Шушталеп, май 2037 года н.э. / 1 года с.н.э.

- Мариш, надо бежать. Бежать надо.
Оксана даже не пытается скрыть панику. Да и как? Трэш стал реальностью, люди повсеместно сходят с ума, даже мама...
«Господи, мама!»
Оксана пулей несется к унитазу. Ее тошнит, кажется, что желудок вот-вот вырвется из горла, и ее вывернет наизнанку. Чем не вариант? Зато сдохнет быстро, пусть и очень болезненно.
Стены однокомнатной квартиры давят, сжимают в своих тисках. Оксана мечтает выбраться из добровольной тюрьмы, в которой заперлась вместе с Мариной, в которой страшнее, чем на улице, с которой доносятся завывания, визги, крики, отчаянный смех.
Люди сходят с ума.
Оксана и сама давно сошла. Может быть, она сидит взаперти, в окружении мягких стен, и пускает слюну. Нормальная такая дебилка.
Она хватается за спасительную мысль: психушка лучше реальности. Намного лучше. Безопаснее. В ней не пришлось отбиваться от собственной матери и скидывать ее в погреб.
Желудок в очередной раз содрогается. Вхолостую. Не осталось даже желчи. Зато слезы бодро бегут по щекам, оставляя соленые дорожки, которые разъедают кожу.
Марина стоит в дверях туалета. Воплощенное спокойствие. Как она может быть такой спокойной? Мир сходит с ума, зомби-хоррор набирает обороты, а она стоит в дверях и молчит.
- Куда? - спрашивает Марина, когда затихают спазмы.
- Я не знаю! Куда-нибудь! Куда угодно! Подальше от... людей.
Они ведь все еще люди. Эти, которые воют, визжат и вгрызаются в мертвые тела. Они выглядят, как люди. Они даже носят одежду. Грязную, рваную, но одежду. От них несет калом и мочой — Оксана по неосторожности унюхала этот запах, а потом убила собственную мать.
«Спасла себя! Я. Всего лишь. Спасла. Себя!»
Наверное, был другой выход. Но Оксана действовала на инстинктах. Оттолкнула визжащую мать, та упала в погреб и...
«Она могла выжить. Господи, сделай так, чтобы она выжила!»
- Можно спуститься по Кондоме до Томи, оттуда до Оби, а потом до Карского моря. Но а, мы не дойдем, бэ — какой смысл?
- Не к устью, - говорит Оксана. - Наверх, до Бийской гривы, оттуда в Алтай.
- Пешком? Две женщины?
- Не насмехайся!
Невозможно удержаться от крика. Паника вырывается из глотки, судорожно цепляется пальцами в запястья Марины и мечтает о ее смерти.
- Оксана, ты в порядке?
Теперь боится и она. Что если неведомая болезнь поразила Оксану? Что если та уже качается на грани и готовиться сорваться вниз, ведь люди не летают? Что если...
Странным образом, страх Марины успокаивает. Включается инстинкт защитницы и вырубает панику. Сразу же становится легче дышать, а мысли прекращают носиться по замкнутому кругу ужаса. Можно выжить. Если они до сих пор не сошли с ума — Господи, это было бы так просто, — то выживут.
Оксана — спортсменка. Звезд с небес не хватала, но разряд получила, а под софой спрятана винтовка, хотя «Кедр» был бы намного приятнее. Проще в использовании и надежнее для самозащиты от... людей. Они же все еще люди?
- Прости, - шепчет Оксана. - Я пересрала.
У Марины холодный лоб. Кажется, что замерзнут губы, и сердце тут же сдавливает новая волна страха. Марина тоже боится, а Оксана закатывает истерики. Кто из них, спрашивается, кого защищает?
- Прости, - шепчет Оксана.
- Я тоже боюсь, - всхлипывает Марина. И тут же берет себя в руки. - Но сейчас не время. Потом. Позже. Когда... когда мы будем в безопасности.
- Конечно.
- И не обнимай меня. Разревусь, а нам собираться. Значит, до Бийской гривы?
- Да.
Оксана с сожалением отпускает Марину. На секунду паника поднимает голову, но тут же прячется. Не время. Еще — рано. Когда-нибудь, позже, когда они будут в безопасности.
- Для начала надо спуститься в магазин. Как ты думаешь, если мы выломаем дверь, нас арестуют?
Марина смеется, и Оксана слышит истерические нотки в ее смехе.
«Господи, помоги нам».

Бийская грива, август 2037 года н.э. / 1 года с.н.э.

Им повезло. Они нашли лошадей, очень смирных, послушных, привыкших неторопливо ходить по горным тропам и терпеть на себе неопытных наездников.
В первый же день и Оксана, и Марина отбили себе задницы, но все равно были рады — им попался лучший транспорт из всех возможных. Даже лучше верных ног.
За пару месяцев обе стали вполне приличными наездницами. Они не смогли бы выступать на соревнованиях, но уверенно держались в седле и преодолевали километр за километром. Правду говорят, нужда — лучший учитель.
- Привал.
Марина сурова и решительна. Оксана даже не пытается с ней спорить: последние недели ее хрупкая девочка, нежный, тепличный цветочек, взяла власть в свои руки. Чем бы дитя ни тешилось, лишь бы они обе не расклеились. А Оксана — не гордая. Ее успели пообломать и научили, что главный — не тот, кто упрямится, а тот, кто делает свою работу. Даже если у кого-то больше формального авторитета. К тому же, Марина просто устала. А Оксана жизнью поклялась защищать ее.
- Я соберу сушняк, моя очередь.
Марина кивает, Оксана уходит в подлесок. Сейчас — можно поплакать, но слезы давно высохли. Хотелось бы разреветься, выдавить из себя хоть немного боли, но та скрутилась в тугой комок и заледенела. Может, и к лучшему. По крайней мере, глаза не будут предательски красными.
Вечер проходит по стандартному расписанию. Маришка читает, что-то бубнит себе под нос, пытается найти причины, опираясь на следствие, выдвигает разные теории, яростно их опровергает и ищет новые. Оксана молча проверяет винтовку и изучает карту. Она понятия не имеет, где именно они находятся, но цепляется за любой знак. Им надо знать, куда идти дальше, хотя вопрос «зачем?» становится все сильнее. И все больше походит на панический.
Зачем?
Правду говорят, утро вечера мудренее.
Утром приходит ответ на вопрос и все мольбы, которые Оксана шептала, обнимая Марину.
Утром их находят люди.
Настоящие.
Разумные.
Люди.

Катунский заповедник, лето 2039 года н.э. / 3 года с.н.э.

***

- Макс, их становится все меньше, - говорит Оксана, вернувшись с очередной проверки периметра. - И это не может не радовать!
- Рано.
- Какой ты разговорчивый.
Глава колонии хмурится, но молчит. Все привыкли к его холодности и замкнутости. Каждый переживает горе по-своему. Одни — уже почти забыли о Трагедии. Другие — помнят, но больше не придают ей значения: жизнь продолжается. Новая, другая, но жизнь, а это главное. Третьи... Третьи, как Макс, упиваются собственной болью. Оксана относит себя ко второй группе.
Марина — представительница четвертой. Она отчаянно ищет объяснение и способ вернуть людям утраченное. Она все еще считает диких людьми. Только они хуже животных: потому что носят человеческое обличье.
- Но одну мы с Гошей нашли. Ты правда разрешаешь загнать ее и притащить в деревню?
Оксане чертовски не нравится идея Марины. Еще меньше — что Макс поддерживает это безумие. Даже настаивает на том, чтобы дать шанс диким. Только Оксана воспринимает план опасностью для нормальных. Приводить даже одну дикую в деревню — рисковать всем, что удалось построить за два года. Рисковать безопасностью Марины. И детей, которые носятся на главной площади. И стариков, которые лучше прочих знают местность, потому что всю жизнь провели здесь. Да и боеприпасы не бесконечны. Рано или поздно придется отправляться в ближайший город и молиться, искренне молиться, чтобы найти оружие и боеприпасы. Или перейти на луки, благо, местные знают, как их делать.
- Да, - говорит Макс.
Идиот. Все кругом идиоты. В идиотском мире собралась группка людей, которая играет в спасение человечества, когда спасать надо себя и своих близких. Но Человек — звучит гордо, и некоторые особо одаренные хотят вернуть это победоносное звучание.
Идиоты.
- И еще кое-что. Она... беременная.
«Брюхатая», - сказала бы Оксана, но Макс не любит это слово, а нарываться на драку — глупо. Всегда можно порубить дрова или вымотать себя бегом, отжиманиями, прыжками и подтягиваниями. К тому же, глупо ссориться с мужчиной, превосходящим в размерах и — как ни печально признавать — в силе.
- Что?
Глаза Макса горят, словно он выиграл в лотерею и весь мир оказался у его ног. Хотела бы Оксана так же радоваться тому, что дикая беременна, но это выше ее сил. Она несколько раз была в городе, и видела, какая участь уготована младенцам. Желудок до сих пор конвульсивно сжимается, если Оксана по неосторожности вспоминает те вылазки.
- Ты не ослышался.
- Она не должна пострадать. Я сам пойду.
Макс радуется, и это раздражает. Хочется отвесить ему тяжелую оплеуху, чтобы он пришел в себя, но Оксана только фыркает и уходит к Марине.
Деревня состоит из десяти домов. Когда-то здесь было пристанище туристов, сейчас — летняя резиденция разумных. На зиму они перебираются в такую глушь, что не только дикие, нормальные не найдут. Потому что какой мыслящий человек добровольно загонит себя в такую жопу?
- Привет, Мариш! - говорит Оксана.
- Привет.
Цветочек опять хмурая и сдержанная. Может быть, потому что баня была уже три дня назад, а интернет закончился позапрошлой весной. Может быть, потому что у нее болят зубы, а дантистов в деревне нет. Да и были бы, что толку? Без техники и блестящих кабинетов с отвратительным запахом дантисты беспомощны. Даже зуб выдрать не смогут. Может быть... да мало ли, что может быть. У цветочка всегда найдется причина хмуриться и думать горькие думы. В ее миленькой головке зарезервировано место для пары десятков умных мыслей о том, как вернуть прошлое.
- Что случилось? - спрашивает Оксана.
- Я не понимаю, - бурчит Марина, не отрывая взгляда от умных книг.
Как будто может найти в них ответы на все вопросы. Откуда? Такой катастрофы никогда не было. Может быть, это природа включила защитный механизм и незатейливо избавилась от паразитов, которые над ней издевались. Или они — люди — просто вошки на чьей-то голове, и этому кому-то надоело терпеть укусы и зуд, вот он и промылся уксусом.
- Будешь много думать, появятся морщины, - говорит Оксана и утыкается лбом в плечо Марины.
- Морщины беспокоят меня меньше всего. Ведь если мы сможем понять, объяснить механизм этой болезни, то получится все вернуть.
- Все? Что все? - зло спрашивает Оксана. - Мертвых? Города? Интернет? Взять под контроль атомные электростанции? Я поражаюсь, почему еще не жахнуло, да так, чтобы Земля на мелкие кусочки разлетелась. Что все вернуть?
- Жизнь, - коротко говорит Марина.
- Дура. Ты. Такая. Дура. Ты жива, ну так живи!
В маленьком домике не развернуться. В нем почти нет места: лежак для двоих занимает все пространство, даже вещи приходится почти все время держать в сумке, потому что нет ни шкафа, ни тумбочки. Оксана носилась бы по комнате, но приходится ограничиться руками, и она машет ими, избавляясь от лишней злой энергии.
- Ты не понимаешь, - морщится Марина.
- Чего? Что ты смотришь в прошлое? Черт, это ты не понимаешь очевидного. Надо — жить дальше. Надо — думать о настоящем и будущем.
- Я и думаю! Только о них и думаю! Нам нужны эти люди, ты понимаешь? Нужны! Все их знания! Все их навыки! Мы вымрем, как вид, ты это понимаешь? Мы не справимся!
- Два года, - цедит Оксана сквозь зубы. - Два года мы справлялись. Справимся и дальше.
- А дети? А наши потомки?
- Справятся тем более. Они не будут знать другого мира. Они вырастут готовыми именно к такой жизни.
- И ты называешь меня дурой? - смеется Марина. - Меня? Ты? Ты сама говорила об атомных электростанциях. Их надо взять под контроль, иначе в один прекрасный день бум, и кончились наши дети и их дети, и дети их детей. Даже мы кончимся. И дикие тоже. Все кончатся. А боеголовки, которые распиханы по всему миру? Что если пусковые устройства начнут сбоить? А вся та химическая дрянь, которая ведет себя прилично только в присутствии человека? Мы сдохнем! Все!
Марина истерит, а Оксана морщится: правда — слишком неприятная микстура. Они сдохнут. Вымрут, как животные: дольше всех продержались грызуны, но даже они закончились. Скоро переведется птица, последний раз куропатки попадались неделю назад, да и цыплят становится с каждым разом все меньше. Только рыбы пока в достатке. По крайней мере, так говорят мужики, которые умеют ставить сети и размахивать удочкой.
- Как? Как ты собираешься найти истину? - устало спрашивает Оксана. - У тебя нет ни оборудования, ни образования. Ты не сможешь делать анализы, да ты и не умеешь, ты ведь даже не врач.
- Как-нибудь выкручусь. Если очень захотеть, можно в космос полететь, помнишь?
Марина дрожит, и Оксане стыдно за свое поведение. Нельзя быть такой глупой и жестокой. Каждый выживает так, как может. Если кому-то необходимо искать лекарство, то пусть ищет. В конце концов, только вера ведет их вперед. Вера в прекрасное, светлое будущее.
Только в будущем Оксаны дикие вымирают от холода и голода.
- Скоро я притащу тебе подопытную, - говорит она.
И надеется, что изыскания Марины потерпят фиаско. Потому что иначе невозможно простить себя за маму.

***

Она не знает, что привело ее в этот лес. Страх. И, кажется, голод. А может — ее завел сюда самец, а потом бросил. Самцы вообще часто бросают. Просто однажды просыпаешься в одиночестве и все. Приходится снова бороться за тепленькое местечко и надеяться, что не сожрут.
Лес бесконечен и спокоен. Она бы многое отдала даже за гнилое мясо, пусть после него будет выворачивать и раздирать кишки. Слишком долго она питается только листьями и жесткими ветками, от которых болят зубы и тошнит. Еще немного, и она побежит, куда глаза глядят. Лучше быстро убиться, чем долго умирать.
Если бы только ей попался тот самец, который завел ее сюда.
Лесная тишина разрывается треском веток и громкими голосами. Это пугает настолько, что по ногам течет горячее. Она всхлипывает и бежит, бежит, бежит так быстро, как может, потому что шум — это всегда опасность. Одинокая самка не справится с чужой стаей. И ее не примут, задерут, сожрут, а она не хочет умирать.
Она бежит, пока может дышать. Сильные ноги несут ее все дальше и дальше, но голоса не становятся тише, они постоянно рядом и впиваются в уши, прорываясь даже сквозь шум страха.
Она бежит и тогда, когда воздух с хрипом врывается в грудь. Она боится. И попадает прямо в западню.
Чужая стая окружила ее.
Ее не примут.
Ее задерут.
Ее сожрут.
Она вопит от ярости и отчаянно дерется, вонзая когти и зубы в чужую плоть, пока не проваливается во тьму.
Она не справилась.

***

На щеке Оксаны разливается синяк и кровят царапины. Марина старается не смеяться, но у нее не получается задавить улыбку. Ее героиня и защитница, ее славная охотница пострадала в бесславной битве с девицей. Было бы не до смеха, если бы на нее напала рысь, хотя дикая по повадкам мало чем отличается.
Оксана шипит и морщится каждый раз, когда смоченная йодом ватка прикасается к ее щеке, а Марина фыркает.
- Ну, ты же у нас настоящий мужик, терпи, - говорит она.
Оксана смотрит на нее и невнятно бурчит себе под нос. Зеленые глаза почти прозрачны от боли и досады, но Марина не собирается сочувствовать. Каждый получил по заслугам: нельзя относиться к людям, как к животным, даже если они потеряли навыки и шоры цивилизации. Дикая девица — все равно человек. И не стоило загонять ее и доводить до паники. Чем тогда они — якобы, разумные — отличаются от тех, других?
- Ну вот и все, - говорит Марина, закончив, и чмокает Оксану в лоб. - Молодец. Заслужила маленькую дольку шоколадки. Малюсенькую просто. Экономика должна быть экономной, особенно, в условиях мелкой демократической страны под названием деревня Кукуево.
- Ты какая-то... возбужденная, сказала бы я.
- А я и так! - радостно соглашается Марина. - Потому что... Ну, ты же понимаешь! Это же перспектива! Это возможность! Это!.. А еще, Макс сказал, что она беременна, и это вообще. Вот просто вообще. Ведь у нее может родиться нормальный ребенок. И это значит, что у всех нас есть шанс, даже если не получится вылечить ее. Ты же понимаешь это?
Марина хмурится и настойчиво смотрит в глаза Оксаны, вцепившись в ее короткие светлые волосы. Иногда обе жалеют, что пришлось подстричься под мальчиков, но вши заставили. И откуда они только взялись? Коровы дохли. Лошади дохли. Даже собаки с кошками дохли. А вши — продержались и вынудили обрезать волосы.
- Понимаю, - говорит Оксана.
Врет, наверное. Она никогда не была в восторге от идей Марины, даже когда мир был нормальным. Считала глупым выбор профессии и пыталась всячески запугать долгими поездками в Новокузнецк, если, конечно, получится найти работу психологом. Оксана — слишком приземленная. Иногда это бесит до желания послать ее к чертям и уйти ночевать в палатку. Но она единственная семья, которая осталась у Марины. К тому же, с ней теплее и спокойнее спать.
- Ничего ты не понимаешь, - вздыхает Марина. - И я уверена, что ты ненавидишь бедную девочку.
Оксана фыркает и качает головой.
- Можно, я встану и прогуляюсь до скворечника? Очень писать хочется, а я не совсем дикая, чтобы мочиться под себя.
Марина морщится и сползает с колен Оксаны. Та постоянно выдает какую-нибудь грубость в самый неподходящий момент. Лучше бы не сбегала от разговора, а помогла думать. Дала бы почесать о себя мозг и сбросить напряжение. Но если ей так не терпится уйти, пусть идет. Только Марина это запомнит и не простит. Обязательно не простит. А пока что — пойдет и посмотрит на бедную девочку.
Дикую заперли в клетке.
«Не лучший способ начать знакомство», - морщится Марина и зло спрашивает у Макса:
- Это что еще такое?
- Не так грубо.
Макса лучше слушаться. Он может не посмотреть на пол собеседника и треснуть промеж глаз. Один раз Марине уже пролетело, и она помнит урок, а потому быстро успокаивается.
- Иногда я сначала делаю, а потом думаю, - извиняется она.
Кажется, получается. Макс снова смотрит на дикую и о чем-то думает. Марина многое отдала бы, чтобы научиться читать его мысли. В первую очередь, потому что не доверяет этому мужчине. Никогда не доверяла. С самого первого дня. Но прошло уже два года, а он не совершил ничего предосудительного. Если не считать убийства диких.
- Но я все равно не понимаю, почему она в клетке, - недовольно говорит Марина.
- Она опасна.
Вот так просто. Человек опасен, поэтому в клетку его.
«Впрочем, мало чем отличается от цивилизации», - вздыхает Марина.
- И ты считаешь это хорошим способом подружиться?
- Нет. Познакомиться.
- Да, просто идеальный вариант, - с иронией говорит Марина.
Макса этим не пронять. Он даже не переводит взгляд на Марину. Его вниманием целиком и полностью владеет дикая. Интересно, что он пытается в ней увидеть. Надежду? Потерянную жену или дочь? Ответ на самый главный вопрос последних лет? Впрочем, Макс мог задаваться другими вопросами. Марина его не понимает, а инстинкты кричат о том, что он — опасность даже большая, чем дикие. Но прошло уже два года.
- Почему в клетке?
- Так она не выберется. Не убежит. Не отвлечет на себя ресурсы. Успокоится.
Марина стискивает кулаки и считает от десяти до нуля.
Ресурсы. Они — люди — всего лишь ресурсы в маленьком государстве Макса. Каждый должен выполнять свою функцию и не тратить ни минуты на развлечения. Марине разрешили — разрешили! — изучать толстые медицинские справочники, потому что деревне нужен врач, пусть самоучка, но врач. А она — единственная, кто проявил желание и имел хоть какие-то зачаточные знания. Хороший ресурс.
Десяти не хватает, и Марина считает от двадцати до нуля, пока Макс препарирует взглядом дикую, которая забилась в угол и сжалась в комок. Та уже не ребенок. Ей лет двадцать пять, чуть моложе самой Марины. Правда, грязь и страх очень сильно старят. Интересно, сколько ей будет, если ее отмыть?
Марина решительно закатывает рукава и идет за водой, мочалкой и мылом. Она приведет эту девочку в порядок, заодно и подружится. Если ее, конечно, не загрызут за посягательства на ставшую родной грязь.
- Открой клетку, - просит Марина, когда возвращается.
Макс смотрит на нее своими прозрачными серыми глазами. Препарирует, скотина. Точно знает, что Марина ему не симпатизирует, и каждый раз давит на нее. Она уверена, что сознательно.
- Пожалуйста, - добавляет она секунд пять спустя.
Во рту пересыхает. Марина боится Макса до чертиков и не может представить, что испытывает бедная девочка, спрятавшая лицо в коленях.
Макс чувствует ее страх и морщится. Как будто съел что-то горькое. Или клопа вместе с малиной, только клопы почти исчезли. А когда сдохнут пчелы, не останется ни меда, ни овощей, ни ягод. Если, конечно, умные люди не изобретут новый способ опыления. Говорят, голь на выдумки хитра. Вот и будет шанс проверить на практике.
- Одна — не пойдешь, - говорит Макс.
- Тогда пошли вместе со мной, - прищурившись, предлагает Марина.
- Нет. Она боится. Вы все боитесь.
Кажется, он обижен. Или раздосадован. Словно пытался сделать как лучше, но классически получилось как всегда. Но Марина никогда не сочувствовала Максу. И не стала бы, даже если бы они остались единственными людьми на Земле. Застрелилась бы с горя, но ни за что не прикоснулась бы к нему и не посмотрела с нежностью.
- Я и одна справлюсь. А ты — уйди. Она боится.
Марина не хочет, чтобы он наблюдал за ними. Ей неприятно просто стоять рядом, с большим удовольствием она сбежала бы на пасеку, хотя до ужаса боится пчел. Но Макс... Макс страшнее даже шершня.
- Хорошо, - говорит он и уходит.
Марина с удивлением смотрит ему вслед и качает головой. Может быть, она в нем ошибается? Может, стоит присмотреться к нему, попытаться понять его? Она морщится и предлагает себе выбросить дурацкую идею из головы. Чувства — это чувства. Нормальный человек не выбирает, кого любить, а к кому — испытывать неприязнь.
- Саш, - тормозит Марина проходящего мимо мужчину. - Постой на страже, пока я в клетке вожусь, а?
- И надо это тебе? - спрашивает он, широко улыбаясь, и кивает в сторону дикой.
- Конечно. Я всегда себя лучше чувствую, когда меня защищает большой и сильный мужчина. Нормальные такие гендерные роли. Ты — просто Кинг Конг, я — просто мисс Энн, и ты так по груди кулаками хау-хау, я обомлела и все.
- И все?
- Ну да, и все. Обомлела и побежала в клетку, потому что мне девочку надо привести в порядок. Я с ней подружиться хочу. Глядишь, тебе невесту найдем, - подмигивает Марина.
- Маришка, а давай ты будешь моей невестой, - предлагает Саша и порывается обнять ее.
- Нет, милый, я сплю с женщиной. И мне это очень нравится. Проследи за нами, хорошо?
Саша хохочет, рассказывает, что он лучше женщины, даже такой замечательной, как Оксана, но его глаза уже стали холодными. Он охраняет. Дикие — слишком опасны, даже по одиночке. Конечно, их рано или поздно останавливают, но нормальные люди гибнут или получают увечья.
Марина глубоко вдыхает и заходит в клетку.

***

Вой дикой бьет по ушам. Марина пугается, ведро опасно раскачивается, но она умудряется удержать его в руках.
- Чтоб тебя раскорячило, - шепчет Марина и пытается успокоиться.
Животные чувствуют страх. Люди тоже. Для этого не надо становиться дикарями. Жертвы вычисляются на раз, а потом включаются древнейшие инстинкты: загнать, загнобить, зачморить, размазать по стене и почувствовать себя героем. Марина — стыдно признаться — сама несколько раз была в толпе победителей. От чувства неловкости не помогает ни одно оправдание. Да, она была ребенком. Да, она не хотела быть аутсайдером и играла по правилам толпы. Много всяких разных «да», но липкое и неприятное чувство стыда накатывает каждый раз. Потому что Марина наслаждалась своими силой и превосходством.
Пульс и дыхание успокаиваются, ведро больше не прыгает в руке, норовя удрать. Только вот дикая все еще воет. Чтоб ее раскорячило.
- Послушай, я тебя не обижу, - шепчет Марина.
Она надеется, что дикая поймет. В конце концов, истерящих детей успокаивают именно шепотом. Наверное. Марина никогда не сталкивалась с такой проблемой. Опять же, можно просто подождать, пока дикая выдохнется, и посидеть рядом. Вдруг она все же поймет, что ей не угрожает опасность?
Марина мочит губку и протирает свои руки, демонстрируя, что дикая ей неинтересна. Подумаешь, сидит рядом, воет. Неприятно, но терпимо. Марина пришла сюда привести себя в порядок, а вовсе не приставать к несчастной женщине со всякими глупостями.
В какой-то момент она и правда расслабляется и увлекается мытьем. Приходит в себя только тогда, когда дикая осторожно прикасается к ней и тут же уверенно забирает губку и с рычанием засовывает в рот, пытаясь разорвать. Марина в ступоре наблюдает за ней, а пару секунд спустя — начинает хохотать.
- Она... она... она голодная настолько, что готова сожрать мочалку!
По щекам бегут слезы, испуг истончается, и Марина кричит:
- Саш, свистни кого-нибудь, пусть принесут еды. Только пожиже, а то эта... эта... Дурында! Это не съедобно! - говорит она дикой и пытается забрать мочалку.
Они борются, снаружи собирается благодарная публика, и далеко не все болеют за Марину. Некоторые откровенно подбадривают дикую, которая не желает сдавать позиций. Цирк заканчивается, когда появляется Макс. Ну почему именно он оказался добровольцем, который принес еду? Дикая в испуге забивается в свой угол, смех Марины затухает, как и радостные крики зрителей.
Лицо Макса непроницаемо. Кажется, он и сам чувствует себя неловко, но не сбегает с поля боя, опускается на колени и невозмутимо раскладывает остатки обеда: куриный бульон, темный хлеб и огурцы.
- Вот, - говорит он, закончив.
- Спасибо, - улыбаясь, отвечает Марина и осторожно касается дикой. - Это тебе.
Дикая дрожит и не выползает из своего угла. Страшно представить, какой была ее жизнь и какое место она занимала в иерархии своей стаи. Да и была ли эта стая? Хотя вряд ли она смогла бы в одиночку пережить две сибирских зимы. Даже разумные страдают от морозов, несмотря на то, что пережидают их в протопленных избах.
- Давай выйдем, - предлагает Марина. - А она сама справится.
- И публику уберем.
Может быть, Макс не так уж и плох. Может быть. Но он все равно вызывает неприязнь.
Они выходят из клетки, закрывают ее на надежный замок и разгоняют толпу. У всех есть свои обязанности, а цирк уже закончился. Пусть девочка спокойно поест.

***

- Не такая уж она и дурная, - говорит Марина, ворочаясь под одеялом.
Она никак не может найти удобной позы, Оксана развалилась на спине и не желает ложиться на бок. Подумаешь, лицо болит. Кому сейчас легко? Кому угодно, только не Марине. А ведь жизнь только начала налаживаться и напоминать сказку со счастливым концом, но лежак слишком жесткий, Оксана занимает слишком много места, и в голове слишком много мыслей.
- Я за нее рада. И за тебя. Ты уже придумала ей... имя?
Кличку. Она хотела сказать «кличку», — Марина в этом уверена, — но почему-то постеснялась. Может быть, не захотела обижать свой цветочек? Глупая женщина. Все равно пауза сдала ее с потрохами.
- Нет. Я даже не подумала об этом.
- Зря, - говорит Оксана. - Человек и имя — неразрывны. Имя даже оказывает неслабое влияние на характер. Так что учитывай, когда будешь выбирать.
- Я точно знаю, как ее не будут звать, - ворчит Марина, взбивая плоскую подушку.
- И как?
- Оксана. С меня одной хватит.
- Ой, какие мы нежные.
- Не издевайся, я ведь и ответить могу.
Оксана фыркает, но затихает. Иногда она похожа на разумного человека, каким себя считает. Хотя это могут быть простые инстинкты: ягодичная интуиция чует опасность и подает сигнал мозгу.
- Но ты права, - говорит Марина. - Ей нужно имя. Вот как бы ты ее назвала?
- Пожалуйста, не надо, - просит Оксана. - Мы же поругаемся, а я не хочу спать в спальнике на улице. И тебе там не место.
- Почему?
- Потому что ты знаешь, почему.
Марина тяжело вздыхает и прекращает бороться с одеялом и подушкой. Она знает, но толку? Она всей душой хочет, чтобы Оксана изменила свое отношение к диким, а та уперлась и не желает ничего слышать. Была надежда, что тесное общение с дикой поможет, но некоторые глупые женщины настолько глупы, что выть хочется.
- Слушай, давай так, ты будешь моей ассистенткой...
- Нет, - перебивает ее Оксана. - Ни. За. Что. Я не хочу, и не надо на меня давить.
- Но поговорить-то мы можем?
- Можем. Но давай не переходить на мою личность и мое отношение.
- Хорошо. Но тебе не помешала бы помощь специалиста, - говорит Марина и вздыхает.
- Я с одним специалистом уже столько ночей провела, а эффект нулевой.
- Потому что ты закрытая, упертая, вредная... бараниха!
Оксана хихикает, Марина понимает, что ляпнула глупость, но не может вспомнить правильное слово. В голове царит бардак, лопатка недовольна кочкой на матрасе, а в груди тепло.
- Спокойной ночи, - говорит Марина и чмокает Оксану в плечо.
- Спокойной ночи, цветочек.
Кто бы поверил два года назад, что им будем не хватать комариного писка.

***

Она сыта, и этого хватит, чтобы крепко уснуть. Разливающееся от желудка тепло убаюкивает лучше всего. Она даже забывает о том, что сидит в клетке, что чужая стая поймала ее, что ей грозит опасность.
А может, нет? Она же сыта. Ей не убежать, она заперта, но зато — сыта. И даже есть, чем укрыться.
Она кутается в колючее одеяло, подтягивает ноги к груди и довольно урчит.
Самец — страшный. Но не опасный. То есть, опасный, но она не будет нарушать негласные правила. Новая самка знает свое место, и за это получит еду. Главное — не дергаться и сидеть спокойно. Признавать его власть. Он не опасный, просто очень страшный. И она ничего не может поделать с собой: забивается в угол. И будет забиваться. Но самцам же это нравится
Самка теплая. Добрая. Глупая. Другая на ее месте не пустила бы в стаю конкурентку, как та, с ее запахом на коже. Та пыталась убить.
Наверное.
Она сомневается.
Если пыталась убить, то почему не убила? Та — могла. Ее не остановил бы даже страшный самец.
Или?
Она думает так долго, что забывает, о чем думала.
От ее желудка разливается сытое тепло.
Она трется щекой о колючее одеяло и гладит свой округлившийся живот.
Она решает пока не сбегать.

***

На следующий день Марина опять идет к дикой с водой, мылом и мочалкой. Только на этот раз берет с собой Настьку, которая тащит еду. Предусмотрительность — полезная штука, а сытый человек всегда добрее. Если только не пережрал, но на их пайке это исключено.
Дикая ест аккуратно, не дает пропасть ни одной крошке. От нее несет мочой и калом, но за несколько минут Марина привыкает к запаху. Она думает о том, как вытащить дикую из клетки: бесполезно ее отмывать, если она будет гадить под себя.
- Сизифов труд, - ворчит Марина, но опускает мочалку в ведро.
Дикая позволяет себя мыть. Настороженно смотрит на Марину, но не паникует и не дерется. Сидит смирно, как хорошая девочка. От облегчения хочется плакать и смеяться — Марина только сейчас понимает, насколько была напряжена. Она боялась, до дрожи боялась непредсказуемой дикой.
Человека легко понять. Конечно, есть исключения, каждая личность — исключение, но большую часть поступков и их последствий можно просчитать. Пусть не на десять ходов, но на два-три — точно. Дикие забыли о правилах игры, и нельзя предугадать, что они выкинут. Конечно, разумные тут же навесили на них кучу стереотипов, которые надергали из популярных фильмов. Как будто трэш похож на реальность.
«Увы, похож», - морщится Марина.
Ей повезло, она не ходила ни в одну вылазку: Оксана бдит и каждый раз занимает место своего цветочка. Впрочем, многие и не хотят видеть ее в группе. Марина бесполезна, как ни печально это осознавать. Слишком мелкая, не может тащить на себе тяжелые рюкзаки, да и бегает медленно. Зато разбирается в травах и вкусно готовит. Ей — самое место в тылу. Макс мудр, хоть и неприятен.
- Нравится? - тепло спрашивает Марина.
Дикая улыбается. У нее нет нескольких зубов, на их месте зияют черные провалы, безмятежность Марины становится тоньше, пока не исчезает совсем. Какую жизнь вела эта бедная девочка?
- Как бы тебя назвать? Клава? Хорошее, простое имя. И компьютерное. Пойди, по Клаве постучи. Уснул на Клаве. Хорошо же?
Дикая набирает в руки воды и брызгается. Марина хохочет и уворачивается, но клетка слишком маленькая, и майка мгновенно прилипает к телу, а по лицу стекают крупные капли. Дикая забирает мочалку и осторожно моет лицо Марины.
- Ты не дурная. Ты такой же человечек, - шепчет та. - Только потерялась.
Она вот-вот разревется от жалости к бедной девочке, но Макс появляется вовремя. Слезы тут же пересыхают, будто и не было их, а дикая прячется за узкой спиной Марины и прижимается к ней лбом.
- Доброе утро, - говорит Макс. - Все в порядке?
- Да, - отвечает Марина и, на всякий случай, кивает.
Все в порядке. Иди уже, куда шел, и здесь не задерживайся. Тебя не ждали. Тебе тут не рады.
Дикая начинает подвывать, и Марине становится стыдно. Ее напряжение пугает девочку больше, чем Макс, а жизнь в клетке и так далека от идеала.
- Все правда в порядке, - уверяет Марина. - Вот, моемся и имя придумываем.
- Анна, - говорит Макс.
- Что?
- Имя. Анна. Они вечно то масло разливают, то под поезда бросаются. Если ждать подставы, то от женщины с правильным именем.
Макс уходит. Марина удивленно смотрит ему вслед: он никогда не был столь разговорчив. Многие вообще считают, что он не в состоянии связать больше трех слов. Как выяснилось, они ошибаются.
Дикая выглядывает из-за плеча Марины и тут же начинает шалить.
- А почему бы и нет? Будешь Аней. Простенько и со вкусом. Скажи «а-ня».
Дикая улыбается, брызги сияют на солнце, и Марина чувствует себя счастливой. Она справится с любой проблемой. Если, конечно, ее не заставят таскать рюкзаки.

***

Макс заходит в свой домик, садится у окна, прячется за занавеской и наблюдает за Мариной и дикой. Его каждый раз обижает реакция людей. Он пытается проявить внимание, завязать контакт, быть добрым, но его боятся. Он бы понимал этот страх, если бы война оставила шрамы на его лице. Но ведь он цел. По крайней мере, снаружи. Внутри его давно переломали, а потом склеили, как получилось.
Макс был контрактником, мотался по горячим точкам, однажды попал в плен, и там над ним на славу поработали. Он сломался. Не сдал своих только потому, что в нем не осталось ничего кроме страха и боли. Потом его долго лечили, а он — боялся людей. В каждом видел врага. Поэтому сбежал в глухую деревню. По иронии судьбы, именно он взял на себя ответственность за разумных. Именно он собрал их, организовал их быт и рьяно защищал от любых напастей.
Только вот его никто не защищает. Почти все боятся. Лишь Саша и Оксана ведут себя нагло и дружелюбно, но не переступают грань. А другие избегают, прячут глаза и боятся. Как будто он — прямая угроза для жизни.
Макса это обижает. Каждый божий раз. Он не знает, как вести себя с другими людьми, и очень хочет быть принятым ими. Хотя бы для того, чтобы не чувствовать себя в полном одиночестве.
Он сидит, смотрит в окно и любуется шалостями Марины и дикой. Он надеется, что дикая адаптируется, что к ней вернется память, потому что...
Макс не боится смерти. Смерть — всего лишь фаза жизненного цикла. Как зима. Рано или поздно одно тело умирает, но вместо него появляется другое. Макс не боится умереть, он боится не родиться вновь. И у него на это все шансы.
Разумные не размножаются. Они занимаются сексом, трахаются, совокупляются, но ни одна женщина до сих пор не забеременела.
Дикие же постоянно приносят потомство. Правда, не знают, что с ним делать.
Макс каждый вечер задается вопросом, в чем причина. Почему люди — единственные из выживших животных, пусть часть из них и сошла с ума. «Потерялась», как говорит Марина. Почему дикие размножаются, а разумные — нет. Почему он сохранил память и разум. Из сотен тысяч людей — он сохранил, хотя давным-давно разбился на мелкие кусочки. Было бы честнее, если бы с ума сошел он, а не Наташка, которая мечтала стать актрисой.
Макс трет лоб. От напряжения трещит голова. Проще думать о чем-нибудь практичном. Например, о составе отряда для вылазки в город. Путешествие займет много времени, надо собрать кучу полезных вещей, чтобы пережить зиму.
Скольких можно отправить людей?
Скольких нужно?
Что они должны искать в первую очередь?
Макс достает лист бумаги и мелким почерком перечисляет необходимые вещи. Время от времени он смотрит на Марину с дикой и улыбается. Он уверен, что надежда есть. Просто надо приложить все силы, чтобы сохранить будущее.

***

Оксане не нравится дикая. Наверное, нужно быть добрее и дать ей шанс, но зачем? Какой в этом смысл? Можно спокойно не любить — с ума сойти — человека и наслаждаться своей жизнью. Оксана не понимает этических игр, которые ведет Марина. Впрочем, та просто исполнена любви к диким и не замечает обычных, нормальных людей. Каждый выбирает Голгофу по себе. Оксана надеется, что Марина будет счастлива на своей.
В лесу хорошо и спокойно. Совершенно не хочется возвращаться в деревню. Кто бы мог подумать, что всего полсотни людей могут так сильно шуметь и раздражать. Оксана идет как можно аккуратнее, но под ее ногами постоянно хрустят ветки. Никогда ей не стать настоящим следопытом или охотницей. Впрочем, охотиться не на кого. Хотя...
Дикая, все-таки, дарит надежду. Оксана понимает, почему так оживился Макс. Если размножаются люди, то есть шанс, что выжили другие. Может быть, животные просто разбросаны по всей Земле. Может быть, где-то вообще не знают, что случилось в Сибири. Может быть, не вся Сибирь пострадала. Мало ли, что может быть. Они сидят в глуши, отрезаны от всего света, нет никакой связи с внешним миром, и иногда от отчаяния хочется завыть. Как дикая.
В глубине души живет вера в то, что есть еще разумные. Что эти разумные остались в крупных городах с мощной исследовательской базой. В каком-нибудь Новосибирске уже нашли решение проблемы и приступили к спасению человечества. Надо просто переждать.
- Глупости, - фыркает Оксана. - Сколько можно кормить себя сказками? Я совсем как цветочек. Наивная дура.
Только Марина рассчитывает на собственные силы. Ей можно даже позавидовать, но Оксана не завидует: гордыня всегда разбивает нос. Надо трезво оценивать свои силы и делать то, что в состоянии сделать. Оксана — может выжить и заставить выжить окружающих. Правда, для этого нужна еда, а ее становится все меньше.
- Егоза, - негромко говорит Саша.
Оксана спотыкается и нервно оборачивается, готовая к драке.
- Чтоб тебе пусто было! - громко шепчет она.
Сердце колотится, в ушах шумит, а между лопаток стекает пот.
«Хорошо, что не обмочилась», - думает Оксана.
- А нефиг по лесу шастать и глубоко думать. Глубоко думать вообще вредно, - заявляет Саша. - Мало ли, вдруг дикие...
- Дикие не ты. Дикие шумят, блин, их за километр слышно.
- Вот не скажи. Рассказывают, что дикие не такие уж и дураки, ты на нашу Аннушку посмотри...
- Аннушку? - перебивает его Оксана.
- Ну да, ее окрестили, только без попа.
- И что дикая?
С одной стороны, приятно, что Марина последовала совету. С другой, жутко раздражает. Она так сильно привяжется к этой дикой, что ее потом не вытащишь. И так сложно было убедить думать о нормальных — об Оксане, — а теперь... Впрочем, кто притащил дикую в деревню? Кто ее выследил? Убила бы, и вся недолга. Так нет, мордой пострадала, а женскую прихоть удовлетворила.
- Аннушка смирно сидит, смирно учится, смирно моется. Аннушка все смирно. А потом ее выпустят из клетки, она устроит нам локальный армагедец, как будто одного мало было.
- Знаешь, - говорит Оксана, - такое облегчение, что ты разделяешь мой скепсис.
- Что-что я разделяю? - с усмешкой спрашивает Саша.
- Тьфу на тебя. Три раза.
- Ну вот, оплевала ни за что, ни про что.
- Слушай, а где здесь грибы водятся?
- Иди за мной.
Саша разворачивается на сто восемьдесят градусов и ведет Оксану. По дороге несет всякую чушь, рассказывает о местных легендах и поверьях. Им всем повезло, что выжили аборигены. Без них было бы намного сложнее. Без Макса — особенно. И почему Марина так его не любит?
- Откуда ты столько баек про диких знаешь? - спрашивает Оксана. - На ходу придумываешь?
- Ты меня раскрыла. Только никому не рассказывай, меня девчонки любить перестанут.
- Наоборот, больше будут.
- Поняв, что я им лапшу на уши вешаю?
Оксана хихикает и хлопает Сашу по заднице. Тот обещает пожаловаться Максу и отомстить за домогательства. Они с удовольствием втыкают друг в друга шпильки и отдыхают от постоянной необходимости делать что-то полезное.
Оба затихают, натолкнувшись на труп.
- Его погрызли, - говорит Саша.
- А-ха.
- Давно.
- А-ха.
- Тебя сейчас вырвет?
- Не-а, - отвечает Оксана и сглатывает.
Она не хочет терять лицо. Она уже много раз видела трупы и чувствовала их запах. Она сама убивала, чтобы выжить. Ее не вырвет. Ни. За. Что. Конечно, Саша не проболтается. Он хоть и трепло, но очень надежный. Только ее не вырвет.
- Уверена?
- Да.
- Где ты Аннушку нашла?
- Что?
- Аннушку где нашла? - повторяет Саша.
- Думаешь, это она?
- А кто еще?
- Мало ли. Дикие по одиночке редко ходят.
- Аннушка была одна.
- Вот именно.
В животе тут же сжимается тугая спираль. Оксана притащила в деревню каннибала. Убийцу. Тварь неразумную. И позволила Марине торчать с ней в одной клетке. Она так яростно защищала цветочек, чтобы своими руками...
Оксана бежит, по лицу хлещут ветки, а потом и земля. Сверху лежит Саша и требует, чтобы она успокоилась, расслабилась, начала думать головой. Все же знают, что Аннушка — дикая. Все понимают, что она людоедка. Марина не останется без присмотра.
- Неужели до тебя только сейчас дошло? - спрашивает Саша.
Оксана ревет, она и не подозревала, что в ней осталось столько слез. Она ревет, утирает нос, всхлипывает и пытается оправдаться. Она понимала головой, но не принимала сердцем. У нее вырубились инстинкты. Почему никто не вправил ей мозги?
- Ну ты даешь, подруга. Хватит сырость разводить. Все будет в порядке и с Маринкой, и с Аннушкой. Дикие же умные. Этого могли другие погрызть.
- Жаль, что хищники передохли, была бы такая хорошая альтернатива.
Оксана поднимается, идет к ближайшему ручью и приводит себя в порядок. Ледяная вода холодит руки и лицо. Голова тут же прочищается, Оксана может думать трезво и без паники.
- Спасибо, - говорит она.
- Да мне всегда в удовольствие полежать на девочке, - усмехается Саша.
- Когда-нибудь я тебя трахну.
- Все вы только обещаете.
Саша очень расстроен. Всяк норовит его обмануть, и это безмерно огорчает. Оксана хохочет, чмокает его в губы и ерошит ему волосы.
- Пойдем, герой-любовник.
- О! Рассказать тебе о моих подвигах?!
Саша трещит без передыху. Оксана внимает и наслаждается.
Она благодарна всем богам за то, что они послали ей такого друга.

***

Естественно, с Мариной ничего не случилось. Чтобы понять это, не нужно галопом нестись по деревне, отталкивая встречных, достаточно просто посмотреть на мирно играющих детей и прислушаться к взрывам смеха, которые доносятся с западной стороны.
«А вдруг они просто не знают?»
Плечи сводит от напряжения, скрипят зубы, Оксана почти готова бежать, нестись, сломя голову, как испуганная лошадь. Саша уверенно обнимает ее за талию и негромко говорит:
- Спокойствие, только спокойствие.
- А я сошла с ума, какое несчастье, - привычно отзывается Оксана. - Мне кажется, я разревусь, когда увижу ее.
- Так может отложить момент истины? - предлагает Саша. - Зайдем с другой стороны, посмотришь издалека, чтобы не кидаться на шею. Я тебе волосы подержу, если захочешь блевануть.
- Добрый ты. Что бы я без тебя делала.
- Ну, я себе цену не набиваю, но ты цени, цени, подруга. Ведь второго такого нет.
- И самовлюбленный.
- А что делать? Девки не любят, вот и приходится по старинке.
Оксана расслабляется. Саша уверенно ведет ее кружной дорогой и нахваливает себя, такого замечательного, незаменимого, уникального. И куда только бабы смотрят? Оксана не знает, куда смотрят другие, лично она — под ноги. Ей страшно поднять глаза, потому что тогда точно побегут слезы. Никчемушные, бесполезные, бабьи.
- Будешь киснуть, поцелую, - грозит Саша.
- Все вы только обещаете, - бурчит Оксана.
- Э, мать, да тебе совсем плохо. Вам с Маринкой разъехаться надо. Ну сколько уже можно? Вы же молодые, здоровые, у вас потребности. А вы все вдвоем и вдвоем. Ты вообще на ней зациклилась, все «Марина» да «Марина».
- Ты не понимаешь.
- Я не понимаю, - соглашается Саша. - Брось ты ее, она девочка взрослая, как-нибудь справится.
- Я не могу, - устало говорит Оксана.
- То есть, хочешь?
- И не хочу. Она... она... она — это все. Совсем все. Больше — незачем.
- Знаешь, что я тебе скажу? Вот так, по-простому, в лоб.
- Не знаю.
- Сейчас узнаешь, - бодро говорит Саша. - Ты просто боишься. Вот она боится настоящего, потому прячется за надежду спасти диких и восстановить цивилизацию. Ты тоже боишься настоящего, потому прячешься за святую миссию защитить Маринку.
- А чего боишься ты? - зло спрашивает Оксана.
- Помереть девственником, - признается Саша и тяжело вздыхает. - Раньше хоть на кобылу или овечку надежда была, а сейчас — нету.
- Фу, какая гадость, - морщится Оксана.
- Чем богаты, тем и рады. Смотри, все в порядке. Девочки плетут косы. А Аннушка-то моложе, чем я думал. Да и покрасивее. Слушай, а если я к ней посватаюсь? Думаешь, согласится?
- Она-то да, а вот я... я...
- Что ты?
- Придется уйти в монастырь, - сокрушенно говорит Оксана.
- Нельзя такую красоту в монастыре запирать. К тому же, там холодно и голодно. Почти как у нас. Так что считай, что ты уже.
- Вот поэтому у тебя секса и нет, Сашенька. Откуда он в монастыре?
- Эх, не знаешь ты жизни, Ксюня.
С Мариной все в порядке. Она хохочет и возится с дикой. Наверное, несправедливо обижаться на нее за предательство. Потому что нет никакого предательства. Оксана сама взвалила на себя крест, не спросив ни у кого разрешения, а теперь расплачивается за свою узколобость.
- Знаешь, что я тебе скажу, Сашенька?
- Знаю, - уверенно говорит он.
- Откуда?
- Я — телепат!
- Ну и что я хотела тебе сказать?
- Что ты осознала, раскаиваешься, решила бросить Маришку и... не, не так. Решила выгнать Маришку из своего домика и пригласить туда меня.
Саша сияет от удовольствия, Оксана хихикает и пихает его кулаком в плечо.
- Дурак. Вот как есть — дурак.
- Я угадал?
- Нет.
- Бедный-бедный я, опять спать в спальнике на улице. Никто меня не любит, никто не приголубит, никто не приласкает и водки не нальет.
- Пошли ужинать, - говорит Оксана.
- Мы не заработали. Грибов нет, тушу не притащили...
- Фу, какая гадость.
- Повторяешься, мать.
- Я ягоды набрала. Будем считать, что заслужили.
Саша соглашается, Оксана берет его за руку и ведет к кухне. Ей не хочется оставаться одной, а он — умеет расслабить.
С Мариной все в порядке. Пора признать, что она взрослая и самостоятельная, и отпустить ее. Как ни печально это сознавать.

***

Марина возвращается в домик поздно вечером. На улице уже темно, Оксана спит — или притворяется, — а так хочется поболтать с ней. Рассказать об Ане, о том, насколько та способная и добрая. Марине кажется, что ее разорвет от счастья, восторга и возбуждения, а Оксана спит. Желание прервать заслуженный сон крепнет с каждой секундой, очень сложно вертеться осторожно, а молчать — еще сложнее.
Марина сдается через пару минут, пихает Оксана в бок и громко спрашивает:
- Ты спишь?
Другие умеют хранить молчание лучше. После такого тычка проснется даже мертвый, а Оксана симулирует — точно симулирует — дальше. Марина недовольно сопит и вновь пихается.
- Будешь притворяться дальше, я начну щипаться! - угрожает она.
- Чего тебе? - спрашивает Оксана.
По голосу слышно, что она и не спала. Наверное, ждала, пока цветочек вернется под заботливое крылышко. На мгновение становится стыдно, но Марина быстро избавляется от глупого чувства. Она счастлива. Она заслужила это счастье. Она так долго ждала, так долго жила без малейшей надежды, смотрела, как умирает мир, и боялась умереть сама. Оксана просто обязана выслушать ее, разделить с ней восторг и удовольствие.
- Аня такая... такая... ну такая! - говорит Марина.
Она не может подобрать слов. Это даже обидно. Ее распирают эмоции, но как донести их до других? До другой, до самой важной?
- Какая?
- Умная. Веселая. Но как ребенок, не как взрослый. Знаешь, мне кажется... Помнишь, у Голдинга, в «повелителе мух» было что-то вроде. Только там память не подчистую стерли, а детей оставили без присмотра. Так дикие такие же. Только им еще и память стерли.
- Угу.
- И просто должна быть возможность вернуть их. Ну, как с амнезией. Люди иногда забывают все, что знали, и выживают, как могут, а если вернуть память, то... Ты представляешь, что тогда будет?
Марина видит это прекрасное будущее, в котором все возвращается на свои места. Люди просыпаются от долгого кошмарного сна и становятся сами собой, восстанавливают города и инфраструктуру, снова летят в космос. Больше не надо бояться стай диких, или умереть от голода и холода, или проснуться в одиночестве.
- Нам всем придет конец, - говорит Оксана.
- Что? Почему?
- Мы живем на подножном корме. Мяса нет. Поставок из других стран нет. Поставок из других, блин, деревень нет. Каждую весну встречают отощавшие люди. А представь, если нас будет не полста ртов, а тысячи? Ты представляешь, что тогда будет?
Оксана говорит зло и раздраженно. Походя разрушает мечту Марины. Без малейших сомнений. Без сожаления. Без сочувствия.
- Чушь. Чем больше народу, тем больше шансов найти выход! - горячо возражает Марина.
Оксана фыркает и молчит.
- Нет, ну правда. Ну подумай сама. Ведь люди постоянно что-то придумывают, постоянно находят выход. Вспомни, десять лет назад, после войны, когда всего было так мало, выкрутились же, выжили.
- А сколько передохло? Не умерло, а именно передохло? По-скотски?
- Так и сейчас дохнут! Диких после каждой зимы все меньше. Они просто вымерзают.
- Зато их сородичам есть, что есть, - язвительно говорит Оксана. - Естественный отбор.
- Они такие же люди, как мы!
- Конечно. Не спорю. Такие же, только другие. Знаешь что, Мариш, когда ты сожрешь маленький кусочек человека, который умер от холода, или простуды, или голода... Какая разница, от чего? Который умер. Вот сожрешь хотя бы кусочек, тогда и поговорим, такие же или не такие.
- У них просто нет моральных принципов европейского человека! Ведь на Земле еще до катастрофы были каннибалы. Да возьми любую экстремальную ситуацию. Голодающие сначала жмутся, а потом жрут, жрут, плачут и жрут. Это если мы о нормальных, а не о больных. Больным и экстремальная ситуация не нужна. И ты будешь жрать. И я буду жрать. А диким просто пофиг, у них стопаря нет. Они жрут и не плачут. А вообще, есть религии, и культы, и традиции...
- Но не у европейского человека, - перебивает Оксана Марину.
- Да, не у европейского человека, потому что мы зашоренные...
- Цивилизованные. Люди называют это цивилизованностью. А дикие — просто утоляют голод. Некоторые жрут трупы, а другие — убивают, чтобы сожрать. Выискивают слабейшего и...
- Да откуда ты знаешь? Ты что, жила с ними?
- Нет. Просто у меня нет иллюзий.
- Знаешь, почему? - зло спрашивает Марина.
- Почему?
- Потому что ты на себя примеряешь. Это ты жрала бы. Ты — убивала бы и жрала.
- Знаешь что? Спокойной ночи, - говорит Оксана, поднимается и уходит.
Марина рычит ей вслед, выкрикивает обвинения и плачет. Она не понимает, зачем было портить такой прекрасный вечер. Откуда в Оксане столько злобы? Почему она уперлась и пытается казаться хуже, чем есть?
Возбуждение схлынуло, от счастья не осталось и следа. У Марины болят голова и сердце. Но она все еще верит в прекрасное будущее. Потому что все обязательно будет хорошо.

***

Очевидно, Оксана крепко обиделась. Она не приходит даже под утро. Марина ворочается и спрашивает себя, где та ночует. Ворчит, что нашла себе кого-нибудь другого. Из-за одной маленькой обиды. Всего лишь расхождение во взглядах. И почему эта упертая женщина не желает признавать очевидного: каннибализм — в человеческой природе. Просто от него можно отказаться, когда в нем нет необходимости.
Нельзя судить людей по тому, что они едят.
- Господи, ты только послушай себя.
По щекам текут слезы. Марина столь же уперта: отчаянно желает защитить Аню и свою мечту, а потому несет полную чушь.
Нельзя судить людей по тому, что они едят. Какие глупости. Бред, полный бред. Хлипкий аргумент, достойный сопливой девчонки, которая во что бы то ни стало хочет доказать свою правоту.
Марина рыдает в подушку. Ей настолько больно, что хочется умереть. И в то же время, она точно знает, что не признает свою ошибку. Остается только надеяться, что Оксана окажется мудрее и вернется.
Но она не приходит. Ни утром, ни днем, ни вечером.
Марина бродит по деревне, ищет ее, но не для того, чтобы извиниться. Ни в коем случае. Она хочет требовательно спросить, когда Оксана вернется. И вообще, думает ли возвращаться или нашла местечко потеплее.
К счастью для обеих, они не встречаются. Марина полна решимости объявить Оксане бойкот, выразить молчанием всю глубину своего презрения, заставить ее извиниться и вымаливать прощение. Только Оксана где-то шляется, раздражение копится, и даже Аня не может сделать жизнь прекрасной. Марина сидит возле ее клетки, возмущенно рассказывает о человеческой глупости и лущит горох.
- Неужели так сложно признать очевидное? - спрашивает она. - Вот... вот ты — признала бы?
Аня улыбается, пытается похитить стручки — ей даже удается, Марина и не против. Ребенку можно многое позволить, что не к лицу взрослым.
- Тоже мне, защитница, - презрительно тянет она.
Аня грызет твердые горошины — по одной, обстоятельно — и внимательно слушает. По крайней мере, Марина в этом уверена.
Темнеет слишком быстро, а Оксана так и не появляется. Подходит Саша и болтает своим языком без костей, Макс следит из окна — как будто его не видно, — мимо пробегает Настька и зовет ужинать, а Марине ничего не хочется. Даже пугаться Макса.
- Думаешь, это я не права? - спрашивает она.
- А-ньа, - говорит Аня.
- Что?
Марина дергается, корзина с горохом опрокидывается, зерно рассыпается по сухой земле, а Аня повторяет, как заведенная «а-ньа, а-ньа, ри-на-нья».
- Да! Аня! Аня!
Марина прыгает от радости, вдавливает горох в землю, совершенно не замечая этого, и громко кричит. Она забыла обо всех своих проблемах, об Оксане, о Максе, который подглядывает из окна.
- Ты говоришь!
На шум сбегаются дети и взрослые. Первые — подхватывают гвалт, вторые — хмыкают и расходятся.
Марина возвращается в дом поздней ночью: она пыталась закрепить успех и научить Аню новым словам.
Пустая постель — хуже пощечины.

***

Оксана ненавидит прополку. Особенно — моркови. В детстве она рыдала над грядками, но мама и бабушка заставляли ее трудиться на благо семьи. Она лихо махала тяпкой, окучивая картофель, но терпеть не могла стоять в три погибели над полем одинаковой травы. Как нормальный человек может отличить морковку от укропа? Ну вот как? Конечно, со временем ее научили, но она все равно предпочитала бегать на покос, на котором угваздаешься так, что ноги не держат и слепни не страшны.
Оксана постоянно находит причины сбежать с огорода, ей даже помогают, отправляют в дозор или на охоту, или на сбор ягод, но рано или поздно судьба приводит ее к грядке. Тогда Оксана клянет все на свете, но упорно полет.
Ломит спину, по груди стекает пот, руки ноют от крапивы, а сердце — от ссоры с Мариной. Оксана почти готова прийти и попросить прощения, но не разрешает себе. Их стычки постоянно заканчиваются именно так: она приходит извиняться, Марина милостиво прощает, недовольство копится, рано или поздно эту цистерну дерьма прорвет, и забрызгает всех.
Конечно, Оксана так думает только потому, что обижена и зла. На самом деле все будет по-другому. Как всегда.
Или не будет? В «как всегда» появилась новая переменная. Оксана ревнует к дикой. Кто бы мог подумать: Оксана ревнует к дикой. И ничего не может с этим поделать.
- Я просто боюсь, - бормочет она.
- Чего?
- Твою мать, Макс!
Оксана плюхается на задницу, приземляется на любовно прополотую морковь и от души матерится. Откуда только в мужчинах страсть бесшумно подкрадываться и пугать трепетных женщин? Так и родить можно. Без беременности.
- Нервничаешь? - спрашивает Макс.
- Нет, - ворчит Оксана, поднимается и отряхивается.
Она надеется, что морковь не сильно пострадала. Как минимум, меньше ее гордости. Надо взять себя в руки и перестать пугаться каждого шороха. Восстановить нервы. Хорошая драка или хороший же секс — отличное лекарство, только где их достать?
- Ты просто так, поболтать, или по делу?
- Надо в город.
- Давно пора, - соглашается Оксана.
- Пойдешь?
- Еще спрашиваешь! Кого для этого надо убить?
- Пока — никого. Потом. В городе. Может быть. Как получится.
- Кто еще идет?
- Саша. Хромой. Косяк. Наташа. Ты.
- А тащить, как всегда, грузовик?
- Чем больше, тем лучше.
Спину все еще ломит. Оксана не знает, от прополки или от предвкушения. Вылазки в город всегда выматывают, и морально, и физически. Но и бодрят. Прогулки по лесу приятнее, только не требуют полной выкладки.
- Может, еще троих-четверых выделишь? Просто эффективнее.
- А деревня?
- А что деревня? - пожимает плечами Оксана. - Диких рядом нет. Даже если сбросить со счетов детей, то все равно останется полно взрослых. Если бы рядом была крупная стая, мы бы знали, а так...
- Курай и Анчак.
- Они порознь не ходят, - соглашается Оксана. - Куда один, туда другая.
- Еще? - спрашивает Макс.
- Коля и Степан.
- Слишком много мужчин.
- Пф, мы не подеремся. И они не подерутся. Мы же люди взрослые. Зато они и нести, и стрелять могут.
- Хорошо.
- Ты сегодня подозрительно добрый, - говорит Оксана и хмурится. - Не заболел? - она прикладывает руку к его лбу и качает головой. - Температуры нет.
- Надо.
- Макс, ты старый солдат и не знаешь слов любви, я все понимаю. Но ты можешь говорить длинными, эмоциональными предложениями? Выругаться, там. К черту послать.
- Иди в город, - говорит он.
- Вот спасибо, хорошо. Ты такой добрый. Когда выходим?
- Завтра. Утром. Помирись с Мариной. Выспись.
Макс отдает приказы, и от этого хочется завопить дурниной, но Оксана только морщится. Зря говорят, что привыкнуть можно ко всему. То есть, конечно, можно, но не привыкнуть, а принять, как данность, но постоянно хотеть большего. Например, увидеть улыбку Макса, Оксана даже не мечтает услышать его смех.
- Спасибо, - говорит она и чмокает его в щеку. - Мне как раз нужно свалить. Но можно я переночую в спальнике?
- Нет. У меня?
- Это предложение? - с наигранным удивлением спрашивает Оксана.
- Да.
- Вынуждена отказаться.
- Я уйду. Ты будешь одна. Но выспишься.
- Господи, этот мир полон идиотов. Одним разум отшибло, другим его вообще никогда не доставалось.
- Пожалуйста, - просит Макс.
Он на самом деле просит. Как будто одна ночь имеет значение, все равно потом спать на земле, в вылазки ходят налегке, без спальников и палаток, чтобы быстро сняться в случае опасности и не цепляться за нажитое добро. Это — самый большой минус пеших прогулок. Апогей дискомфорта.
- Хорошо, - говорит Оксана. - Но ты не уйдешь. Мы оба будем спать в твоем домике.
На лице Макса отчетливо видно желание отказаться, но он соглашается. Кажется, он смутился, и это веселит. Такой взрослый и такой глупый.
- До вечера, сладкий, - говорит Оксана.
Уши Макса краснеют, он быстро уходит, почти бежит, перепрыгивая через грядки, а Оксана пытается понять, во что ввязалась. Впрочем, она думает об этом недолго. Спина ноет от взгляда на грядки, а сердце радостно колотится от предвкушения. Вылазки всегда полны событий.

***

- Завтра в город, - говорит Макс.
После его появления день становится мрачнее. Марина понимает, что это глупая реакция, но ничего не может с собой поделать. Да и не хочет. Достаточно просто встречаться как можно реже, тогда все будет хорошо. Она и стоматологов никогда не любила, но они были нужны. Они и сейчас нужны, только их нет.
«Точно, Макс — как стоматолог. Его не обязательно любить, но можно мирно сосуществовать».
День становится чуточку светлее. Марина молча смотрит на Макса.
- Список. Что тебе надо. Лекарства. На зиму. Сейчас нести проще.
- Хорошо. Сделаю.
Марина не может сдержаться и передразнивает Макса. Ей совсем не стыдно. Он — не дикий, может говорить нормально, но вечно обрубает предложения, и из-за этого с ним неприятно общаться. А может...
«А может, он — дикий? Только научился говорить? Просто, основными фразами, без особых изяществ. А я нутром чую его дикую природу, потому и...»
Но что-то в этом выводе не так. Во-первых, Аня не вызывает такой реакции, а ведь она, без сомнений, дикая. Во-вторых, Макс как-то доказал, что может и длинными фразами разговаривать, только не хочет. В-третьих, Марина вообще не очень любит мужчин, Саша — уникальное исключение. Правда, другие не пугают так, как Макс, они либо оставляют равнодушными, либо раздражают, но страха — нет.
- Оксана идет.
- Где? - вскидывается Марина.
- В город.
- А. Ясно. Спасибо за информацию.
Макс требовательно смотрит на Марину, и она не понимает, чего он хочет. Стоматологов вообще сложно понять. Они живут в другом мире: белых кабинетов, начищенного хрома и неприятного запаха. Как только выдерживают?
- Что? - спрашивает Марина, отвернувшись от Макса и раскладывая перед Аней карточки.
- Помирись. Ей плохо. Тебе плохо. Помирись.
- Не твое дело.
- Мое. Она в отряде.
- А я сказала, не твое. Это все?
Взгляд Макса буравит ее затылок, хочется завопить, забиться в истерике, сделать что угодно, лишь бы он ушел. Но он уходит просто так, без демонстрации бабьего поведения.
Аня гладит Марину по руке и пытается заглянуть ей в глаза. Милая девочка, пытается успокоить. И как можно считать ее опасной? Макс — больший зверь. Да и Саша, по большому счету. Каждый из них — убийца. Только они в здравом уме и твердой памяти, а смеют судить больных людей.
За ужином Марина садится рядом с Оксаной, бедром к бедру и негромко просит прощения. Она и в самом деле перегнула палку, иначе ссора не затянулась бы настолько. Они никогда не ругались больше, чем на день, и после катастрофы все время спали вместе, чтобы чувствовать родное тепло и слышать привычное дыхание.
Оксана молчит слишком долго. От страха поджимается живот и начинает тошнить. Но Оксана трется носом о плечо Марины, и та расслабляется.
- Я рада, что пойду в город.
- А я рада, что ты рада.
Кажется, они пережили бурю и никого не потеряли. Конечно, на душе у обеих — свой осадок, но это не смертельно. В каждых отношениях бывают взлеты и падения. И если бы люди не падали, они не знали бы, что такое летать.

***

Тепло Марины успокаивает. Оксана расслабляется и радуется, что они помирились до того, как группа ушла в город. Тяжесть на сердце может испортить слишком многое и поставить жизни других людей под угрозу. Легкое сердце выстилает путь соломой так, что и упасть не страшно.
Марина сопит, уткнувшись Оксане в спину. Она и правда взрослее, чем кажется. Все еще закатывает истерики, но уже умеет сделать первый шаг. Хотя может быть, Оксана просто всегда смотрит на нее свысока и недооценивает.
Марина прижимается всем телом. Оксана чувствует ее мягкое тепло и улыбается. Глупо спать в одиночестве и страдать от холода, когда можно лежать на мягком плоском матрасе и слушать родное дыхание.
Оксана спит крепко, ее не мучают кошмары и тревоги. Она безмятежно рада. С утра чмокает Марину в лоб и отправляется на пробежку. Она может покорить весь мир, победить всех врагов, распугать всех диких и сохранить улыбку на лице цветочка. Она — всесильна.
Макс бежит рядом. Стоит извиниться за то, что не пришла. Он же ждал. Еще и порядок навел. Наверное. Воспитанные люди обычно заметают сор под половичок перед тем, как к ним приходят гости. А Макс — воспитанный. Только чудной.
Оксана бережет дыхание и бежит молча. Она наслаждается своим здоровым, сильным телом и утренней прохладой. Есть плюсы в том, что человечество провалилось в тартарары. Глядишь, там оно достигнет-таки небывалого расцвета.
Оксана останавливается и растягивается. Макс молча и привычно помогает ей. У него чудесные руки, и он точно знает, как ими пользоваться.
Мышцы горят и поют, тишина, как всегда, напрягает и успокаивает. В такое утро должны петь птицы, а кузнечики — лениво выползать под солнце, чтобы просушить крылья. Оксана утыкается лицом во влажную траву и широко улыбается.
- Обиделся? - спрашивает она.
- Нет.
- А зря. Я бы обиделась. Устроила сцену. Выкинула бы еще что-нибудь дурацкое.
- Нет, - повторяет Макс.
- Что нет?
- Ты не такая. Ты умнее.
Наивный человечек. Одно другому не мешает, а ум легко теряется, стоит эмоциям вступить в игру. Зато Макс прямой и надежный, как скала. Прибрать его к рукам, что ли?
- Спасибо, но обиделась бы, - говорит Оксана, садится и вытирает лицо. - Вон, с Маришкой из-за глупости поругалась. Еще пара дней и прости-прощай. Только без «прости».
- Вы просто близки.
- Да и ты мне не чужой.
Оксана улыбается, падает на траву, закидывает руки за голову и смотрит в прекрасное алтайское небо.
- Вы помирились. Я рад.
- Я тоже, Макс. Я тоже.
Оксана хлопает рукой по траве, Макс принимает приглашение и ложится рядом. Они смотрят в небо и молчат. Им не нужны слова. И так хорошо.

***

Она стоит, прижавшись лицом к прутьям клетки, и наблюдает.
Опасная самка уходит. Не на день. Кажется, что надолго или, даже, навсегда. Значит, пришло время действовать.
Она не знает, кто вторая после опасной самки. Да и первая ли та? Ей все равно, первой станет она, будет есть до рвоты и рычать на любого. Надо просто заполучить самца. По крайней мере, в другой стае это сработало бы. Эта же — очень странная. Она сомневается, получится ли, но все равно попробует. Если бы она не пыталась, то давно бы уже сдохла.
К тому же, всегда остается глупая самка. Она приходит каждый день, приносит еду, заразительно радуется, когда слышит звуки. Надо просто повторять за ней, и тогда точно можно выжить. Правда, с самцом — надежнее.
Только в этой стае нет строгой иерархии. Никто не знает своего места, каждый может спокойно нагрубить другому, кого она считает выше, или не выполнить приказ.
Она не понимает, как им удалось выжить.
Опасная самка уходит, глупая обнимает ее и, кажется, плачет.
Она размышляет, начать ей действовать сегодня или подождать несколько дней, убедиться в своих догадках. Самец все равно приходит каждую ночь и смотрит. Она настолько к этому привыкла, что ждет его появления и чувствует беспокойство, когда он опаздывает.
Несколько ночей. Она решает дать себе несколько ночей. Она не хочет драться с опасной самкой.

***

Смешно, но Марина чувствует себя брошенной. Оксана часто ходит в город, кто-то же должен, а она — спортивная, сильная, наблюдательная, надежная. Каждый раз Марина не может найти себе места, плохо спит, считает дни, сбивается после пятого. Она надеется, что в этот — будет по-другому. У нее есть Аня, и время не станет тянуться, как резина. Особенно, если полностью сосредоточиться на поставленной цели.
Марина с утра до вечера сидит в клетке. Иногда она забывает поесть, пытаясь найти хоть какой-то способ понять механизм болезни без всей мудрой техники, которая позволяет изучить организм. Они злится из-за того, что не может узнать, есть ли органические повреждения мозга, не поражен ли организм каким-нибудь вирусом или бактерией. Она чувствует себя средневековой бабкой. Даже хуже, те хоть знали, что делали. Их с детства учили обходиться без компьютеров, диагностик, аппаратуры и полезной литературы. Марина так не может. Она привыкла к поддержке, к умным людям, которые всегда могут дать совет, к поисковым машинам, к доступу к центральной библиотеке и районному диагностическому центру. Без них — чувствует себя беспомощной.
Марина не знает с чего начать. Учит Аню разговаривать, но это так далеко от восстановления памяти. Может, стоит собраться и пойти в Новосибирск? Далеко, зато там есть Академгородок с мощной научной базой. И региональный диагностический центр с современной техникой. Марина понятия не имеет, как ее обслуживать, но надеется разобраться. Ведь это вполне достижимая цель.
- Только никуда мы не пойдем, - вздыхает она и раскладывает карточки. - Но если можно научить тебя, то можно научить и других. И тогда нас будет больше. Иначе вымрем, как мамонты.
- А-ньа.
- Правильно. Аня. Марина, - показывает она на себя.
- Ма-ри-на, - старательно проговаривает Аня.
- Еда.
- Еда! Еда! Еда!
Аня прыгает и машет руками. Марина вздыхает и в очередной раз убеждается, что ее мечты слишком оторваны от реальности, но не хочет сдаваться. Любого можно адаптировать, нужно лишь постараться.
- Насть! - кричит Марина. - Настя! Время обеда!
Прибегает Настя, ее лицо перепачкано ягодным соком. Аня и то ест аккуратнее. Но она заперта в клетке, вместе с ней — Марина, и обе нуждаются в мелкой девчонке, которая может открыть замок и выпустить хотя бы одну из них. Каждый раз — Марину. Аня ничего не сделала и не представляет опасности для людей, но ее держат за решеткой, как животное.
- Спасибо, - говорит Марина и смотрит, как Настя запирает клетку.
Марине не доверяют ключи. Макс — не доверяет ей. Это оскорбляет, даже если она понимает, что он прав. Была бы ее воля, Аня давно ходила бы по деревне, как своя. Потому что она и есть своя, пусть особо мудрые и осторожные этого не понимают. Дети, и те уже не боятся страшной дикой, она ведь самый обычный человек.
Марина сжимает кулаки и идет искать Макса. Надо поговорить с ним начистоту, потребовать освободить Аню. Кто он такой, чтобы решать за всех? Кто дал ему это право? Маленький божок, дорвавшийся до власти.
- Послушай... - начинает она, но Макс ее перебивает:
- Нет.
- Что нет? - удивленно спрашивает Марина.
- Нельзя. Она опасна.
- Ты понятия не имеешь...
- Проведи сутки снаружи. Я тебя провожу. Не у забора. Совсем снаружи. Там, где дикие. Хочешь?
- Она не такая, - слабо говорит Марина и сглатывает. - Она не такая! - увереннее заявляет она.
- Нет, - отказывает Макс.
Пора устроить революцию. Сместить божка с его пьедестала, пусть знает свое место.
- Ну пожалуйста. Только днем. Под присмотром. Она же совсем нормальная, и я буду рядом. Макс, ну пожалуйста.
Марина ненавидит себя за то, что униженно просит, но она не знает, как еще его пронять. Разве что разреветься, но этот козырь она пока придержит.
- Только при мне. И я ее убью.
Он не говорит «если». Он не угрожает. Он просто констатирует факт, и ненависть Марины обращается на него. У Макса совсем нет сердца и моральных принципов. Его точно надо сместить. А еще лучше — убить, тогда у всех появится шанс на свободную жизнь, без дурацких ограничений и правил.
Во рту пересыхает, Марина пытается просчитать риск и не знает, готова ли потерять Аню. Впрочем, ничего не случится, Макс просто играет на ее нервах.
- Хорошо, - говорит она. - Но я очень не рада, что ты постоянно будешь рядом.
Она разворачивается и уходит с высоко поднятой головой. У нее не трясутся поджилки, сердце не колотится, как бешеное, и живот не поджимается от страха. Макс ее не запугает, Ане нужна свобода. Даже лошадей — когда они еще были — выводили на прогулку. Нельзя держать человека на паре квадратных метров, на которых особо не развернешься. Нельзя. А Аня — такой же человек, как и все остальные.

***

Оксаны нет уже четыре дня. Марина гуляет с Аней по деревне, следит за тем, чтобы она не раздевалась, и игнорирует Макса, который следует по пятам и давит на психику. Можно и не надеяться, что он просто угрожает, чтобы Марина передумала. Если Макс говорит, то он делает. Последовательный и слов на ветер не бросает. Мелкий божок нового государства. Скоро введет налоги и обязательное медицинское страхование.
В первый день Марина до дрожи боялась, что Аня выкинет что-нибудь, что будет воспринято агрессией. Но та вела себя прилично, с восторгом бегала по поляне и валялась на траве. Правда, то и дело порывалась скинуть платье, Макс недовольно хмурился, а Марина хихикала про себя.
- Дерево, - говорит Аня. - Трава. Забор. Дом. Макс. Дети. Еда. Мо... Мо... Морковка. Картошка.
Она сыплет словами, но пока не научилась связывать их в предложения.
«Нашла бы общий язык с Максом», - язвительно думает Марина и тут же краснеет.
Ей стыдно перед Аней. Та не может читать мысли и понятия не имеет об оскорбительном сравнении, но все равно не заслужила такого отношения. Наверное, Марина просто вымоталась и устала. И слишком долго спит одна. Оксаны нет уже четыре дня, и не будет еще очень долго, только до города идти полторы недели, а обратно — все три, потому что они груженные и не смогут двигаться быстро.
Аня резко разворачивается, бежит к Марине, та слышит щелчок — Макс на взводе, он никому не доверяет, особенно, непредсказуемым созданиям, но Аня прозрачна, как утренняя роса. Только бы у него не сдали нервы. Марина боится до желания закричать, но у нее перехватывает горло. Ей кажется, что произойдет непоправимое, и она отступает на два шага, чтобы перекрыть Максу обзор.
Аня резко тормозит, широко улыбается, смотрит в глаза и говорит:
- Аня. Марина. Любовь!
Она счастливо смеется, падает на траву и дрыгает ногами. Юбка задирается, обнажая мускулистые ноги и промежность — когда только от трусов избавилась?, — Марина мучительно краснеет и быстро отводит взгляд, чтобы заметить неожиданную улыбку Макса. Понимающую улыбку. От которой становится только хуже и выступают слезы.
- Аня. Встань.
Макс играет в спасителя. Лучше бы промолчал, сделал вид, что не заметил смятения Марины, а не позорил ее еще сильнее.
- Так нельзя, - говорит она.
Голос скрипит, как несмазанное колесо телеги. Марина убежала бы, но ноги не держат, провалилась бы от стыда, но земля не желает разверзнуть пасть и поглотить ее. Марина стоит, краснеет и заставляет себя повернуться к Ане, опуститься рядом с ней на колени и поправить ее юбку.
- Так нельзя, - мягко говорит Марина. - Помнишь, я рассказывала?
- Нет, - отвечает Аня, садится и трется носом о грудь Марины. - Мягкая. Теплая. Добрая. Солнце. Трава. Любовь. Лето. Еда. Дерево. Дом. Марина. Дом.
Макс качает головой — Марина видит это боковым зрением — и уходит. Оставляет их без присмотра. Выходка Ани освободила их, и это стоит любого позора.
Только щеки и уши все еще горят, а во рту — пустыня.
Зато они свободны от самого худшего надзирателя, которого могла подбросить судьба.

***

Проходит неделя. По расчетам Макса, группа уже в городе. Он остро жалеет, что нет связи: даже если спутники все еще болтаются на орбите, даже если наземные ретрансляторы все еще технически исправны, нет электричества, а без него — телефонов. Дизельный генератор давно загнулся, а если бы и был цел, то топливо надо экономить.
Макс наносит на стену очередную пометку: день закончился. Всего десять. Пошел обратный отсчет. Через пятнадцать — пора выпускать патрули, чтобы разгрузить героев хотя бы на пару километров.
Лагерь постепенно затихает. Лето движется к концу, ночи становятся все темнее и длиннее, времени до — меньше и меньше, а впереди еще полно дел.
Макс вздыхает. Он спрашивает себя, когда разумные докатятся до уровня диких. В первую зиму еще были скот и дичь. Во вторую — конина и птица. К третьей остались только пара десятков кур и рыба. Голод неузнаваемо меняет людей, срывает с них оковы цивилизации и вырезает на лицах звериный оскал.
Макс боится, что они не переживут эту зиму в полном составе.
Ночь становится густой, словно мед. Макс поднимается и отправляется в свое привычное паломничество: сначала — вокруг лагеря, убедиться, что все в порядке, потом — к клетке.
Почти каждый сочувствует беременной дикой и пытается облегчить ей жизнь. Клетка никогда не была открыта всем ветрам, решетка только с одной стороны, остальные — отлично защищают от непогоды. Люди как-то завесили решетку плотными одеялами, Анна с дикими воплями сорвала их. Хватило бы сил, от них остались бы только клочья.
Анна любит наблюдать за деревней.
Макс останавливается и смотрит в темную клетку. Дикую не видно. Ночь надежно прячет любого, превращая его в неясную тень. Чернильное пятно на чернилах. Макс слышит дыхание и поскуливания Анны. Все в порядке. Деревня спит.
Через пять часов Макс снова на обходе, который заканчивается у клетки. Утро постепенно набирает силу, роса холодит пятки, а воздух настолько чист, что пьянит. Все еще пьянит, несмотря на то, что Макс уже семь лет прячется на Алтае. К этому чуду невозможно привыкнуть. Им стоит восхищаться день за днем.
Анна мгновенно просыпается. У нее прекрасное звериное чутье. Неудивительно, иначе она не выжила бы. Правда, попалась в руки людям, но Макс отлично помнит, как выглядела Оксана. И знает, что Анна была голодна. Еще не умирала, но уже ослабла. Дикие — опасные противники.
Иногда Макс сомневается, что они деградировали. Еще реже — уверен, что они — новая ступень эволюции. Люди, свободные от стереотипов и страха перед законом. Они во многом превосходят разумных. Максу приходится напоминать себе, что люди — это не только тело.
«А что еще? - фыркает он. - Душа?»
Может быть и так. Что-то же перерождается. Кто знает, вдруг в хранилище закончились свободные души, поступил тревожный сигнал и жизнь перезапустили.
Макс качает головой. Он слишком долго не высыпался, кошмары лишили его нормальных ночей, и в голову лезет всякий бред. Раньше — было проще. Раньше можно было принимать таблетки и держать подсознание в узде.
Анна медленно поднимается, прижимается к прутьям и улыбается. Интересно, ее ребенок будет разумным или диким? Ответ будет известен только через несколько лет, надо запастись терпением, это единственное, что осталось. Закончилась даже вера.
Макс смотрит на голую Анну и думает о своем будущем. А она улыбается, отворачивается, опускается на четвереньки и поднимает задницу.
«Избушка, избушка...»
Макс кривится. Ему кажется, что он понимает мотивы дикой, но это не делает ее разумным человеком. Может быть, ей и удалось бы разбудить в нем похоть, но Анна — жалкая и примитивная. Как животное. А Макс не трахает животных.
- Извращенец!
Крик Марины прорезает утреннюю тишину и бьет по ушам. Макс моргает, поворачивается к несущейся на него женщине, видит на ее лице ярость и желание убить, и не понимает, чем вызвана эта вспышка. Марина бессвязно вопит, от ее ударов легко уклоняться — она совершенно не умеет драться, — и Макс надеется, что она скоро выдохнется.
- Гад! Кобель! Животное!
Речь Марины становится связной, но ее дыхание сбивается, а по щекам текут слезы. Макс ловит момент, крепко сжимает истерящую женщину и фиксирует ее.
- Что случилось? - спрашивает он.
Марина рыдает и не может объясниться. Макс никогда не поймет, что творится в ее голове. Это загадка даже большая, чем причины катастрофы.
Марина рыдает, Макс крепко держит ее и замечает досаду на лице Анны, забившейся в угол.
«А-ньа. Марина. Любовь», - вспоминает он и тяжело вздыхает. Только этого не хватало.

***

Она не понимает, почему Марина появилась так рано. Ведь всегда приходила позже, когда просыпались остальные, приносила завтрак и не мешала. Но именно сегодня, когда она решила изменить свою жизнь, глупая самка приперлась и все испортила.
Она сидит в дальнем углу, прячется под одеялом и недовольно смотрит на Макса и Марину. Надо придумывать новый способ выбраться. Если не с помощью опасного самца, значит, можно вцепиться в самку. Та все равно уже совсем ручная, еще немного, и вытащит ее из надоевшей клетки.
Она смотрит на Марину и надевает платье. Потом находит трусы. Единственное, с чем она так и не может смириться — обувь. Глупо так ограничивать себя, когда тепло.
Желудок подводит от голода, и она тихонько скулит.
Марина успокаивается, Макс отпускает ее. Скоро принесут еду и можно будет подластиться к глупой самке.

Риддер, конец лета 2039 года н.э. / 3 года с.н.э.

Удивительно, но грузовик еще на ходу. Мир может лететь ко всем чертям, но в нем останется что-то стабильное. Например, грузовик, который значительно облегчает путь до Риддера. Пешком они бы не добрались. Слишком много времени ушло бы на дорогу. Проще было бы проверить окрестные села, ограничиться минимумом необходимого и вернуться на летнюю стоянку. Но грузовик на ходу, и от этого сердце Оксаны поет.
За несколько километров до города появляется запах. Странно, прошло уже больше двух лет, но огонь постоянно находит себе новую пищу. Видимо, человеческая мусорка бесконечна. Оксана морщится и надеется, что пламя сожрало не все. Что еще остались целые районы, в которых не похозяйничали дикие. Что они смогут набрать припасов на долгую зиму. А также найти учебники, и тетради, и ручки, и художественную литературу. Может, даже игры. Сидя взаперти в избах можно сойти с ума.
- У тебя всегда такой умный вид, когда мы приближаемся к городу. Какать хочешь? - заботливо спрашивает Саша.
Оксана хохочет. Ее пьянит успех. Конечно, рано делить шкуру неубитого медведя, тем более, не будет ни одного шанса его завалить — они давно ушли в историю, — но в жизни должно быть что-то прекрасное. Например, ужасный Александр, который вечно несет чушь и смешит.
- А если тебя дикие услышат, - укоризненно спрашивает Косяк.
- А то они грузовик не слышат, - отвечает Оксана. - Нат, по дороге присмотришь магазин с цацками? Детям привезти. Да и самим украшаться. И платьишки, платьишки какие-нибудь. Обновок как хочется!
- Океюшки, - говорит Наташа.
- Девочки, вы на шопинг приехали или с ответственным заданием? - наигранно строго спрашивает Саша.
- Конечно, на шопинг. А ты думал? Наивный, - говорят обе.
Шорцы молчат. Шорцы вообще редко разговаривают с другими. Тем не менее, оба хорошо смотрятся в команде и всегда прикрывают спину. Другие отвечают тем же.
«Надо же, нас так мало осталось, а по национальности все еще маркируем. Тьфу на тебя, Оксана Владимировна».
- Все как всегда. Двое охраняют. Курай и Анчак. Две группы идут и собирают вещи из списка. Хромой, Косяк и Наташа. Хромой за старшего. Остальные — со мной.
В деле Саша меняется и напоминает Макса. Наверное, это чисто мужская черта: они сразу становятся такими суровыми, неприступными, откроешь рот зевнуть, считают попыткой возразить. Впрочем, Оксане наплевать, она давно научилась зевать с закрытым ртом и спать с открытыми глазами. Правда, в городе не поиграешь в зомби, слишком дорога своя родная задница. Да и адреналина полно.
Оксана спрыгивает на землю, разминает ноги и осматривается. Может, дикие передохли после прошлогоднего затяжного пожара на свинцовом заводе? А может и просто — передохли. Им не хватает ума выращивать овощи, а на одних трупах долго не протянешь. Хотя некоторые выживают.
- Слишком тихо, - говорит Саша.
Оксана соглашается. Неправильно тихо. Не как в горах. В городе вечно что-то шумит, трещит, ветер завывает на пустых улицах, но не слышно ни одного вопля.
- Чувствую себя, как в дурном фильме ужасов, - говорит Наташа и ежится. - Только среди нас нет негров. Значит, первым падет девственник или задрот. Хотя это одно и то же.
Косяк нежно обнимает ее за плечи и предлагает уединиться, чтобы повысить шансы на выживание у обоих. Хромой возмущается и говорит, что тоже не собирается умирать.
- На троих соображать не будем, - невозмутимо говорит Наташа и проверяет оружие. - Но, мальчики, вы всегда можете сообразить на двоих. Тяжелые времена, суровые решения.
- Хорош болтать.
Саша — старший, и ему беспрекословно подчиняются. Он делит направления, команды расходятся в разные стороны. Через пару минут Хромой, Косяк и Наташа пропадают из поля зрения. Все чувства кричат Оксане об опасности, но ничего не происходит. Они спокойно находят вещи из списка, обходят мумифицированные трупы и на закате возвращаются к машине.
- А где?..
Тревога достигает своего пика, Оксана не может закончить вопрос, но Курай понимает и так.
- Спят, - говорит он и кивает на кузов.
Узел не расслабляется, но ночь проходит так же спокойно.
- Дерьмовый фильм ужасов, - говорит Наташа с утра. - И чем дальше, тем страньше.
- Зато мы точно знаем, что девственников и задротов среди нас нет.
- Хромой, ты помог решить ему проблему? - спрашивает Оксана.
Ей не нравится собственный голос. Высокий, писклявый, в нем отчетливо слышны истерические нотки. Каждый раз одно и то же. Только раньше враг попадался на глаза, опасность была осязаемой, а не надуманной, и сразу же становилось легче. От внутренних страхов избавиться не так просто.
- У вас еще есть время прошвырнуться по магазинам, девочки, - говорит Саша и щипает Оксану за попу.
- Эй!
Слабая боль отрезвляет, подсознание схлопывается и прячет своих чудовищ, в нос бьет запах гари, и жизнь сразу же становится хороша.
- У нас там еще кое-что по списку есть, но мы можем и так разжиться. Если до деревни не донесем, то в Усть-Коксе бросим, до села все ближе.
- Ты мудр не по годам, Александр Батькович.
- А то, - гордо отвечает он.
Группы расходятся в том же составе, возвращаются к обеду, не встретив ни одного дикого. Оксана с облегчением выдыхает: все прошло легче, чем она думала. И в то же время, сожалеет. Дикие вымирают, значит, и у разумных не так много шансов.
По закону подлости неприятность должна случиться на обратном пути, когда все расслабились и чувствуют себя победителями. Но они без проблем доезжают по А-9 до Р-373, по дороге мародерствуют в селах и приводят забитый грузовик в Усть-Коксу. Остается самая тяжелая часть путешествия: на своих двоих нести и себя, и припасы.

Катунский заповедник, ранняя осень 2039 года

***

Если не случилось неприятностей в пути, жди их дома — Оксана твердо в этом уверена. Но разведгруппа радостно их встречает, забирает груз и не рассказывает о кошмарных происшествиях на летней стоянке.
- Я боялся увидеть кишки на заборе, - хмыкает Саша.
Утешает, что Оксана — не единственный параноик. К тому же, мысль, высказанная вслух, кажется столь нелепой и смешной, что от облегчения подкашиваются ноги.
- Только сырость не разводи, - морщится Косяк. - Бабы.
Презрительный тон никого не обманывает. Боялись все. Радуются тоже. Открывается второе дыхание, и группа наперегонки несется в Усть-Коксу: забрать оставшийся груз и Курая с Анчак.
Группа возвращается на стоянку только через пять дней. Все это время они веселятся так, будто никогда не случалось ничего плохо. Они даже недопустимо расслабляются и почти не выставляют дозорных. Но опять ничего не происходит.
Оксана начинает верить в прекрасное будущее и мечтает о встрече с Мариной. О ее радости, когда она получит толстые книги по медицине, в которых подробно рассматриваются вопросы амнезии.
Первыми их встречают дети. Они высыпают дружной толпой, галдят и висят на своих приемных родителях: свои остались в мире до Трагедии. Оксану обижает, что нет Марины. Могла бы и появиться: гвалт детей сложно не услышать. Еще сложнее не догадаться, чем он вызван. На секунду сердце пронзает страх, но Макс тут же успокаивает:
- Она с Анной. Гуляют. Там.
Обида становится острее, Оксана кивает и поджимает губы. Если так, то она тоже не побежит собачонкой к любимой хозяйке.
Настька восторженно визжит, получив бусики, Светка цепляется за штанину и преданно смотрит в глаза. Конечно, у Оксаны есть подарок и для нее. Для каждого мелкого в их дружной коммуне. В их жизни бывает не так много праздников, а страшные потери уже успели оставить след на их лицах.
Оксана валяется на траве, играет с детьми и запрещает себе искать Марину. Ей интересно, насколько сильно цветочек скучала без нее. Судя по всему — не очень. Кажется, они окончательно выросли и готовы жить по отдельности.
«Это просто обида, - говорит себе Оксана. - Глупо делать далекоидущие выводы».
Но ей и правда стоит прекратить цепляться за Марину. Наивно полагать, что все будет, как прежде. Ту жизнь не вернуть. Да и в ней они рано или поздно разошлись бы.
Оксана обедает на общей кухне, обменивается новостями и хохочет вместе со всеми. Ей почти легко, только она не заговаривает о Марине. Другие — тоже. И о дикой молчат. Время от времени она замечает странные взгляды, и это заставляет ее нервничать. Неужели Макс соврал?
Меньше всего Оксана хочет походить на истеричку. Особенно, потому, что такая и есть. Но одно дело психовать, когда творится что-то ужасное и мышцы сводит от страха, и совсем другое — в приятной дружеской компании.
- Ты сама на себя не похожа, - говорит Саша.
Они идут к бане. Оксана не хочет разговаривать. Она использовала недельный запас слов, и у нее болит голова. Может быть, лучше сорваться, чем давить в себе эмоции.
- Егоза, ну прекрати грузиться. Маринка просто получила новую игрушку. У нее наконец-то появился смысл в жизни. И Аннушка — не самый плохой вариант. По крайней мере, не сдохнет, как другие домашние питомцы.
- Мне кажется, я потеряла свой, - устало говорит Оксана.
- Глупости. Ты же жила не только из-за нее.
Саша говорит уверенно. Он всегда уверенно несет чушь и врет.
- Ты такой тонкий психолог. Я в восторге, что мы с тобой знакомы.
Оксана заходит в предбанник, Саша — за ней. Она невыносимо хочет побыть в одиночестве, но этот балабол не уходит. Обнимает ее. И это прорывает плотину.
Оксана утыкается лицом в грудь Саши и беззвучно плачет, а он гладит ее по спине.
Она такая истеричка.

***

Марина знает, что Оксана вернулась, но Аня настолько увлеченно собирает смородину и аккуратно складывает ее в корзину, что рука не поднимается разрушить эту идиллию.
Кажется, что живот Ани растет не по дням, а по часам. Иногда ребенок толкается, и Марина ловит каждое движение. Сначала Аня пугалась его возни, но потом привыкла. Наверное, потому что Марина радовалась всякий раз.
Забавно, Аня не понимает, что в ней растет новая жизнь — надежда для всех людей. Она все больше напоминает ребенка. В первые дни — заброшенного, которым никто не занимался и не объяснял, что такое хорошо и что такое плохо. Теперь — подростка, любопытного, жадного до жизни и знаний, но все еще глупого несмысленыша. При этом — она красивая женщина. Молодая — ей вряд ли больше двадцати, — сильная, жилистая, с жестким черным волосом и пронзительными черными глазами. Марина почти уверена, что Аня — цыганка. По крайней мере, была. Даже потеряв память, она осталась гибкой и пластичной. Каждый ее шаг — словно танцевальное па, а при взгляде на чистую улыбку замирает сердце. Марина совсем не замечает черных дыр на месте отсутствующих зубов. Она просто любит Аню.
- Там что-то происходит. Ты хочешь туда?
- Нет. А ты?
Марина никуда не хочет. Оксана поймет, она всегда все понимала. И порадуется, обязательно порадуется, Марина так давно не была по-настоящему счастлива, а сейчас жизнь играет новыми красками и энергия бурлит в каждой клеточке тела.
- Нет. Хочешь ягоды?
- Потом, когда вернемся и помоем.
– Зачем мыть? - спрашивает Аня. - Она же не грязная.
- Привычка, - пожимает плечами Марина. - Помнишь, чистота, гигиена...
- А еще одежда, и не кричать, а говорить негромко, и мыться вечером и утром.
- Правильно.
Марина улыбается. Ее сердце поет от радости и гордости. Аня совсем не похожа на ту грязную дикую, которую притащили в лагерь. От нее иногда попахивает, но это не удивительно: она все еще ночует в своей клетке, рядом с помойным ведром. Макс неоправданно жесток, ведь она достигла таких успехов! Но мужчины всегда самоутверждаются за счет женщин, а местечковый божок — худший их представитель.
Марина и Аня возвращаются в сумерках. Кажется, Макс чем-то недоволен, и это радует. Марина чувствует себя довольной и отмщенной каждый раз, когда жизнь дает ему пощечину.
Аня спокойно заходит в клетку, задергивает одеяло, переодевается и ложится спать на соломенный тюфяк. Видит Бог, когда-нибудь Марина сама убьет этого нациста. Вот переполнится чаша ее терпения...
- Ты жестокая и глупая, - говорит Макс, закрыв клетку, и уходит.
Марина не находит слов, которые можно было бы вонзить в его спину, и удивленно хлопает ртом.
О чем это он?

***

Удивительно, насколько целительны слезы. Оксана чувствует себя опустошенной, но здоровой. Ей еще не все равно, обида тлеет в районе желудка и грозит рвотой, но уже — намного легче. Она почти уверена, что не наговорит глупостей.
Марина появляется слишком поздно: усталость уже победила, веки налились свинцом, и Оксана лежит в объятиях Морфея. Она могла бы вынырнуть, но у нее нет ни малейшего желания. Завтра будет целый день. Конечно, если Марина найдет время для разговоров.
Оксана просыпается на рассвете и любуется цветочком. Улыбкой на ее губах. Нежной мягкостью и безмятежностью. Эгоистично лишать ее игрушки, пусть развлекается. Это можно пережить и не обязательно отказываться от нее. У Марины были увлечения и до загадки века.
- Доброе утро, - шепчет цветочек.
- Я думала, ты спишь.
- Я сплю, но ты-то нет. Доброе утро.
Оксане кажется, что она зря накручивала себя. Марина никогда не будет любить кого-то больше, чем ее. Это аксиома.
- Я по тебе скучала.
- Я тоже, - говорит цветочек и потягивается.
Опасное действие на узкой кровати. Только по счастливой случайности Оксана не падает на пол, а успевает зацепиться за стенку.
- Так скучала, что готова спихнуть, - хохочет она.
- Отвыкла, - Марина краснеет и прижимается к стенке. Это веселит еще больше.
Оксана смеется, щекочет цветочка, и они обе рискуют упасть, но места на кровати достаточно, чтобы запутаться в одеяле и ночнушках, отбить локти о стену и поверить, что все просто отлично.
- А я тебе подарок привезла.
- Какой?
Глаза Марины сияют ярче, чем у Настьки. Люди в любом возрасте дети и радуются праздникам. За редкими печальными исключениями.
- Даю тебе три попытки. Отгадаешь, получишь. Нет, значит, нет.
- Ууу, какая ты злая, - дуется Марина. - Давай думать. Ты практичная и ты меня любишь. Значит, ты меня практично любишь и фигню дарить не будешь. Я права?
- Да, - кивает Оксана.
- То есть, противозачаточные таблетки, презервативы и... Тампоны?
- Нет. Две попытки.
- А вот зря, - вздыхает Марина. - Они бы пригодились. Как и крем какой-нибудь. Для рук там, для лица.
Она пытливо смотрит в лицо Оксаны, но та бесстрастна и ничем не выдает, насколько близки догадки к истине.
- Ну хорошо, - Марина закручивает кончик одеяла в тугую спираль. - Электричества нет, и это не ноут. И не холодильник. И не стиральная машинка. И не цветочек аленький. Хотела бы я посмотреть, как ты на себе холодильник тащишь.
Оксана ухмыляется, представив себе эту картину. Она, конечно, сильна, но ее размазало бы по земле. Это если надеяться на быструю и безболезненную смерть.
- Это... книга! - радостно говорит Марина.
- Очень тепло. Какая?
- А вот это нечестно. Я угадала, что это книга, давай ее сюда.
Она требовательно протягивает обе руки и сияет. Оксана просто не может ей отказать и лезет под кровать.
- Держи.
Казалось, что радость не может быть сильнее, но Марина визжит от восторга так, что закладывает уши.
- Я тебя обожаю!
Оксана смеется, она точно знала, что угадает, но всегда приятно видеть восторг.
- О! О! У меня просто нет слов! Ты такая! Ну вот такая! И сердце у тебя — во!
Марина зарывается в книгу, быстро листает страницы, восторженно охает и строит планы на ближайшее будущее. Она полна решимости окончательно разобраться с болезнью Ани — Оксана кривится, услышав имя, — и ее ничто не остановит. Даже отсутствие самой современной техники.
- Как думаешь, Макс согласится выпустить Аню? - спрашивает Марина.
- В смысле? Ее же и так выпускают, вы вчера весь день гуляли.
- Не так, а чтобы совсем. Понимаешь, если она всегда будет рядом, у меня будет больше шансов, чтобы вылечить ее.
Оксана поднимается и переодевается. Все веселье улетучилось. Уж Марина-то могла быть помягче. Все кругом тактичны и понимают без слов, о чем стоит молчать, но только не цветочек. Для нее это слишком сложно.
- Вы и так много общаетесь.
- И она достигла таких успехов! Ты просто не представляешь!
- Поговори с Максом.
Марина густо краснеет и прячет взгляд. Оксана тяжело вздыхает.
- Ты говорила, он отказал. Зачем спрашиваешь меня?
- Ну попроси его. Пожалуйста. Тебе он не откажет. Я... Ну я не могу так. Ну пожалуйста.
- Допустим, я попросила. Допустим, он не отказал. Что дальше? - равнодушно спрашивает Оксана.
Кажется, она уже знает ответ, но хочет его услышать. Чтобы окончательно поверить в свои подозрения. Чтобы понять, насколько слепа Марина. Чтобы получить повод послать ее ко всем чертям. К дикой. В клетку.
- Тогда мы ее заберем к себе.
- Ни за что.
- Но...
- Нет, я сказала, - негромко говорит Оксана, но ее голос дрожит от злости. - Эта... Эта... Эта твоя Аня не будет жить там же, где и я. Это понятно?
- Но почему?
Марина на самом деле не понимает. В ее глазах удивление и обида, а в голосе — слезы. Оксане хотелось бы почувствовать хоть капельку стыда, но есть только ярость. В таком состоянии можно и пришибить, а потом всю жизнь раскаиваться.
- Потому что я не хочу. Это понятно?
- Но... Но... Но она беременна, и ее нельзя держать... так... И я... люблю ее. И ты... Ты же... Ты же...
Марина давится слезами. Бедная, несчастная жертва. С ней все так жестоки, так несправедливы, а она не сделала ничего плохого, божий ангелочек.
Оксана сжимает кулаки и выходит из домика.
Она должна была прибить дикую еще до того, как рассказала о ее существовании. Убить и закопать. Чтобы никто не узнал.

***

Марина плачет и ругается в подушку. Как можно быть такой черствой и неблагодарной? После всего, через что они прошли, так больно ударить? И после этого она считает, что Оксана близкий ей человек? Тогда почему она с каждым словом все сильнее расковыривала рану вместо того, чтобы заткнуться и понять уже наконец, что разговор не только бесполезен, но и губителен?
Марина ненавидит себя. Психолог, черт бы ее побрал. С дипломом. А по жизни — дура дурой. Слепая эгоистичная дрянь.
- А ну хватит, - приказывает она себе. - Сначала натворила дел, а сейчас себя жалеешь? Утерла сопли, оделась и извинилась.
Марина решительно поднимается, приводит себя в порядок и идет искать Оксану, забежав по пути в скворечник. Она больше не спрашивает себя, как долго будет совершать ошибки. Просто признает, что всегда. Наверное, потому, что ближе Оксаны человека нет и та по умолчанию должна поддерживать Марину во всем. Это самая большая глупость, которая вырастает из привычки.
Ноги сами ведут к клетке. Марина понимает это, лишь оказавшись перед ней.
Аня уже не спит, счастливо улыбается, держится за решетку и говорит:
- Доброе утро, Марина!
- Доброе утро.
Сердце разрывается. Ну как можно развернуться и уйти от Ани? Как бросить ее одну? Она ведь ждет каждое утро, верно и преданно. И дело даже не в клетке, просто она тоже привязалась, Марина чувствует это в каждом прикосновении.
- Ты грустная, - говорит Аня. - Что случилось?
Она больше не улыбается, и утро подергивается сумраком. Марина нежно прикасается к ее щеке и шепчет:
- Все в порядке, так... Неважно. Макс еще не появлялся?
- Нет. Только совсем рано. Сводил меня в туалет. Всегда хочется. А еще покормил. Тоже всегда хочется.
- И опять запер?
- Ну, ты же спала, - спокойно говорит Аня.
Даже она считает ситуацию нормальной. Все свободны, она заперта, и это — нормально. Никто не возмущается. Ни взрослые, ни дети. Как будто так и должно быть. Только одна дурочка вечно хмурится и пытается изменить ситуацию.
Допыталась.
- Я его найду, и мы пойдем гулять.
- Не надо. Посиди со мной, - просит Аня. - Он все равно придет. Всегда приходит.
Марина не выдержала бы. Попыталась бы сбежать, дралась бы за свою свободу. А Аня воспринимает все спокойно и не дергается.
«Она в безопасности, у нее есть еда и вода. Ты точно дралась бы?» - спрашивает себя Марина. И точно знает ответ: она — дралась бы. Как бы глупо это ни было. Она вообще ходячая глупость.
- Мне надо найти Оксану.
- Оксану?
- Ну да, Оксану, помнишь... Ну... Такая высокая. Ты ее еще поцарапала.
- А, которая пахнет тобой? - понимает Аня.
- Да. Которая пахнет мной.
- Она ушла. Туда. Далеко. В лес. Я видела. Она плакала. Она тебя обидела?
В голосе Ани появляются суровые нотки. Марине кажется, что будь Оксана рядом, непременно началась бы драка. Ей только повод дай. Но от Ани она не ожидала такой агрессии.
- Нет, это я обидела ее.
- А, - равнодушно говорит Аня. - Дай руку. И давай сядем, ноги болят. Я такая тяжелая.
Она хихикает, как девчонка, грузно опускается на тюфяк, ловит пальцы Марины и трется о них щекой.
- Ты так вкусно пахнешь.
- Это новое мыло. Мы и тебя им помоем, ты тоже будешь вкусно пахнуть.
- Я не об этом запахе. Я о твоем. Который совсем твой. Оксана пахнет так же, но невкусно. А ты вкусно.
На щеках Марины выступает румянец. Эта глупая девчонка сама не знает, что несет. Может, и к лучшему, что Оксана против. Ночи не превратятся в изощренную пытку, если Аня останется в клетке.
«И я снова дура, - понимает Марина. - Глупо начинать войну сейчас. Скоро мы вернемся на зимнюю стоянку, и уж там-то Аня будет жить в доме. И конечно, со мной. Только вот Оксана... Черт бы тебя побрал, Оксана!»
Аня раскрывает ладонь Марины и проводит по ней кончиком языка. От этого бегут мурашки и напрягаются соски. В голове тут же возникают яркие и красочные картинки, из-за которых не стоит спать с Аней в одной кровати, но прикосновения ее языка постепенно вышибают все мысли: Марина расслабляется и забывает обо всем на свете. Кроме, конечно, чувственного удовольствия и тепла, которое разливается от ладони по всему телу.

***

Сначала она боялась, что опасная самка все испортит, но ничего не изменилось. Марина сидит рядом и млеет от прикосновений. Она чувствует облегчение и радость: все-таки, она привыкла, и ее день состоит из прогулок с этой глупой самкой. Доброй самкой. Смешной самкой. Которая вкусно пахнет.
Она трется о ладонь Марины, и жизнь прекрасна. В этой странной стае не надо подстраиваться под старшего самца. Иногда она вообще сомневается, что у них есть старший. Но они же выжили. И даже шумят, разговаривают, смеются. Она этого не понимает, но наслаждается каждым днем. И почти не помнит того, что было до. Не хочет.
Там были холод и голод, постоянный страх и ожидание предательства. Она до сих пор просыпается по ночам и скулит. Тюфяк часто промокает, а это неприятно. И стыдно. Потому что Марина расстраивается и злится. Ее губы вытягиваются в тонкую линию, а это — пугает, и лишь позже становится ясно, что гнев направлен на Макса. Но каждый раз она чувствует страх, от которого опять мокнут ноги.
- Гулять! Еда! Гулять! - восторженно верещит она.
Марина с трудом открывает глаза. В них есть что-то, от чего внутри становится тепло и хочется хохотать. Она и хохочет. Ее радует все: взгляд, еда, Макс, который отопрет клетку, и желтые листья на деревьях.
Она неуклюже поднимается и морщится: такая тяжелая, такая неповоротливая. Жизнь в стае вредна, откладывается огромным животом и гудящими ногами. Марина говорит, это растет новая жизнь, будет маленький человечек, которого надо защищать и которому надо радоваться. И так широко улыбается, что можно вывернуться наизнанку, лишь бы увидеть это сияние еще раз. Поэтому терпеть, и смешить, и водить языком по ладони — все, что угодно, лишь завернуться в эту улыбку.
Макс открывает дверь, Марина хмуро смотрит на него, а ей — все равно. Она выходит из своей клетки и наслаждается травой под ногами.
- Может, хватит уже? - спрашивает Марина у Макса.
Тот тяжело смотрит и молчит. От него пахнет опасностью так, что волосы становятся дыбом и хочется забиться в дальний угол клетки и скулить, лишь бы не тронули.
- Плохо, - говорит она, когда Макс уходит. - Очень плохо.
- Что?
- Он злится. На тебя. Он опасный. Хочешь, я его убью?
Марина вздрагивает и с ужасом смотрит на нее. Глупая самка из глупой стаи. Опасность надо уничтожать. Или бежать от нее, пока несут ноги.
- Нет, нет, ни в коем случае, даже не думай об этом, - тараторит Марина.
- Почему?
- Я не хочу, чтобы он убил тебя.
Кажется, глупышка сейчас расплачется, и она ругает себя за прямолинейность. С этой стаей надо действовать аккуратно, ни о чем не рассказывать, просто делать и скрывать следы.
Она смотрит на Макса, идущего к кухне, и решает подождать. Всегда можно дождаться подходящего момента. Главное — проявить терпение. А потом избавиться от опасности.
От Макса.
И от Оксаны.
Тогда Марина опять будет улыбаться.

***

Оксана гуляет весь день и возвращается в деревню только под вечер. Она приносит большие пакеты грибов и крыжовника. Каким бы плохим ни было настроение, надо думать о будущем. И о желудках своих людей.
Иногда Оксана спрашивает себя, почему они разбивают жизнь на два цикла, и каждый раз табором переходят с места на место, несут на себе все важное и необходимое. Можно было бы осесть в зимней деревне и выращивать там картофель с овощами, но мудрый Макс гоняет людей туда-обратно с тяжелыми мешками овощей и тюками вещей, которые они безвозмездно приобретают в городах.
Иногда Оксане кажется, что она понимает. У людей есть занятие. Они меняют место жительства и сбегают от опостылевших стен. Им некогда предаваться унынию. Впрочем, летом для этого времени и нет, а вот ранними осенью и весной — слишком много. По крайней мере, у Оксаны. Невозможно вечно сидеть взаперти и постоянно придумывать темы для разговора. К концу зимы почти все выдыхаются, настольные игры приедаются, а все учебники — даже по ядерной физике — изучены вдоль и поперек. Охотники и рыболовы еще чувствуют себя более-менее нормально, а остальные радуются паломничеству на летнюю стоянку, как празднику.
Впрочем, это и есть праздник. С музыкой, песнями, танцами, прыжками через костер и необъятной любовью к жизни. Переезд на зимнюю стоянку возбуждает так же.
«Наверное, мы все кочевники. Или просто никак не можем привыкнуть жить без города».
Оксана возвращается в деревню и идет на кухню, к большой и шумной толпе, от которой доносятся взрывы смеха. Возбуждение переезда уже бурлит в крови, люди строят планы, а Марины предсказуемо нет.
Саша не совсем прав. Цветочек, конечно, нашла себе новую игрушку, но слишком увлеклась ею. Почему из всех женщин — именно дикой? Оксана может принять и простить многое, но не тягу к врагу, пусть эта Аннушка пока ничего не сделала, зато у нее такой потенциал, что чертям в аду мало не покажется.
- Макс, я переночую у тебя? - тихо спрашивает Оксана.
Какое счастье, что другие ее не услышат, они слишком заняты шутками и собой.
- Да, - отвечает он после долгой паузы.
Какое счастье, что он не задает вопросов. Впрочем, ему и не надо. Он-то ничего не пропустил, все видит и понимает, даром, что предпочитает молчать и говорить рубленными фразами. Оксана не знает, радоваться его ответу или огорчаться. Если бы ей отказали, она могла бы уйти в ночь и реветь или пойти в свой домик и выяснить отношения с Мариной.
- Спасибо, - говорит она.
Макс протягивает ей кружку с медовым квасом и тарелку с салатом. Умеет, чертяка, порадовать женщину.

***

Оксана не приходит ночевать. Марина ругает себя за бесхребетность, за то, что так и не соизволила найти обиженную и помириться, за то, что осталась с Аней. И все же — радуется прожитому дню, полному чувственных удовольствий. Еще неделю назад она сомневалась, что любит и любима, но сейчас знает точно — чувство есть, и оно взаимно. Только ссора с Оксаной портит радужную картину.
Марина ждет, старается не уснуть, репетирует разговор и отметает свои неудачные фразы. Лагерь затихает, из соседнего домика больше не доносятся томные вздохи, но Оксана так и не приходит. Глупо с ее стороны так обижаться — вусмерть и до кровавых соплей. Тем более, она ничего не знает об Ане, живет в каких-то своих предрассудках и стереотипах.
- Дура, - обрывает себя Марина. - Она просто хочет защитить меня.
Но это не повод сбегать и не попадаться на глаза. Как извиниться перед Оксаной, если ее нет? Может, ей просто нужно время отойти. Сама Марина долго упиралась бы и избегала контакта, если бы...
Если бы что?
Вот что, что она сделала не так? Влюбилась — вот ведь преступление против человечества. Поделилась этим с самым близким человеком — аморальная девица. Понадеялась на поддержку — эгоистичная дрянь. Она все сделала правильно, честно, не скрываясь по подлескам и никого не обманывая. Особенно — Оксану. А та взорвалась, довела до слез и сбежала, вот уж воистину крепкое плечо защитницы.
Марина мнет подушку, вертится на жестком матрасе, который состоит из сплошных кочек, и кипит от злости. В глубине души она понимает, что несправедлива, но это не поможет ей остаться в домике, потому что нестерпимо хочется выбраться в темную ночь и найти Оксану, попросить у нее прощения, поговорить, найти решение, которое устроит обеих, и обнять уже ее, уткнуться лицом в мягкую грудь и настойчиво повторять, что не было и не будет человека ближе.
Марина не спит, она проваливается в полубредовое состояние, борется с чудовищами своего подсознания и обильно потеет. К утру промокают и ночнушка, и простыни. Тело словно избито, во рту неприятный привкус, а на душе еще гаже. Марина хнычет, не может договориться со своей совестью, вылезает из-под одеяла и выбегает из домика. Она идет к ручью, чтобы хоть немного освежиться и смыть с себя последнюю ночь, прочистить голову и почувствовать себя человеком. И, может быть, найти Оксану.
Возвращаясь назад, Марина проходит мимо домика Макса и слышит сдавленные стоны. Она останавливается, прикладывает ухо к двери и пытается понять, кто настолько глуп и слеп, что связался с местечковым божком, но ни одна женщина...
Сердце пронзает острый страх. Марина подхватывает подол ночнушки и бежит к клетке.
Макс не мог.
Даже он — не мог.
И Аня...
«Господи, сделай так, чтобы это была не Аня», - просит Марина, пытается вспомнить хотя бы одну из молитв, которые вбивала в ее голову бабушка-староверка, но в голове вертится только «лишь бы не Аня, пожалуйста, лишь бы не Аня».
Клетка закрыта. Маленькое чудо Марины спит, свернувшись в клубочек и положив руку на круглый живот. От облегчения хочется плакать и смеяться, с губ срывается беспрерывное горячечное «спасибо». Аня не открывает глаза, спит, неразборчиво шепчет — красивые, четко очерченные губы чуть шевелятся, так и тянет прикоснуться к ним мягким поцелуем.
Марина шумно выдыхает, отпускает подол ночнушки и неспешно обходит лагерь, надеясь найти Оксану.
Лучше бы не нашла. Это было бы не так больно. Не захотелось бы вцепиться ей в волосы и избить за жестокость.
Дверь домика Макса открывается, выпускает раскрасневшуюся Оксану, на лице которой глупая улыбка до ушей, а на шее — наливаются синяки. Небрежно застегнутая мужская рубашка почти не скрывает ее тела. Марина не может ни дышать, ни говорить, ни двигаться. Она не понимает, за что с ней так.
Оксана смеется, что-то ласково говорит, глядя в домик — шум в ушах скрадывает ее слова. Она так счастлива. Как она смеет быть так счастлива, когда мир Марины рушится, разбивается на мелкие части и оседает стеклянной крошкой?
Как она может?
Оксана замечает Марину, спотыкается, с ее лица сползает улыбка. Неужели в ней еще осталась совесть?
- Почему? - тихо спрашивает Марина. - Почему?
- Что «почему»?
- Почему из всех мужчин — именно он? Не Саша, не Косяк, не Хромой, а именно он?
Голос дрожит и скрипит. Марина ненавидит и себя, и Оксану, и весь богом забытый мир. А может, это не ненависть. Просто усталость прорывается, захлестывает с головой и вылетает изо рта детской обидой.
- Потому что он.
- Объясни. Пожалуйста. Я прошу тебя.
Дрожат губы, и набухают слезы. Марина очень не хочет плакать, но ничего не может с собой поделать.
- А почему она? Из всех женщин — она. Она ведь даже не человек.
- Она — человек. Ты просто не хочешь этого признавать. Ты просто стереотипная, и консервативная, и...
Срывается голос. Марина при всем желании не может назвать Оксану дрянью. Зашоренной шовинисткой, которая не видит дальше своего носа и считает себя лучше других. Лучше больных!
- Знаешь, Мариш, я всегда тебя поддерживала. Я не отвернулась от тебя, когда узнала, что ты лесбиянка. И ты отлично понимаешь, что это значит для нашего городка. Но ты — моя младшая сестренка, мой любимый цветочек. Я вытащила тебя от матери с бабкой. Окружила тебя заботой. Таскалась с тобой в Кузню, на все эти твои сомнительные вечеринки. Общалась и дружила с твоими подружками, чтобы никто, ни одна живая душа не заподозрила и не закидала тебя камнями. Я тебя на самом деле люблю и готова принять почти все. Но это... Это перебор. При всей моей любви к тебе, это — выше моих сил.
- Я знаю! Не надо напоминать! Знаю! Ты пожертвовала своей жизнью! Какая благородность! А тебя кто-нибудь просил?
- Я не жертвовала своей жизнью. Не путай квадратное и соленое, - холодно говорит Оксана. - Я тебя поддержала, и все. Я тебя защищала, и все. Я бы делала это, даже не будь ты лесбиянкой. Но есть вещи, с которыми я не могу смириться.
- И именно поэтому ты пошла к нему? Чтобы отомстить мне? - зло спрашивает Марина. - Это так... низко. Я, по крайней мере, ее люблю, а ты... Ты... Ты — шлюха!
От тяжелой пощечины клацают зубы, Марина падает на землю и хватается за горящее лицо. Кажется, из носа идет кровь. Или из губы. Но куда больнее то, что Оксана ударила ее.
- Знаешь что, цветочек? - холодно спрашивает сестра, опустившись на колени. - Никогда, слышишь, никогда тебе этого не прощу. Даже если я с Максом только потому, что ты его активно не любишь. Ты поняла?
- Ты меня ударила, - ошарашено говорит Марина.
- Давно надо было. Может быть, ты увидела бы во мне живого человека. И к твоему сведению, у Макса — огромное сердце. Да и трахает он классно, столько удовольствия я не получала уже много лет. Не прошу у тебя благословения, но и тебе своего не дам. Нравится любиться с дикой — вперед и с песней. Я больше не буду тебе мешать. Но и ты в мою жизнь не лезь.
- Ксюня...
Марина вытирает лицо — и правда, идет кровь, но это такие мелочи — и жалобно смотрит на Оксану. А та — закрыта и холодна.
Когда они потеряли друг друга? Почему она этого не заметила, не предотвратила, не спасла их семью? Почему...
- Я не хочу так.
Оксана тяжело вздыхает, нежно убирает с лица Марины волосы и говорит:
- Иди умойся. И полежи, закинув голову, чтобы остановить кровь. Сегодня я заберу свои вещи. Поздравляю, цветочек, мы обе повзрослели. Пора жить с другими людьми.
Марина хватает ее за руку, впивается пальцами в запястье и спрашивает:
- А если... если я откажусь от нее? Ксюня, я же могу, и потом...
- И потом ты будешь ненавидеть меня. Нет уж, спасибо. К тому же, мне правда хорошо с Максом. И я от него не откажусь. Спасибо, что помогла мне понять это.
Оксана освобождает свою руку и уходит. Бросает. Отказывается. Перечеркивает все, что у них было. Лишает всего, что могло быть.
Но Марина знает, что сестра права. Она пропиталась бы ненавистью и при каждом удобном случае припоминала, что ей пришлось отказаться от Ани.
Только утро не становится от этого добрее.

***

Конский волос лопнул, но Дамоклов меч пролетел мимо. Так, слегка поцарапал, но потери — минимальны, хотя Оксана жалеет, что они выяснили отношения именно таким образом. Можно было подготовиться, поговорить на холодную голову, но все, что ни делается, — к лучшему. Они бы до бесконечности цеплялись за прошлое и кровные узы, а иногда их лучше обрезать. Любая рана затягивается. Если, конечно, за ней ухаживать и не оставлять без присмотра.
Оксана ополаскивается холодной водой, бедра сводит, соски напрягаются, но тело безудержно радуется жизни. Нельзя долго воздерживаться, от этого люди дуреют и становятся жестокими. Это справедливо даже для Марины. Можно смириться с ее новым увлечением, особенно, если избегать встреч и увлечься Максом.
«Влюбиться в него по уши», - думает Оксана и широко улыбается.
Она идет на кухню, набирает в кувшин воды и отыскивает остатки ужина. Мясо или шоколад были бы лучше холодных яиц и хлеба, но можно получить удовольствие и от того, что доступно.
Макс спит. Даже сейчас его лицо сосредоточено, губы плотно сжаты, а лоб пересекает глубокая морщина, словно он о чем-то напряженно думает. Оксана садится на кровать, скрестив ноги, завтракает и улыбается. Она чувствует себя защищенной. С Максом можно расслабиться. Марина не видит этого только потому, что не любит мужчин. За свою жизнь она не одобрила ни одного кавалера Оксаны, хотя со многими мирилась.
- Все не съедай, я тоже голоден, - говорит Макс.
- Я думала, ты спишь.
- Индюк тоже думал.
Оксана хихикает, садится верхом на Макса и кормит его.
- Тебе к лицу моя рубашка, - говорит он с набитым ртом.
- Когда я ем, я глух и нем, - тянет Оксана.
Макс нежно гладит ее по щеке и улыбается. Господи, как он улыбается! Как мальчишка, даже глаза теплеют. Спрашивается, куда только бабы смотрят?
Оксана наклоняется, целует звездочку шрама на плече Макса и дышит его спокойной уверенностью. Как же хорошо, что Марина оказалась слепа в своей влюбленности.

***

Осень стремительно захватывает листву и траву, ночи становятся холоднее, и летняя стоянка похожа на разворошенный муравейник. Все носятся туда-сюда, создается впечатление, что кругом царит хаос, но на самом деле — каждый занимается своим делом. Даже дети собирают свои рюкзаки. Им доверена главная ценность — книги: яркие сказки и солидные учебники. Иногда Марина думает, что детей учат по инерции. Кому важно, как правильно писать «корова» или «карова», когда животных нет?
Аня заражается общей суетой, каждое утро сворачивает свое одеяло в тугой куль, в котором спрятаны все ее ценности: пара платьев, нижнее белье, рябиновые бусы и кукла Барби — щедрый подарок Настьки. Марине никак не удается убедить Аню, что ее не бросят.
- А если я проснусь, а вы уже уходите? - спрашивает она. - А я не собралась. Нельзя же бросать. Это же вещи!
Марина сомневается, что Аня дорожит одеялом. В отличие от Барби и бус, с которыми почти никогда не расстается.
- Я без тебя не уйду, глупая.
- Я не хочу задерживать, - упрямо говорит Аня. - Лучше быть готовой. Ты же собралась?
Марина вынуждена признать, что уже упаковала все необходимые вещи. Домик выглядит печально пустым. Впрочем, в нем появилось слишком много места сразу после переезда Оксаны.
Марине не удается поговорить с сестрой, та постоянно избегает встреч, а если удается схватить ее за руку, то у нее срочно находится десяток дел, которые надо сделать прямо сейчас и ни минутой позже.
- Мы еще успеем наговориться зимой, - отмахивается Оксана и бежит по своим делам.
Зато Марине никто не мешает заниматься с Аней. Та уже научилась читать простые предложения и считать до ста. Иногда не понятно, впитывает она новое или вспоминает старое. Слишком быстрый рост всего за пару месяцев работы. Правда, время от времени с Ани слетает лоск образования, и она смотрит на людей голодным взглядом. Марина убеждает себя, что просто впитала страхи и недоверие Оксаны. Аня — не такая. Она изменилась. Собственно, она никогда не была жестокой и убийцей, просто пыталась выжить.
Наконец, Макс назначает день выхода. Все бегают еще активнее, проверяя, не забыли ли чего, Хромой горько сокрушается, что не осталось вьючных лошадей, на которых можно было бы взвалить честно нажитое добро, Косяк и Саша проверяют телеги, Степан и Коля распределяют груз, Наташа утешает Хромого, а Оксана и Макс исчезают в их домике. Несложно догадаться, чем они там занимаются. Даже если бы Марина вдруг оглохла, она все поняла бы по ухмылкам.
Макс больше не проявляет ни малейшего интереса к Ане. Он даже отдал ключи Саше, но тот оказался не менее строгим надсмотрщиком. Марина поругалась с ним через два дня, он психанул и назначил Наташу почетной ключницей. Возмутительно, но и она не проявила никакого сочувствия к беременной женщине.
- Они все... все... поголовно, - шепчет Марина, разглядывая суетящихся людей.
Как она могла верить, что именно в них осталась человечность?
Аня гладит ее по руке и негромко говорит:
- Все в порядке. Правда-правда. Я бы тоже себя боялась.
Марина вспыхивает. Покорное смирение Ани выставляет разумных в еще худшем свете.
«Осталось всего два дня. На зимней стоянке она будет жить в моем доме. И все ночи в пути проведет на свободе. Они поймут. Они убедятся!»
Марина не задумывается над тем, будут ли против Курай и Анчак, как отнесется маленькая Светка и ее приемный отец Хромой к тому, что в их доме будет жить дикая. Они же — разумные люди. И поймут, что Аня неопасна. Для этого у них будет целая неделя в пути.

***

Максу очень не нравится, что Анна будет без присмотра. Конечно, она ведет себя прилично и ни разу не проявила агрессию, но дикие животные непредсказуемы. Особенно, если научить их говорить и одеваться. К сожалению, Макс не знает, как решить эту проблему. Если бы переход занял всего день, он бы запер ее на ночь в бане, а на следующий день встроил бы решетку в доме, отгородив Аню от нормальных людей. Правда, это решение тоже не идеально: Марина закатит скандал, у нее начисто отсутствует инстинкт самосохранения. Хотя именно поэтому она и достигла таких успехов в приручении дикой.
- О чем думаешь? - спрашивает Оксана и разглаживает морщину на его лбу.
Ее прикосновения расслабляют. Максу больше не снятся кошмары. Ни одного за две недели. Наверное, мироздание простило его и дало шанс с удовольствием прожить оставшиеся годы.
- О переезде, - говорит он.
- Такой серьезный, постоянно дела и дела.
Оксана растягивает слова. Ее губы гипнотизируют, а нежность проникает глубоко в сердце, заставляет его биться быстрее. Макс чувствует себя всемогущим. Он непременно ее защитит. Иначе и быть не может.
- Кто, если не мы? - спрашивает Макс и улыбается.
С Оксаной легко и спокойно до самого утра, которое встречает их суматохой и возбужденной возней. Первая партия тягунов проверяет свою упряжь, подтягивает ремешки и настраивает шлейки. Другие — проверяют свои рюкзаки. Третьи — складывают утварь и садовый инструмент в хозяйственный домик. Оксана трется носом о плечо Макса и бежит к своей телеге. Кажется, впервые в жизни он против того, чтобы женщина впрягалась в связку, но даже не заикается об этом: не хочет оскорбить.
На окончательные сборы уходит два часа шуток, смеха и дурашливой возни. Тягуны набирают воду в бутылки и подвешивают их в петлю, поправляют шлейки и зубоскалят.
- Хочу госпожу со стеком, - громко говорит Косяк. - Я уже весь готов!
- С тебя и крепкой женской ладони хватит, - смеется Наташа. - До стека еще не дорос.
Светка цепляется в Хромого и спрашивает, что такое стек. Приемный папаша теряется, недовольно смотрит на Косяка с Наташей, а те хохочут. Оксана хлопает обоих по ягодицам и советует поберечь дыхание. Степан открывает ворота и выпускает разведчиков.
По команде табор выдвигается.
Макс молится всем богам, чтобы путь был легким.

***

Им везет. На удивление, нет ни одного дождя, дороги остаются сухими, колеса не вязнут, телеги не опрокидываются, никто не тянет мышцы. Конечно, каждый вечер все валятся без ног: дети, женщины, тягуны и разведчики. Переезд требует полной выкладки: и физической, и моральной.
Перед сном Макс думает о том, как они уязвимы. Ночью их может порвать даже маленькая стая. К тому же, есть еще и Анна. Что она будет делать со своей свободой? Он надеется, что Марина не ошиблась. Что не ошибся он, завлеченный собственными любопытством и потребностью узнать свое будущее.
Оксана вертится, терзаемая своими монстрами. Даже тяжелый день не вымотал ее до глубокого беспробудного сна. Макс спрашивает себя, стоит ли возможное будущее ее настоящего, и не находит ответа. Наверное, она появилась слишком поздно, иначе он не сомневался бы.
Макс не действует. Каждое утро читает в глазах Оксаны тревогу, которая быстро сменяется облегчением, но ничего не предпринимает. Просто внимательно следит за Анной и верит в Марину, на большее он не способен.
Не может решиться.
В последний день начинается дождь. Нудная морось не так страшна, как затяжной ливень, из-за которого дороги слишком быстро превращаются в болото. Короткая трехчасовая прогулка затягивается до позднего вечера, но никто не останавливается. Все бредут из последних сил, тянут телеги и молчат. Спортивная злость подхлестывает лучше любых посулов. Свободные тягуны толкают телеги сзади, дети и женщины забрасывают сложные участки хворостом. Даже маленькие Светка и Вадим с суровой решимостью помогают преодолеть последние километры, хотя Макс предлагал отправить их вперед, в надежное укрытие изб.
В сумерках появляются свежие и полные сил хранители зимней деревни. Их всего пятеро, но они стоят десятка вымотанных тягунов. Табор медленно, но верно продвигается вперед. Бодрее, чем час назад, но все-таки медленно.
Деревня встречает их теплом прогретых изб и жаром протопленных бань. Дети избегают пытки чистотой, их укладывают спать в большой комнате одной из изб. Взрослые собираются в другой, пьют самогон, едят горячий картофель и жареные грибы. Пары и тройки время от времени уходят в бани, возвращаются разгоряченные и сомлевшие, выпивают травяной настойки и заваливаются спать.
Макс и Оксана идут последними. Основной жар уже спал, воздух слишком влажный, но это не мешает расслабиться, насладиться целительным теплом. Они смеются, трут друг другу спину и моют короткие волосы.
- Все чудесно, - говорит Оксана и чмокает Макса в гладкий влажный лоб.
- О да, - соглашается он, подхватывает свою женщину и несет ее в дом. В их комнату. На их кровать.
Он радуется, что дикая появилась в их жизни. Даже если это иногда напрягает.

Катунский заповедник, поздняя осень 2039 года н.э. / 3 года с.н.э.

***

Хромой не оставляет Светку под присмотром Марины. Он не поднял шум, когда Аня прописалась в их доме, но его дочь проводит дни в чужих избах, а ночи — за закрытой на замок дверью. Марину это оскорбляет, а вот Аня совсем ничего не замечает. Святая наивность. Она целыми днями изучает мир вокруг себя: убирается в доме, читает вслух по слогам детские книги, присматривает за огнем, чистит картошку — сноровисто и умело, — радуется прогулкам, ворчит на дождь, болтает ногами, время от времени замирает и прислушивается к себе. Марина каждый раз умиляется и приходит в восторг. Единственное, что ей не нравится — возникшая вокруг них зона отчуждения. Даже на летней стоянке было не так плохо.
Сложно понять, что творится на душе у других людей. Они были приветливее, пока Аня была растрепанной, грязной, больше походила на животное, чем на человека. Но они становятся враждебнее с каждой маленькой победой над необъяснимой болезнью. Иногда Марине кажется, что это связано с их совестью. За два с лишним года они убили много диких, даже не пытаясь помочь им, а Аня — живое доказательство того, что они ошибались. Нелегко нести на своих плечах груз стольких смертей.
Оксана — хуже всех. Наверное, потому, что Марина возлагала на нее большие надежды, которые не оправдались. Разочарование друг другом приправляет каждый короткий разговор.
Зато есть Аня. Прекрасная, чудесная, добрая Аня, которая наполняет жизнь смыслом, доверчиво спит рядом и разрешает гладить круглый, упругий живот. И есть их ребенок, Марина обязательно вырастит его, как своего, научит ценить каждый день и любить всех живых, без деления на разумных и диких.
- Аня любит Марину.
Эта фраза звучит каждое утро, задает ритм на целый день, тепло Аниной улыбки согревает Марину и наполняет ее силами, она готова победить всех врагов на свете, возродить цивилизацию и послать ее в ад. Она способна на все: на глупости и подвиги, на благородные и бессмысленные поступки.
- Марина любит Аню, - говорит она и наслаждается вкусом мягких теплых губ.
Хромой гремит посудой, Светка с чувством декламирует Пушкина, а потом допрашивает отца, правда ли он кот и где его дуб, Курай и Анчак поют что-то непонятное, но веселое, а Марина взлетает выше неба, спрятавшись с Аней под одеялом. Она ждет пока все эти разумные и цивилизованные люди уйдут, оставят избу в полном распоряжении дикой и любительницы диких. Обычно они управляются за полчаса. Аня все это время героически терпит, хотя Марина точно знает, насколько сильна ее потребность сходить в туалет.
Они бегут в сени, когда все расходятся. Марина помогает Ане с ведром, та хохочет и в сотый раз требует пообещать, что к ней вернется подвижность, как только родится ребенок, смешно семенит на кухню, моется и довольно фыркает.
Марина счастлива. Пусть ее мир сузился до одного человека, но он бесконечен и пронизан светом.
Аня радуется первому снегу, как ребенок. Вытягивает язык и ловит белых мух, смеется и танцует. Марине кажется, что Оксана оттаяла и смирилась. Она все чаще разговаривает с сестрой, предлагает свою помощь и достает — как ей это только удается? — пеленки. Косяк находит на чердаке детскую кроватку, для которой Макс вырезает гирлянду, остро пахнущую деревом.
«Я же говорила», - хочет сказать Марина, но вместо этого сжимает ладонь Оксаны и улыбается.
- Ты выглядишь такой счастливой, цветочек.
- Я счастлива.
- Как летнее небо?
- Как летнее небо, - соглашается Марина.
Рано или поздно Оксана начнет разговаривать и с Аней. Все поймут, насколько она замечательный человечек и примут ее. Надо просто быть терпеливой, времени у них вагон и маленькая тележка.
В жизни Марины все замечательно до тех пор, пока не исчезает Аня.

***

Марина в ужасе. Она не знает, куда податься, куда бежать, где искать Аню. Как та могла пропасть, ведь она находилась под постоянным присмотром? К тому же, она на сносях, тяжелая, неповоротливая, грузная, шумная. Ее бы услышали все, и Марина в первую очередь, потому что Аня пропала из их постели. Но она растворилась, исчезла, словно и не было ее никогда.
Марина бегает по деревне, ищет следы, заливается слезами, ругается на тех, кто затоптал белый снег — на всех, на любого и каждого, кому не сидится дома, кого так и тянет на улицу. Сердце разрывается от страха. За себя. За Аню. За их ребенка. Но Марина бегает, бегает, как ополоумевшая, надеется найти хотя бы один след, хотя бы одну подсказку.
- Что случилось? - Оксана хватает ее за руку, тормозит, говорит с тревогой.
А может, это она?
Марина трясет головой, выбрасывая из нее глупости. Оксана — не могла. Или могла? Нет, не могла. Она не умеет так убедительно врать. Она правда не знает, что случилось, и искренне переживает.
Марина цепляется за Оксану, как за спасительную соломинку. Ревет, несвязно выплескивает на нее свои страхи, но самое главное — сестра все понимает и тут же начинает действовать.
- Успокойся, - говорит она. - Так ты ничего не добьешься. Беги за Хромым, пусть берет лыжи и к нам. Я пну Макса и Наташку с Косяком. Почему сразу ко мне не пришла?
- Я не подумала, - ревет Марина.
Оксана качает головой, отпускает сестру и бежит в свою избу. Марина утирает слезы и пулей несется к себе, Хромой еще не ушел, он еще возится со Светкой, его еще можно поймать, прежде чем он уйдет на рыбалку.
Марина вываливает на Хромого всю историю, тот кивает, одевается, берет свои лыжи, Анчак обещает присмотреть за Светкой, которая испугалась суеты и голосит так, что закладывает уши. Курай молча собирается, берет рыболовные снасти и уходит один. Людям нужна еда, даже если дикая сбежала.
Марина бежит к Оксане и просит ее:
- Я пойду с вами.
- Ты медленная и не умеешь ходить на лыжах.
- Ну пожалуйста.
- Пусть идет, - говорит Макс.
Оксана недовольно смотрит на него, а Марина готова расцеловать. Она свихнется, если будет ждать в деревне. Свихнется и побежит по сугробам, проваливаясь в них, застрянет в каком-нибудь, еще и ногу сломает, чтобы уж наверняка.
- Спасибо, - говорит она, но не может заставить себя обнять этого человека.
Макс и не ждет поцелуев с признаниями.
Оксана ставит Марину на лыжи, в сотый раз повторяет, как двигаться, как помогать себе палками, заставляет проехать пару пробных кругов. Марина готова вопить от отчаяния: время утекает сквозь пальцы, беременная Аня одна в лесу, с каждой минутой все дальше. А если она покалечилась, лежит и зовет на помощь?
Оксана звонко хлещет Марину по щеке.
- Прекрати истерику или останешься здесь, - зло говорит она. - Я не добренький Макс, свяжу и брошу, вопи, сколько влезет. Еще не хватало, чтобы ты нас подставила.
- Как ты не понимаешь?..
- Нет. Это как ты не понимаешь. Тебе нужна трезвая и холодная голова. Господи, цветочек, вспомни, как ты меня вытащила из Шушталепа! Ты была разумной, просчитывала каждый шаг, запихивала страх поглубже, потому что не время. Вот и сейчас — не время. Этим твоей ди... Ане не помочь. Ты это понимаешь?
Марина глубоко вдыхает и медленно выдыхает. Она выгоняет из себя панику. Та тонкими струйками стекает с кончиков пальцев и волос, сердце постепенно успокаивается, дыхание выравнивается, мысли становятся кристально чистыми.
- Так-то лучше, - говорит Оксана, чмокает Марину в лоб и подталкивает ее: - Вперед, на выход. Мы с Максом пойдем первыми, ты в середине, Наташа и Косяк тебя прикроют. Поймай свой ритм, в нем и двигайся, и не пытайся угнаться за нами, поняла?
- Поняла, - отвечает Марина.
Она все сделает правильно.

***

Лес звенит тишиной. Оксана наслаждается стремительным движением, несмотря на тревогу. Ей все равно, случиться что-нибудь с дикой или нет, но Марина переживает, и не остается места для сомнений: беглянку надо найти. Хотя бы для того, чтобы цветочек перестала изводить себя. К тому же, у Макса есть свой интерес. Да и ребенок не помешает. Он даст надежду всем и каждому. Если только будет нормальным.
Оксана не оглядывается, смотрит в спину Макса и по сторонам. Снег перечеркивает четкий и непрерывный след. Как хорошо, что Марина не сможет его прочитать. Не поймет, где дикая упала, где тащилась на четвереньках, бороздя снег животом.
Им возмутительно везет. Стоит легкий морозец, в небе нет ни облачка, след не прерывается. Оксана уверена, что дикая ушла несколько часов назад. Возможно, поздней ночью. Иначе ее нашли бы недалеко от деревни.
«И куда ее несет?»
Макс резко сворачивает, Оксана чуть не слетает с проложенной им лыжни, недовольно бурчит и сбивает дыхание.
- Она пошла туда. Извини. Сразу не увидел.
- Все в порядке, - говорит Оксана.
Макс кивает и продолжает двигаться.
Может быть, дикой надоело с людьми? Все эти правила, ограничения, бани и постные ужины? Но почему именно сейчас? Почему не раньше — с самого переезда ее никто не ограничивал? Почему не позже, после того, как разрешится от бремени, восстановится и снова станет подвижной, а не коровой на льду?
Оксана не знает. Отсчитывает ритм дыхания, радуется бегу по снегу и приятной тяжести винтовки и чувствует себя восхитительно живой. Даже сочувствие к цветочку не может омрачить этот прекрасный миг.
Косяк кричит «стоп», Макс и Оксана синхронно тормозят и поворачиваются, надеясь, что никто не упал. Или что они не пропустили ответвление следа.
Наташа проверяет крепление лыж Марины, та алеет, как маков цвет, Оксана улыбается и машет своему цветочку.
- Почему ты разрешил ей пойти? - спрашивает она у Макса.
- Ей это надо.
- Да. Но только поэтому? Она же тормозит нас. Тормозит Наташку с Косяком.
- Не будь жестокой, - спокойно говорит Макс. - Представь, что сбежал я. За реку. Мост разрушен.
Оксана краснеет. Она бы закатила истерику еще на берегу, потому что панически боится плавать, но все равно кинулась бы через стремнину, лишь бы догнать, схватить за грудки и допросить.
- Это другое, - бурчит она.
Макс наклоняется, чмокает ее в нос и негромко говорит:
- То же самое. Главное не объект, а субъект. Ты любишь. Она любит.
- Какой ты добренький. Прямо Мать Тереза в штанах.
- Я бы тоже не усидел, - говорит он и смотрит Оксане в глаза.
- Подлиза, - смеется она. - Двигай лыжами, пора дальше.
Они бегут, след становится более свежим, Оксана уверена, что беглянка скоро появится. Она обещает себе не таскать дикую за волосы, не требовать ответа, испепеляя дрянь взглядом, и вообще молчать. Пусть разбирается Марина. Это ее — и исключительно ее — дело. Оксана просто в группе поддержки. Защитница и ангел-хранитель.
На снегу появляются пятна крови. Макс хмурится и ускоряет шаг. Оксана безуспешно пытается замести тревожный след и надеется, что Марина не психанет, не сорвется, не натворит глупостей. Цветочек сохраняет спокойствие.
Минут через десять Макс резко тормозит, Оксана пролетает мимо и видит дикую. Измазанный рот. Кровавый ошметок к ее руках. К горлу подкатывает тошнота, винтовка прыгает в руки, Оксана берет дрянь на прицел.
- Гадина, - шипит она.
Макс что-то говорит, но сквозь шум в ушах прорывается только одно слово. Дикая улыбается, протягивает ошметок Оксане и тянет:
- Еда.
Пищит младенец.
Сердце разрывается от боли и ненависти.
Лес звенит эхом выстрела.

***

Снег забился за шиворот, обжигает правую щеку, шею и спину, прячет слезы. Рядом лежит Макс, обнимает, защищает от жестокого мира. Испуганно верещит дикая, истошно вопит Марина, захлебывается криком младенец.
Как Оксана могла так ошибиться? Марина никогда ее не простит. Но это не самое страшное. Получится ли простить себя? А если Макс бросит ее?
Оксана плачет, утыкается лицом в снег и мечтает отмотать время назад. Должен же быть способ. Хоть какой-то.
- Поднимайся, - мягко говорит Макс. - Заболеешь.
Хороший вариант. Простыть, подхватить пневмонию и умереть. Тогда не придется прокручивать раз за разом последние события, пытаясь найти оправдания своим действиям. Слава Богу, Макс был рядом и успел толкнуть Оксану, сбить прицел. Пуля ушла в небо и никого не зацепила, не произошло ничего непоправимого, все остались живы.
Только простит ли ее Марина? Они и так друг друга плохо понимали, теперь еще и этот проклятый выстрел.
- Оксана, вставай.
Макс приказывает. Ему лучше подчиниться. Он молодец, он все сделал правильно. И сейчас поступает правильно. От мягкого сочувствия Оксана только глубже погружается в жалость к себе, желает вжаться в белый снег, продавить его, исчезнуть в промерзшей земле. Четкие команды подстегивают, заставляют вскочить, отдать честь и послушно нестись в любом указанном направлении.
- Молодец. Проверь крепления. Поправь винтовку. Я пока с остальными.
Макс отворачивается и уходит. Оксана смотрит ему вслед, натыкается на ненавидящий взгляд Марины и тяжело вздыхает. Им предстоит неприятный разговор. Если цветочек соизволит снизойти до него.
Группа двигается медленно. У дикой нет лыж, Марина несет ребенка, которого завернула в свою шаль, и не хочет отдавать его кому бы то ни было. Не только Оксане, даже Наташе с Косяком, а они бы быстро принесли его в деревню, помыть, перепеленать и спрятать в теплой избе.
Макс непривычно красноречив, убеждает Марину и дикую с пылом и жаром. В конце концов те сдаются, сами крепят младенца к Наташкиной груди. Пара быстро исчезает из поля зрения, Макс замолкает, Оксана плетется сзади и пытается понять, как могла перепутать плаценту с младенцем. Конечно, она никогда не видела послед, но ведь несложно было догадаться, что бесформенный кусок не может быть ребенком. Но она пропиталась недоверием к диким, слишком хорошо помнила, что творили городские со своими детьми, и просто не думала.
Только это не оправдание. Даже в ее собственных глазах.
Когда они возвращаются в деревню, обе бани протоплены. Одну занимают Марина с дикой, вторую — Макс с Оксаной.
- Я сейчас дура, но... Но ты же меня не бросишь? - спрашивает она и всматривается в его лицо.
- Нет. У меня не было винтовки. Нам повезло. Ложись.
Оксана устраивается на влажной лавке, Макс охаживает ее веником, изгоняя из тела холод и усталость. Плавится даже ледяная глыба в животе.
Им просто нужно время. Не торопиться, не давить по больному, по свежей ране.
Им обеим надо остыть.
А потом они непременно помирятся.

Катунский заповедник, зима 2039-2040 годов н.э. / 3-4 годов с.н.э.

***

Оксана тайком собирает вещи. Как будто Макс слепой и ничего не заметит. Он уже давно сложил свой рюкзак, спрятал его под кроватью и выжидает, как разрешится ситуация. Марина уперлась и ни в какую не хочет разговаривать с сестрой. Даже Анна зла не держит, она вообще быстро забывает то, что не хочет помнить. Оксана с каждым днем становится все более замкнутой и молчаливой.
Иногда хочется перекинуть обеих дур через коленку и отхлестать по мягкому месту за то, как они поступают с собой. Макс сдерживается и пытается отогреть Оксану своей любовью. Он настойчивый, упорный и целеустремленный. Рано или поздно он обязательно победит. Хотя может и сорваться, запереть сестер в бане и не выпускать до тех пор, пока они не выяснят отношения.
Жители деревни объявляют один из дней Новым годом, забивают несколько куриц, весело и шумно готовят праздничный стол, а дети украшают елку, которую притащил Саша. В ход идет все: яркие фантики, найденные игрушки, кассетная лента и кедровые шишки. Марина и Анна с ребенком присоединяются к общему веселью, но сидят в другом конце комнаты. Оксана натянуто улыбается и рано уходит спать, Макс еще серьезнее думает о бане, но вместо решительных действий поднимается и уходит следом за своей женой.
- Она меня не простит. Я хуже, чем умерла. Меня никогда не было. Меня и сейчас нет. Я — пустое место, - шепчет Оксана.
- Простит. Просто не сразу.
- Ты правда в это веришь?
- Я увидел тебя и влюбился. Но решил, ты никогда не будешь со мной. Я ошибался. Нет такого слова «никогда».
Макс врет, но настолько уверенно, что Оксана верит. Хотя она хочет верить, хочет увидеть надежду и выбраться из натянутого молчания. А утром сбегает. Пытается незаметно, но Макс сразу же просыпается, только не подает вида. Он ждет, ему интересно, как она поступит.
Оксана опускается на кровать, берет ладонь Макса и прижимается к ней губами. Проходит несколько минут, она вздыхает, аккуратно опускает его руку и уходит. Женщины такие странные.
Макс ждет, когда закроется дверь, поднимается, достает из-под кровати свой рюкзак и одевается. Если она правда думает, что ее отпустят, то жестоко ошибается.
- И куда ты собралась? - спрашивает он, нагнав ее у ворот.
Оксана спотыкается, удивленно смотрит и шевелит губами.
- Повторить?
- Нет. Туда.
Она неопределенно машет рукой. Хороший план. Четкий. С ясной конечной целью. Макс качает головой, притягивает к себе Оксану и спрашивает:
- Зачем?
- Ну... проверить, что там. В городе. Я в Новосибирск хочу. Далеко, но если там тихо, то летом можно перебраться туда. Там всем будет лучше, там техника, и инструменты, и медикаменты...
- И электростанция с метро.
- Не насмехайся.
- До лета никак?
- Я не доживу до лета, Макс, - признается Оксана. - Я на себя руки наложу. Я не могу так, понимаешь? Мне нужно двигаться, мне нужна цель, мне... Просто действовать, понимаешь? Не сидеть и ждать, а что-то делать. Чтобы не думать.
Она пытливо смотрит в глаза, Макс улыбается и прижимается губами к ее лбу.
- Я тебя не отпущу. Одну.
Оксана обнимает его и шепчет:
- Тогда пошли вместе, прямо сейчас.
- Пошли.
- Втроем, - говорит Саша. - Извини, Егоза, что нарушаю такой прекрасный романтический момент, но фиг вы без меня выберетесь, городские увальни. На лыжах стоять научились и решили, что могут покорить Алтай. Да вас маленький холмик запутает, будете вокруг него кружить до самой весны.
Оксана смеется. Впервые за последние недели. Звонко и чисто, без надрыва.
- Кто еще с нами?
- Больше никто. Ну, там Косяк с Наташкой пытались, но я с ними поговорил, взвалил на них груз ответственности, должен же кто-то за деревней следить. А ты, Макс, хад бессердешный. Ты же даже не подумал о передаче власти. Как же курятник без петуха?
- Каком кверху.
- Вот и я об том же, - соглашается Саша. - Их бы жизнь быстро отметелила.
- Есть Курай и Анчак.
- Не порть мою карту! Я тебя очень красиво обвинил. Смирись и признай поражение.
- Признаю, - говорит Макс. - Двинули?
- В Энск?
- В Энск, - кивает Оксана.
- Мои бедные ноги, - тяжело вздыхает Саша.
Они выходят из деревни, Курай и Косяк молча запирают ворота. В небе догорают звезды. Снег искрит под первыми лучами солнца. Саша уверенно ведет их в Кайрлык. Из этой деревни рукой подать до трассы, которая ведет прямо в Новосибирск.

***

Марину будит чмокание. Аня кормит младенца. Сложно представить себе более красивую картину. Лучше — только женщина, разгоряченная ласками.
Марина широко улыбается, и Аня возвращает ей улыбку.
- Доброе утро, - шепчет она.
Ее губы распухли, от этого снова тянет в низу живота. Им повезло, что они умудрились не разбудить ребенка.
- Добрейшее, - отвечает Марина.
Она выбирается из-под одеяла, кутается в халат и босиком идет на кухню. Тело просто умирает от голода, желудок угрожает сожрать сам себя, если его благоразумно не набьют чем-нибудь другим, а в голове звенит от счастья.
Сомлевший ребенок отваливается от груди, Аня аккуратно укладывает его в кроватку и присоединяется к Марине. Они пьют горячий сладкий чай и едят остывшую кашу. Замечательное начало замечательного дня.
- Я за водой схожу. Не вздумай сбегать.
- Больше ни за что, - с улыбкой отвечает Аня.
Марина одевается, запрыгивает в валенки и берет эмалированное ведро. Странно, что Хромой не принес воды. Обычно он ответственно выполняет свои обязанности.
Мир встречает Марину морозцем и ярким сиянием снега. Двухдневная вьюга улеглась, воздух кристально чист, а небо кажется хрустальным. Счастье захлестывает с головой, ведро ходит ходуном в дрожащей руке, Марина тихо смеется. Она не сразу замечает группки людей, которые возбужденно что-то обсуждают. Только она не может разобрать ни слова.
Марина останавливается рядом со Светкой, опускается на корточки и спрашивает, что случилось: дети всегда все знают, пусть и не до конца понимают.
- Макс, Саша и Ксана ушли. Совсем ушли.
- Спасибо.
Марина хмурится, поднимается и идет к Хромому, но на половине пути передумывает и разворачивается. Она же пошла за водой. А если Оксана решила сбежать из деревни, то это ее дело.
«Даже к лучшему, - думает Марина и улыбается морозному утру. - Я больше не буду бояться за Аню».
Они выросли и вполне могут прожить друг без друга. Более того, им это необходимо.
Марина надеется, что ее сестра достигнет своей цели. Она — уже достигла. Она встретила лучшую женщину, о которой только можно мечтать. Если для этого мир должен был сойти с ума, то спасибо всем богам, что это произошло.
Марина набирает в ведро чистый снег и возвращается в избу. Аня сосредоточенно читает книгу, но когда открывается дверь, отрывается от нее и сияет своей бесподобной улыбкой.
Даже если Аня не вспомнит, кем была — а Марина вряд ли этого добьется без техники, лекарств и заумных методик, — она всему научится заново. Наверняка, так можно спасти и других людей. Только Марине на них плевать. Больше всего ее заботит счастливая улыбка на лице любимой женщины и довольное агуканье младенца.
У них троих все непременно будет хорошо.