Иногда мне кажется, что самое отвратительное в моей нынешней работе — тощие дуры, которые при ходьбе стучат костью о кость и с неприятной периодичностью выдают гениальные фразы типа:
- Ну, тот чувак, который по новому фильму Бартона книжку написал…
Это они про Чарльза Доджсона аkа Льюиса Кэррола и его Алису, если кто не понял. Что эти курицы с серой кожей и секущимися волосами несли после выхода Братства Кольца лучше не вспоминать. Но зато они классно смотрятся на развороте нашего журнала, и кому какое дело сколько новопассита потребляет при этом бедный фотограф?!

Но потом я захожу в бухгалтерию и понимаю, что полноправный филиал ада расположен там, и дело не столько в удушающей жаре, поглотившей город, сколько в Лёлике, дипломированном и.о. дьявола. Разве что вместо рогов и копыт у нее пятый размер груди и каблуки, цокающие по коридорам похоронный марш моему здравому смыслу.
А начиналось все три недели назад, когда она подцокала ко мне со спины, небрежно помахивая папкой со сметой на ту съемку на крыше…
- Эти живые скелеты и есть наши модели?
- Знаешь… — Опускаю фотоаппарат и оборачиваюсь. Здравствуйте, любимые двойные стандарты: я могу этих куриц хоть матом крыть, про себя называя шпалоглотательницами и пиломатериалом, но позволить то же самое кому-то еще? Да никогда в жизни! — Они хотя бы в кадр влезают.
Потом мне, конечно, будет стыдно за эту фразу. В конце концов, у нее может быть гормональный сбой, плохая наследственность или…
- Ну, кто виноват, что у тебя такой маленький объектив? — Голова наклоняется, сережки звякают и кулон на черной бархотке ловит свет софита.
…или все гораздо проще. Фигура, глядя на которую Кустодиев бы захлебнулся слюнями, самомнение, заставляющее Пэрис Хилтон покурить в сторонке, и клыки тайпана.
- Кста-а-ати, раз уж ваша шарашка состоит из тощих вобл, будь добра втиснуться в сумму из нижней строки. В стране как-никак экономический кризис.
Убийственная смесь, под влияние которой я попала с первой же секунды.
И главная проблема даже не в том, что я хочу с ней переспать. Это как раз случается периодически: повело на духи и запах кожи или подведенные глазки. Переспи — и все пройдет.
Это зудеж в кончиках пальцев, как с первым Зенитом. Я не могу перестать ее раскладывать: а вот здесь, а вот так? Если свет отсюда, а фон золотисто-зеленый? Или мелкую пеструю полоску и много-много этой сливочной кожи?
Колесникова, остынь! Прекрати сходить с ума по дойной корове пятидесятого размера! Вон иди, прополощи мозги в фонтане.

А Лёлик издевается. Делает черный педикюр под черные босоножки. Бренчит дешевым псевдоиндийским браслетом на ноге и почти вываливается из католожного сарафанчика с завышенной талией.
Всеми силами помогает мне сойти с ума.
Когда я в следующий раз захожу в бухгалтерию, она опрыскивает начальственный фикус, периодически путая собственную шею с цветком. И вместо того, чтобы вытряхнуть из нее дополнительное финансирование — потому что упс, каким-то образом именно ее подпись должна стоять в документах — любуюсь на ползущие по шее капли.
- Ау-у-у! Фотожопер, раз уж зашла, может, спинку мне побрызгаешь? Хоть какая-то польза, а то стоишь, статую изображаешь… Даже денег не клянчишь.
И, вроде как, можно.
Подойти. Взять пульверизатор, якобы нечаянно переплетя пальцы. Бесконечно долгие секунды наблюдать, как под действием холодной воды и надрывающегося кондиционера кожа и выбившаяся сзади прядка покрываются капельками воды.
Можно собрать капельки губами. Языком.
Обнять со спины — с такими лопатками она должна это обожать, за талию. Прикусить ухо, если только смогу пристроить зубы между всеми ее сережками.
И хочется — до сухого спазма в горле и пальцев, совершающих хватательные движения. Возможность, такая яркая, что раскадровкой ложится перед глазами. Но я почему-то не могу сделать этот шаг. Так и стою в дверях, как дура.
- Ха-ха-ха! — Контральто, темно-коричневая помада и подскакивающие цепочки на высокой, тяжелой и упругой наощупь, груди. То есть, наверное, тяжелой и скорее всего упругой. — Какое ж ты ничтожество, Колесникова. Трусливое бесхребетное ничто с объективом. Слабо было признать, что хочешь? Что нравлюсь со всеми моими килограммами? Не ты первая, не ты последняя. Но мне каждый раз смешно. Милая такая компенсация за годы несданных нормативов по физре, тебе не кажется?
Пшик-пшик-пшик. У фикуса сегодня хороший день.
- Смету мне на стол и пшла отсюда, импотентка несчастная. — Белоснежная улыбка и абсолютно блядские глаза, в которых так и светится “Трахни если посмеешь”. — Кстати, научись звать меня по имени отчеству. Поверь, осилить словосочетание Ольга Евгеньевна проще, чем забраться под юбку.

Когда закрывается дверь, Лёлик, по паспорту Ольга Евгеньевна все-еще-Гончарова, отставляет пульверизатор и зло улыбается. В желудке словно ворочается клубок змей, подгоняя тошноту к горлу, и действительно тянет проблеваться.
Кофе, сигарета, душ… Просто чтобы избавиться от этого мерзкого ощущения на коже. А ведь эта фотограф ей правда нравилась.
Но не настолько, чтобы тратить свое время на человека, впадающего в когнитивный диссонанс от того, что западает на эдакий “нестандарт”. Пол партнера тут не имеет никакого значения, просто любая женщина достойна того, чтобы ее носили на руках…
- Так что качайтесь, граждане, качайтесь. Может, что-то вам и обломится.
Она посылает воздушный поцелуй своему отражению — о-бал-ден-на — и чувствует, как рассасывается серпентарий внутри.