Один владелец сменился другим.
Ей снова злобно шепчут на ухо:
– Теперь ты моя, и никогда, слышишь – никогда! – не уйдешь от меня.
Но какая разница разбитому сердцу, где валяются его осколки?
Страдать в таверне или подле Королевы? Белль все равно.
В глазах Королевы слишком много от Румпельштильцхена. Так много, что иногда у Белль в груди все сжимается, и она не может дышать от шока. Ей приходится отворачиваться и смотреть в другую сторону.
И в Королеве, и в Румпельштильцхене столько мощи… Они исполнены уверенности, и силы, и ужасающей, переполняющей нужды господствовать над остальными. Играют ли они, танцуют или смеются – от них веет самоуверенным превосходством. И каждый знает: они могут подтвердить делом свои угрозы и предостерегающие взгляды – и не замедлят с подтверждением.
Каждый знает.
И зло, угнездившееся в маге и ведьме, упивается этим знанием.
Но рядом со злом таятся несчастье и страх. Много страха. Что-то случилось – Белль не знает, что, – но и Румпельштильцхен, и Королева боятся принять свое прошлое. Что-то в этом прошлом причинило им боль и заставило выбрать роли злодеев. Заставило опасаться стать героями.
Белль пугает возможность превратиться в их подобие. Заметить однажды то же одинокое, молящее выражение в своих глазах и осознать – ничто и никогда не сможет заполнить пустоту, оставленную в ней Румпельштильцхеном, унять эту жуткую боль.
Белль думает: неужели однажды она пойдет по их стопам и выместит свои страдания, свой гнев на окружающем мире, потому что столько боли в одиночку вынести невозможно.
И к ней приходит понимание: отчаяние – вот цена истинного могущества.

* * *


Она роняет чашку, но на ней не остается сколов. Чашка просто разваливается на три неровных части.
Забавно, что невозможно воспроизвести совершенство разрушения.
Белль извиняется:
– Простите. Я не хотела, это случайно вышло.
На самом деле она просто повторяет слова, которые сказала когда-то, потому что Королева и Румпельштильцхен похожи друг на друга, так похожи, что Белль знает: Королеве плевать на чашку.
Взмах руки, всего лишь взмах руки, и осколки поднимаются в воздух, закручиваются воронкой, и – оп! – чашка снова цела и невредима. Она даже сияет точно только что вымытая.
Королева улыбается, на мгновение обнажая белые зубы. Она будто ожидает, что Белль впечатлится подобным фокусом. Королева может двигать горы, пускать реки вспять, красть у людей сердца. Обеим им известно: чашка была лишь нелепой демонстрацией силы.
Тем не менее, Белль приседает в реверансе.
– Точно новая, – вежливо улыбается она. – Спасибо.
– Тебе повезло. Я не испытываю привязанности к этим чашкам, – Королева вновь сверкает улыбкой. – Дорогуша.
Чаша терпения Белль переполнена: она просто больше не может выносить того факта, что этой ведьме все известно. И что, вполне вероятно, насмешки заслужены. Ведь Белль – жалкое существо, опустившееся до того, что бьет чайные чашки. Ведь Белль иногда не может вздохнуть, потому что мучается от боли, неослабевающей боли. Ведь все, что в конце концов получила Белль, – эта отвратительная, ужасная позолоченная клетка да женщина, испытывающая удовольствие от того, что ее жертве больше некуда бежать.
Что же натворил Румпельштильцхен, если Белль должна страдать вместо него? Чем он обидел Королеву, если расплачиваться приходиться Белль?
Она собирает чашки, одну за другой, и бросает их, швыряет через всю комнату. Чашки разлетаются вдребезги, наполняя помещение грохотом и звоном, даря надежду, что вспышка ярости поможет успокоить ноющее сердце.
Ей интересно, что сейчас делает Румпельштильцхен, и вымещает ли он свою боль и свой гнев на окружающем мире или же на ком-то конкретном.
В том, что он вымещает свои чувства, сомнений у нее нет.
И тут ее отбрасывает прямо в стену.
Белль не разлетается вдребезги, но дыхание у нее перехватывает. Удар вышибает воздух из легких, а когда она сползает по стене, то опускается прямо на осколки, которые режут руки и рвут платье.
Королева в ярости, она сыта по горло ее выходками, и Белль знает, что может расстаться с жизнью прямо здесь, прямо сейчас. Ее тело будет вскрыто и препарировано – из-за того, что когда-то Румпельштильцхен посмотрел на нее поверх той самой дурацкой чашки, и Белль до сих пор хранит воспоминание об этом взгляде в своем сердце.
На кончиках пальцев Королевы вспыхивают молнии, от нее пахнет озоном.
Белль хочет сказать, что Королева вовсе не выглядит могущественной, или подавляющей, или величественной. Белль ощущает настоятельную потребность объяснить: она видит перед собой обычную девушку, стремящуюся растоптать чувства других людей. Потому что ей слишком больно видеть, как они испытывают то, что ей не дано.
Белль ни на секунду не допускает, что отвращение во взгляде Королевы относится к ней.
Она хочет сказать все это, но с губ не срывается ни единого слова. Ей страшно. Она не хочет, чтобы ей причинили боль.
Королева опускается на колени рядом с ней, хватает за подбородок и сообщает:
– Ты заслуживаешь лучшего, Белль, нежели мужчина, выбросивший тебя из своей жизни за одну ошибку, совершенную в заблуждении.
Белль стискивает зубы, и Королева продолжает:
– Разве не так?
Белль заслуживает, без сомнения, заслуживает лучшего! Только вот оно ей не досталось.
Королева сжимает пальцы, а потом отталкивает голову Белль.
– Отлично. Чахни. Уверена, это оценят.

* * *


– Знание – сила, – мрачно произносит Белль. Потому что Румпельштильцхен любит ее, и из-за его любви она оказалась здесь.
Единственная ли это причина?
Королева ослепительно улыбается. Она похожа на гадюку, пытающуюся стать ужом.
– Смотрите, кто заговорил…
– Ты не сможешь обыграть его.
Взгляд Королевы вспыхивает яростью от такой наглости.
Они безумно похожи.
Белль лишь качает головой, удивляясь, насколько порой Королева медленно соображает.
– Он не придет за мной. Он не ищет меня. Так что если твой козырь я, тебе не выиграть.
И теперь очередь Королевы качать головой. Боль мучительна, обжигающа, и Белль ничего так не хочется, как пощечиной стереть ухмылку с лица Королевы. Белль отпивает из своей совершенной, без единого изъяна чашки и продолжает:
– А потом, кто сказал, что, даже если он придет за мной, я не останусь?
Она улыбается, видя, как во взгляде собеседницы появляется осторожная теплота.
Пожалуй, иного возмездия Белль не требуется.

* * *


Королева целует ее, и ничего не происходит. Никакой магии, никакого чуда. Никакой радости. От этого поцелуя Белль не чувствует себя богиней, способной излечить все зло на свете и спасти вселенную, простив ей грехи.
Но…
Но ее и не отталкивают. Королева не ощупывает свои руки и лицо, чтобы убедиться, что Белль не заразна. Ни воплей, ни обвинений. И Белль не трясут за плечи, не прогоняют.
Значит, это не любовь.
Белль моргает и делает шаг назад. Она смотрит в глаза Королеве. Холодные, насмешливые глаза. Но Белль всматривается в них, не обращая внимания на черные тени на веках, на нахмуренные брови. Она знает: в Королеве есть нечто большее, нежели мрак, которым та отгораживается от мира, точно броней.
Никто лучше Белль не знает, как тяжело поверить, что в глубине души каждый человек добросердечен и готов принимать и дарить любовь. А Белль оказалась способна разбить заклятие самого могущественного человека во всем мире, и значит, она достаточно сильна, чтобы видеть… видеть…
Секунды превращаются в минуту. Королева в отвращении кривится и отодвигается. Отказ причиняет ей боль.
Румпельштильцхен на самом деле всего лишь хотел обзавестись другом. Все, чего хочет Королева, – обзавестись семьей.
Проблема в том, что оба они хотят получить желаемое на своих эгоистичных условиях.
Белль знает, что права. Знает, что все, в чем нуждается Королева, – принадлежать кому-то. Зная все это, Белль сокращает расстояние между ними, берет ее лицо в ладони и целует ее.
Королева пытается спрятать свои чувства, но Белль видит – о, просто не может не заметить! – молящий взгляд: «Люби меня, люби, пожалуйста, ну пожалуйста!»
Цена могущества.

* * *


Королева заявляет:
– Ты думаешь о нем. Опять.
Это предупреждение. Угроза.
Конечно, она думает о нем.
– Это была Настоящая Любовь.
И в этих словах заключен весь мир.
… Ведь так?
– И она принесла тебе счастье? – насмехается Королева.
Принесла. Белль точно знает, что была счастлива. Раньше, когда еще не пролила всех слез, не испытала боль, когда не пыталась понять, чем оказалась недостаточно хороша, почему магия – слишком высокая цена за то, чтобы остаться с ней, с Белль.
– Ну?
Белль знает ответ. Любовь превыше всего.
Так почему же она ничего не чувствует?
– Я не знаю.
Бессонные ночи в слезах. Горло саднит от рыданий. Глаза покраснели, опухли, а в голове эхом отдается звон ее разлетающегося на куски сердца.
– Может быть.
Она больше не плачет. Боль в сердце уже не так мучительна, оно скорее ноет, точно старая рана к дождю. Когда Белль думает о той ночи в темнице, вспоминает, как ее отбросили на пол, как она смотрела на надколотую чашку… то словно цепенеет. Ни чувств, ни эмоций – ничего.
– Не помню.
– Какой смысл в любви, если таковы ее плоды? – интересуется Королева.

* * *


Она не знает, известно ли Румпельштильцхену, что Королева держит ее в заложниках. Сомнительно. Ведь на самом деле Белль не верит, что ему все равно.
В конце концов, они любят друг друга.
Любят настолько, что это чувство дало Белль достаточно сил и власти, чтобы разрушить темные чары и сделать Румпельштильцхена человеком.
Пусть лишь на миг.
Они любят друг друга, и тому есть доказательства, которые никто не в состоянии оспорить.
Это реальность.
Реальность.
Реальность.
Просто… Белль не чувствует любви.

* * *


Их первый раз – нечто непонятное. Белль кажется себе куклой, которой манипулируют: поцелуями (слишком жесткими) и ласками (слишком грубыми). Королева изучает вкус ее тела, а она лежит, не зная, куда девать руки, и смущается от каждого звука, слетающего с ее губ, – гортанного стона, жалобно-умоляющего рыдания, сдавленного вздоха, шумного дыхания.
Белль никогда не занималась этим раньше. Все ее знания о сексе черпались из подслушанных разговоров хихикающих служанок, обменивающихся историями о своих победах – и всегда над мужчинами.
Белль не знает, приносят ли ее объятия удовлетворение Королеве, но они занимаются сексом несколько часов. Белль чувствует себя больной и измученной.
Она не совсем понимает, что произошло между ними, но тем не менее, перекатывается на бок и осторожно обнимает Королеву, положив руку ей на живот. Закрывает глаза и желает себе приятных сновидений.
Ее не сломают. Она не станет черствой и бездушной.
Королева издает звук одобрения, и Белль говорит себе, что подвигается ближе к ней, потому что она теплая, мягкая и зовущая. Не потому, что она враг. И не потому, что у Белль захватывает дух от осознания: Королева может отомстить прямо здесь и сейчас, но не делает этого.

* * *


Устремив взгляд в зеркало, Белль мысленно приказывает Румпельштильцхену увидеть ее.
Если королева может шпионить за ним, то и он, конечно, может следить за ней.
Но все его зеркала закрыты.
Она поворачивает зеркало к постели, и Королева смеется:
– Собираешься устроить представление, дорогуша?
Она знает, она всегда просто знает.
Белль хмурится:
– Зачем ты так?
И прежде, чем Королева успевает ответить, продолжает:
– Ты такая же, как он.
– Означает ли это, что ты любишь меня?
Они целуются, и ничего не происходит. Вот и ответ Королеве.
Королева презрительно усмехается:
– Ты ничего не знаешь о любви.
– Расскажешь? – Белль на коленях умоляла бы об ответе, если бы думала, что Королева способна разъяснить ей эту тайну так, чтобы она смогла понять.
Как любовь может быть настолько бесплодной?
Но Королева ничего не говорит. Она разглядывает зеркало, а потом поднимает руку – и выглядит при этом одновременно зловещей и радостной. И такой прелестной в своей порочности.
– Это неважно, – заявляет Белль.
Королева может вызвать Румпельштильцхена, и, возможно, он даже появится, только все это напрасно и ни к чему не приведет.
Если он не ищет Белль, она не хочет быть найденной.
Белль спускает лямки платья с плеч, берет Королеву за руку и целует кончики ее пальцев:
– Но пусть стоит так.

* * *


– У каждого волшебства своя цена.
– Это он тебе сказал?
Да. Сказал. Но, самое главное, показал. Показывал каждый день, смотря на нее глазами демона, касаясь ее своей золотой кожей. Цена, которую он платит, впечатана в его тело.
Наступит день, когда Королева будет выглядеть так же. Цена, которую она платит, вытатуирована на ее душе. В конце концов наступит день, когда она больше не сможет прятать себя настоящую за подводкой и помадой. Внешность станет отражением ее внутреннего мира.
Королева говорит:
– У каждой любви своя цена.
– Я знаю.
Пустота. Дезориентирующая, травмирующая, мертвенная пустота.
Белль – живое тому доказательство.
Как и Королева.

* * *


Белль стоит на коленях между бедер Королевы, потому что та сказала:
– Боготвори меня, – и это так забавно, так пафосно-драматично, что, пожалуй, вполне заслуженно.
Королева запускает пальцы ей в волосы, подталкивая Белль, стискивая тонкие пряди, и когда ногти царапают ее кожу, Белль чувствует: волосы за что–то зацепились.
Белль поднимает глаза.
И видит кольцо, настолько непримечательное, что смотрится вызывающе. Королева не может быть непримечательной.
– Что это?
На самом деле Белль спрашивает, чье это.
Королева смотрит на нее так, будто Белль предала ее лишь тем, что осмелилась задать подобный вопрос, и другого ответа уже не нужно.
Белль нежно ведет пальцами по животу королевы, затем, чуть царапая, ногтями по бедру:
– Я тоже не думаю о тебе.

* * *


Она бросится ему на шею и поцелует его. Снова и снова будет обнимать его крепко, как самое дорогое, что есть у нее на свете, и целовать, как она целует Королеву, пуская в ход и зубы, и язык, жадно, отчаянно.
Отчаяние – цена истинной власти.
И эта власть, о, Белль увидит, как она берет над ним верх, и, наконец, он станет простым смертным и таким обычным, и настолько любимым, что магия покинет его и пустится наутек, визжа от страха.
А ценой тому будут его враги у ворот.
Белль плачет ночь напролет. Все, чего она хочет, – видеть его взгляд, обращенный к ней, исполненный любви, и слабости, и боли, что оседает горечью на ее губах.
И она не может заставить себя тревожиться из-за врагов у стен его замка.

* * *


Королева приносит коробку и свиток и спрашивает:
– Все еще хочешь узнать, что такое любовь, дорогуша?
Когда она открывает коробку, Белль пробирает дрожь.
Чтобы понять, что перед ней, требуется мгновение.
– Это его?
– Нет. – Королева смотрит на сердце. В ней снова та же слабость, та же потребность быть любимой, она кажется хрупкой и ранимой. Ведь Королева страдает – каждую минуту, каждую секунду. – Это моего от…
Белль касается пальцами ее губ, качает головой, подавая знак: все в порядке. Им необязательно говорить об этом. Она знает, как безумно боится Королева выдать свои раны. Белль знает – пожалуй, слишком хорошо, – как дорого может обойтись желание открыться перед теми, кто предпочел бы добить тебя, а не помочь исцелиться. Откровенно говоря, у Белль в голове бьется лишь одна мысль.
«В таком случае мне все равно».