От Эль пахнет электричеством — у нее влажные волосы, и в ее глазах летняя гроза разыгрывается с нешуточной силой, окатывая Клэр мелкой водяной пылью.
— Дура, — говорит Эль и поджимает губы, ее лицо сразу становится некрасиво-взрослым. — Никчемная дура.
Клэр кивает. Она не видела Эль два года.
Клэр смотрит на свои руки, торопливо вправляет выбитые пальцы на левой, потом ожесточенно стирает уже засохшую кровь с ладоней.
— Идиотка, — соглашается она. — Можешь меня не прощать.
Эль на всякий случай шмыгает носом, чтобы, наверное, показать, как сильно она расстроена.
На самом деле ей хочется свернуть Клэр шею, Клэр знает это слишком хорошо, будто заразилась от Паркмана чертовой телепатией через решетку.
— Иди в ванную, — Эль толкает ее в плечо.
— Одна? — Клэр совсем неуместно приподнимает брови и улыбается, но Эль только устало прикрывает глаза, и в живот будто со всей дури влетает шар для боулинга.

От Эль пахнет электричеством, и когда они, мокрые и облезлые, будто две бездомные кошки, вламываются в заброшенный коттедж, пустая темная комната озаряется истерическим синим светом.
— Я тебя ненавижу, — сипло выдыхает Эль и жадно глотает воздух, согнувшись, упершись локтями в колени. — Ненавижу, тупая ты сука. Я. Не. Бессмертная.
Клэр сползает вниз по стенке, неуклюже задев еще не зажившей рукой фоторамку.
— Я знаю. Прости.
Потом она мерзко хрустит костями и напряженно смотрит на Эль, взглядом ища кровь на ее одежде, на дрожащих руках и грязных коленях, но все в порядке.
— Тебя не задели.
— Я заметила. Спасибо папочке, уворачиваться я умею.
Клэр пробует улыбнуться, но лицо сводит судорогой — губы не слушаются, и глаза начинают слезиться. Она прячет лицо в ладонях, делает пару глубоких вдохов, жмурится. С ее волос стекает вода.
Эль садится рядом с ней, задевает плечом, она тяжело молчит.
— Мы должны идти дальше, — шепчет Клэр.
— Мы должны спрятаться, — сухо отзывается Эль. — Тебя тоже могут обезвредить, если ты забыла.
И они все равно идут дальше.

В газете их фотографии всего лишь на пятой странице. Первую полосу занимает Нейтан Петрелли, Эль лениво пририсовывает ему закрученные, как у Сальвадора Дали, усы.
— Твой папаша — мудак, — лениво говорит она и осекается, когда лицо Клэр вытягивается и багровеет. — Э... Извини?
— Не называй его моим отцом, — успокоившись, отвечает Клэр. Она медленно поднимает руку к груди, ей чудится, что там что-то ноет. Нет, просто чудится. — Что пишут про нас?
Она спрашивает просто так: текст вряд ли изменился, и сегодня на пятой странице все то же, что и три недели назад. Эль, смешно понизив голос, читает:
— "Цена за головы юных беглянок возросла, и теперь любой желающий может заработать целых полмиллиона долларов, если осмелится подступиться к опасным цыпочкам". Петрелли не слишком-то ценит нас, а?
— Он думает, что без Питера мы не сможем сделать хоть что-то.
Эль заказывает себе вафли и просит официантку налить еще кофе, и Клэр кажется, что месть интересует только одного человека за их столиком.
— Ты когда-нибудь убивала? — буднично спрашивает Эль, когда официантка отходит. — Нет? У тебя еще все впереди.
Она замалевывает Нейтану глаза и начинает сосредоточенно закрашивать буквы заголовка.
Клэр смотрит, как постепенно исчезают под темно-синими штрихами слова "принудительная регистрация", и утаскивает с тарелки Эль вафлю.

По полу пробегает таракан, забивается в щель под плинтусом. Клэр закрывает глаза и зарывается носом в волосы Эль.
— Доброе утро.
— Нас ждет еще один насыщенный дерьмовым кофе день в бегах от твоего ебанутого папаши?
— В яблочко.

Они бегут по этому проклятому лесу, кажется, уже две с половиной вечности — Эль едва держится на ногах и цепляется за руку Клэр холодными мокрыми пальцами. Если она сейчас скажет это дурацкое киношное "оставь меня, беги одна", Клэр ей точно врежет.
— Сука, если ты меня сейчас здесь бросишь, я потяну тебя за собой на тот свет, я выцарапаю тебе глаза, буду выцарапывать их снова и снова, пока... Пока...
Она давится воздухом и снова чуть не падает, но упрямо поднимается и бежит. Психопатка. У нее действительно почти не осталось сил.
Наверно, их сдала официантка. Она не сводила с них темных внимательных глаз и теребила край передника, а от чаевых отказалась, нервно улыбнувшись.
Или уборщик. Он мог видеть в окно через неплотно задернутые шторы, как Эль надевала дурацкий темно-рыжий парик.
Они могли просто попасться на глаза местному шерифу.
На самом деле они расслабились и вели себя слишком неосторожно.
Клэр оборачивается, услышав визг рации совсем рядом, и принимает единственно верное, на ее взгляд, решение. Она толкает Эль в овраг, коротко молится хоть какому-нибудь богу, чтобы та не свернула шею, а себе позволяет сбавить скорость.
Минут через двадцать ее скручивают, а на вопрос "Где твоя ебанутая подружка?" Клэр отвечает, закрыв глаза:
— Я ее убила. Она слишком меня бесила.
И ей почему-то верят.

Полтора года спустя ее переводят в камеру к семерым заблокированным. Примерно в это же время у нее перестают брать кровь для опытов и для полиции.
После карцера с узким зарешеченным окном, выходящим на заводские трубы, эта камера кажется огромной, будто футбольное поле.
Клэр думает, что Эль, наверное, уже полгода-год как мертва. Эль — никчемная дура и попалась полиции сразу, как только Клэр ее оставила. Нужно было бежать тогда, бежать вперед и не позволять себе задумываться. Тащить Эль на себе. Прыгать, черт побери, в овраг вместе с ней.
Может, тогда бы все пошло по плану, они бы добрались до границы с Мексикой, а дальше как-нибудь извернулись, и Клэр бы пустила пулю Нейтану Петрелли в лоб. Она бы смогла, сейчас она в этом уверена. Клэр в этом чертовски уверена.
По телевизору показывают новости — чикагские псы вырвали победу у хозяев матча, профессор Суреш предлагает инновационную формулу для всех желающих избавиться от "проклятия затмения", на западе опять аномальные грозы, Нейтан Петрелли баллотируется в президенты.
На западе аномальные грозы, Клэр.

В стаканчике на полке Клэр находит две зубные щетки, одна из них совсем новая.
В зеркале Клэр видит себя — такую же шестнадцатилетнюю, как два, три, пять лет назад.
Она долго стоит под душем и пытается смыть с себя все то дерьмо, в котором умудрилась перепачкаться за эти годы, а потом пробует заплакать, но глаза остаются сухими и, наверное, очень злыми.
От халата пахнет сладко и нарочито инфантильно, гелем для душа и какой-то не очень дорогой туалетной водой, в названии которой обязательно есть слово "любовь", "принцесса" или "цветок".
Эль ждет ее в маленькой тесной гостиной. Шторы плотно задернуты, а на журнальном столике толстый слой пыли.
— Я убью его завтра, — обещает Клэр.
— Ты ведь никогда не убивала, дура, — отзывается Эль.
Клэр идет босиком по не самому чистому полу, чувствует мелкий сор, липнущий к подошвам, а потом торопливо обхватывает Эль за плечи и зарывается носом в ее волосы, выкрашенные в темный цвет.
От Эль по-прежнему пахнет электричеством, и Клэр кажется, что у нее на кончиках пальцев оседают синие искры.