«Я тень тени твоей, невидимая глазам чужим, я следую за тобой шаг за шагом, не дыша, молча, неотступно. Всегда».

Иронично. Фраза напоминает отрывок какого-нибудь любовного романа, Миса их обожает - старые сказки о темной любви с убийствами, проклятиями, заколдованными принцами и принцессами. И с чудовищами, конечно.

Но для Рем фраза обозначает иное: шинигами вынуждена присутствовать подле владельца Тетради Смерти. Шаг за шагом, вздох за вздохом. Не своим, разумеется. Мертвые не дышат. Боги смерти тоже.

Обязанность, не более того.

В отличие от собрата-Рюука, Рем не усмехается очередной записи в Тетради, не подначивает и не помогает искать скрытые камеры; равнодушно следит взглядом единственного желтого глаза, похожего на змеиный, за новым иероглифом чьего-то имени. Выбор Мисы – выбор хозяина Тетради. Для Рем все люди одинаковы, как рассыпанные из коробка спички.

Рем дождется завершения истории и вернется в свой мир.

«Тень тени твоей, лишь ты узришь меня…»

Рем ловит себя на мысли, что изучает Мису. Человеческое существо, биологически женского полу.

«Как и я? Но для меня пол – условность, какого полу ветер, вода…смерть?»

Веселая и мечтательная. Золотые волосы и глаза цвета спелой черешни. Еще она маленькая – будь Рем материальнее в мире людей, опасалась бы прикоснуться к девочке-игрушке: зашибешь ненароком.

Хотя…прикасается она редко. Зачем? Мисе очевидно неприятно ощущение холодной кости, эдакий скелет небольшого динозавра, а Рем неприятно доставлять неудовольствие Хозяйке.

Тетради.

Только Тетради.

Рем просто изучает. Чем человеческое существо привлекло Джераса, почему бессмертный отдал жизнь ради продления короткого века смертной? Будь Рем эмоциональнее, она испытывала бы любопытство.

Изо дня в день Рем слышит восторги Мисы по поводу Киры, пожимает плечами. После того, как Миса вызнала, что Кира – это школьник по имени Ягами Лайт, восторги участились – биенье пульса, каждое – восхищение Лайтом. Это опасно, сказала однажды Рем, и сама поразилась своим словам. Но добавила: опасно говорить со мной на людях. Опасно говорить вслух о Кире.

Потом отвернулась. Так и не проанализировав, зачем предупредила Мису. Отговорка Рюука «от скуки» ей не подходила.

Равнодушное спокойствие оказалось тоньше тетрадных листов. Рем приходилось констатировать: более не наблюдатель. Вступила в игру до последней кости трехметрового скелета.

Она не сумела ответить на веселый вопрос девочки: «А ты тоже любишь меня?» Пронеслось коловертью – Джерас и его судорожные всхлипы, руки тряслись, будто в лихорадке, мертвые не болеют лихорадкой, шинигами не ведают настоящих чувств.

«Воскрешающая», подумала о Мисе Рем с почти болезненной усмешкой, - «Ты убийца, но и возвращаешь к жизни мертвых – тех, что нельзя возвращать».

Вечность посмертия в обмен на недолгую возможность чувствовать вновь.

Неплохой выбор. Много лучше «глаз шинигами».

Рем не сожалеет.

«Я тень тени твоей, безмолвно следую – недоступно, невидимо, не смея обратиться первой, только выполняя твою волю – ибо благодарна тебе за дыхание, за смуту и горячий непокой в атрофированных венах».

Фраза любовного романа - почти.

Рем протягивает руку и осторожно касается указательным пальцем плеча Мисы, только для того, чтобы почувствовать всполох отторжения. Нельзя выходить из тени тому, кто сам суть – тень.

Но вновь тянется Рем к маленькой убийце – убийце, дарующей жизнь, вдыхает ее теплый пульсирующий запах, и собственный холод испаряется, словно тают узоры на стекле от дыхания.

«Я нарушаю правила», безучастно думает Рем. – «Пускай».

Правила созданы для мертвых.

Она – живая.