- Солдат Джейн, - говорит она, противно растягивая слова, - вылитая солдат Джейн.

Вообще-то меня зовут Элен, но штабная детка об этом благополучно забывает, или попросту ей лень это запоминать. Мы для нее все или солдаты Джейн, или "эти". Для нас все штабные - это "крысы" не нюхавшие пороху, не лазавшие на пузе по грязи, не державшие в руках автомат. Я люблю свою винтовку, она мой лучший друг, а сучка-штабистка любит свой компьютер и телефон, а еще, любит забывать мое имя, зная, что я рядом и все слышу. У нее накрашены ногти, пусть бесцветным лаком, но они чистые и ухоженные. Она курит, сжимая сигарету между двумя пальцами, и выдыхает дым через нос. Странно, что в пачке у нее не зубочистки, а вполне приличные сигареты, которыми она даже делится. Смотрит в глаза, пока я выцарапываю одну своими так до конца и не отмытыми ручищами, улыбается мило. Их так учат: быть любезными, вовремя гладить форму и правильно укладывать волосы, чтобы начальству всегда было приятно посмотреть на оплот и поддержку нашей непобедимой армии. А еще считается, что обаятельный штабист поддерживает боевой дух. Я сколько ни пытаюсь свою шевелюру утихомирить, патлы, иссушенные иракским зноем, никак не хотят лежать верно, потому и стригусь коротко, потому и не разобрать со спины "солдат Джейн" я или просто солдат. А мне, может, тоже иногда хочется усадить свою задницу в теплое кресло и наблюдать за военными действиями с приличной дистанции в пару сотен километров, попутно полируя ногти. Только вот спорим, у меня это получится, а получится ли у тебя, крыса штабная, не сдохнуть, подорвавшись на отлично замаскированной противопехотной мине в первый час пребывания на передовой? Это ведь на плоском мониторе твоего компьютера все красиво и по статистике. В одном столбике – потери, в другом – те, кто еще не потерялся. А на самом деле – это песок в рожу, солнце в макушку и вопли командира в затылок.

Скучаю я по этому. Если бы не шальная пуля от малолетнего багдадского отщепенца и медики-паникеры, не проедала бы свой паек в тылу. Сначала скучала в госпитале, теперь скучаю в долбанном штабе в ожидании назначения. Тут все по-другому, даже командиры орут тише, а еще водятся лощеные сучки вроде тебя. И имена в штабе звучат совсем по-граждански, твое не исключение, проще не запоминать – все равно, когда вернусь сюда очередной раз, бесить меня будет уже другая. Я вас не различаю. Здорово, если курить она будет правильные сигареты, и не будет орать слишком громко, когда кончает. Иначе быть нам под трибуналом за неуставные отношения.

- Мы встретимся сегодня, солдат Джейн? - спрашивает сучка-штабистка, глядя мне в глаза, а потом легонько касается своими наманикюренными лапками моего запястья, перечерченного шрамом. Когда руки скручивают колючей проволокой, шрамы остаются, как ни крути. Этого я ей не рассказывала, а еще про то, как хреново кормят в плену, и мыться дают еще реже, чем кормят. Она и имени моего не помнит, зачем ей знать, как поджилки трясутся, когда расстреливают кого-то из своих, а его мозги на тебя летят. И ползет гаденькая мыслишка: в этот раз не ты пулю поймал, тому и радуешься, даже больше, чем жратве.

- Сегодня – да, - а завтра я буду жить предвкушением песка в морду и солнца в макушку. Мне выдвигаться на место нынешней дислокации подразделения днем позже.

- А потом? – у нее помада на губах. На вкус – приторно, потому мы больше не целуемся.

- А потом… потом молись, чтобы меня не вписали в графу «потери».

Командир орет, а песок под животом горячий. Сучку зовут Анжела, наконец-то я вспомнила. А может, и не забывала.