Ленор часто думала, что в ней мало чего есть хорошего. Только имя. И причёска.
Но имя ей подарили родители, а причёска была плодом труда парикмахера, слегка озадаченного требованием: «Под мальчика. Русого мальчика». Выходит, из собственных достижений ей и гордиться-то нечем. Печально, очень печально.
Вагон метро переживал час пик, слишком общественный транспорт издевался над чувством личного пространства, в наушниках кто-то дико орал под звуки ремонта или конца света. Ленор ужасно любила эту песню.
Под особо вдохновенный вопль солиста она укусила маячащий перед лицом локоть. Когда его обладатель с ругательствами повернулся, сделала невинный вид и шмыгнула вглубь вагона.
Там было так же тесно, но люди, не вынужденные противостоять потоку входящих-выходящих, выглядели как-то расслабленней. Кроме той женщины, в декольте которой Ленор втиснуло носом. Уж она-то стояла собранная, как спецназовец за секунду до сигнала к атаке, и сжимала губы в узкую брезгливую линию.
«Такие бизнес-королевы обычно в метро не ездят. Наверное, машина сломалась. Вместе с шофёром. Все три машины и три шофёра», - подумала Ленор.
Сама она сидела на шее у родителей, морально разлагалась и потихоньку продавала из дома бытовую технику. Деньги она тратила на вискарь, сигареты и баб. Иногда – нарисованных и голых. Иногда, для разнообразия – живых.
Страстно наступая этой прекрасной женщине на ногу, Ленор достала из кармана смартфон. Эта процедура стоила окружающим пары синяков.
Тщательно выбрав контакт из телефонной книги, она набила сообщение.
«Я хочу облизать твою поясницу». Отправить.
Секунда паузы.
«Ой, не тебе! Но ты тоже супер». Отправить.
Улыбаясь, она отключила мобильник.
Пышная грудь ещё сильней манила из выреза блузки. При одном взгляде на неё думалось о персиках, мёде и молоке.
- Дамочка, - сказала Ленор самым своим романтично-похабным голосом, - у вас такие красивые глаза.

Медово-Молочную Грудь звали Джиллиан Джонс.
Она торопилась к свершениям в деле выжимания из мира соков и денег, а потому продолжить знакомство после метро не вышло. Зато Ленор дала ей свой номер.
И она, как ни странно, позвонила.
- Я – маленький укешный пидорас, - честно сообщила Ленор в трубку на пятой минуте разговора.
В трубке раздалось клацанье клавиатуры.
- Что ты делаешь?
- Гуглю. А, ясно. Значит, маленький у-кеш-ный... М, мой любимый цвет, мой любимый размер.
- А ты кто?
- Я? Джонс. Забыла, что ли?
- Нет. Не это. Просто скажи, кто ты есть.
Зажав трубку меж плечом и щекой, Ленор пыталась скрутить крышечку с бутылки коньяка. Джиллиан думала.
- Идиотский вопрос. Он должен вызвать у меня мысли, что я прожила столько лет, а в итоге и сказать о себе ничего не могу. Ты хочешь ввести меня в депрессию?
- Конечно, - хмыкнула Ленор, принимаясь пилить ножом упрямую крышку. – Расстроенную женщину легче завалить.
- А вот хрен тебе, а не депрессия. Я – головная боль сотни офисных рабов с плоскими задами и выпуклыми животиками. Я – та самая шефиня, которая предпочтёт взять на работу красотку в мини, чем прилизанного метросексуала. Я – неоправданная инвестиция генофонда, я – наэлектризованная неудовлетворенностью волна, я – пьяная воздухом частица!
- А ещё дура, совершенно напрасно растрачивающая божий дар. Тебе нужно было работать в сексе по телефону.
- А ты – мудак. В такой момент оборвала. Я была в шаге от познания смысла жизни. Натурально мудак.
- Даже не могу решить – расстраиваться мне за себя или нет.
- Да не переживай, тебе идёт. Ты что там делаешь?
- Пилю бутылку коньяка.
- Сурово. О, у меня тут почти совершеннолетнее вино есть. Давай напьёмся по телефону.
- Я думала, ты никогда не предложишь.
В тишине пахло духами, алкоголем и тонким душевным родством. Очень тонким и очень душевным.

После первого свидания Джиллиан Джонс проснулась больше раздетая, чем одетая, всё ещё пьяная, но уже не безудержно весёлая.
Она лежала в сломанной кабинке колеса обозрения, а её дух был размазан по вселенной тонким страдающим слоем. Расплывающаяся по извилинам боль прожигала мучительно яркие картины вчерашней ночи.
- Аргх... Мудак, умоляю, скажи, что мы вчера не...
А вот о каком из «не» попросить...
Они не взяли официанта в заложники, угрожая ему взболтанной бутылкой шампанского.
Не нагрянули в дом престарелых играть в шашки и не увезли с собой ветерана трёх войн.
Не забыли этого ветерана в борделе.
Не ворвались в зоопарк – и Ленор не пыталась поджечь павлина, чтобы превратить его в феникса, а сама Джиллиан не лезла в клетку с тигром, желая доказать, кто тут самый крутой.
- Пожалуйста, пожалуйста, скажи, что мы вчера не встретились...
Голос больше походил на кашель умирающей кошки, причём чувствовала себя Джонс не лучше, чем звучала.
Болело везде. Особенно в самых нежных и чувствительных местах.
А ещё ей никто не ответил.
Открыв глаза, она поняла, что одна.
Взгляд тут же заблудился в линиях огромного выцарапанного на потолке сердца, скользнул к красующейся под ним подписи «Хуй». В разбитое окошко заглядывала ветка с новорожденными листьями.
Где-то под собой Джиллиан нашарила мокасин. В нём мигал новым сообщением телефон.
«Круто оторвались, надо повторить. Взяла твою кредитку. Охренеть у тебя денег, заебалась их снимать».
Джонс закрыла глаза.

Ленор подняла трубку на десятый гудок пятого звонка.
- Мммыыымнн?
- Моя ненависть к тебе больше, чем Техас, - уведомила Джонс.
Вооружившись косметичкой, зеркалом и решимостью, она устраняла внешние проявления бурно проведённой ночи. Организм хотел полежать в тёмном прохладном месте, но это могло подождать.
- Знаю эту песню. Что ты хотела? Я сплю и чувствую себя насквозь больным кирпичом.
- А я чувствую себя Годзиллой. Где мои деньги?
- Я набила их в матрасик, укрыла их одеялком и собой. На одном форуме писали, что это помогает от кошмаров. Не помогло. Мне только что снилось, что Землю захватили инопланетяне. Земля была картонного цвета, и дома, дома, покрытые пыльной ржавой пылью, сепия, амальгама, снимки домов – они горели. А инопланетяне взяли меня и оторвали мне голову. Вместо неё поставили свою, лучше. Я спросила: «Зачем вы это делаете?» Больше всего их ответ был похож на «Так получилось».
Под лиричные, вдохновенные жалобы Джиллиан собралась, выкарабкалась из кабинки. Ноги слегка подгибались, но не зря подчинённые называли её Генерал Джонс.
Армия Генерала Джонс маршировала по разбитой дороге. План был прост: выбраться отсюда к цивилизации, пять раз принять душ, сделать пару звонков – и поехать выбивать из кое-кого весь богатый внутренний мир.
- И ты меня ненавидишь. Меня многие ненавидят, я из-за этого чувствую себя несчастной и постоянно бухаю. Сегодня опять придётся, да-а-а... И мне не нужны люди, мне нужны бутылочки минералки. Потому что людей мне давать нельзя.
Джиллиан подумала, что по почкам бить не будет.

- Подъём, охуевшее поколение.
Спящее в обрамлении из долларов тело что-то промычало и перевернулось на другой бок. Встряхнув его пару раз, Джиллиан даже залюбовалась видом разлетающихся денег.
Впору сидеть у кровати и смотреть, смотреть. И нежно убирать купюру с щеки.
- А ну вставай, иначе я сожгу все твои плакаты с Малдером.
Веки спящей распахнулись, и Джонс с непривычным для себя умилением подумала, что Ленор напоминает суриката.
- Нет, только не Малдер! Сожги лучше папу! Паааа!
Джонс закатила глаза.
- Ты одна дома. Ну, ещё я. И те ремонтники, которых я наняла, чтобы выбить дверь. Скоро они поставят новую.
- А, - только и сказала Ленор.
- Так, все деньги в кровати?
Ленор замялась. Почёсывать коленку ей это не мешало.
- Я купила ящик лапши быстрого приготовления. И тапочки. У тебя столько денег, ты ведь можешь подарить мне тапочки?
- Хорошо. Но только потому, что у нас был невероятный, фантастический и жутко публичный секс.
- Ух ты, я трахаюсь за тапочки! А ещё раз можно?
Спустя пару слегка ненавидящих поцелуев Джонс принялась руководить выносом кровати из квартиры.
С кровати сыпались доллары и мелькали голые части тела. Джонс всегда питала страсть к памятным сувенирам.

Отношения оказались затяжными, как простуда. И такими же температурными.
Ленор любила исчезать – и Джонс звонила тем самым работягам. «Может, я просто дам тебе ключ?» - предложила Ленор. На пятый раз её родители передали, что хотели бы синюю дверь.
Джонс много работала – и её секретарша метко проливала кофе на пришедшую поболтать Ленор.
Ленор могла позвонить в шесть утра, признаться, что проснулась непонятно где, и попросить прислать ей денег. Через пару часов к ней добирался курьер и передавал посылку, в которой оказывалась намыленная верёвка.
Они пили, ругались, занимались сексом, пугали общественность, ненавидели друг друга и были счастливы.

- Ты, безусловно, полнейший мудак. Но против физиологии не попрёшь.
- Может, подарить тебе вибратор?
- Ага, положишь вон в ту коллекцию.

- То есть ты сегодня не сможешь приехать? Опять я вечером буду одна... Придётся нажраться... Почему-у меня никто не любит, а? Я очень хорошо понимаю всех этих чуваков, которые долго выслеживают, а потом хватают людей на улицах и сажают в подвалы. Я бы тоже так делала, если бы была психопатом, а не невротиком.
- О боже, убей себя.
- Иди в жопу.
- Щас приеду – как пойду.

- Ну чего ты, а? Я тебя хорошо подстригу, тебе понравится.
- Прежде чем я доверю тебе свою голову, скажи: ты вдохновилась просмотром «Суинни Тодда»?
- Немножко... Ну так я стригу?
- Ты меня любить перестанешь.
- Ничего, дорогая, у меня есть бумажный пакет. Я надену его тебе на голову, сниму с тебя трусы... Все будет прекрасно.

Джонс рассекала по квартире так, что только занавески колыхались. Не то чтобы она волновалась. Сильная, волевая, она нервничала только перед собранием акционеров или походом к зубному.
Просто Ленор любое предприятие могла превратить в цирк с конями. И превращала.
А ещё она почему-то не приходила, хотя должна была.
Джонс вчера предложила ей съехаться. Звучало это так: «Слушай, я тут швырнула в домработницу бутылкой кьянти и случайно попала. Так что с понедельника мне будет некого бить ногами, и я беру тебя к себе. Нет, не на перевоспитание. На дрессировку», но всё равно было предложением съехаться.
И Ленор пропала. Следовало ожидать, конечно.
Зазвонивший телефон заставил её вздрогнуть.
- Ты где? – рявкнула она в трубку.
- В ахуе.
- Конкретней!
- В данный момент мой ахуй находится на уровне седьмого этажа твоего дома. Лифт застрял. И мне печально. Я напьюсь и буду тут плакать. И съем тот торт, что тебе купила. Меня ненавидят даже лифты... – Ленор привычно начала перечисление своих напастей.
Джиллиан, не торопясь, спустилась с двадцатого на седьмой. Попинала плотно сомкнутые двери.
- Ты как там?
- Клаустрофобично, - поделились из лифта. – Посидишь со мной?
- Допустим, посижу...
Джонс опустилась на пол, чему узкая юбка не слишком обрадовалась. Привалилась к дверям спиной.
- Собственно, сижу...
Помолчали.
- Я тут подумала, - сказала Ленор, ничуть не смущаясь ситуации, - и поняла: всех людей можно разделить по среде обитания. И я сейчас не про территориальное. Сред, собственно, три: рафинад, формальдегид и спирт.
- Понятно, к какой относишься ты.
- Это да, но сейчас я эволюционировала в нового человека. С принципиально новой средой обитания – лифтом.
Помолчали.
Джонс подумала: «Ещё тринадцать этажей – и она ко мне переедет».
Джонс подумала: «Что я делаю? Что я делаю?»
Джонс подумала: «Ещё не поздно взорвать дом».
- И весна - не весна, если ты позабыла свой город дождей... И пизда - не пизда, если запаха нет с труселей, - затянула боящаяся темноты Ленор.
- Мудак, - нежно сказала Джонс. – Ты напрочь долбанутая, но мне с тобой так хорошо.
- Мне тоже.
Помолчали.
- А подрочи для меня.
- Муда-а-ак!!!