Одни во всем мире. Двое на пустой сцене. Глаза в глаза.

- Да или нет? Ну, дайте руку мне!
- Постойте же... куда вы так спешите?
Твое лицо скрывает толстый слой грима. Твои волосы спрятаны под париком. А тело - знакомое до самой крошечной родинки и неприметного шрама - прикрыто роскошным платьем. За кулисами ты никогда не одеваешься так.
Ты. И совсем не ты.
И напротив - я. Я, такая, какая есть. Со всеми своими страхами и обидами, в ярком свете софитов. Под пристальными взглядами толпы.
Ничтожество. Недоразумение.
Откуда автор узнал, что творится в моей голове? Зачем распял меня у всех на глазах, не давая прикрыться?
Сначала я думала, что сцена - самое страшное из того, что случилось с нами. Нас лишили жизни, сорвали и засушили между книжных страниц, и теперь каждый может протянуть руку, взять нас с книжной полки, открыть на первой попавшейся странице и _прочесть_. Это казалось мне таким страшным и стыдным, быть раскрытой нараспашку, почти как в кресле гинеколога, почти как на кушетке психоаналитика, но почти, потому что гинеколог исследует половые органы, психотерапевт копается в мозгах, а автор залезает и в трусы, и в голову, и препарирует тебя целиком. Размазывает по странице, как по предметному стеклу, и смотрит пристальным и бесстрастным глазом микроскопа, не зная ничего святого и сокровенного.

- Молчание говорит громче слов.
- Молчание - золото.
- Какой еще народной мудростью поделитесь?
- Молчание - знак согласия.
Потом я поняла, что заученные реплики - гораздо страшнее. О, как я хочу сейчас залепить тебе хлесткую пощечину. Схватить за волосы, рвануть, уничтожая тщательно уложенную прическу. Поцеловать у всех на глазах, размазывая помаду, кусая бледные губы, спрятанные под яркой краской. Заставить тебя _сказать_. Сколько можно играть со мной?..
Представляю, какой будет фурор в зале. Я уже забыла, что это парик, который слетит, если дернуть посильнее.
Я больше не помню, что это роль, и под гримом прячется другая ты. Которая ни в чем не виновата.
Зато мои губы все помнят. И говорят то, что надо сказать. Совсем, совсем не то, что думаю я.
- Ваши колебания не оставляют сомнений.
- Вы так поспешно решаете за меня, что я вижу, какой ответ вы хотите услышать.
Сценарий. Ни шага в сторону, карается расстрелом. Прыжки на месте приравниваются к попытке улететь. Что бы я ни думала, я говорю то, что предписано. Даже зная, к чему это приведет. Даже понимая, что должна сказать другое, если хочу тебя спасти.
Эту, новую тебя.

- До встречи.
- Не забывайте писать.
- Когда я выйду за эту дверь, я не буду оборачиваться.
- Правильно сделаете. Надо смотреть вперед, чтобы не споткнуться.
- Я ухожу.
- А я - остаюсь. Доброго пути.
- Чтоб ты сдохла.
- Вашими молитвами.
Необратимость. Наверное, самое страшное в пьесе - необратимость. Страшнее всего знать, что ждет нас в итоге, но все равно подталкивать тебя к пропасти финала.
Мы - две марионетки на ниточках. Мы ничего не можем изменить. Наша трагедия должна увеселять толпу, раз за разом, раз за разом, пока им не надоест. У нас нет другого выбора.
Книга никогда не отпускает тех, кого угораздило попасть в нее, они остаются здесь навсегда. До самого конца. До последней страницы. Они перестают существовать в реальном мире – их реальностью становится замкнутая в кольцо бесконечность книги, история, которая повторяется снова и снова, пока ее читают.
И мы вынуждены снова и снова говорить одни и те же слова, совершать одни и те же ошибки, переживать одни и те же моменты… вечность. Пока кто-то протягивает руку и берет книгу с полки.
Осознавать. Раскаиваться. И снова совершать.

- Ты сегодня в ударе.
- Зачем ты его смываешь?
- Что?..
Ты так прекрасна в этом гриме. Я поняла это не сразу. Не в первый раз, и даже не в третий.
Но вместе с этим пониманием ко мне пришло знание того, что самое ужасное на этой сцене.
То, что каждый раз, когда гаснут огни, ты смываешь краску, снимаешь парик, стягиваешь платье и превращаешься в другую. В ту, с которой я иду бок о бок по улицам и по жизни. В ту, которую я не хочу.
Я живу только на сцене. От поднятия занавеса до его падения.
И я готова вечно крутиться крысой в этом чертовом колесе, лишь бы видеть тебя, Любимая.

Одни во всем мире. Двое на пустой сцене. Глаза в глаза.