1.

Мама всегда говорила Эвнеме: запомни, дочка, у девушки обязательно должен быть при себе чистый носовой платок. Как бы плохо всё ни было - даже если ты не знаешь, что будешь есть завтра, даже если у тебя по лавкам семеро детей мал мала меньше, и хозяева гонят вас с комнаты – не позволяй себе опускаться, не отчаивайся, и всегда – ВСЕГДА! – что бы ни случилось, держи в кармане чистый носовой платок. Ты не представляешь, как сильно он может тебе пригодится.

Элея знала, о чём говорила: она прожила всю жизнь в эльфинаже, и эта жизнь не была лёгкой. В молодости она молила Создателя послать им с мужем ребёнка, и когда-то рождение дочери после долгих лет бесплодия казалось им благословением, чудом. Однако теперь Элея сомневалась в этой благости: старость сделала руки швеи неловкими, и отняла зоркость у глаз. Пока ещё мастерство Элеи позволяло ей с дочерью не слишком беспокоиться о хлебе насущном, но очень скоро пятнадцатилетняя Эвнеме, не отличающаяся никакими выдающимися умениями, станет единственной добытчицей в семье – и Элея не была уверена, что девочка справится.

Поэтому она сочла невероятной удачей, когда её младшая сестра, работавшая в замке Хайевер, сообщила, что может попытаться пристроить Эвнеме туда же. Трэя работала на кухне много лет, и добилась определённого уважения, несмотря на то, что была из эльфов.

Вопрос о желании или нежелании Эвнеме уезжать из дома – или о желании Элеи отпускать её – вообще не стоял.

***

- Будь вежливой, слушайся старших, не заносись и не играй на деньги, - торопливо повторяла Элея, лихорадочно проверяя застёжки на сумке дочери. Караван торговцев, который за небольшую плату принял Эвнеме пассажиркой, отходил от ворот с минуту на минуту. – Обязательно мойся каждый день, следи за одеждой, не распускайся! Передник, в котором будешь работать, должен всегда быть чистым, даже если придётся кипятить его ночами. Веди себя скромно и тихо, не высовывайся, не вздумай пререкаться со старшей прислугой, и не перечь господам – лучше вообще не попадайся им на глаза. Будь приветлива с другими слугами, но не позволяй им на себе ездить, поняла?.. Не держи все деньги в одном месте, придумай какой-нибудь тайник, а лучше оставляй на хранение Трэе. Она твоя тётка, и  в случае крайней нужды ты всегда можешь обратиться к ней за советом…

- Ну хватит мам, я всё знаю, - шепотом заверяла Эвнеме. – Честное слово, я буду очень осторожна и аккуратна. Я же понимаю, что не могу упустить эту работу. Я буду очень стараться. Мам, ну всё, отпусти меня, торговцы не станут ждать…

- Да присмотрит за тобой Создатель, девочка, - вздохнула Элея.

- Он присмотрит за нами обеими, - ласково ответила Эвнеме.

***

- Что это ты вырядилась, как в борделе? – недовольно спросила Нэн, главная повариха замка.

- Простите, миледи, - кротко ответила Эвнеме, приседая. Она уже сто раз пожалела, что надела праздничное платье. – Это больше не повторится.

- Миледи, - фыркнула старуха. – С утра бегает по двору со своей собакой. Прости Создатель, но у той собаки, думается мне, мозгов побольше!

Эвнеме опустила голову. Из разговоров слуг она уже уяснила, что сварливая Нэн была нянькой дочери  тэйрна, пока девочке не исполнилось шесть, и она не начала проходить подготовку оруженосца, а Нэн отправилась на кухню.

Так что Нэн могла говорить всё что угодно – это однозначно не было тем, чем звучало.

- И приседать, - продолжала старуха. – Ты будешь перед ней. Мне твои реверансы не нужны. Я лучше погляжу, как ты управляешься у печи!

Что ж, Эвнеме этого ожидала. Нэн сразу дала понять, что не потерпит никаких любимчиков и племянниц. Она давно знает Трэю, и только потому вообще уделяет внимание её протеже, но девочке не следует слишком много о себе мнить…

- Что ж, видала я и более неловких служанок, - наконец проворчала Нэн. – Можешь остаться пока. Поглядим, как будешь работать... Трэя покажет тебе, где ты будешь спать, переоденься и возвращайся на кухню. Не думай, что можешь весь день мух считать.

Эвнеме поклонилась и украдкой перевела дух.

Комната, где жила женская прислуга казалась ей попросту роскошной после той лачуги, где она жила с рождения.

Домик Элеи был стар, у него протекала крыша, почти всё помещение занимал рабочий стол матери, пара манекенов, зеркало, ткани и швейные принадлежности, в маленький закуток втиснулась кровать, где Элея спала вместе с дочерью, а за занавеской скрывалась немудреная уборная.

Здесь же была огромная каменная комната, несколько больших удобных кроватей, умывальники, туалетный столик – даже шахматы и книги!

При мысли, что она будет теперь жить здесь, Эвнеме чувствовала себя так, словно её только что короновали.

***

Видимо, Нэн всерьёз вознамерилась сразу и накрепко вбить в пустую голову молоденькой эльфишки, что слуга должен всегда быть занят какой-нибудь полезной деятельностью - за исключением тех редких случаев, когда он спит либо умер. Эвнеме впервые предстала пред очи старшей поварихи, когда солнце ещё не выползло на небо, и до полудня пробегала, ни разу не присев, так что теперь ног под собой не чуяла – в равной степени от усталости  и от радости, что ею пока что, кажется, не недовольны, а значит, она может остаться…

Эвнеме как раз несла на кухню стопку чистых выглаженных полотенец, когда  перед ней словно из-под земли вырос пёс. Эвнеме достаточно знала об этих милых животных, чтобы сразу определить породу:

Это был мабари – пока только щенок, но уже размером с иную взрослую собаку, и зубы там… ого…

Эвнеме замерла. Пёс стоял прямо посреди дороги, и в узком переходе его было никак не обойти. Коротенький хвостик бодро метался из стороны в сторону, но Эвнеме совсем не была уверена, что это признак дружелюбия.

Пёс заворчал. Девушка попятилась. Если он бросится, она швырнёт в него полотенца. С карьерой будет покончено, но, может, это выгадает ей несколько минут, чтобы убежать и позвать на помощь…

- Клыкан, ко мне! – повелительным голосом раннего подростка позвали из-за угла и щенок, радостно взвизгнув, понёсся на зов.

Из-за угла вывернул белобрысый человеческий ребёнок лет 12 на вид. Пол Эвнеме  так сразу затруднилась определить – ребёнок был тощ, коротко обстрижен, резок в движениях, красовался с рассаженными коленками и расквашенным кровоточащим носом - но что-то в чертах лица мешало однозначно воспринимать его, как мальчишку. Дитя было облачёно в бриджи и рубашку, которую не мешало бы постирать, а на поясе имело длинный кинжал. Явно не игрушечный.

Опустившись на колено, ребёнок обнял собаку, трепля за загривок, но обратился всё-таки к Эвнеме:

- Это мой мабари! Жутко свирепый и кровожадный, каждый месяц съедает по остроухой служанке! У нас поэтому всегда прислуги не хватает. Что, испугалась?!

- Да, миледи, - честно ответила Эвнеме, приседая. У неё в голове были отнюдь не опилки, и она могла сложить два и два.

-  Ага! – обрадовалась девочка, шумно хлюпнув разбитым носом. И тут же снисходительно добавила. – Я пошутила! То есть, нет, это действительно мой мабари, он сам меня выбрал. Но про поедание слуг – это я присочинила. Он тебя не обидит, если я не прикажу. А я не прикажу, если ты не будешь вести себя противно.

Глаза у неё были серые, и взгляд, когда девочка щурилась, становился какой-то совершенно недетский – жёсткий и холодный, брр…

- Как именно, миледи? – уточнила Эвнеме и на всякий случай снова присела.

- Ну… вот так, например, - нахмурилась девочка, жестом показывая на замершую в реверансе девушку. – Не надо этого. Поэтому я и не соглашаюсь на камеристку, хотя мама всё время зудит.

- У вас… нет камеристки, миледи? – поразилась Эвнеме.

Это многое объясняло. Если за ребёнком попросту никто не присматривает… Нет, люди непостижимы. Будь Эвнеме родовитой аристократкой, её дочь уж точно не бегала бы по двору в грязной одежде, с ножом, разбитым носом и в компании собаки! Она сидела бы в красиво убранной комнате, чистая, умытая и ухоженная, в нарядной одежде, в компании приличных девушек чуть постарше, и вышивала бы гладью.

- Ага, - вновь хлюпнула девочка. – Никаких фрейлин и прочих… девиц. Они скучные и дохлые! Говорят о всякой чепухе, уши вянут… И всего боятся! Нет уж, а вдруг я заражусь от них и тоже стану такой?! Слушай, - внезапно оживилась она. – Ты со мной драться будешь? Я хорошо дерусь, не думай!

- Нет, простите, миледи.

Эвнеме едва не ляпнула, что мама ей этого не разрешает. Что, кстати, было бы чистейшей правдой.

- Да? – огорчилась миледи. – А метать ножи умеешь? Я отлично метаю ножи, с двенадцати шагов в любую мишень попадаю! Отец говорит, у меня меткий глаз и твёрдая рука! Вот, гляди! – она задрала рукав и с гордостью продемонстрировала оторопевшей Эвнеме бицепс. – Твёрдая?

Девочка была очень худа, но не той худобой, что коренится в недоедании. Скорее это был результат постоянных физических нагрузок, не позволяющих толком закрепиться лишнему жировому слою, да резко пустившихся в рост подростковых костей. Плечо миледи казалось тонким, как веточка, но напряжённая мышца проступила угловатым жёстким узлом.

- Выглядит очень твёрдо, - признала Эвнеме, не зная, что тут ещё можно сказать.

- Правда? – обрадовалась девочка. – Кстати, я Ингрид Кусланд … ну, ты сама уже поняла, наверное. А ты новая служанка из кухни, да?

- Да, миледи. Простите, миледи, но… не нужен ли вам платок?

- Что? Зачем? – глаза миледи потемнели от изумления.

- Ваш нос, - деликатно намекнула Эвнеме. – Он кажется немного… пострадавшим.

- Ааа, - сообразила девочка, садясь прямо на землю. – Точно! Это я тренировалась, и вот что-то стормозила…

Эвнеме перехватила стопку полотенец одной рукой, а второй протянула Ингрид платок.

- О, спасибо, - схватив платок, девочка вытерла кровь и прижала ткань к носу, так что дальнейшая её речь звучала несколько гундосо. – Мама мне говорит: каждая приличная леди должна иметь при себе платок… но я забываю всё время. А у тебя всегда с собой платок, да?

- Да, миледи.

- Здорово, надо тогда держаться поближе к тебе! - засмеялась она, и Эвнеме смешалась. - Ну так как насчёт ножей?

- Я… никогда не занималась ничем подобным.

- Я тебя научу, это легко! - решила Ингрид. – Встретимся как-нибудь. Я за тобой зайду. А сейчас чего ты ждёшь-то? Иди сюда, Клыкан хочет с тобой познакомиться как следует, ты ему нравишься чем-то.

Эвнеме поколебалась пару секунд и подошла.

- Дай ему руку понюхать, - скомандовала Ингрид. – И не бойся, не укусит. Он такой умный, ты не представляешь… ага, вот вы и подружились. Кстати, как тебя зовут-то?

- Эвнеме, миледи.

- Значит, я буду звать тебя Эвой. Так короче, - она почесала разбитую коленку и неожиданно сообщила. – А ты ничего. Обычно служанки пугаются Клыкана – такой визг стоит, ух!

- Миледи, уже почти полдень, - осторожно заметила Эвнеме. – Простите, но у вас, наверное, много дел…

- Точно! – спохватилась миледи. – Надо спрятаться получше, а то брат Олдос найдёт и заставит слушать какую-нибудь унылую историю про седую древность! Ну я побежала, пока!

Она шлёпнула Клыкана по спине и, пружинисто вскочив на ноги прямо из сидячего положения, унеслась прочь как метательный нож, пущенный в цель.

Эвнеме только головой покачала.

Нэн поворчала по поводу опоздания Эвнеме, но, как ни странно, не стала обрушивать на неё громы и молнии.

Похоже, кто-то из слуг видел, как Эвнеме беседует с миледи, и попросту рассказал поварихе.

***

Через пару дней Ингрид заявилась на кухню, держа Клыкана у ноги, и позвала Эвнеме «на минуточку».

- Твой платок, он не отстирался, - напрямик заявила Ингрид, как только запыхавшаяся от работы у печи Эвнеме вышла к ней.

- Ничего страшного, миледи… - начала было служанка (с платком она простилась  в тот момент, когда им впервые утёрли разбитый нос миледи), но Ингрид остановила ей досадливым жестом и добавила:

- Поэтому я принесла тебе два других – взамен.

И протянула Эвнеме два атласных платочка с кружевами, какие та до сих видела только в чужих руках. В белых холёных аристократских руках, если точнее.

- Я… я не могу… - забормотала Эвнеме, но Ингрид с внезапной в таком небольшом и тощем теле силой разжала ей пальцы и впихнула в ладонь комочек мгновенно нагревшегося от тепла тела атласа. Подмигнула:

- Тогда просто придержи их для меня, ладно?

- Хорошо, миледи, - покорно согласилась Эвнеме, чувствуя, что ещё очень сильно пожалеет о своём согласии.

Но что ей оставалось делать?

***

2.

- Совсем совести лишилась! – возмущённо воскликнула Нэн, упирая руки в бока. – Девчонку взяли сюда не для того, чтобы она тебя развлекала! У неё есть работа!

- Она поучит меня шить! – отнекнулась Ингрид, скрещивая руки на груди. – Мама считает, мне это полезно!

- Ладно, сделаю вид, что поверила! – сдалась, наконец, Нэн.

- Пошли! – Ингрид, не дожидаясь, пока её бывшая няня передумает, сцапала Эвнеме за руку и была такова.

Молча и сосредоточенно она проволокла ничего не понимающую служанку через весь замок в крыло, где располагались господские покои. Клыкан замыкал строй, деловито поглядывая по сторонам.

Комната Ингрид произвела на Эву двойственное впечатление: с одной стороны размер помещения, обилие и качество мебели, красивые и необычные предметы, вроде чьей-то мохнатой шкуры на полу и картины на стене… с другой же стороны, догадаться, что здесь живёт юная девушка, будущая женщина было практически невозможно. На почётном месте красовалась стойка для оружия, а туалетный столик был завален свитками, клочками бумаги с невнятными записями и каракулями, ножами разных видов и родов, дырявыми тёплыми чулками, явно использовавшимися как промасленные тряпки, какими-то незавершёнными неуклюжими поделками из мягкого дерева и кости…

Ингрид заперла дверь, жестом показала Эве на единственное кресло у книжного шкафа, плюхнулась на кровать, замерла и уставилась на служанку неподвижным тяжёлым взглядом.

- Что-то случилось, миледи? – осторожно спросила Эвнеме, поняв, что Ингрид может просидеть так очень долго. Клыкан уже демонстративно улёгся дремать у двери.

- Да, - отрывисто произнесла Ингрид. – Мне нужна твоя помощь.

Она взлохматила себе волосы, как бы не зная, как подступиться к своему делу. Потом вскочила с кровати и принялась вышагивать туда-сюда вдоль стены. Заговорила:

- У меня нет женской прислуги. Мне не нужна женская прислуга. Воин должен сам уметь позаботиться о себе, своём коне и псе! Я всё делаю сама, и папа меня поддерживает! Вот скажи, разве у меня в комнате бардак?

- Нет… практически, - заверила Эвнеме. – Только чуть-чуть.

Ингрид поморщилась, но махнула рукой и продолжала:

- Но мама считает, мне надо оженствиться! Она сама когда-то была воином, и очень лихим! А потом вышла замуж за папу и стала совсем другой. Я ей сказала, что не хочу так. Не хочу стать дурацкой женой какого-нибудь дурацкого эрла или тэйрна, и  всю оставшуюся жизнь протаскаться в платье и брюликах, с уложенными волосами, болтая о всякой ерунде! – Она резко остановилась. – Что скажешь?

- Я… думаю, что ты очень обидела свою мать, - медленно произнесла Эвнеме. – И тебе надо пойти и извиниться.

Ингрид неожиданно просветлела лицом и одобрительно кивнула:

- Правильно! Я рада, что ты тоже так думаешь. Я погорячилась и была не права. Мама умная и совсем не похожа на своих подруг. И она до сих пор упражняется с мечом. Я потом извинилась… Но пришлось пообещать, что я сошью себе нарядную накидку – мама сказала, что это будет ей лучшим подарком на годовщину их с папой свадьбы.

- Значит, всё в порядке? – уточнила Эва.

- Нет, ничего не в порядке! – Ингрид села на пол, где стояла, и сообщила. – Я не умею шить.

- Совсем?

- Совсем. Вообще. Никак. Меня пытались научить, но… мне это было неинтересно, так что, в конце концов, мама сказала, что не хочет, чтобы наш тэйрнир разорился из-за того, что на меня не напасёшься ниток. А через десять дней у меня на руках должна быть праздничная накидка.

- Ты хочешь, чтобы я сшила её для тебя? – кажется, Эвнеме наконец-то поняла, к чему был весь этот разговор.

- Ты что?! – изумилась Ингрид. – Я же ПООБЕЩАЛА, понимаешь? Дала слово. А слово Кусландов, оно… оно крепче клинка! Потому что клинок можно сломать – особенно если металл дерьмовый – а слово – никогда! – И с внезапным спокойствием пояснила. – Так что я хочу, чтобы ты очень быстро научила меня шить. С вышивкой я точно не справлюсь, так что обойдёмся красивой тканью и какими-нибудь кружавчиками для нарядности.

- Десять дней – это очень мало, - заметила Эвнеме. – Но, наверное, можно попробовать… если взять самый простой фасон… сейчас лето, рукава не нужны…

-  То есть, ты мне поможешь? – требовательно спросила Ингрид.

Эва удивилась. Она как-то не предполагала, что у неё есть возможность выбора.

- Потому что я тебя не заставляю, - добавила Ингрид. – Даже не думай так.

- Я думаю, что могу приходить вечером и помогать тебе, - решила Эвнеме.

- Я буду очень стараться, - пообещала Ингрид.

***

Накидка шилась под рассказы, байки, песни, страшные истории и недетский мат. В общей сложности, она полностью распарывалась четыре раза.

Размеры Эву смущали, но Ингрид заявила что это «на вырост» и закрыла дискуссию.

Разумеется, сразу после триумфального предъявления результата этих мук тэйрне Элеаноре, накидка была подарена Эвнеме.

- Я так с ней намучалась, что смотреть не могу! – смущённо буркнула Ингрид, когда Эва попробовала возражать. – Не возьмёшь – Клыкану подстелю!

Этого, конечно, Эва позволить не могла.

***

На замок опустилась ночь, даже слуги уже расползлись по кроватям. Лишь ночная стража скучала на постах, да на кухне горел маленький очаг.

Эвнеме скребла котёл мыльным песком. Ингрид сидела на столе, болтала ногами и рассказывала о своих и чужих подвигах и смешных происшествиях на охоте, на которую ездила с отцом, братом и хайеверскими рыцарями.

Клыкан спал у огня, чутко сторожа момент, когда ему дадут что-нибудь вкусненькое.

- Уже осень, - неожиданно произнесла Ингрид. – Значит, мы уже полгода знакомы. Даже немного больше. Да?

Эвнеме кивнула, хотя ответ был самоочевиден.

- А я так и не научила тебя метать ножи, - продолжала Ингрид. – Нехорошо.

- Может быть, весной? Зимой всегда много работы и не хочется выходить на холод…

- Ладно, - неожиданно легко согласилась Ингрид, хотя второпях придуманные аргументы служанки явно её не убедили. И внезапно спросила. – Эва, мы друзья?

- Наверное, миледи. А ты так не думаешь?

- Я не знаю, - откровенно призналась Ингрид. – Понимаешь, у меня никогда не было подруг. Сколько себя помню, я не общалась с женщинами – кроме мамы и Нэн, конечно. Не потому что не могла, просто не хотела. С мужчинами проще, я их почти во всём понимаю, и их интересует то же, что меня. Но в последнее время что-то изменилось. Я не могу объяснить, но что-то меняется. Как будто я становлюсь кем-то другим. Это пугает. Ты заметила, что у меня изменился голос?

- Ты взрослеешь, - Эвнеме позволила себе передышку и оперлась на котёл. – Это со всеми происходит, ничего страшного тут нет.

- Я стану слабой, да? Буду хныкать, и визжать, и плакать, как женщины? – обречённо спросила Ингрид. – И это никак нельзя остановить? Раньше я так радовалась, если удавалось хотя бы в шутливом поединке одолеть Фергюса, а теперь мне иногда просто всё равно… или кажется всё глупым… и хочется пойти к Ориане и попросить её дать потрогать живот, хотя он ещё даже не вырос…

- Многие взрослые женщины были славными воинами. И даже не-воины не обязательно слабые, - попыталась утешить её Эвнеме.

- Жаль, нельзя стать мальчишкой! Всё было бы так просто, и не надо было бы разрываться на части, - уныло произнесла Ингрид и внезапно добавила. – Помой руки.

Эвнеме хотела сказать, что это бессмысленно, ведь котёл ещё не дочищен, но только вздохнула и пошла мыть руки.

За спиной раздались подозрительно знакомые звуки. Эвнеме обернулась, морально готовясь к предстоящему ей зрелищу:

Ингрид Кусланд, дочь тэйрна Хайевера, деловито скребла песком котёл.

- Что? – не поднимая головы, спросила она. – Ты устала и тебе надо спать. Я сильнее тебя. Так будет куда быстрее.

- Ты не должна этого делать, - Эвнеме развела руками. У неё просто не осталось аргументов, какие могли бы подействовать. - Ты ведь леди.

- Я леди - делаю, что хочу. Хочу чистить котёл – чищу котёл. Не спорь. Лучше помой руки, сядь и развлеки меня. Расскажи что-нибудь.

***

3.

- Ан-ти-та-лант, - отчеканила Ингрид по слогам. Покачалась с носка на пятку и обратно. Раздельно заявила. – Не могу. На это. Смотреть.

И резко выгнувшись назад, встала в «мостик». Постояла. Оттолкнулась ногами и замерла на руках.

Эвнеме разрывалась между желанием сбегать к мишеням и принести ножи, или всё-таки ещё полюбоваться на завораживающее зрелище светловолосого затылка. Неровно остриженные волосы леди были слишком коротки, чтобы доставать до выгоревшей травы.

Ингрид тем временем, всё так же на руках, повернулась к служанке лицом и слегка поболтала в воздухе босыми ногами.

- Это ты готовила те смешные хрустящие булки? – спросила она внезапно. Кажется, пребывание в таком противоестественном состоянии ничуть не затрудняло ей дыхания и не портило самочувствия.

- Да, миледи, - растеряно призналась Эвнеме. – Госпожа Нэн была так добра, что позволила мне… Но как ты догадалась?

- Вычислила. Логически, - отрезала Ингрид. – Я не дурнее некоторых!

И начала медленно отрывать левую руку от земли. Эвнеме пискнула. Несколько секунд казалось, что Ингрид сейчас рухнет, но она выправилась, поймала равновесие и застыла теперь на одной руке.

- Кстати, вкусно было, - сообщила она служанке. – Всем очень понравилось. Фергюс слопал целых пять! И если ты придумаешь, как сделать их несладкими, папе тоже понравятся. Я сказала Нэн, чтобы их готовили почаще.

- Спасибо, миледи.

- Хватит уже миледькать! – внезапно вспылила Ингрид. Последние полгода с ней случались такие резкие приступы раздражения, которые все списывали на начавшееся взросление.

Правда, сейчас эмоции были явно не полезны – миледи потеряла равновесия и рухнула на траву. К счастью, отделавшись ушибами, на которые вообще никогда не обращала внимания – воинское воспитание.

- Мы сейчас одни, - не обратив внимания на падение, продолжала Ингрид. садясь и растирая плечо. – Зови меня по имени уже! И принеси эти ножи, демон дери!

Эвнеме поспешно подхватилась. Однако Ингрид это не порадовало, и вернувшуюся служанку встретил ещё более нахмуренный взгляд и играющие на скулах желваки.

Не говоря ни слова, Ингрид откинулась на спину, упав на траву. Эвнеме не нашла ничего лучше, чем сесть рядом. В такие моменты ей всегда хотелось тихо уйти, поскольку она совсем не была уверена, что её хотят видеть. Но через некоторое время Ингрид начинала говорить с ней так, словно никакой паузы вовсе не было.

Так случилось и на этот раз.

- Ладно, я сдаюсь, - произнесла миледи. – Если уж ты за год не научилась попадать хотя бы в район мишени – я тут бессильна. Грех гордыни, всё такое… - резко повернувшись, она уставилась на Эвнеме жесткими сощуренными глазами. – Думаю, уроки самообороны пойдут легче. Выучишь пару приёмов – с ножом и без ножа, с подручными предметами... От случайного ублюдка отобьёшься, и ладно.

- Я не уверена… - осторожно начала Эвнеме.

- Не надо! – прирыкнула Ингрид, рывком садясь. – Я не ребёнок. Я знаю, что выпив, воины хватают служанок, потому что те ближе и не требуют денег, в отличие от шлюх в городе. И что ты даже по рукам не дашь, если что – потому что боишься оказаться на улице. Но вот что – если кто из наших полезет, скажи: Ингрид яйца оторвёт. Смогут в храмовники без всяких обетов вербоваться, гарантирую.

Эвнеме молча смотрела на неё.

Женская прислуга низкого ранга традиционно рассматривалась мужчинами как доступный способ разнообразить личную жизнь – так было всегда, и вряд ли это когда-то изменится. В большинстве случаев, служанки могли жаловаться кому-то из вышестоящих, а то и своей госпоже, и рассчитывать на их защиту.

Социальное положение городских эльфов было двойственным и неустойчивым, завися, в основном, от отношения правителей в любом конкретном городе.

В целом, можно сказать, что закон редко замечал эльфов. Любой человек, облечённый маломальской властью, мог позволить себе в их отношении практически всё что угодно, и жаловаться было бесполезно. Откровенно говоря, на то же расстояние, на которое в среднестатистическом человеческом сознании разносился физический и прочий ущерб, полученный, допустим, благородной леди из знатной семьи, и служанкой-простолюдинкой, разносились возможные чувства этой служанки - и её коллеги с ушами иного фасона.

Фактически, любой эльф любого пола и возраста мог быть убит или покалечен первым попавшимся стражником по любой причине под предлогом, допустим оскорбительного отношения к местному тэйрну или эрлу. Не сказать, чтобы такое постоянно происходило – нет, гораздо чаще речь шла о «малой крови» - оскорблениях, унижениях и лёгких побоях, какой-нибудь женщине, которую увели, и она вернулась лишь утром… Необходимость всегда быть тише воды, ниже травы, сжимать зубы и терпеть въедалась в плоть и кровь, передавалась с молоком матери. В семьях городских эльфов родители беспокоились не о том, чтобы их работающие «в людях» дочери сохранили девство - а о том, чтобы утратили его с тем, кого выберут сами, или с тем, кто, хотя бы, не будет им неприятен – и, желательно, не раньше четырнадцати лет. Про невинность в первую брачную ночь никто даже и не заикался.

Эвнеме не боялась мужчин – или людей, если уж об этом речь – и не шарахалась от них по коридорам. Но она отдавала себе отчёт, что однажды её может схватить за руку какой-нибудь солдат – или, допустим, брат этой девочки, с которой Эвнеме проводит так много времени – и она пойдёт с ним. Потому что не хочет быть поколоченной, покалеченной или даже просто выставленной за ворота без всяких повреждений - и без гроша в кармане. Просто не может этого допустить – ей некуда пойти, а Элея, окончательно ослепнув, существует только на те невеликие деньги, что дочь присылает ей.

Тот факт, что подобных «предложений» пока не поступало, объяснялся, скорее всего, не везением и случайностью, а именно дружбой с дочерью тэйрна – что автоматически отсеивало солдатню и прислугу: никто не хотел вникать в тонкости чужих взаимоотношений и рисковать вызвать гнев миледи – и непритязательной внешностью Эвнеме.

Что сказать. Эва не была красавицей. Впрочем, в силу юности, не была она и особенно страшна, но уже сейчас была ясно, что с возрастом это худое, со слишком выпирающими скулами, острыми носом и подбородком, лицо станет тем, что обычно называют «портрет сушёной трески в профиль». Что же до фигуры, то опустим занавес жалости над этой сценой. У Эвнеме начисто отсутствовали женские округлости, удобные для хвата рукой. Всё это могло бы быть не столь заметно, украшай девушку грива роскошных волос – что было скорее правилом для эльфийки, нежели исключением – но Эвнеме и тут нечем было похвалиться: её заурядно-чёрная, не слишком-то густая шевелюра с лёгкостью укладывалась в плоский узел.

Проще говоря, тех мужчин, которые могли бы по статусу позволить себе зажать её в уголке, она не интересовала.

Что и к лучшему.

Потому что Ингрид высказала свою угрозу предельно серьёзно.

- Так и сказать? – наконец уточнила Эвнеме.

- Так и скажи, - подтвердила Ингрид. И безо всякого перехода спросила. – У тебя был любовник?

- Да.

- А сейчас есть?

- Нет.

- Хорошо. А целоваться ты умеешь?

Эвнеме кивнула. Ингрид склонила голову к плечу и кратко спросила:

- С кем?

И Эвнеме начала рассказывать. Про Тэмана, с которым она выросла на одной улице, и с которым они придумали себе влюблённость, но, конечно, ничего у них не получилось – отец Тэмана был из зажиточных, и, конечно, подыскал сыну невесту получше…

Ингрид слушала внимательно, не выдавая никаких эмоций в процессе рассказа. Потом с внезапным и непонятным вызовом сообщила:

- Я целовалась с сынком банна Лорена, когда ездила к нему с мамой. Дурацкое занятие. Слюнявое и бессмысленное.

Эвнеме хотела что-то ответить – скорее всего, спросить, к чему это сейчас было сказано – но вместо этого придвинулась и осторожно – не с нерешительностью, но без настойчивости – коснулась губами губ Ингрид.

Это могло бы быть странным. Неожиданным.

Ведь Эвнеме никогда не принимала решения. Никогда ничего не ДЕЛАЛА.

Она всегда просто позволяла другим решать за себя и плыла по течению.

Или так просто казалось.

Губы у Ингрид были предсказуемо сухие и мягкие – когда она перестала слишком напрягать их. А перестала она быстро. Никто никогда не упрекал дочь тэйрна в том, что она медленно усваивает то, что ей интересно.

Поцелуй продлился значительно дольше, чем кто-либо из них планировал. В основном, потому что Эвнеме не очень представляла, как должна после этого смотреть на Ингрид и как вести себя.

Но ничто не бывает вечным.

Ингрид открыла глаза, задумчиво облизнулась и признала:

- Я готова взять свои слова назад. Сказала, не разобравшись.

***

Поцелуй был ошибкой.

Этого не следовало делать.

Эвнеме не могла теперь понять, какая муха её укусила. У неё были странные отношения с миледи – но разве любые отношения с такой, как Ингрид могли оказаться не-странными?! В них было столько хорошего, столько безмолвного тепла – а теперь она взяла и своими руками всё это испортила.

Они не поссорились. Ничего не произошло.

Просто Ингрид перестала появляться на кухне и отпрашивать Эву «погулять».

Такое случалось и прежде. У дочери тэйрна были занятия, она вовсе не била баклуши целыми днями. Помимо воинских упражнений, которые сами по себе отнимали массу времени и сил, у Ингрид была ещё верховая езда, история в различных модификациях, этикет, танцы, тактика и стратегия, геральдика, музыка и стихосложение… всего и не перечесть. Иногда она появлялась на кухне почти ночью и засыпала прямо за столом на середине фразы.

Но она появлялась!..

Удивительно, как легко, оказывается, двоим не попадаться друг друга на глаза, живя под одной крышей, если одна из них – служанка, чья жизнь вертится вокруг кухни, а вторая – знатная леди.

Эвнеме тоже некогда было особенно рассиживаться и размышлять о высоком. На кухне всегда была работа, а если вдруг заканчивались дела на кухне – находились где-нибудь ещё. Замок велик, а прислуги не так уж много.

***

Эвнеме шла, опустив голову и глядя в землю. Корзина с морковью была действительно тяжела, и Эвнеме хотела одного: поскорее добраться до кухни, не споткнувшись по дороге.

Корзину она держала перед собой, и этой самой корзиной наткнулась на бравого десятника в полном доспехе. Машинально пробормотала извинения и попыталась обойти нежданную преграду, но не тут-то было – человек шагнул вбок, вновь преградив ей дорогу.

Пришлось всё-таки поднять взгляд.

Ясное дело, что он не случайно здесь стоял. Поста вблизи не было. К тому же именно это усатое лицо в последнее время всё чаще мелькало в районе кухни.

- Давай помогу, - предложил десятник. – Надорвёшься.

- Нет, спасибо, господин, я справлюсь, - твёрдо отказалась Эвнеме. И вновь попыталась продолжить путь. С тем же результатом.

- Мне надо спешить, на кухне ждут, - попыталась урезонить стражника Эва.

- Подождут, -  не менее твёрдо отозвался стражник. – Мы с тобой слегка поболтаем – и иди спокойно куда шла. Ещё и провожу.

- Не надо меня провожать, - упёрлась Эвнеме.

Неизвестно, что должно могло бы произойти дальше, но тут в шлем десятника прилетело надкусанное яблоко. Было оно красным и сочным.

- Что-то ты, Джеральд, совсем сдавать стал, - ласково сказала Ингрид, рассевшаяся на крыше пристройки, у стены которой происходило дело. – Уже не разбираешь, где своё, а где хозяйское.

Десятник сориентировался мгновенно.

- Виноват, миледи, - невозмутимо отсалютовал он. – Не повторится.

- Уж постарайся, - улыбнулась Ингрид, спрыгивая с крыши. Дождалась, пока мужчина удалится и мрачно спросила. – Ты что, забыла, что надо говорить?!

- Про… яйца? – обречённо переспросила Эвнеме.

- Ну не про эротический же массаж, ебать короля! – внезапно рявкнула леди, и так же резко успокоившись, требовательно протянула руку. – Давай свою корзинку, пока совсем запястья не вывихнула, дурка.

***

4.

***

- Ты можешь в это поверить? Через два дня мне будет шестнадцать! – Ингрид, вертясь на месте, сидела рядом с Эвнеме. Эльфийка ощипывала гусей, привезённых миледи с охоты и отделывалась согласным возгласами.

- А сколько тебе лет? – спросила Ингрид, внезапно.

- Девятнадцать.

- У. Ты обычно празднуешь свой день рождения?

- Пока жила с мамой – праздновала. Я убиралась в доме, надевала красивую одежду, украшения… Мама пекла морковный пирог…

- Морковный пирог? Никогда не пробовала! – заинтересовалась леди. – Звучит вкусно. Ты смогла бы приготовить его?

- В этом нет ничего сложного.

- Отлично! Тогда ты можешь научить меня! Понимаешь, папа всегда говорит, что хороший полководец должен во всё вникать – во что одеты солдаты, что едят… понимаешь?  Самое лучшее оружие ничего не значит, если всё войско в полном составе валяется по кустам с дизентерией или отравлением. Но в еде я пока не очень разбираюсь… А когда у тебя день рождения?

- Зимой, Ингрид. Нескоро.

- Ничего, зато до зимы я точно научусь печь этот пирог.

Нэн вошла на кухню, выцелила взглядом чужеродный элемент в своих владениях, и решительно заявила:

- Вот что, девочка, шла бы ты отсюда. Только и делаешь, что отвлекаешь слуг, а виновата потом кто? Старая Нэн!

- Вовсе не старая, - подольстилась Ингрид.

- Иди, пока матушка Мэлон не нашла тебя тут и не устроила головомойку за то безобразие, что учинил в часовне твой безбожный пёс!

Ингрид подскочила и поцеловала бывшую няню в щёку, после чего была изгнана из кухни обгорелым полотенцем.

***

5.

***

В год, когда Эвнеме исполнилось двадцать два, зима была долгой и снежной.

Поздним вечером Эва сидела на кровати Ингрид под двумя одеялами и тёплой шкурой, пила отвар от простуды, ела морковный пирог и слушала страшные зимние сказки, которые рассказывала Ингрид со всеми подобающими ужимками и завываниями. Получалось почему-то не страшно, а очень смешно – может, потому, что  Ингрид сама не верила в описываемые ею ужасы.

Закончив сказку про красные башмачки, Ингрид раскланялась под аплодисменты, и залезла под одеяла к Эве. Клыкан заскулил, и леди, спустив руку с кровати, погладила его между ушами.

- Старая Трэя уезжает жить к своему сыну, в Денерим, - сказала Эва, задумчиво разглаживая пальцами складки одеяла. – Она не может больше работать. Наверное, я поеду с ней. Прибьёмся к торговцам – у Трэи есть деньги. Всё будет в порядке.

- Когда? – спросила Ингрид. Лепесток огня в лампе слабо дрожал.

- Думаю, к весне. Сейчас неподходящая погода для путешествий.

- Скажешь мне заранее, я попрошу отца дать мне пару солдат. Одна ты не поедешь.

- Ингрид…

- Я сказала: одна не поедешь. Не сдурела ли ты? Молодая эльфийка путешествует в поисках приключений на свою задницу - так, что ли?

Эвнеме вздохнула. Спорить с Ингрид всегда было совершенно бесполезным делом.

- К тебе никто не сватался? – спросила Ингрид.

- Нет, - Эвнеме не стала уточнять, что в свете кружащих по замку слухов, желающих попытать счастья со страшненькой эльфийкой не находилось. Вокруг всегда было достаточно значительно более привлекательных – и более доступных – служанок. За обжимания с которыми никто не оторвёт яйца.

- А ко мне сватаются, - мрачно сообщила Ингрид. – И просто… клинья подбивают. Всякие сынки и племянники. А также племянницы. Я думала попробовать – просто чтобы узнать… но не хочу. Странно, да? Я не подросток, взрослая женщина. В моём возрасте мама уже была замужем, а Ориана родила Орена.

- Ингрид…

- Меня как будто две. Когда я с мужчинами, я сама чувствую себя скорее мужчиной – с толстой кожей и непробиваемым весёлым сердцем. Тогда мне безразлично, приятна ли я глазу, кажусь ли я привлекательной. Как будто быть сильной и ловкой, с решительным и точным ударом – достаточно, чтобы считать себя неотразимой. А когда я с тобой, я ощущаю себя такой… де-вуш-кой. Тонкой, хрупкой, чувствительной, и всё такое. Меня волнует даже, приятно ли я пахну, представляешь? Это немного пугающе, но мне нравится. Ты только не думай, что я хочу затащить тебя в постель. То есть, я хочу, конечно, но…

- Я знаю. Ты бы выбрала кого-то получше.

Ингрид резко повернулась к ней, волосы метнулись по подушке.

- Так. Что это сейчас было?

- Я некрасива, - как о само собой разумеющемся факте, сообщила Эвнеме.

- Сговорились вы, что ли?! – возмутилась Ингрид. – Фергюс тут тоже… Докапывался, правда ли – ну, то что говорят… Я сказала – всё правда, кроме того, что мы любовницы. И он тогда сказал: но сестричка, она же даже несимпатичная!

- А ты?

- А я ему, как и тебе, скажу правду: если кому-то ты кажешься несимпатичной, то у того, видно, глаза растут из задницы. А у меня со зрением пока что всё в полном порядке. И я знаю, когда вижу что-то красивое, а когда – только обладающее блеклым внешним подобием красоты. Ясно?

- Он ещё… спрашивал о чём-то?

- Ну конечно, - гневно фыркнула леди. – Ещё ему не давали покоя твои уши. Разумеется. И я сказала ему, - она взяла руку Эвы поверх одеяла и слегка сжала. – Что это моя эльфийка, и ему не должно быть никакого дела до тебя, поскольку любопытные часто лишаются носов.

***

Остаток зимы Трэя проводит в замке фактически приживалкой. Она не особенно откровенничает с Эвнеме, и та не знает, что творится в душе у тётки, но может догадаться.

Это гордость. Ещё одна частая, хоть и не такая частая, как всетерпение, черта городских эльфов.

Гордость, которая не позволяет быть бесполезным в мире, где единственным залогом выживания для тебя и твоей семьи является усердный ежедневный труд.

Эва не знает, какие чувства переполняют Трэю в тот день холодной ранней весны, когда она внезапно решает уйти из замка – сейчас же, прямо сегодня.

- Я и одна отлично доберусь, - говорит она Эвнеме, которая упрашивает её подождать всего лишь несколько дней. Ингрид только вчера отбыла вместе со своей матерью в гости к банну Лорену.

Конечно же, Эва не может отпустить вздорную старуху в путь одну.

Конечно же, она не решается обратиться к брату или отцу Ингрид с такой возмутительной наглостью, как просьба о вооруженной охране.

Ворчливая Нэн даёт ей небольшую «премию» и немного припасов от себя лично.

Удачи Эвнеме хватает на дорогу до Денерима и ровно на две трети обратного пути.

***

- Волчонок, успокойся, - вновь попытался урезонить Ингрид тэйрн Брайс.

- Печально, что с девушкой случилась такая неприятность… - начала тэйрна Элеанора, но Ингрид резко перебила её:

- «Неприятность»?! Её изнасиловала банда подонков! О какой неприятности ты говоришь?!! Срань Андрасте!

Тэйрн аж дернулся, услышав богохульство из нежных уст любимой дочки. Нет, он, конечно, всегда понимал, что, воспитывая ребёнка среди воинов, не сохранишь чистую литературную речь, но до сего дня своими ушами слышать негативный итог этого воспитания ему не доводилось

- Брайс, мы с Ингрид поговорим наедине, - с нажимом произнесла Элеанора, намекающе глянув на мужа.

- Кхм, если ты так считаешь… - с сомнением протянул тэйрн. – Ладно. Я буду в кабинете. Зовите, если что.

Он вышел. Элеанора посмотрела на раздувающую ноздри дочь и покачала головой:

- Я тоже считаю, что любой банн, на землях которого так бессовестно хозяйничают разбойничьи шайки, заслуживает, как минимум, хорошей взбучки. Но ты должна понимать, что невозможно заставить плохого правителя вести дела в своём уделе так, как кажется лучшим тебе – даже если ты полностью права. И его невозможно призвать к ответу на основании… произошедшего.

- Конечно, невозможно! – неприятным голосом откликнулась Ингрид. – Это ведь всего лишь какая-то остроухая халда, до которой никому нет дела – и мы все отлично это знаем, только от большой стыдливости не говорим! Вот если бы они трахнули какую-нибудь человеческую девку, допустим, дочь тэйрна, тогда!..

- С тобой бы этого не произошло.

- Да! Со мной – нет! Я же не путешествую по глуши пешком, без оружия и охраны!

- Милая… я понимаю, к чему ты клонишь. Но нельзя изменить существующее положение вещей, просто провозгласив изменения. Такие перемены начинаются в головах, а не в свитках законов.

- Мама, мне не дотянуться даже до этих долбанных свитков! В мирное время я просто стану чьей-то женой, буду управлять замком и развлекаться охотой! На войне, если повезёт, и я проявлю себя лучше прочих, может, получу кусок собственной земли – не более того!

- Вот на этой собственной земле ты сможешь вводить любые угодные тебе порядки, - непреклонно отозвался Элеанора. – В том числе и касательно эльфов. А сейчас тебе нужно, прежде всего, успокоиться. В таком взвинченном состоянии невозможно мыслить здраво и строить планы.

- Я спокойна! Ты не представляешь, НАСКОЛЬКО я сейчас спокойна! Мне просто приходится собрать ВСЁ доступное мне спокойствие, чтобы сидеть здесь и разговаривать с тобой, вместо того чтобы вскочить на коня и поехать искать этих мудаков!

- И как ты собираешься их искать? Одна?

- Если бы пришлось – да! Но папа дал бы мне людей! Он бы меня понял! – Ингрид стукнула по столу и куда тише добавила. – Эва… она врёт. Говорит, что не запомнила лиц. Но я бы могла перерезать все шайки в округе! Я бы!.. Она не хочет, чтобы я ехала. Говорит, ей повезло, ведь её могли убить, или продать в какой-нибудь бардак… А я всё это слушаю, и даже не прикрикну на неё!

- Она хочет забыть, - мягко произнесла Элеанора.

Ингрид бросила на неё удивлённый взгляд, нервно облизнула губы и каким-то странным незнакомым тоном, какого тэйрна никогда не слышала у своей дочери, сказала:

- Эва – она ведь слабая. Беспомощная. Как… как цыплёнок, понимаешь? А я не такая. Я сильная. Я должна была быть там, должна была позаботиться о ней, защитить её. Ведь так всё и должно происходить, если правильно, да? А я в это время чем занималась? Ты бы смогла простить себя потом?

- Милая… - Элеанора осторожно коснулась плеча Ингрид.

- Я не должна была отпускать её. Я должна была поехать с ней.

- Нельзя исправить того, что уже случилось. Покажи своё сострадание иначе: не напоминай этой девушке…

- Её зовут Эва. Мама, помнишь, ты всё говорила, что мне нужна камеристка? Думаю, этот вопрос теперь решён.

- Ингрид…

- Так будет лучше всего, поверь. Я не хочу больше… - Ингрид мотнула головой. - Она должна быть всё время на глазах, понимаешь? Сейчас она спит в моей комнате, в моей постели. Пусть так и будет.

- Ты напрасно думаешь, что я не понимаю тебя, - сказала Элеанора. – Пусть будет так, как ты говоришь. Ты, кажется, очень привязана к ней. Может быть, эта девушка сможет позаботиться о тебе лучше, чем другие.

- Её зовут Эва, - повторила Ингрид

***

Через несколько месяцев стало совершенно очевидно, что Эвнеме беременна.

Конечно же, Ингрид даже слушать не стала увещеваний о том, что женщина с животом, а вскоре – с грудным младенцем – вряд ли может выполнять обязанности камеристки.

- Что ты предлагаешь? – прямо спросила она мать. – Отправить Эву восвояси только потому что какой-то ушастый сучий сын… - она зримо проглотила остаток фразы и продолжала. - …Чтобы она, её мать и ребёнок умерли от голода? Это так порядочные и достойные люди должны поступать с теми, кого любят, когда те становятся бесполезны?

С мамой она поругалась.

Потом они, конечно, помирились.

А Эва осталась в замке.

***

Обязанности камеристки леди Ингрид были удивительно необременительны. Ингрид попросту не подпускала Эву к своему оружию и доспехам, и всё ограничивалось уборкой, одеждой, помощью при умывании и составлением компании.

И они весело проводили время, болтали и дурачились, ездили гулять вокруг замка – пока положение Эвнеме позволяло конные прогулки – и даже занимались рукоделием, как приличные девушки. Правда, произведения Ингрид были так страшны, что их, чаще всего, приходилось просто распускать либо распарывать.

В изножье постели Ингрид стояла узкая лежанка, на которой предполагалось укладываться камеристке – чтобы, если хозяйке взбредёт пообщаться посреди ночи, служанка не бегала по замку туда-сюда. Однако, разумеется, спали они вместе. Просто спали – Ингрид мучилась чувством вины за обстоятельства зачатия будущего ребёнка Эвы, а сама Эва, тем более, не была уверена, чего хочет, и захочет ли чего-то такого вообще хоть когда-нибудь.

***

В начале осени пришли первые, пока ещё неопределённые слухи о Море и будущей войне.

Почти одновременно с ними в замок Хайевер доставили весточку для Эвнеме.

Весточка была безрадостна: Элея тяжело больна и сложно сказать, сколько ей осталось.

- Ты с ума сошла?! – орала Ингрид. – Тебе рожать через пару месяцев! Ты хочешь в дороге разродиться?! Или вообще?!...

- Она моя мама.

- Ладно! – как всегда резко успокоилась и сощурилась леди. – Я прямо сейчас пойду к отцу. На этот раз ты поедешь со мной – и  с охраной!

***

Желающих напасть на хорошо вооружённую группу воинов почему-то всегда в разы меньше, чем тех, кто выбирает одиноких и безоружных путников, желательно – женского пола.

Можно даже сказать, их количество стремится к нулю.

Так что путешествие прошло совершенно спокойно, без единого происшествия.

На этом хорошие новости закончились.

Элея действительно была очень больна, вопрос, когда она отдаст Создателю душу, решался в днях, а не неделях. Старость и полная лишений жизнь не лечатся.

Не могло быть и речи о том, чтобы Эвнеме уехала, оставив мать в таком состоянии – или о том, чтобы Ингрид осталась. За время их пути слухи о войне приняли совершенно определённые и конкретные очертания, и Ингрид торопилась попасть в замок, пока отец не увёл войска.

Ингрид выбрала из своих спутников двоих, которые казались ей полностью заслуживающими доверия, оставила им все свои наличные деньги и приказала беречь и защищать Эву, как они берегли бы саму Ингрид – нуждайся она в опеке.

Но всё равно уезжала она с тяжёлым сердцем.

На прощание Эвнеме дала ей свой платок: у тебя ведь никогда нет с собой…

***

В ночь огня и криков, когда Ингрид  укрывала шкурой с постели полуобнажённый труп Айоны, в её голове билась лишь одна мысль: не та, хвала Создателю, не та!

Всё было ужасающе плохо, как оживший кошмар – отвратительное предательство, которое Ингрид, прямая, как все Кусланды, не сумела бы даже вообразить – не случись это на самом деле.

***

В ту ночь Ингрид не пыталась узнать судьбу верных слуг, не пробивалась на кухню или в часовню. Мёртвые тела Орианы и Орена всё сказали ей – если уж эрл Хоу решился вырезать род своего сюзерена, ни единого живого свидетеля он не оставит.

Но Эвы не было в замке.

Она была в безопасности.

Хотя бы она.

***

…При первой же возможности Ингрид обзаведётся эликсирами, оружейной смазкой, ядами, припасами… и носовыми платками. В большом количестве.

***

6.

- Алистер, как ты думаешь, что обязательно должно быть у каждого Серого Стража?

- Ответственность? Решительность? Лёгкое безумие?

- Чистый носовой платок. Ты не представляешь, для какого количества полезных дел он может пригодиться: вытереть сопли и кровь, сделать компресс…

- Затолкать кому-нибудь в рот…

- Алистер! Я всегда знала, что на самом деле наши мысли крутятся в одном направлении!

***

Ингрид – Серый Страж.

Также, она, возможно, последняя из Кусландов. Она не знает, жив ли её брат, надеется на это – но старается не думать. Ей предстоит рассказать Фергюсу, что его жена и сын предательски убиты.

…что мальчик, которому его отец обещал привести с войны настоящий меч, мальчик, который учился ходить, держась за ошейник Клыкана – мёртв, а она даже не позаботилась о том, чтобы он был предан земле как подобает…

Фергюс молод. Он сможет вновь жениться.

Род Кусландов не должен пресечься.

***

Ингрид боится быть матерью – не хочет сиротить детей в раннем возрасте.

Серому Стражу не положено иметь семью – хотя такое и случается порой, Ингрид такой выбор кажется странным.

Наступает ли когда-то время мира, когда Страж может с полным правом повесить меч на стену, не чувствуя себя клятвопреступником?

Вряд ли.

***

Кто возьмёт женщину, в чьей крови течёт злая сила, древняя слава и смертельный яд?

…Найдётся ли мужчина, достойный такого приданного?

***

У Ингрид есть долг, который свалился ей на плечи в ночь Посвящения, когда она сделала выбор, и по её жилам прокатился поединок жизни и смерти.

Но, когда долг Серого Стража будет выполнен - если только она не погибнет раньше – придёт время другого долга.

Убийцам её семьи не получить ни пощады, ни чистой смерти.

А потом Ингрид возьмёт себе мужа – если Фергюс и впрямь погиб.

Род Кусландов не должен пресечься.

***

7.

Это только кажется, что сны становятся чаще неспроста. Впереди ещё много лет – много лет для войны, для побед и потерь…

Алистер говорит так, и нет причин не верить ему.

***

…С каждым днём – безумие всё ближе. Пока неощутимо – но оно здесь, оно ждёт. Всегда с тобой, внутри, в крови, в мыслях - ты ложишься спать вместе с ним, и просыпаешься в его объятиях…

Ингрид, Ингрид, дочь убитого Брайса…

Разве таким должен был стать твой удел?

***

…Может, лучше погибнуть в битве с архидемоном? Это была бы славная смерть. И простое решение.

Жаль, простые решения – не для неё.

***

Платок Эвнеме побывает с Ингрид во всех возможных переделках, его будут жечь, топить, поливать кислотой и ядом, и он благополучно переживёт всё это за пазухой владелицы.

Потом Ингрид найдёт Эвнеме.

Обязательно найдёт – должна же она вернуть платок и сказать «спасибо»…

***

Эпилог.

- Волчонок, ты можешь мне объяснить, что у тебя сейчас хлюпает в носу?

- Сопги!

- Да уж видно, что не кровь. И как ты думаешь, пристало ли наследному принцу хлюпать соплями?

- …

- М?

- Не…

- Иди сюда. На, высморкайся и скажи мне, знаешь ли ты, что обязательно должно быть у каждого приличного короля?

- Ну мааам…

- Да, мама должна быть у каждого короля, не спорю. А ещё?

- Когона!

- Нда, в логике не откажешь. Без короны уже как бы и не совсем король… А ещё?

- Больсой месь!

- Так, это мы на папу насмотрелись, видимо… А кроме меча? И сверкающих лат, ага.

- …

- Чистый носовой платок, волчонок. Ты даже не представляешь, какая это важная и нужная вещь.

- Засем?!

- О, я тебе сейчас расскажу…

***

- Алистер, ты как насчёт объяснить Брайсу, что должно быть у короля, кроме меча и короны? В смысле, мозги там… храброе и справедливое сердце… и другие потроха, вроде твоих.

- А сама-то?

- А сама-то берёт самоотвод. Я ему неправильный какой-то пример подаю, похоже. Он носится по залу с собакой, босиком – это на каменном-то полу! Узнаю, кто должен за ним смотреть сегодня – шкуры поспускаю. А если заболеет?

- Не заболеет. У него железное кусландское здоровье.

- Так. Почему эти грустные взгляды опять? Ааалистеееер…

- Я молчу.

- Ты смотришь.

- Да. Ты – моя жена, и я на тебя смотрю. Имею право. Но – заметь – при этом я молчу.

- Я – твоя беременная жена. И эти взгляды, а пуще того – необходимость ОПЯТЬ повторять одно и то же – меня очень нервируют. Кусландское здоровье, конечно, железное, но можно ты не будешь так смотреть? Я тебя люблю.

- Но странною любовью.

- Ты меня тоже. У тебя любовница.

- У тебя тоже.

- Да, но она не замужем, по крайней мере.

- Моя тоже. Фактически.

- И я сама сделала тебя таким циником?.. Алистер. Ты – король. Это хорошо и правильно. Я - королева. Это не описать, как хорошо и правильно. У нас сын. Это просто зашибись. Скоро будет ещё один. Я люблю тебя. Люблю детей. Люблю Эвнеме. Всё.

- Ещё ты Родину любишь. Видимо.

- Родину – особенно… Алистер, не заставляй меня чувствовать себя сукой, ладно? Я была с тобой честна. Если ты надеялся, что со временем что-то изменится… то прости. Эвнеме была до тебя. И до всего. Она просто ВСЕГДА была. И, признайся честно, ты же меньше любил бы меня, окажись я из тех, чьи чувства слабеют со временем?

- …По крайней мере, на ужин у нас будет сырный пирог. По этому вопросу, у нас, уж точно, не возникнет разногласий.

***

- Эва, скажи мне честно, я сука?

- Ты имеешь в виду мабари женского пола, свирепую и могучую, или просто ругательство?

- Ну, наверное, всё-таки второе…

- Тогда, наверное, всё-таки, нет…

- Эва, а твой Игни хлюпает носом?

- Нет, что ты. У него всегда с собой чистый носовой платок.

КОНЕЦ.