мгновенно защипал мою бедную несчастную кожу, и я, прыжком одолев расстояние до лесенки, скорее погрузилась в воду по самый нос.

Действительно, вода была горячей.

Блаженство.

Пришлось ухватиться за металлические перила под водой, чтобы не утонуть – настолько расслабилось мое тело.

Темноволосая женщина доплыла до края бассейна, затем нырнула и одним длинным движением проплыла по дну до меня. Как дельфин, грациозно и мощно.

Без малейшего звука из воды поднялась ее голова. Женщина встала на дно, совсем близко ко мне. Небольшие упругие грудки омывались волнующейся водой, оставляя капельки на смуглой коже. Так красиво.

- Ну как? – улыбнулась она.

- Кайф.

- Вот видишь, а не хотела.

- Ну да, - согласилась я. – Но ты и не спрашивала.

- Тебя надо было сразу хватать и тащить, - ответила незнакомка, держась за бортик. – Иначе…

Я только сейчас рассмотрела ее как следует. Она была явно мексиканских кровей. Темноволосое, скуластое лицо, обрамленное волосами, словно черным шелком, навевало мысли о знойной пустыне. О марьячи и гитарах, звенящих в жарком полуденном мареве.

- Что «иначе»? – переспросила я.

- Ш-ш, - она приложила палец к моим губам, блестя темными глазами. – Просто наслаждайся. Поплавай, например.

- Я не умею плавать.

- Дева Мария! – шепотом воскликнула незнакомка. - Купальника нет, плавать не умеешь. Что ты за бесполезное существо, а?

Она тихонько засмеялась. А меня укололи ее последние слова. Ведь и правда, я бесполезная. Бойфренда нет, любимого дела нет… Мне стало так больно от правды, нечаянно сказанной вслух.

Я поднялась было на ступеньку, но тут же меня обхватили сильные руки и потянули обратно.

- Куда ты, глупышка? Я пошутила.

- Понимаю, - вздохнула я. – Но в твоей шутке есть истина.

- Ай, как же вовремя я, - качнула головой мексиканка. – Надо срочно лечить…

 

Мне трудно говорить о том, что было дальше.

В моей голове все смешалось. Я помню – лазурь и смуглость, горячая вода и томная влага. Брызги. Сияние.

Я помню ее губы. Сильное тело. Помню, как она сжимала ладонями мои узкие кисти европеоида. Помню всплески, шепот и декабрьскую тишину престижного района.

Помню, как мы, смеясь, быстро полувытирали, полурастирали друг друга моей же кофтой. Я бросила ее там, нисколько не жалея.

Помню, как мексиканка показала средний палец какому-то мужику, стоявшему на освещенном балконе соседнего дома и пялившемуся на нас во все глаза. Мы быстро оделись – пар шел от наших тел, мороз щипал кожу - побежали, отогреваясь бегом.

Это было… волшебно. Маленькое такое карманное волшебство, как раз на мой размер и рост.

Тогда я не знала ее имени.