Когда Сара Бартман получила первое письмо, она разозлилась: очевидно, кто-то из коллег узнал о сюжете ее будущего романа и решил таким образом зло пошутить. Но прошло два дня, никаких заявлений в прессе не последовало, и она успокоилась: видимо, акция была одноразовой.



А потом пришло второе письмо. Сара не сразу связала его с первым: только когда заметила, что стандартный бред про великую любовь был написан от женского лица. Хмыкнула и отложила густо исписанный неразборчивым почерком лист бумаги на журнальный столик. Немного подумав, не поленилась залезть в корзину для мусора и выудить оттуда соответствующий конверт. Этим дело и кончилось: надо было дочитать остальные письма и написать хотя бы половину новой главы – сроки поджимали.



Как показали следующие три дня, поклонница оказалась настойчивой: коллекция пополнилась двумя новыми письмами. Не то чтобы Сару это сильно беспокоило: ко всему привыкаешь. Вот первый преследователь… как там его звали, Джордж? Или Сэм? Неважно, вот он да, он напугал тогда еще начинающую писательницу до полусмерти. Сейчас смешно вспоминать, но тогда Сару с полчаса трясло, и сразу, как подействовало успокоительное, она положила в сумочку кухонный нож, то самое письмо с угрозами вперемешку с признаниями в любви и помчалась в полицию. Именно там, в участке, усталый коп и примчавшийся следом за ней литературный агент в два голоса раскрывали ей глаза на жизнь:



- Это слава, детка. Понимаешь, слава! Газетные критики могут хоть сто раз назвать тебя талантливым писателем, пока дело не дойдет до первого маньяка, ты – никто.



- Мисс Бартман, вы можете, конечно, написать заявление…



- Да-да, даже эти психи на что-то годны!



- Пока он ничего вам не сделал, у полиции связаны руки.



- Он же несерьезно, детка. Пойми, просто этот бедный психически больной мудак не знает другого способа выразить свое восхищение.



- Знаете, сколько таких обращений происходит каждый день?



- Не бойся, тебе ничего не угрожает. Если хочешь, смени номер мобильного. Я могу подыскать тебе другую квартиру. Ему никогда на тебя не добраться. И он это знает. Поэтому все, что ему остается: дрочить на твою фотку с обложки да писать дурацкие письма.



- Если вам начнут поступать звонки угрожающего содержания, запишите их. Тогда у нас появится повод завести дело.



- Почему бы нам не выпить по этому поводу, а? Если хочешь, можешь сегодня переночевать у меня.



Сара улыбнулась и вынырнула из воспоминаний. Сейчас ей было смешно и чуть неловко за тогдашнюю себя. Придурки, считающие, что ты в них давно и безнадежно влюблена, что это им ты призывно улыбаешься с обложек журналов и книг, что именно их описываешь в своих романах, просто никогда не переведутся. Таковы сумасшедшие законы этого сумасшедшего мира. В одном Барни, ее литературный агент, был прав на все сто – все, на что способны такие люди - писать свои смешные письма, изредка прикладывая к ним фотографии своих возбужденных членов или что там еще в своей фигуре они сочтут достойным твоего внимания.



Но вот от девушки она получала подобные послания в первый раз. Впрочем, - поправила сама себя Сара, - романтизм оставим для книг. В реальности эта преследовательница наверняка окажется теткой за сорок с сожженными перекисью волосами, грязью под неухоженными ногтями и отвратительной расплывшейся фигурой. Уймется, как и все остальные. Надо просто игнорировать, вот и все.



Впрочем, однажды от скуки и смутно надеясь найти что-нибудь, что можно будет использовать в своем текущем романе, Сара наугад взяла одно из этих писем и попыталась прочитать. Но отложила уже на второй странице, полностью разочаровавшись. Дурацкие ошибки, полное игнорирование знаков препинания и, господи, ну кто вообще так пишет?! «Я хочу сжать твои груди, мять их сквозь ткань бюстгальтера, пока соски не встанут, а потом припасть губами, лизать языком…». К чему, интересно, последнее уточнение: можно лизать чем-нибудь еще? И прыжки от разговорного до возвышенного стиля и обратно, и все это в рамках одного предложения? Иногда лучше молчать, чем говорить.



Преследовательница, словно подслушав Сарины мысли, перестала нести этот порнографический бред, переключившись на фотографии.



Наверное, из Интернета стянула, - равнодушно решила Сара, разглядывая ничем не примечательное смазливое личико с каштановыми вьющимися волосами и карими глазами. Живет себе девочка где-нибудь в глубинке, ходит в колледж, спит с мальчиками и понятия не имеет, что кто-то использует ее фотографию по такому странному назначению.



И, судя по всему, девочка ведет Интернет-дневник или зарегистрирована в какой-нибудь социальной сети, - уточнила Сара после того, как содержание присылаемых фотографий стало откровеннее некуда.



После случайно оброненной Барни фразы «Да это наверняка какой-нибудь мужик пытается так подъехать к тебе, а заодно кончает по три раза за ночь, представляя тебя в постели с этой «мисс королева Школьного бала-2009», Сара снова проглядела письма, только для того, чтобы убедиться в своей правоте. Может, критики имели основания разносить в пух и прах криминальную интригу ее последнего романа, и Саре действительно было далеко до Шерлока Холмса, если в чем-то она и разбиралась, так это в языке. Стиль изложения, злоупотребление эпитетами и даже завитушки в букве «а» не оставляли сомнений: писала женщина.



Причем она оказалась на удивление настойчивой. Обычно уже через пару недель односторонней переписки письма прекращались, но не в этом случае. И нежеланная корреспондентка добилась своей цели – как-то незаметно Сара начала ассоциировать автора писем с милым личиком с фотографий. И не только личиком. Одной долгой пятницей, полной дурацких теле-шоу и пивных бутылок, Сара признала, что фигурка у ее преследовательницы тоже очень ничего. Вполне себе аппетитная, - решила Сара, еще раз проглядывая фотографии. Но писать девочка не умеет совершенно. Разве так пишут секс? Его вообще лучше не писать, но раз уж начал, сконцентрируйся на чувствах, а не на процессе, добавь парочку незначительных деталей вроде норовящей сползти с плеча бретельки или оглушительно громкого хода настенных часов.



«Сердце Айлин стучало так сильно, что, казалось, готово было выпрыгнуть из груди, губы враз пересохли, а пальцы словно онемели. Этот поцелуй не был похож на все предыдущие. Быть может, все дело было в приторно-сладком привкусе чужой помады на губах, или в острой груди, которая прижималась к ее собственной даже сквозь две рубашки и два бюстгальтера, или в тонких пальцах, с непривычной нежностью касавшихся ее щек, бровей, шеи…»

 

К первой после выхода новой книги автограф-сессии Сара готовилась без особой спешки. Тщательно одевшись и накрасившись, она бросила последний взгляд на свое отражение в зеркале. Подумав, засунула в карман пару валявшихся на журнальном столике писем. Если в чем Сара не сомневалась, так это в том, что ее преследовательница обязательно придет на сегодняшнюю встречу с поклонниками. Просто не может не придти. Сара помедлила еще секунду и вышла из квартиры.



Светило солнце, у ворот ее ждал лимузин, а сумочка приятно оттягивала руку. Сара не знала, что именно из ее последних покупок пригодится сегодня, а потому взяла обе. Ей с трудом удалось подавить усмешку: мало кто мог бы предположить, что автор скандальной книги о трагичной любви женщины-полицейского и преступницы помимо ручки везет с собой на автограф-сессию нож и вибратор.