Утро Синди начинается с шорох одеяла, мерного стука дождя по стеклу и черного конверта.



С аккуратного прямоугольника из угольно-черной бумаги, который ждет ее на столе, преследует даже во сне, никуда не денется из реальности, сколько ни забирайся с головой под одеяло.



Синди упрямо вздергивает подбородок и смело шагает к столу. В глазах – решимость, в осанке – прямота, на сердце – ни капли страха. Впрочем, последнее не имеет значения: какой прок от сердца, если никто не оценит его порывы.



Синди жалеет, что одна в комнате. Хмурится, вспоминает про легкомысленную пижаму в горошек, спутанные со сна волосы и решает: так даже лучше.



К черту зрителей, - бесстрашно решает она.



Синди вертит в руках конверт, подушечкой указательного пальца проводит по серебристой тисненой надписи на нем. Прислушивается к сердцу, которое пропускает один трусливый короткий удар, и убирает конверт в ящик стола. К десяткам таких же. К десяткам унылых черных нераспечатанных конвертов.



Аккуратное кладбище ее планов на жизнь, уютно-черное с редкими вкраплениями серебра, укоризненно смотрит на Синди из ящика стола.



Уже почти заполнен, - думает Синди, - скоро придется заводить второй.



Открой нас, - шепчут конверты, надежно погребенные в ящике ее роскошного прикроватного стола.



Или лучше переложить в коробку и спрятать под кровать, - задумчиво поправляет себя Синди и идет умываться.







………..



- Итак, - неторопливо произносит отец, аккуратно разрезая идеально прожаренный бифштекс, - какие у тебя планы на день?



Напьюсь и устрою оргию, - говорит Синди в своих мечтах.



Найду работу и буду сама зарабатывать себе на жизнь, - с удовольствием сказала бы Синди.



А то у меня есть выбор? – хочет бросить Синди.



- Не запланировала ничего конкретного, - благовоспитанно произносит она.



- Ты помнишь, что вечером прием у Стивенсонов? Подготовь платье заранее. И не забудь ожерелье из рубинов, которое брат подарил тебе на прошлой неделе.



Дурацкий прием, дурацкие камни, похожие на застывшие лужицы крови, еще один дурацкий день ее дурацкой жизни.



- Конечно, папочка, - хлопает ресницами Синди.



На секунду отец поднимает взгляд от тарелки и пристально смотрит на дочь. Открыто, немигающее, оценивая. Синди читает в этом взгляде совершенно не-отцовский интерес.



- Хочешь трахнуть свою дочурку? – говорит воображаемая Синди. Глаза у нее размашисто подведены черным, а помада оставляет на мейсенском фарфоре кричащие ярко-розовые ухмылки. – А она тебя – нет, но когда и кого это останавливало, правда?



- Я хотела выйти в город, - сообщает отвратительно реальная Синди, убирая за ухо выбившуюся прядь рыжих волос. Ресницы у этой Синди едва тронуты тушью, а на губах нет и намека на помаду.



- И что ты там забыла, - хмурится отец, снова переключая внимание на тот кусок мяса, что лежит у него в тарелке, с того, что сидит напротив за обеденным столом. – Впрочем, как знаешь. В семь будь дома. И да, не отпускай Стива ни на шаг.



- Конечно, - улыбается Синди, думая о том, как приятно было бы заколоть отца вилкой. Не то чтобы это что-то изменило в ее жизни. Просто приятно.



До конца традиционного семейного завтрака еще три с половиной минуты.







………



Машина едет бесшумно. Синди барабанит пальцами по темно-коричневой обшивке сиденья и лениво поглядывает в окно. Там есть то, чего нет у нее – жизнь. Свобода, нагло ухмыляющаяся ей прямо в лицо. Свобода, надежно спрятанная за пуленепробиваемым стеклом.



Ненавижу, - думает Синди. – Ненавижу вас всех. Ненавижу магазины, в которых мне нечего покупать. Ненавижу алкоголь, который мне не продадут. Ненавижу работу, которую мне не получить. Ненавижу мир, в котором мне нет места, - думает Синди с привычной легкой улыбкой на губах.



- Скоро будем на месте, мисс Синди, - заверяет ее Стив. Лысеющий старина Стив, он работает у отца водителем, сколько Синди себя помнит.



Наверное, слишком хорошо ее знает, чтобы верить улыбкам да тихому голоску.



- Не стоит беспокоиться, я не тороплюсь, - уверяет Синди. И делает себе мысленную заметку: проследить, чтобы отец сегодня же уволил Стива. Жаль, но сам напросился. Не стоило лишать ее сущей малости – возможности не сдерживать себя хотя бы в мыслях.



Синди кривит губы и откидывается на спинку сиденья.



Синди по горло сыта тем, что творится за окном.



У Синди есть только машина, где можно закрыть глаза и сделать вид, что мира вокруг не существует.







……..



В магазине светло и совсем нет посетителей. Не удивительно: публика, на которую он рассчитан, редко приходит раньше двенадцати.



- Вы могли бы просто оставить заказ, и товар был бы незамедлительно доставлен на дом, - лебезит толстый менеджер, пожирая ее глазами.



- Если бы хотела, так бы и сделала, - Синди не нужно тренировать презрительный взгляд: он давно стал автоматической реакцией на общение с людьми такого сорта.



- К-к-конечно, - не знает, как загладить свою ошибку менеджер.



Реакция на мой пол или на папочкины денежки? - мельком думает Синди. Не то чтобы это имело значение: ни в одной из причин ее личной заслуги нет.



Жалкая трясущаяся за свое место свинья, - думает Синди, продолжая улыбаться.



Интересно, что он ненавидит меня так же сильно, как презираю его я? – мимоходом думает Синди. Но не спрашивает – моментально теряет интерес.



- Новые поступления лежат на обычном месте?



- Да, только вечером завезли последнюю книгу Сокделла, - толстяк решает, что буря миновала.



Плевать ей на новинки. Не удостоив его даже кивком, Синди проходит к полкам с классикой. Или это уже библиографические раритеты?



Проводит пальцем по корешкам и быстро, почти не глядя, отбирает книги. Не обращая внимания ни на переплет, ни на иллюстрации, ни на аннотации. В конце концов, все, что ее интересует – имена авторов. Полные имена авторов. Женские имена.



Расплачивается, хотя это дань привычке – в любом магазине ее с радостью обслужили бы бесплатно. Ровно по тем же причинам, по каким она вот уже много лет покупает книги.



Торопится, но на выходе все же сталкивается с той, кого совсем не рада видеть.







…….



- Мирра, - прохладно произносит она, делая еще один шаг к выходу.



Но намек, конечно же, не понят.



Это то, что Мирра умеет в совершенстве – не понимать намеки. Особенно не приятные ей лично. То есть все намеки Синди.



- Доброе утро, - мелодично здоровается Мирра. Черные шелковые перчатки, которые она мнет в руках, кажутся крыльями какой-то сказочной птицы, попавшей в турбину самолета. И одновременно напоминают о письме, надежно запертом в клетке прикроватного стола.



И пусть сцену наблюдает лишь угодливый толстяк из магазина, Синди в очередной раз раздавлена разницей между собой и собеседницей. Не в свою пользу, конечно. Иначе и не заметила бы.



Мирра – идеал женщины. Даже продавец, и тот вылупился на нее, совсем позабыв про Синди, хоть та и не может похвастаться неброской внешностью.



Мирра – высокая стройная блондинка со всегда безупречным макияжем.



Мирра – жена мистера Стивенсона. Идеальное украшение идеально богатого дома.



Мирра – единственная женщина, с которой Синди вынуждена общаться и которую Синди ненавидит.



- Я так рада увидеться с тобой до приема, - щебечет Мирра. Она нисколько не смущена красноречивым молчанием собеседницы: кто сказал, что для разговора нужны двое?



- Не думала, что встречу тут тебя, - открыто выражает недовольство Синди.



- Такая приятная неожиданность, - с готовностью соглашается Мирра.



Иногда Синди кажется, что Мирра прекрасно все понимает и просто издевается над собеседницей.



Иногда Синди почти готова это проверить.



Но поддаться соблазну – слишком просто и глупо, так ведь?



Поэтому Синди парирует лучезарную улыбку собеседницы чуть кривоватой своей, легко выхватывает сверток с книгами прямо из-под носа у Стива и быстро, насколько это позволяют каблуки, идет к машине.



- Поезжай за нами, - мимоходом отсылает своего водителя Мирра и на миг застывает перед дверцей. Конечно, ее услужливо распахивает перед девушкой Стив. И только потом, словно спохватившись, помогает усесться Синди.







……



- Эмма и Стейси ждут – не дождутся, когда ты, наконец, придешь на заседание клуба, - щебечет Мирра, легко касаясь ладони Синди своей. Она не обращает на Стива ни малейшего внимания, и это странным образом превращает его из человека в функцию, в ничто, в безликий приносящий пользу механизм.



Синди закатывает глаза, но, вовремя вспомнив, что в полумраке салона этого не разглядеть, дублирует:



- Мне это не интересно. Вы не интересны, - уточняет Синди.



- Будет весело, - продолжает Мирра. Ее способность не замечать намеки только что выросла до умения не слышать прямой текст. Синди начинает опасаться, что однажды Мирра точно так же, словно играючи, проигнорирует сам факт ее существования. Не сейчас. Сейчас пальцы Мирры придирчиво изучают запястье Синди.



- Нет.



- Почему? – Мирра не знает, когда стоит замолчать.



Мирра учит Синди тому же.



Потому что вы тупые курицы, озабоченные макияжем и вязанием, - отказывается от очевидного оскорбления Синди.



Потому что вы – годные лишь для размножения носители двух х-хромосом, - решает не перечислять прописные истины Синди.



Потому что вы - устаревающие модели машин для продолжения рода, - отказывается делиться собственными страхами и впечатляющими достижениями медицины Синди.



- Потому что мы - неандертальцы, - признает свое поражение Синди. – Вымирание неизбежно, но я могу хотя бы не быть настолько жалкой, чтобы делить его с себе подобными.



- И ты, без сомнения, первая, кто до этого додумался, деточка, - с жалостью в голосе комментирует Мирра. Гладит по щеке и спокойно добавляет, - добро пожаловать в клуб.







…..



- Человечество стоит на грани вымирания, Синди, - учили ее домашние учителя.



- Но ты можешь всех спасти, - нашептывал тихий голос в ее голове.



- Необратимые изменения в структуре ДНК привели к тому, что на пятнадцать мальчиков рождается только одна девочка, - монотонно вещало радио.



- А значит, ты – особенная, - подсказывала гордость.



- Чтобы обеспечить сохранение homo sapiens как вида все женщины с рождения переходят под опеку государства. По достижении восемнадцати лет они получают право голосовать, а к двадцати должны родить одного ребенка. И далее не менее одного каждые три года, - выстраивались в приговор сухие строчки учебника по обществознания.



- Но папочка этого не допустит, милая, - шептал папочка, обнимая ее за талию и совсем не по-отцовски жадно проводя ладонями по ее груди.



- Папочка сам продаст тебя тому, кто предложит больше денег. Девочки нынче – выгодное капиталовложение, знаешь ли, - ухмылялась из уголка сознания та Синди, что позже обзаведется черной подводкой для глаз и кричаще-розовой помадой. – И сам бы попользовал, но куда годится портить товар? Так что до свадьбы ни-ни, милая. Запомни, до сва-а-адьбы.



- Ходить на улицу опасно, любой захочет продолжить через тебя свой род, - негодующе ворчал надежный дверной замок.



- Что тебе делать в магазинах – там товары только для мужчин, - насмехались деревянные, под старину, напольные часы.



- Алкоголь плохо повлияет на твою способность произвести на свет здоровое потомство, - пузырился важностью стакан молока.



- Нельзя подвергать риску будущую мать, поэтому работу оставь тем, кого проще заменить – мужчинам, - доверчиво шептали темно-бордовые оконные занавески



- До двадцати осталось чуть больше года, надо поторопиться, - подавал голос один из запертых черных конвертов.



- Если нет на примете подходящего донора – государство поможет, - подхватывал второй.



- А если тебе так уж противен процесс – всегда есть искусственное оплодотворение.



- Правда, это немного опасно, - раздавался тихий неуверенный голосок все из того же ящика.



- Сама понимаешь: исследования еще ведутся, возможны побочные эффекты…



- Но зато!.. – раздавался ликующий хор.



- Зато!...



- Зато как только получится создавать детей из пробирки и выращивать их в лаборатории, во мне отпадет всякая нужда, - кричала Синди, и голоса послушно замолкали.







….



- По крайней мере, я не складываю лапки на груди и не вяжу свитера в ожидании неизбежного конца, - с горячностью произносит Синди.



- И совершенно напрасно: спицы могут быть очень острыми, знаешь ли, - грустно улыбается Мирра. Синди видит, как поражение тонет в глубине ее зрачков, и ненавидит женщину еще сильнее.



- Планируешь отвоевать свое право на существование спицами? – кривится Синди. - Если это твой лучший план, то я понимаю, почему мы обречены.



С полминуты Мирра молча смотрит на нее – даже проворные пальцы безвольно замирают на бедре Синди - а потом устало интересуется:



- А что предлагаешь делать ты?



- Умирать, так вместе, - с горячностью переводит давние мысли в слова Синди. – Если мне предназначено сдохнуть, человечество умрет вместе со мной.



- Дура, - отвечает Мирра, и от ласки в ее голосе у Синди замирает сердце.



Она яростно сверлит спутницу взглядом, совершенно позабыв, что в темноте этого не разглядеть. Впрочем, Мирра, кажется, все понимает без слов и без взглядов. Понимает наощупь, кончиками тонких поворных пальцев.



- Будь ты единственной женщиной на планете, могло бы сработать, - начинает Мирра.



- Но вот беда - нас больше, - продолжает она. Ее дыхание щекочет Синди шею.



- И далеко не все столь радикально настроены, знаешь ли, - в голосе насмешка.



- Твои предложения? – выжидательно заканчивает Мирра. Перекладывает всю ответственность на тебя, да? – беснуется внутри вульгарно накрашенная Синди.



Старухи за тридцать только на такое и способны, - кривит она ярко-розовые губы в презрительной усмешке.



Хоть на что-то способны, в отличие от тебя, - Синди знает свое второе я слишком давно, чтобы не уметь его затыкать.



- Перенастроить ваше аморфное большинство, - задорно улыбается Синди. И ей впервые кажется, что черной жирной линией глаза подведены именно у нее.



- В клубе, - не спрашивает, а утверждает Мирра.







…



Синди критически оглядывает себя в зеркале. Впервые она полностью довольна тем, как выглядит: на фоне почти траурного платья, безжалостно забранных в пучок волос и черных перчаток до локтей рубины блестят особенно зловеще. Впрочем, какого-то аксессуара по-прежнему не хватает, - решает она.



Оглядывается.



Хмурит брови.



Торжествующе улыбается.



Открывает ящик прикроватного стола и наугад вытаскивает один из конвертов.



Один из угольно-черных конвертов плотной тяжелой бумаги с серебряным тиснением.



Один из навязчивых знаков внимания государства к своей подопечной.



Один из ее каждодневных кошмаров.



Синди не знает, что внутри: приглашение от Министерства здравоохранения на ежегодный осмотр, список возможных кандидатов в отцы ее первому ребенку или таблица наиболее благоприятных для зачатия дней.



Синди не важно, что там, внутри.



Синди знает, что - снаружи, что вплетено в черную бумагу конверта - непрозрачное напоминание от мира мужчин: Синди Перкинс, ты принадлежишь нам.



Синди Перкинс, помни, кто ты есть: машина по производству детей.



Синди Перкинс, мы придем за тобой.



Для тех, кто послал этот конверт, - не сомневается Синди, - он лишь указание на неизбежность того, что должно с ней произойти.



До недавнего времени Синди и сама относилась к конверту так же.



Но сейчас он больше не метка, не клеймо, не приговор.



Прямо сейчас он – вызов, который Синди твердо намерена принять.







..



Дура, - беззвучно смеется в своем роскошном особняке Мирра







.