Имя Дебора тебе не идет, равно как и фамилия Гринвич, а ведь именно они, как утверждает полицейская база – подлинные. Дебора – это что-то скучное, серое, а если продолжать мысль, - еще и богобоязненное, в толстых чулках и бесформенных шмотках. А ты, Дебора Гринвич – рыжая, белокожая сука, предпочитающая дизайнерские наряды с декольте на грани приличного. Немудрено, что все кого ты облапошила, твердят в один голос: «она была рыжей, красивой… роскошная девушка, откуда я мог знать…». Судя по наводке информатора (верно, он был очень обижен, раз тебя сдал. Барышом не поделилась?), ты собралась спереть коллекционную статуэтку статуи Свободы из особняка мистера К., мецената, ценителя прекрасного и любителя французского брюта. Именно это шампанское будут подавать на приеме. Мне придется туда идти. Платье и каблуки - это мука, знаешь ли, дорогая Дебора. Я иду на такие жертвы, чтобы наконец поймать тебя за задницу и упечь в тюрягу на неопределенный срок. Просто я веду твое дело. На мне хорошо будет смотреться черное вечернее платье с полицейского склада, а еще все уверены, что твое декольте не будет меня отвлекать от выполнения своих обязанностей. Правду думают – у тебя слишком большая грудь, как на мой вкус. Я предпочитаю девушек с изящными формами и более смуглой кожей. Странно, что еще никто не догадался, почему я с такой охотой иду на дружеские посиделки в стрип-бары и так холодно реагирую, когда мне пытаются подобрать пару. Объясняют, верно, всепоглощающим трудоголизмом. Пусть остаются в заблуждении, - мне так спокойней.

Ты готова ко встрече со мной, Дебора? Я вот подготовилась, даже накрасила ресницы и подобрала сумочку правильного размера. Чтобы влазил пистолет. Я гоняюсь за тобой уже два года, у меня в квартире одна из стен оклеена твоими фото, а на карте отмечены кнопками города, где ты проявила свою воровской талант. Я одержима тобой, мне сняться сны, где ты выкручиваешься из моих наручников, сбегаешь из моей машины, убиваешь меня своим дурацким пистолетиком, сделанным на заказ. У тебя маленькие руки, только эта игрушка уютно ложится в твою ладонь. Я знаю, где ты выросла, имена твоих родителей. Отец до сих пор жив, счастлив в своем старческом слабоумии, доживая последние годы в элитном доме престарелых. Ты оплачиваешь его счета, а ведь именно он выкинул тебя из дома после того, как ты в Вегасе спонтанно вышла замуж за солиста паршивой рок-группы. Я знаю и то, что он тебя бил, Дебора, - твой ничтожный муж. У тебя шрам на правом бедре от его ножа. Ты любишь апельсины и молочные коктейли, красный цвет и опасность. Я думаю, что знаю имена твоих заказчиков, уверена, что в прошлом месяце из залива выловили труп твоего бывшего любовника. Я засыпаю, обещая себе, что вот завтра у меня получится прижать тебя к стенке и мне снятся сны, где ты смеешься надо мной. Ты попала, Дебора, завтра это случится. Мне пора делать ремонт в квартире, твои фото не вписываются в новый интерьер.

Мистер К. любит вечеринки с размахом. Правильней называть их приемами для благородных леди и изысканных джентльменов. Я прекрасно вписываюсь в эту толпу, пахнущую баблом. Как-никак, мое платье стоит пару тысяч, и я все же не верну его на склад. В нем я поймаю ту, что не дает мне спать спокойно два последних года, значит, пусть висит в моем шкафу и напоминает о триумфе. Ты не скрываешься. Теперь я знаю, какой оттенок красного ты предпочитаешь. Слишком яркий для преступницы, слишком приметный. Тебя все запомнили, толстосумы уверены, что ты из их круга. Не прошло даром обучение в частной школе для девочек? Знал бы твой папаша, что пьяное бракосочетание было только началом головокружительной череды отчаянных и почти безумных поступков, сошел бы с ума раньше.

Я теряю тебя из виду лишь на несколько минут. Как раз доигрывают танго, разносят тарталетки с креветками, мистер К. приглашает свою увешанную бриллиантами супругу на медленную румбу. Я знаю как ты бесишься, когда терпишь неудачу, видела твое удовлетворение, когда все удается. Фото на моей стене отвратительного качества, но я их увеличила, насколько только было возможно. Я часами разглядываю твое лицо. У тебя родинка на правой щеке, крохотный шрам на шее. Тебе было шесть, ты упала с лошади. Твоего пони звали Альберт. Я правда знаю о тебе все. Думала, что знаю. Ведь ни разу не оказывалась так близко, чтобы ощутить твой запах. Розовое масло – это старомодно, тебе идет. Это ведь не будет странно, что две леди потанцуют немного. Ты знаешь все па, но поведу я. Фотографии – дерьмо. Теперь я знаю, что мне будет сниться, пока ты будешь куковать в камере. Может румба, а может твои руки, а может то, как вздрагивают твои ресницы, когда я прижимаюсь слишком крепко. Мне говорят, что я одержима работой, хорошо, что не догадываются, какого рода моя одержимость. Ты не в моем вкусе, ты преступница, мне пора удостовериться, что статуэтка у тебя, и извлечь наручники из сумочки. Только тогда я не знаю, что буду делать дальше. Я два года жила тобой, отмечала на карте города, где ты появлялась, охотилась за твоими фото. К черту новый интерьер, я не знаю, что делаю, когда шепчу тебе на ухо: «Ты попала, Дебора Гринвич». Мне надо зачитать тебе твои права, а вместо этого мы идем на балкон. И за руку меня держишь ты, странно, но не пытаешься сбежать.

- Что теперь? – произносишь сквозь зубы. Я впервые слышу твой голос, не искаженный записью, у тебя заметный акцент, успокаивающие интонации, а еще я не знаю, что теперь. Просто ты слишком близко и никто не знает, как проходит операция. Мне дали слишком много времени. Мое начальство мне доверяет, не зря наградило медалью за отличную службу.

Ты могла бы меня убить, - на балконе никого нет. Моросит дождь, а для дизайнерских шмоток это катастрофа. Мы испортим твое платье, а на мое мне плевать. Мне удается задрать твой подол, не разодрав ткань по шву, а ты подаешься мне навстречу. В твоем досье список любовников занимает целую страницу мелким шрифтом. Там нет ни одного женского имени. Те, кто вел твое дело до меня, были слишком невнимательны, я выскажу им при случае, опустив подробности выяснения обстоятельств. Никому не расскажу, что ты любишь пожестче, иначе бы не насаживалась на мои пальцы сама, чуть поморщившись от короткой боли. Промолчу о том, что у тебя садится голос, когда ты стонешь и что ты, когда целуешься, прикусываешь за нижнюю губу.

Я тебя поймала. На те секунды, что ты извиваешься, кончая, чувствую тебя своей добычей, хоть это и глупо. Поймала, а теперь не могу отпустить, хотя уверена, что тебе бы понравились наручники. Только не такие как у меня в сумочке – они слишком сдавливают запястья.

- Что теперь? – повторяешь ты, переводя дыхание. Мы уронили твою нелепую сумку в пайетках на пол. Размер как раз подходящий, чтобы припрятать там мини статую Свободы. Больше некуда. Ты всегда уносишь награбленное с собой, не доверяешь посредникам, не хранишь деньги в оффшорных банках.

- Где эта хрень? – мне все еще тяжело дышать. Ты ведь никому не расскажешь, что я вела себя не по уставу? Знаю, что нет. Я теперь точно знаю о тебе все.

Статуэтка дурацкая. В том дремучем году, когда ими торговали у новенькой Свободы, только возведенной французами, они наверняка стоили копейки. А мистеру К. в прошлом году пришлось отвалить за нее целое состояние. У нас и на него есть досье. Он предсказуем, верно, и код на сейфе был слишком прост. Дата рождения его жены? Он ведь в каждом интервью уверяет, что безумно в нее влюблен. Только вот наличие официальной любовницы-тайки плохо сочетается с этим утверждением.

- Мы ведь в расчете? – улыбаешься ты так интимно, что я почти верю в искренность и прикоснуться сейчас – это было правильно. Провести кончиками пальцев по щеке, поцеловать так, чтобы у меня сомнений не оставалось: перепихон на балконе для тебя – особенное событие. Ты даже отдашь сворованный антиквариат, не будешь сопротивляться, намекнешь на то, что еще возможны встречи. Я в восторге от твоей игры.

- Пока нет, - жаль, но в этот раз твоему шикарному алому платью наступает логичный конец. Врядли его еще можно будет одевать после того, как оно лопнуло по шву. Я почти уверена, что ты не будешь орать, но для верности закрываю рот ладонью, вжимаю тебя животом в балюстраду. Я тебя отпущу. Уже решила, что да, иначе мне просто незачем будет ходить на работу, слишком уж привыкла за два года отмечать на карте города, которые ты почитаешь своим присутствием. А к шрамам, зафиксированным для досье, прибавлю те, о которых буду знать только я и ты. Мы точно еще встретимся. Я говорю тебе об этом на ухо, вталкивая чертов факел идиотской статуэтки тебе между ног. Там скользко и мокро, ты не симулировала возбуждение, как сейчас не скрываешь того, что тебе больно. Я не знаю, зачем это делаю. Может, вымещаю злость за то, что на секунду поверила в искренность твоего затуманенного нежностью взгляда, возможно, отрываюсь за два слишком долгих года ожидания встречи, а вообще, мне нравится чувствовать, как ты кусаешь меня за пальцы и корчишься, пытаясь вырваться.

- Мы обязательно встретимся, - говорю я, отступая назад, вытирая окровавленный сувенир своей ладонью. Я просто верну его назад, а операцию объявим проваленной. Ты ведь неуловима, все поверят, что не удалось схватить тебя за руку и в этот раз. Только теперь мне будет просто тебя найти. Отчего – не знаю, просто чувствую, как и умиротворение, разливающееся по телу.

Я не видела, как ты ушла, а код на сейфе оказался прост: дата рождения любовницы мистера К.